***
Алина не любила зиму. Слишком холодно, а она и без того всё время мёрзла. Много снега. Она и забыла, что если отправиться в лес, то этот снег будет падать с ветвей елей прямо за шиворот и набиваться в валенки. Но ради нескольких свободных часов с Малом, вдали от приюта, который ей осточертел, суровых взглядов Аны и глупых детей, можно было и потерпеть. Зато Мальен учил её держать лук, целиться и стрелять. Минуты, когда он стоял позади, придерживая её руки и тихо давал инструкции, так что по шее бежали мурашки, были одними из самых счастливых в жизни Алины. — Тише, Алина, вот так. Вдох и выдох… Стреляй! Если ей удавалось попасть в цель, то она смеялась так громко и заразительно, что пугала всех птиц в округе. Мал смеялся вместе с ней. Убивать животных Алина не хотела. И ни разу не подстрелила ни одного зайца или тетерева. Зато Мал знал своё дело. Алина привыкла бесшумно следовать за ним и делать всё, что он говорит. Он был лучшим в этом деле. В его силки всегда попадались звери, и он никогда не возвращался без дичи в приют. Они вышли рано утром, задолго до колокола, который возвещал о начале дня, когда скупое зимнее солнце ещё не начало всходить на небе. Алина зябко куталась в тулуп и шла след в след за Мальеном. Они не разговаривали. Разговоры были табу до поимки первого зверя. «Лес любит тишину», — говорил Мал, Алина не возражала. Прошло несколько часов, и у Алины окончательно замёрз нос, который она безуспешно пыталась прятать в тулупчик, и окоченели руки. Но Мал был неутомим. Он шёл вперёд и вперёд, высматривал следы, подмечал малейшие шорохи. У него за плечами уже болталось несколько тушек зайцев. Алина старалась не смотреть на них. Наконец Мал, привязав ещё одного зайца к мешку, повернулся к ней со счастливой улыбкой на губах. — Ну всё, теперь можно немного передохнуть. Они нашли подходящее поваленное дерево, разожгли небольшой костёр, Мал достал из сумки хлеб, бутылку с молоком и крошечную плитку шоколада. Ана всегда в качестве благодарности подсовывала ему сладости, опасаясь, что иначе Мальен откажется от охоты или принесёт недостаточно дичи. Мал, в свою очередь ни за что не признался бы, что для него охота — самое настоящее счастье. Алину он брал с собой в качестве «помощника», как объяснял Ане. Вряд ли смотрительница приюта в это верила, но не возражала. Алина подставляла руки к огню, притопывая ногами. Она мёрзла зимой больше, чем другие дети. А Мал, напротив, от охоты разгорячался и всегда сбрасывал с себя тулуп, отдавая Алине хотя бы ненадолго, чтобы она согрелась. За едой Алина повеселела и спросила: — Так ты расскажешь мне про оленя? — Конечно! — Мал отломил ещё кусок хлеба, запил его молоком и начал рассказ: — В давние времена жил был Охотник. Он был лучшим в своём деле. Стрелял из лука без промаха, мог попасть белке в глаз с расстояния в сто пятьдесят саженей. Но всю добычу приходилось ему отдавать своему хозяину, ибо не свободным человеком был Охотник. А его хозяином был Колдун. И мечтал тот самый Колдун заполучить волшебного Серебряного оленя. Но сколько бы ни охотился Охотник, ни разу не встречал того оленя. Однажды Король той страны решил объявить состязание в силе и ловкости. Тот, кто победит, станет мужем дочери Короля. Конечно, Колдун тут же начал собираться в дорогу — очень хотелось ему прослыть ловким и жениться на принцессе. Он приказал Охотнику собрать два воза разной дичи и пушнины. Три дня и три ночи охотился Охотник не смыкая глаз. И вот на исходе третьей ночи, на рассвете что-то мелькнуло между деревьев. Охотник уже очень устал и еле держался на ногах, но всё же натянул тетиву и готовился выстрелить в зверя, кем бы он ни был. Стрела вот-вот сорвётся в полёт, как вдруг зверь вышел из-за деревьев. Это оказался тот самый Серебряный олень, которого разыскивал Колдун. Решимость Охотника возросла — Колдун обещал Охотнику свободу, если тот поймает для него оленя. Но тут олень заговорил человечьим голосом: — Не трожь меня, Охотник. Я тебе за добро добром отплачу. Проси, чего хочешь! — Мне ничего не надо. Только хочу быть свободным от власти Колдуна. А для этого подстрелить тебя должен. — Я знаю, зачем Колдун ищет меня, — кивнул олень. Его огромные, ветвистые рога качнулись и сверкнули золотом в свете восходящего солнца. — Но в злых руках я могу стать причиной многих бед. — Что же делать мне с тобой? — Отпусти меня, Охотник. А когда я тебе понадоблюсь, просто позови тихонько «Серебряный олень, выручай» — и я явлюсь. А Колдуну про то не сказывай. На том и порешили. Олень ушёл, а Охотник вернулся с двумя подводами дичи и пушнины к Колдуну. Алина заворожённо слушала, согревшись у костра. — А что было дальше, я потом расскажу, сейчас надо обратно возвращаться, — улыбнулся Мал, легонько щёлкнув её по носу. Алина вздохнула и поднялась, плотнее укутываясь в шерстяной платок. Зимнее солнце высоко стояло в небе. Но это ненадолго, скоро начнёт стремительно темнеть. Мал затушил костёр. Обратно шли так же молча. Не потому, что в этот раз надо было соблюдать осторожность. Просто Алина задумалась о сказке, которую рассказывал Мал, ей хотелось узнать, чем же сумел помочь Олень Охотнику. Она смотрела в спину Мала, с его плеча свешивались тушки. И вдруг Алине подумалось, как Охотник из сказки похож на её друга. Он ведь тоже лучший следопыт и охотник. Солнце коснулось верхушек высоких елей, снег исполосовало длинными тенями. До приюта оставалось недалеко, лес редел. Вдруг Алине послышалось, что вспорхнула потревоженная птица, и она обернулась. Показалось ей, или между деревьев мелькнула чья-то фигура? Алина, продолжая идти за Малом, пыталась рассмотреть, кто же там был. Сердце тревожно забилось. А если дикий зверь? Воспитанникам не позволялось уходить в лес без разрешения, особенно зимой. И уж точно не в одиночестве. Впрочем, каждое из правил приюта систематически нарушалось. Но сколько бы Алина ни вглядывалась в деревья, они оставались собой — и никаких странных фигур за ними, ни звериных, ни человечьих.***
Незаметно пришла весна. В жизни Алины всё оставалось таким, как и всегда. Они с Малом пару раз в неделю наведывались в барскую половину дома. Слушали сказки вечерами. Алина всё так же жаловалась на предметы для девочек и радовалась возможности рисовать. Утренние и вечерние молитвы проходили в размышлениях о разных вещах: от самых простых и банальных, вроде накажут ли её за невыполненную домашнюю работу по арифметике, до почему гришей так боятся и ненавидят. И чем ближе был приезд комиссии, тем чаще эти мысли всплывали в голове Алины. Саша сидел за одним столом с ними во время приёмов пищи, но никогда не разговаривал. Он вообще держался особняком. Сам по себе. Задумчивый, спокойный, всегда собранный. Даже в казённой одежде он выглядел не так, как другие воспитанники. Рука Петра давно зажила, и Алина с тревогой замечала недобрые взгляды, которые он бросал на Сашу. Но ничего не происходило. Иногда Алина с Малом ходила в лес. И чем выше поднималось солнце, чем теплее становились дни, тем больше она успокаивалась. Весна всегда приносила с собой надежду на что-то прекрасное. Хотя Алина вряд ли смогла объяснить, на что именно надеялась. Она по-прежнему была воспитанницей в приюте, наполовину шуханкой, задираемой однокашниками. Несколько детей достигли совершеннолетия и простились с приютом навсегда. Алина, стоя вместе с другими ребятами на крыльце и глядя, как кучер складывает их скромные пожитки в телегу, помогает рассесться на жёсткие деревянные скамьи, как фыркает в нетерпении лошадь, сгибаясь под хомутом, как прощаются со слезами на глазах старшие с младшими друзьями, представляла, как она навсегда покинет это место. И думала она, что ни за что не будет плакать. Приют никогда не был её домом. И никогда не будет. Когда она вырастет и покинет приют, она найдёт свой дом. И будет жить в нём счастливо с Малом, который, конечно, же уйдёт вместе с ней.***
Приближался день тестирования. День, которого Алина не страшилась, потому что точно знала, что она самая обычная девочка. Она видела тех, в ком находили признаки болезни, одержимостью колдовством. С ними иногда случались интересные вещи, которые никогда не случались с ней. Например, однажды воспитанник Ваня разозлился на Элизу, и та вдруг стала задыхаться, хватаясь за сердце, пока его не увели. Ивана заперли в отдельной комнате, а через день увезли, и больше Алина его не видела. Ей тогда было не больше шести, но она хорошо запомнила этот случай. Девочка по имени Маша однажды взмахом руки опрокинула все миски в кухне. Её тоже увезли. У большинства болезнь пряталась глубоко внутри, или проявлялась так слабо, что никто ничего и не мог заподозрить. Про себя и Мала Алина была свято уверена, что они самые простые, обычные дети. И всё же, чем ближе была дата приезда комиссии, тем более нервной она становилась. А вдруг она ошиблась и Мал — гриш? Он умный, ловкий, сильный и красивый. А все дети, которые обладали этими качествами оказывались больны. Ей не о чем беспокоиться, потому что она некрасивая. Втайне ото всех Алина представляла, что у неё есть этот особый дар — управлять чужим телом, разжигать огонь или вызывать бурю. В барской половине она видела книгу с легендами Равки и при свете свечи, они с Малом не раз перечитывали легенду о Григории. — Как ты думаешь, это правда, что он был так силён? — спросила как-то Алина у Мала. — Я не знаю, — пожал плечами Мал. Они воспользовались коротким перерывом между занятиями и вышли погреться во дворе. Алина с радостью подставляла лицо солнцу. — Ты бы хотел так? — Как так? — Быть особенным… Обладать силой? — Чтобы меня заперли навсегда в лечебнице? — Мал рассмеялся. — Нет, ни за что. — А вдруг окажется, что ты гриш? — Нет, — Мал покачал головой. — Откуда ты знаешь? — Просто знаю и всё. — А если я окажусь одной из них? — Ты? — Мал посмотрел на неё со смесью веселья и удивления. — Сомневаюсь, — ответил он, склонив голову набок. — Почему это? — Алина насупилась. — Потому что я замарашка? — Ты не замарашка, — тихо ответил Мал и заправил непослушную прядь ей за ухо. — Ана всё время так говорит. — Ана глупая. Они помолчали какое-то время, а потом Алина сказала: — Если бы у меня были силы, я бы им всем показала! Больше никто бы надо мной не посмел смеяться. Все меня бы боялись и уважали. — Но ты не гриш, — возразил Мал, и в его голосе Алина уловила беспокойство и как будто вопрос. — Нет. — «К сожалению».***
Стоял апрель, наконец-то сошёл снег и слякоть подсохла. — Старкова, Оретцев, завтра приедет комиссия, — сказала им Ана Куя и добавила строго: — Никуда не уходить! Алина мысленно застонала — завтра было воскресенье. День леса, радости и прогулок с Малом. Ей совсем не хотелось торчать в приюте. — Ничего, — попытался приободрить её Мал. — Они наверняка приедут с утра. Быстро отмучаемся и будем свободны. После обеда Мал отправился на задний двор упражняться с деревянными мечами с другими мальчишками. Ана Куя обычно была против, чтобы девочки наблюдали. Но некоторые всё равно пробирались со стороны хлева. Они забирались на пологую крышу по деревянной приставной лестнице и лежали на животах, наблюдая за тренировкой сверху. Девочки постарше глупо хихикали и шушукались. Алина никогда не участвовала в этом. Она держалась чуть поодаль. — Смотрите на Петра, — вздохнула Алёна, крупная шестнадцатилетняя девица с косой такой толщины, что ей можно было бы если не убить, то покалечить. — Ах, какой же он красивый! Алина фыркнула, и это не осталось незамеченным. — Что смешного? — насупилась Алёна. — Сначала подрасти, а потом уж на парней смотри. — Она боится, что Мала уведут, — хмыкнула другая девочка. — Вот ещё! — возмутилась Алина, заливаясь краской. — И правильно, — добавила третья. — Он её единственный шанс на жизнь, близкую к хорошей, после приюта. Заклюют тебя, шуханка. — Смотри, как бы я тебя не заклевала, — разозлилась Алина. — Тише вы! — огрызнулась четвёртая. — Услышат же! Девочки нехотя подчинились. Алёна продолжила петь дифирамбы Петру, а Алина, решив, что слышала и видела достаточно, осторожно сползла с крыши. Едва её ноги коснулись земли, кто-то осторожно потянул её за рукав в сторону. Алина едва удержалась, чтобы не вскрикнуть, и, увидев серьёзное лицо Саши, удивлённо уставилась на него. — Идём со мной, — тихо позвал он и, виляя между постройками, скрылся в полумраке конюшен. Алина молча следовала за ним, недоумевая, зачем могла ему понадобиться. Они не разговаривали с тех пор, как вместе убирались в классах. Кажется ей, или в конюшнях сейчас темнее, чем должно быть? За крошечными окошками — яркое солнце, а здесь — тьма. Саша остановился и повернулся к ней лицом. Он молчал, подбирая слова. — Завтра на комиссии ты должна кое-что сделать. Алина непонимающе смотрела на него. — Ты ведь хочешь остаться здесь… с Мальеном? — О чём ты… — Алина подозрительно сощурила глаза. — Послушай, я не могу объяснить всего, но если ты правда хочешь остаться здесь, а не попасть в лечебницу, если тебе дорог твой друг, ты должна кое-что сделать. — Малу что-то угрожает? Почему я, а не он? Я ведь не… — Ты знаешь, как выявляют способности… то есть болезнь? Алина кивнула — небольшой порез на пальце, но его обычно достаточно, чтобы боль вызвала непроизвольные реакции организма. — Возьми с собой булавку и уколи себя во время проверки, тогда тест ничего не покажет, и ты останешься здесь вместе с Малом. Одна боль заглушит другую. — Но почему ты говоришь об это мне, а не Малу? — Он меня недолюбливает и слушать не станет. Снаружи послышался шорох, и Саша прижал палец к губам, замерев и прислушиваясь. В конюшне стало ещё темнее. — А если у него найдут болезнь? — зашептала Алина, приблизившись к нему. — Не найдут, — тихо ответил Саша, успокаиваясь. Кто бы ни был снаружи, он прошёл мимо. — Откуда такая уверенность? — Я просто знаю, — Саша нахмурился. — Почему я должна верить тебе? — Алина скрестила руки на груди. Он молчал, внимательно рассматривая её. — Не должна и можешь не верить. Но если тебе дорог твой друг, ты сделаешь то, что я говорю. Не ради меня. Ради него. Больше он ничего не сказал, молча прошёл мимо и скоро исчез из виду. Алина вздохнула, запрокидывая голову и уставившись в деревянный потолок. Сумрак испарился, и сквозь оконца в стенах снова проникали лучи солнца. Вечером Алина мучилась вопросом, стоит ли рассказывать Малу о её странном разговоре с Сашей. Но Мальен и правда недолюбливал Сашу, а ругаться накануне проверки, которая может разлучить их навеки, она не хотела. Почему Саша сказал именно ей уколоть себя? Неужели он думает, что она гриш? Это просто смешно! Нелепица! Он что, не видит, какая она? Она не может быть кем-то них них, даже если бы очень сильно этого хотела. И тем не менее, собираясь поутру в часовню, она спрятала булавку в карман юбки. Ради этой безделицы ей пришлось вчера наврать с три короба ключнице, чтобы ей позволили войти в мастерскую. Несколько раз за утро она проверяла, чтобы булавка никуда не делась. За завтраком она поймала внимательный взгляд Саши и едва заметно кивнула ему, что можно было бы счесть за знак приветствия, но он наверняка понял, что Алина имела в виду. После завтрака Мальена и Алину увели в отдельную комнату, где уже сидело трое людей из комиссии. Одна женщина и двое мужчин. Один из мужчин что-то записывал в специальные бланки, педантично макая перо в чернильницу и медленно выводя аккуратным почерком буквы. — Подойди сюда, милочка, — женщина, ласково улыбнувшись, поманила Алину. Другой мужчина сидел рядом, насупившись и мрачно глядя на двух ребят, которых к ним привели. Алина ждала этого дня всю сознательную. жизнь. Дня, когда с неё снимут хотя бы одно из подозрений, и она сможет жить без клейма больной. Но когда женщина протянула ей руку, она вдруг испугалась и попятилась назад, уткнувшись спиной в Мала. — Ну же, не бойся, — женщина всё ещё улыбалась, но глаза стали холодными, да и сама поза теперь выражала нетерпение. Мужчина рядом с ней слегка поёрзал, но она отрицательно махнула головой. — Сначала я, — Мал выступил перед Алиной и, вытянув руку вперёд, так и подошёл к столу. — Хорошо, — легко согласилась женщина и взяла его за руку. Алине было плохо видно, и она сделала шаг в сторону, всё ещё держась на большом расстоянии от стола. Женщина достала блестящий крошечный ножик. Он зловеще сверкнул на солнце, решившем выйти из-за облако в этот миг. Неуловимое движение, и на расстеленную на столе салфетку закапала кровь, Алина вскрикнула и бросилась к двери. Всё произошло так быстро, что никто не успел задержать её. Но уже скоро, сквозь шум в ушах она услышала, что за ней бегут. Алина прекрасно ориентировалась в коридорах приюта. Она бежала, иногда оглядываясь назад и слыша изумлённые крики за спиной. Один из проходов к главному выходу был перегорожен ключницей и вёдрами. Тогда Алина резко повернула в другую сторону и понеслась к столовой. Уперлась в запертые двери и скользнула влево, стремясь оказаться на кухне. Тяжёлые шаги были всё ближе. Лавировать между поварихами и столами было всё труднее, чьи-то руки пытались поймать её. Взмах её юбки опрокинул чашку на пол. И Алина, повинуясь инстинкту, опустилась, чтобы подобрать осколки. Она слишком поздно сообразила, что это лишнее, и что ей надо было бы просто бежать дальше. Но тут крепкие мужские руки обхватили её и волоком потащили в комнату, где всё так же равнодушно сидела женщина. Второй мужчина, бросив свои бумаги тоже погнался за Алиной, но не был так проворен и ещё не вернулся. С силой преследователь сжал левую руку Алины чуть выше локтя, протягивая её женщине. Та проворно достала новый инструмент и сделала лёгкий, едва заметный надрез на коже. Несколько красных капель упало на салфетку. Алина стояла, тяжело дыша. Она смотрела, как на белом расцветают алые цветы. В ушах шумело, и она не знала, чего все ждут. — Чистая, — спокойно произнесла женщина, казалось её весь этот переполох ни мало не смутил. Она, прежде чем сделать какие-то записи в бумагах, подала знак мужчине, который держал Алину, и её выпустили. — Ты можешь идти, дорогуша. Едва Алина оказалась за дверьми комнаты, как её тут же обнял Мал и потащил за собой, протягивая чистый платок. — Алина! Что это было? — Я… не знаю… Я так испугалась. Я боялась, что нас разлучат, — Алина не сразу заметила, что плачет. — Дурочка, этого никто не сможет сделать, — прошептал Мал, прижимая её к себе. И только вытирая слёзы со щёк Алина заметила, что в правой руке зажимает осколок той самой чашки, а юбка перепачкалась в крови.