***
Один из водителей Ичиро бросал быстрые взгляды на пассажира через зеркало заднего вида. Натаниэль сидел, прижавшись щекой к холодному стеклу. Машина летела по шоссе уже четыре часа, но Нат и не думал вздремнуть. Ичиро снова бы сказал что-то колкое о том, что Веснински пропускал приём прописанных таблеток. Но нет. Сейчас он не с Натаниэлем. На передних сиденьях была пара безликих водителей, коих у Мориямы было в избытке. Все одинаковые. Младшего интересовал лишь молодой господин. С тех пор, как Нат начал совмещать две работы, он стал работать на износ. Ни один здоровый человек в своём уме не был способен работать по шестнадцать часов. Вороны не были ни здоровыми, ни в своём уме. «Кроме Кевина, — промелькнула мысль в голове юного Мясника, но была жестоко отброшена на самый край подсознания. — Не хочу сейчас о нём думать». На чём он остановился? Вороны. Все работали на поле положенные шестнадцать часов. Оставшиеся восемь уходили на душ, принятие пищи и сон. Учёба воронов не касалась. Все игроки были одинаковыми, безликими, без имени и собственного мнения. Что знает один, то знает другой. Как птичья стая. Эвермор и вправду корректнее назвать Гнездом. Почему не назвали? Королю положен замок. Холодные пальцы легли на веки, а после скользнули к переносице. «Если Рико король, то кто я?» — «Очевидно, Бог» — «Или революционер. С топором и планом преобразований. Похоже». Рико носил на скуле единицу, но не был первым. Натаниэль — начало всего. Веснински не носил клейма. Он не расходник, и номер Нату был попросту не нужен. Мысль о божественном начале его позабавила. Губы Натаниэля растянулись в улыбке, вселяющей страх и ужас. Он откинул голову на кресло. Огненно-рыжие пряди рассыпались по обивке из какой-то пиздецки дорогой кожи. Улыбка была к лицу Ната не приклеена, нет. Прибита гвоздями. У уголков губ, казалось, было видно шурупы, не дающие рту расслабиться. Только кровь, окрасившая нижнюю губу, была настоящей. Улыбка Веснински была так поразительно похожа на оскал Миньярда, что он обрёл после прошлого визита в Истхейвен. Мысль опять сбилась. Натаниэль был единственным вороном, который мог регулярно покидать Гнездо. Натаниэль был единственным вороном, который тренировался двенадцать часов. Где он был остальные четыре? Ичиро никогда не расскажет. Веснински стал вороном, но остался юным Мясником. Инструментом в руках клана Морияма. В руках молодого Босса. Да-а… Его руки Нат отчётливо чувствовал на своей груди во время приступов панических атак. Его руки блуждали по телу, когда обоим было хорошо. Его руки ложились на макушку, когда Натаниэль заканчивал расчленение очередного тела. Его руки хватали за плечи и ставили на ноги, когда Младший был не в состоянии подняться. Натаниэль работал на износ. Он был полезным инструментом для клана Морияма в обоих сферах. Младший Мясник избавлялся от нежелательных тел, сопровождал Ичиро и, если требовалось, закрывал его собственным телом. Натаниэль-ворон мог приносить неплохие деньги. Четыре часа сна, работа на поле, даже учитывая невероятный талант, работа на клан и долгие часы пути туда и обратно отбирали у Натаниэля всё больше и больше сил. В прошлый раз его сам Ичиро доставлял в какую-то крутейшую психбольницу. Месяц танцев с бубнами — и Нат как новенький. Опять машина для убийств как в игре, так и в мирской жизни. Первый «отпуск» прошёл славно. Во второй молодой Господин не соизволил его сопроводить. И он ехал в Истхейвен с полным ощущением пус-то-ты… Натаниэль был талантлив, никто не был в праве это отрицать. Всего две игры в Малой лиге, а после длительного перерыва, снова взявшись за клюшку, показал впечатляющие результаты. Тренер признал его талант и лишь потому позволял Верхним Мориямам отрывать Ната от гнезда. Кевин тоже был талантлив. Все считали, что он играл на пике своих возможностей, а потом, в следующем году, показывал результаты лучше прежних. Дэй был одержим экси и, казалось, проводил на поле двадцать часов в сутки, если не больше. Высокие требования от самого себя, талант и тренировки давали плоды. Он был лучшим, но оставался вторым. Кевин дрочил на экси, а Натаниэль дрочил на Кевина. Дэй оставался собственностью Рико, то ли его игрушкой, то ли верным псом, которого Морияма держал на коротком поводке. Он оставался собственностью Рико, пока его лицо портило то же клеймо, что и у его хозяина. Кевин слишком хорош, чтобы быть вещью. Кевин был слишком хорош, чтобы быть собственностью. Рико никогда не применял к Дэю то же насилие, что и к другим воронам, ноНатаниэль не успел заявить свои права на воронов на Кевина
до того дня, когда его мир обрушился.
— Нет, нет, я никуда с вами не пойду! — кричал Веснински, когда его вытягивали из машины. Потом, когда его вели мимо стойки регистрации, начал умолять. Он не готов умирать снова, не готов провести в гробу, которым ему казалась палата, целый месяц. Но его никто не услышал. И теперь Натаниэль вдруг оказался одетым в растянутую футболку и пижамные штаны на пороге палаты на двоих человек. Такой тесной, что Младшего сразу сдавили стены. Обе койки казались пустыми, поэтому Нат, не задумываясь, свалился на ту, что была слева. Натаниэль вдруг почувствовал, что Истхейвен сломает его с впечатляющей скоростью. В нос ударил горький запах пива и табака. Веснински почему-то был абсолютно уверен, что это всего лишь сон. Вокруг было светло. Не Эвермор. Рядом не вороны. Кто-то надёжнее и роднее. Слышно смех и бурчание телевизора, где-то в стороне играла музыка. Все были расслаблены, веселились, пока была возможность, ловили короткий миг безмятежности. — Нил! — окликнул его высокий парень в оранжевой толстовке и протянул банку газировки. — Ты чего такой кислый? Не для этого мы собирались, — почему Нат понял, что обращаются к нему? Младший проснулся в полном замешательстве от звонка телефона. Ичиро. — Уже устроился? — спросил на японском молодой босс вместо приветствия. — Водитель сказал, что тебя проводили в палату полчаса назад. Почему не позвонил? — Я уснул. Мне было плохо, и я уснул. — Ясно. Сегодня только познакомишься с врачами и отдохнёшь до завтра. Уже рассказали? — Нет, не рассказали. — Ну, я рассказал. А ещё у меня сегодня много работы, поэтому вынужден попрощаться с тобой до завтра. Натаниэль не шевелился до того момента, пока тишину не сменил короткий гудок. Телефон с грохотом приземлился на тумбочку, а Веснински развернулся лицом к стене. Ичиро никогда не врал ему, но сейчас такой короткий диалог ощущался как предательство. Стены не давили на Младшего с прежней силой, но в палате всё ещё было тесно и пусто одновременно. Нат и представить не мог, как бы он здесь уместился с соседом, но ему казалось, что в одиночестве в этой бетонной коробке Веснински просто сойдёт с ума. Палата располагалась на третьем этаже, но окно всё равно было закрыто решёткой. Ручки не было. Наверное, нужно просить персонал открыть окно. Тишина отдавалась болью где-то в черепной коробке. Натаниэль с силой сдавил виски, зажмурившись и свернувшись калачиком. Тик-так. В коридоре щёлкали настенные часы. Нат услышал звук, за который смог зацепиться. Казалось, он просидел сотню лет в заточении, прежде чем дверь распахнулась и в палату вошла медсестра. Веснински всё ещё был не в состоянии встать с постели. Даже повернуться. Даже глаза открыть. — Привет, — ладонь надавила на матрас недалеко от поясницы Младшего. Она представлялась осторожно, будто бы говорила с проблемным ребёнком. — Ты ведь не спишь? Меня зовут Чарли, я буду твоим спутником в Истхейвене и, надеюсь, смогу стать другом. — Натаниэль, — с хрипом ответил Веснински, закашлявшись. — Ты смог поспать здесь? Нат вздрогнул, сжавшись ещё сильнее, но кивнул. Медсестра вздохнула, но в этом звуке Младший не почувствовал осуждения, лишь понимание. Будто бы она знала, что ему приснилось нечто страшное и необъяснимо пугающее. — Это нормально, Натаниэль. Всё будет хорошо, — Чарли мягко провела ладонью по одеялу, поглаживая. Слишком добрая для этого места. Слишком мягкая, чтобы сломать Веснински заново и поставить на ноги. — Зачем пришла? — Нат всё же открыл глаза. Ожидаемо взгляд встретился с бетонной стеной. Лампы включили. На улице уже стемнело? — Сегодня я должна познакомить тебя с врачами, которые будут работать над твоим состоянием. Пойдём? Койка скрипнула. Младший запутался в одеяле. Чарли подхватила его за плечи и помогла встать на пол. Холодный. Плитка. Медсестра открыла дверь, звякнув связкой ключей. В коридоре было шумно. Натаниэль не прислушивался к чужим разговорам. Это требовало слишком много сил. Вскоре они оказались в небольшой комнате. Она была едва ли уютнее палаты. Какие-то старые обои, несколько кресел, диван. Кофейный столик украшала стопка цветастых папок с «интересными случаями». А пол был хороший. Идеально подогнанный дубовый паркет. Комната, скорее всего, предназначалась для отдыха персонала. Чарли села на невзрачный пуф и кивнула на кресло рядом с собой. Младший послушно устроился рядом с медсестрой. И время снова замедлилось. Ничего не происходило. Тик-так. Тоже часы. Другие. Спустя несколько минут изучения потолка, Нат перевёл взгляд на Чарли. На вид ей было не больше тридцати. Обычный медицинский халат, скорее всего, уродовал её пышную фигуру. Взгляд уставший. Светлые волосы были небрежно собраны в пучок и перевязаны какой-то лентой. На руке… Дверь резко открылась, и в комнату зашли три человека. Врачи. Натаниэль сразу понял. Аура у них такая, будто с каждым вдохом рядом глотаешь десяток-другой игл. Угловатый, в очках сел совсем близко к Веснински. Остальные встали напротив. Чарли всех представила и кратко рассказала о каждом, но Нат запомнил лишь доктора Пруста. А потом опять шум коридора и давящая тишина палаты. Медсестра дала Младшему конфетку. Мятная карамелька была сброшена в ящик прикроватной тумбы. Не заслужил. В следующий раз Чарли пришла, чтобы отдать ужин и проследить за приёмом лекарств. Не тех, что ему назначил врач из Костал Хайв. Только посмотрев на Веснински, психиатры ему уже что-то выписали. Интересно. Той ночью приснился ещё один странный сон. Стадион заметно меньше Эвермора. Места зрителей пусты. На всё небо растянулось алое зарево. На поле тоже было пусто. Почти. На воротах стоял новенький лис, Эндрю Миньярд. Спиной юный Мясник чувствовал чей-то пристальный взгляд. В руках Натаниэль сжимал ярко-оранжевую клюшку. Удар за ударом, кошмар на воротах отправлял мячи обратно. Снова и снова. Пока из рук не выпала клюшка, пока Нат обессиленно не упал на колени. Эндрю, видимо подтвердив свою победу, позволил себе плавно опуститься на паркет. Ночная прохлада стремительно отвоёвывала у них поле, но сил подняться уже не было. Кто-то открыл дверь и стремительно зашагал по паркету. Дверь в палату открылась с ужасным грохотом. Следом за этим звуком доктор Пруст с парой рослых мужчин впихнули в комнату Чарли, отчаянно сжимавшую кого-то в своих объятьях. Было громко. Кто-то кричал. В палате почему-то появился отчётливый запах крепкого табака и алкоголя. Нат только протёр глаза, а его новый сосед уже вырвался из хватки медсестры и предстал перед Веснински во всей красе. Резкие черты лица, светлые волосы, повязки на руках. Он замахнулся для удара. — Погоди. Я тебя ждал, — Натаниэль поднялся с постели, осторожно приблизился к «сокамернику». И вдруг он расслабил руку, которой секунду назад собирался ударить Чарли. Младший неотрывно смотрел в глаза напротив, натянув на лицо зеркальную улыбку. Дверь щёлкнула. Медсестра вышла из палаты. Тогда Миньярд ничего не понял, а Веснински знал всё. Он ждал Эндрю слишком долго. Потом они как-то потеряли счёт времени. Одна палата и тишина на двоих. Терпеть друг друга не могли. Но Миньярд хватал внезапно потерявшего равновесие от очередных побочек Натаниэля, а Веснински просыпался, когда Эндрю начали мучить кошмары, ложился рядом с ним в одну постель, прислушивался ко всем его просьбам. Младший не понимал, почему Миньярд так боялся Пруста. Они друг друга ненавидели, когда остались в душевых наедине, когда он позволил Натаниэлю трогать, трогать, трогать… Когда Эндрю это надоело слишком быстро, и он вжал Веснински в плитку резко и грубо. Юный мясник обращался с ним, как с драгоценностью. Для него это ничего не значило. Как для воронов. «Ничего» должно было остаться в стенах Истхейвена. «Никогда» в очередной раз напомнило о себе. И снова странные сны. За день до выписки Натаниэлю снова приснилась тренировка в лисьей норе. Они были вдвоём. С Кевином. Как только они стали чувствовать и понимать друг друга, кто-то встал на ворота, и всё продолжилось. Всё было идеально. Так правильно. За одним исключением. Нила Джостена никогда не существовало. А потом в их последнюю ночь Эндрю решил заговорить. Веснински чувствовал, что с Прустом было что-то не то, но не мог понять что именно. Миньярд рассказал что. — А знаешь, что самое забавное? Он пообещал, — и Натаниэль прекрасно понимал, что Эндрю говорил не о психиатре, а тон у него был такой мерзко-снисходительный, будто он говорил об очень слабом и невероятно глупом человеке, — что когда я выйду отсюда чистым… Он найдёт мне смысл жить. Понимаешь? И Младший всё понял. «Никогда» ранило так, как не бывало никогда прежде. Веснински сел на край кровати, слегка наклонив голову. Эндрю продолжил. — Я ему не нужен. Ему нужен лис под номером три, и он готов ради этого потерпеть меня, — безразлично говорил Миньярд, глядя в потолок. — Он ведь даже не приедет завтра за мной. Ты ведь знаешь как никто другой, как он Рико терпел. — Не знаю, Эндрю. Дверь у них всегда была закрыта.***
— Он мне рассказал, — тихо произнёс Нат, щелчком отправив окурок под ноги. Поднялся, выпрямив спину. Веснински шёл по самому краю крыши. — Теперь я тоже кое-что знаю, — на лице юного Мясника снова растянулась ужасающе болезненная улыбка. Та самая, что была похожа на оскал и держалась на болтах, гвоздях и саморезах. Сам бы он никогда так не растянул уголки губ. — А он тебе не рассказал, почему тебя сюда отправили? Он ведь залезал в твою историю болезни, — Пруст был абсолютно спокоен. Натаниэль выставил палец в сторону психиатра, приказывая остановиться. Он вспомнил.