Аутист/ Девять месяцев тишины

Зажимая подмышкой альбом, краски и кисти, Билл неторопясь спустился в уютный внутренний дворик. Как же здесь было уютно и тихо. Огромные старые яблони, сирень, мальвы. Скамеечка у самого окна, а от улицы сад отделяет высокая каменная стена, сложенная из дикого камня. Такая высокая и надёжная, что ничьи любопытные глаза никогда не увидят, что происходит внутри. Можно сказать, что мечта сбылась. Впервые в жизни у Билла было своё личное пространство, свой уголок, своё свободное время. Мечтательный, тихий и замкнутый мальчик отлично проводил время наедине с собой. Мечтал, рисовал, читал. Длительное прибывание на людях утомляло. Билл чувствовал себя беззащитным, слабым, голым. От обилия контактов и информации он терялся, начинал нервничать, порой делал глупости и казался ещё более странным и нелепым. Переезд из приюта в дом, да в ещё такой тихий и уединённый, был пределом его мечтаний. Билл аккуратно разложил на скамеечке и внутреннем крыльце свои художественные принадлежности и осторожно покосился на Тома, который мелькал возле кухонного окна. Интересно, зачем он его взял домой? Нет, то, что он пожалел Билла в первый визит, было ясно как божий день. Но что предшествовало его визиту? Что заставило приехать в приют? Любопытство, жалось, корысть? Билл не понимал мотивов старшего брата, и от этого было тревожно. Однажды, ещё будучи совсем маленьким мальчиком, Билл купился на собственное любопытство. Наплевав на предупреждения взрослых, он пошёл на поводу у собственного безрассудства, и вслед за этим произошёл тот кошмар... Билл помнил произошедшее очень смутно, мозг постарался вытравить страшные воспоминания. Но с тех пор он старался не разговаривать, старался не идти на контакт, чтобы никто не мог воспользоваться его доверчивостью. Даже приютскому психологу он не мог рассказать о причине своего молчания и сейчас, оставшись наедине со своей проблемой, Билл сходил с ума от беспокойства. Пережитые когда-то страдания разъедали сознание не только днём, но и ночью. Билл боялся засыпать, боялся остаться один, боялся, что к нему войдут в комнату. Теперь вокруг него не было такого большого количества народу, не было постоянного присутствия педагогов и врачей. Не было даже противных злобных одногруппников. Но от этого нового чувства одиночества тоже становилось страшно, и Билл чувствовал, как внутри него нарастает паника. Мечта о тихом и уютном доме с достатком, где бы его баловали и потакали каждому желанию, превращалась в кошмар на яву. То, о чём он мечтал и фантазировал, ударило по сознанию, словно плохо брошенный бумеранг. Он остался совершенно один, и теперь с ним могли сделать всё что угодно.Билл ещё раз осторожно покосился на кухонное окно. Том хозяйничал около плиты, напевая простуженным басом какую-то лёгкую песенку. Интересно, о чём он сейчас думает? Что у него на уме? Зачем ему сдался Билл, если все домашние хлопоты вызывают у парня дикое раздражение? — Билл, обедать будешь? — Том выглянул в окно и поискал младшего брата глазами. Заметив, что тот стоит под самым окном и наблюдает за его действиями, Том нахмурился и коротко бросил: — Всё остынет. При виде мелкого он даже напевать перестал. Весь поджался, напрягся, и между бровей залегла тревожная складочка. Билл помотал головой. Ему не хотелось лишний раз оставаться с новоявленным братом наедине и тем паче поддерживать с ним разговоры. — Ну, бутерброд хоть съешь, — к облегчению Билла, Том не стал настаивать и отвернулся к своему вареву, которое, признаться, пахло так, что у мальчика потекли слюнки. К своему стыду, Билл понял, что голод пересилил страх, и, подумав, прошмыгнул на кухню, словно мышка. — Ты... это... как оно... руки помой, — буркнул Том, — и ботинки сними. От мальчика не укрылось, что Том совершенно не знает, как себя вести и какие распоряжения отдавать мелкому братцу. Том явно тяготился ролью воспитателя, и совместный завтрак не вызывал у него ничего, кроме раздражения. Билл послушно пополоскался в ванной и робко, одной половиной попки, уселся на свой табурет. — Тебе кетчуп или майонез? Том шмякнул в его тарелку целый моток белоснежных спагетти. Он что, назло ставил вопрос так, чтобы Билл не мог не ответить? Втягивает в разговор? Не очень-то похоже, что он стремиться беседовать с младшим. Наверное, выполняет распоряжения своей лицемерной девицы. Пытается воспитывать, хотя совершенно не тянется к этому занятию. Зачем ему всё это? Зачем? Билл ткнул рукой в кетчуп. — Чай, кофе? Билл уже хотел было ткнуть рукой в банку кофе, как Том нахмурился ещё сильней и едко заметил: — Не придуривайся, что не умеешь говорить. Не желаю общаться, как в доме глухонемых. Скажи нормально, язык тебе никто не отрежет. Мальчик моментально съёжился. Внутри стало холодно. Теперь он действительно не мог говорить, так-как от грубого замечания Тома речь отступила куда-то вглубь сознания. Билл не мог вспомнить ни одного слова. Он беспомощно захлопал глазами, чувствуя, как внутри нарастает паника. Том окинул младшего брата презрительным взглядом, подозревая, что тот ломается и капризничает. Его лицо нехорошо передёрнулось. Билл почувствовал, как его заливает неудержимый животный ужас. Холодный и неуправляемый, как ледяная волна океана. Он захлёбывался в своём страхе. Сердце бешенно забилось, по спине потёк ручеёк холодного пота. Ещё секунда, и Билл почувствовал, что описается. Он вскочил со своего места и опрометью кинулся в туалет. Там его стошнило, и мальчик долго корчился над унитазом, пытаясь вместе со рвотой выплеснуть остатки своего ужаса. — Томик, привет, зая. Как вы тут? Завтракали? Как мы вовремя, — в коридоре раздался смех и щебетание Карлы, — надеюсь, твои фирменные спагетти? А я с Генрихом и Карлом. Мы пиво принесли. А Биллу яблоки. — У Билла аллергия на яблоки, — откуда-то из кухни буркнул Том, — проходите. Услышав голос Карлы, Билл устало стёк на пол туалета и прислонился затылком к холодному кафелю. Девицу он ненавидел и боялся ещё больше, чем Тома. Страх прошёл, но от бессилия хотелось плакать. Он попал в замкнутый круг и стал рабом своей мечты. Мальчик судорожно заморгал, пытаясь смахнуть накипевшие слёзы.Он поспешно вытер лицо подолом футболки и, всё ещё дрожа, выскользнул во дворик, который ещё несколько минут назад казался таким милым и замечательным.Билл уселся на скамейку и задрал лицо к небу, чтобы скрыть непрошенные слёзы. Здесь он никому не нужен. Как, впрочем, и везде. Его бояться и ненавидят. Но сколько можно так жить? Когда же его полюбят? Когда перестанут шпынять и сторониться? Когда примут со всеми недостатками и странностями? В кухне уже раздавались весёлые громкие голоса Томовых приятелей. Пришёл кто-то ещё. Было слышно, как открывают пиво, как грохочут крышками кастрюлек и хлопают кухонным шкафчиком. Потом зазвонил телефон. Запахло свежим кофе. Про Билла никто и не вспомнил... — На, поешь, — над Биллом неожиданно вырос Том. Смущённо переступил с ноги на ногу и протянул младшему многоэтажный бутерброд с сыром, сосисками, ветчиной, помидорами и Бог ещё знает с чем. — Прости, я нагрубил, — Том почему-то смотрел в сторону. Мальчик принял из рук брата здоровущий кусок булки и едва не заплакал снова. Сейчас старший брат до боли походил на него самого. И Биллу до дрожи в коленях захотелось, чтобы он не торчал тут со своей дурацкой половиной багета, а присел рядом и крепко-крепко обнял за плечи. Билл судорожно сглотнул. — Спасибо, — чуть слышно пискнул он. — Попить принести? — так же смущённо спросил Том. Билл кивнул. Он понял, что брат переживает не меньше его. Биллу стало горько и стыдно. Впервые в жизни в душе зашевелились лёгкие, пока ещё очень слабые сомнения в правильности своего поведения. Внезапно захотелось поделиться, посоветоваться или просто помолчать вместе. Душу затопило пока ещё призрачное, неясное чувство, отдалённо похожее на раскаяние. Билл засмущался. Но ничего душевного пока не выходило, и он лишь тихо попросил: — Принеси пожалуйста Магдалену, мешок с лоскутками и иголку с ниткой. Кто бы поверил, что ещё неделю назад Билл не мог внятно связать и пары слов. Том задумчиво покачал головой. Наверное, фрау Эструп права. Жизнь под родной крышей может творить чудеса. Он принёс младшему брату просимое, велел находится в поле его зрения и вернулся в кухню, где между его друзьями разгорелась жаркая дискуссия.- — Ну так на чём мы остановились? — спросил Том, выхватывая со стола бутылку пива и запуская руку в большую миску с чипсами. — Мы остановились на том, — Карл Генике повторил фразу Тома послушно, словно первоклассник, — что друзья-искусствоведы не могут не поддержать друзей-актёров с соседнего факультета. — Ага, вспомнил. Ну так вы решили, какой спектакль будем ставить? — Угу, решили, — с набитым ртом промычал Генрих, — Три мушкетёра. — Почему Три мушкетёра? — Том вытащил из-под стола табурет и присел рядом с Карлой, — уж больно тема избитая. Её ставят все кому не лень и чаще всего, когда ни хватает ума и фантазии поставить что-то более солидное. Не интересно. — Вообще-то, это наш первый спектакль, — скептически произнесла подруга Карлы, маленькая смуглая девушка по имени Ирма, — понимаю, что тебе хочется прославится! Но Три мушкетёра — произведение наиболее адаптированное под кино или сцену. Сценарий к нему писали десятки, если не сотни раз. Проблем не будет. Хотя... если ты, конечно, против... — Ммм, Томик, может, Ирма права? — Карла посмотрела на Тома чуть искоса, одновременно пытаясь написать что-то на бумажке, — в конце концов, что нам ломаться? Ведь ты же не мнишь себя новой Сарой Бернар, единственной женщиной-актрисой, которая сыграла роль Гамлета. Том недовольнго фыркнул: — Может... это, мню. Ну, то есть хочу быть женщиной-актрисой, сыгравшей роль Гамлета. Ну... то есть, я совем не то хотел сказать... Том совершенно запутался и закончил свою речь под дружный хохот друзей: — Слишком тривиально. К тому же, спектакль должен быть ярким, красочным, потребуется много костюмов и декораций. — Можно подумать, что другие спектакли играют без декораций и костюмов, — заметил староста группы (он же по совместительству ещё один ухажёр Карлы — Вальтер Брегман). И, между прочим, Сара Бернар сыграла не только Гамлета , но и тринадцатилетнюю Джульетту в свои родные семьдесят. — Тебе видней, — недовольно огрызнулся Том, — у тебя папа директор театра. Но, я так понимаю, играть Дюма хотят все? — Том, не мельтеши, — лениво потягивая пиво, оборвал Генрих, — играем Трёх мушкетёров, и точка. К тому же, мне непонятно, чего ты так волнуешься? Ты же ведь только музыку пишешь к спектаклю. — Как это только музыку, — взвился Том, — я тоже играть хочу. Мне же обещали роль. — Том, ну что ты так разнервничался? — Карла притянула его к себе и чмокнула в висок, — будет тебе роль! Самая лучшая. — Только не Д'Артаньяна, — предусмотрительно взвизгнул Том, — и не Атоса, Портоса и Арамиса. Только не мушкетёров. — Как ты замахнулся, — Вальтер, который записывал в блокнот раздачу ролей, нетерпеливо уставился на Каулитца-старшего, — а кем ты хочешь быть? Только не говори, что кардиналом Ришельё. — Ну... эээ... не знаю, — Том почему-то растерялся, — герцогом Бэкингемом хочу, — неожиданно выпалил он. Том руководствовался тем, что в романе знаменитый Британский министр был возлюбленным французской королевы. Сейчас же на роль королевы Анны Вальтер записал Карлу. — Бэкингемом? — Вальтер посмотрел на Тома с недоверием. Роль Бэкингема была досточно многословной и характерной. По мнению старосты, Том вряд ли походил на амбициозного и властного английского вельможу. — Да, Бэкингем, — нетерпеливо повторил Том, — и не думайте, что я не справлюсь. — Да, но герцог не носил дрэды, — растерянно проблеял Вальтер, — у тебя же, это... причёска не такая. — Бэкингем с дредами, Бэкингем с дредами, — глупо заржал Генрих. Его смех дружно подхватили. Том сконфузился, мучительно покраснел, но всё равно тупо настоял на своём. Когда, отсмеявшись, Вальтер всё-таки записал Тома в блокнотик на роль лорда, молодой человек подошёл к окну и проверил, что делает младший. Билл сидел на скамейке под кухонным окном и с увлечением резал ножницами большой шёлковый лоскут. Рядом с ним уже лежала смётанная кукольная юбка и болванка для будущей шляпки. — Ладно, а что мы будем делать с костюмами? — спросил Карл, приканчивая очередную бутылку пива. Он был уже изрядно подвыпивши, раскраснелся и разговаривал непривычно громко и развязно, — костюмы кто шить будет? — Костюмы можно купить в театральном магазине, — Вальтер недовольно покосился на пошатывающегося Карла, который беззастенчиво рылся в миске с чипсами, засунув руку по самый локоть, — гораздо хуже с декорациями. Мартин с художественного факультета ногу сломал, дома лежит , а фрау Юта на какую-то выставку уехала. — Кто такая фрау Юта? — пьяно осведомился Карл, — почему не знаю? — О, Генике больше не наливать, — Вальтер еле успел выхватить свой драгоценный блокнот из-под падающего Карла, — Это художница нашего университетского театра, ну думайте, друзья, думайте. Может у кого знакомые художники есть? — Я кажется знаю, — Том осторожно покосился на Билла, ушедшего в свои заботы с головой и, кажется, полностью отключившегося от мира, — у меня есть знакомый художник. — Он дорого возьмёт? — тут же озабоченно поинтересовался Вальтер. — Думаю не очень, — задумчиво ответил Том. Генрих перехватил его взгляд и удивлённо спросил: — Ты что? Имеешь ввиду своего младшего брата? Я, кстати, так и не понял, откуда он нарисовался. Странный такой... — Он не странный, он больной, — жалостливо заметила Карла, — такой талантливый мальчик, но, увы, совершенно отгорожен от мира. Аутичные дети все такие. Очень способные, умненькие, но полностью ушедшие в себя. — Том, — Вальтер тут же насторожился, — ты уверен, что это хорошая идея? Это же такой объём работы. Надо, чтобы всё было на высшем уровне. И в сроки надо успеть. — Уверен, — Том мрачно сдивнул брови и сердито добавил, — Билл не больной и не дурак. Да, он очень талантлив, а все талантливые люди не от мира сего. — Ну, смотри, Каулитц, — важно предупредил Вальтер, — эта затея под твою ответственность. С художниками у нас напряг, так что выбора нет. Отвечаешь головой. Том презрительно фыркнул и снова посмотрел в окно. Казалось, что Билл полностью ушёл в своё шитьё, однако он бросил на старшего брата короткий взгляд, и тот понял, что мелкий всё отлично слышал. — Билл, иди ка домой, — негромко позвал Том, — поговорить надо, и, вообще, холодно на улице, хватит сидеть на скамейке, простудишься.