Аутист/ Девять месяцев тишины

Некоторое время Билл не мог прийти в себя и брёл по улице, не ощущая холода. Если попытаться описать чувства мальчика, охватившие его в тот момент, то, скорее всего, не хватило бы слов, чтобы передать те потрясение и ужас, которые охватили всё его существо.В его голове одновременно роились ощущения чудовищного вероломства и предательства. Он уже неоднократно разочаровывался в людях, но так жестоко и грубо с ним ещё никогда не обращались. Во всяком случае, его мать, отец, бывшие соседи по детскому дому хотя бы делали вид, что сочувствуют и переживают. Том же оказался самым откровенным и злым. Билл никак не мог понять, чем он так разочаровал брата, что сделал такого, что Том внезапно пожалел о своих чувствах и произнёс те самые злые слова про жалость. Билл, сгорбившись, брёл по переулку, отдаляясь всё дальше от дома. Он очень надеялся, что Том выскочит вслед за ним, догонит, обнимет, уткнётся носом в его макушку и скажет, что пошутил или вспылил или, может быть, рассердился. Билл даже был готов понести наказание, если бы брат объяснил, в чём дело и почему он так разгневался.Ведь всё было хорошо: Том нянчился с ним в больнице, охотно играл в детские игры, иногда читал на ночь и, если мелкому было страшно, соглашался полежать рядом, пока тот не заснёт. Билл даже говорить начал, причём много и хорошо. А ведь до того, пока Том не забрал его домой, с этой проблемой не мог справиться ни один психиатр. Том накупил ему игрушек и одежды даже сводил в зоопарк, правда, в тот день все звери почему-то спали, и Билл увидел только жирафа и обезьян. Впрочем, они всласть накатались на лошадях и так обелись сахарной ватой, что вечером у младшего заболел живот. И вот теперь всего этого не будет! Ни чудовищной подгорелой яичницы на завтрак, ни железной дороги, которая занимала почти всю Биллову комнату, ни вечерних приготовлений уроков и утренних скоростных пробуждений под писк будильника и оглушительный мат Тома.Неужели это всё из-за Карлы? А может быть, Том и вправду решил жениться, и теперь Билл помеха? И как он раньше не догадался. Просто Том тоже был очень одинок, тем более, он недавно переехал и не привык жить один. Билл скрасил его одиночество, помог обустроить дом, а потом. Потом Том решил жениться и привести супругу в дом. А зачем ему лишние проблемы, тем более что Билл такой болезненный, странный и плаксивый? Мальчишка аж весь сжался от жалости к себе и страха за безалаберного старшего брата.Разве нормальная, добрая девушка позволит, чтобы ребёнок убежал из дома? А её странное поведение? Карле просто что-то очень нужно от Тома, а он, глупый, не понимает и ведётся на все уловки. Отвратительная двуличная обманщица, как она ловко подловила Билла с телефоном и настроила Тома против. Мальчишка уныло вздохнул и присел отдохнуть в пустом облетевшем сквере. Только сейчас он почувствовал холод и, наконец, заметил, что убежал в один тапочках. Мальчишке было так больно и горько, что он лишь равнодушно махнул рукой на свой внешний вид и уныло уставился в землю. Постепенно первый шок прошёл и мальчуган невольно задумался о том, что же ему делать дальше. Тому он больше не нужен, в городе Билл толком никого не знает и вывод напрашивается только один: надо возвращаться в приют. Почему Том так легко отказался от своих чувств? Билл тихо вздохнул. А может быть, старший брат его никогда и не любил? Действительно поддался жалости и теперь не может смириться со своей ошибкой? Мальчишка вздохнул ещё горше. Как теперь вернуться в приют? Ведь это не только отказ от полюбившегося человека и милых приятных благ, это — новые позор и унижение, новые щипки и тычки, новое и ещё более сильное осознание того, что он был рождён по ошибке, совершенно никому не нужный и никчемный.Билл встал. Ноги начали нещадно зябнуть, и он энергично потопал о землю, чувствуя, как его пальцы начинают неприятно неметь и покалывать. Если он посидит ещё немножко, то может обморозиться и даже умереть. Билл потёр заледеневшие щиколотки и неловко пробежался по дорожке. Ему нравился этот сквер. Пока Билл был в госпитале, Том гулял с ним именно здесь. Они бродили около пруда, подкармливая уток и любуясь старым готическим собором, потом заходили в кафе и старший покупал мороженое, запрещая рассказывать об этом факте лечащему врачу под страхом отлучения от сладости. От этого воспоминания Биллу стало ещё больнее. Он весь сжался, чувствуя, что в носу предательски защипало, но слёз почему-то не было. Только огромная чёрная пустота в душе, ощущение какого-то бесконечного зависания на одной и той же пронзительной щиплющей ноте. Билл старательно подобрался и, пытаясь отогнать мысли подальше, побежал по самой дальней узкой аллее. Спортивные занятия не были его коньком, и он начал задыхаться уже через десяток метров, после чего тяжело шлёпнулся на скамеечку и стал растирать ноги. В парке было пусто, даже на пруду исчезли вездесущие утки. Кроме мальчишки в скверике был только один пожилой господин, который читал газету сидя на соседней скамейке и, чуть поодаль, совсем древняя бабушка с детской прогулочной коляской. Ладно, младенец, с которым хочешь не хочешь, а надо гулять, но вот господин Билла удивил — не та сейчас погода, чтобы рассиживать на холодной скамейке под мелким моросящим дождём и читать прессу. Мальчик удивлённо пожал плечом — какое ему дело до этих людей? Решить бы свои проблемы. Билл зябко тряхнул плечом и почувствовал, как в кармане куртки тихонько звякнули монетки — уже что-то хорошее! Темнеет и, надо признать, он не ел с самого утра. Желудок протестовал и за невнимание к себе отреагировал неприятной сосущей тошнотой. Что ж, теперь он может зайти в круглосуточную пекарню и купить булочку. Между прочим, эту пекарню Биллу тоже открыл Том. Когда у них совсем не было денег, молодые люди бегали в это заведение за невероятно вкусным и главное дешёвым хлебом. Как это было упоительно пить по вечерам чай на их большущей и неуклюжей кухне. При свете мягкой настольной лампы они, голодные, но жутко довольные глотали горячий чай, а хлеб просто раздирали и уминали без всяких добавок. Билл вздрогнул, поспешно отогнал воспоминание и направился к выходу. Бабка на соседней скамейке клевала носом и совершенно не обращала внимания на орущего младенца, зато господин с газетой оторвался от своего чтения и внимательно посмотрел на Билла. Их глаза встретились. Мужчина хотел было что- то сказать, но как будто внезапно подавился, внимательно взглянул на юного беглеца и привстал. Внезапно мальчику стало не по себе. Он вдруг почувствовал, что уже знает этот спокойный уверенный взгляд, чуть ленивый, вроде бы равнодушный, но в то же время удивительно цепкий и гадкий. Билл прибавил шагу, чувствуя, что неприятный взгляд так и впивается ему в спину. Он никак не мог вспомнить, где встречался с этим человеком, и это ничуть не успокаивало. Мальчишка запахнул курточку поплотнее и, мелко дрожа, выскочил на проспект. Сдобная булочка только раздразнила аппетит. Билл так ужасно проголодался, что был готов слопать целый жбан ненавистной манной каши или даже мерзкое пюре из шпината. Тем не менее, стало чуть веселее. Мальчик поднял воротник, натянул рукава на худые, вечно зябнущие кисти и вышел из пекарни на улицу. Надо было идти на вокзал. Денег у него не осталось, но мальчик рассчитывал упросить какого-нибудь доброго контролёра и доехать до своей станции бесплатно. За сегодняшний вечер ему повезло дважды, и в одной подворотне, возле мусорного контейнера, он наткнулся на пару потёртых, но вполне сносных кроссовок. Преодолевая природную брезгливость, мальчишка тщательно вытряхнул обувку и всунул замёрзшие ступни внутрь.Где находится вокзал Билл знал очень примерно. К тому же, грустные мысли совсем не торопили мальчика с отъездом. Он представлял, как появится в приюте голодный, грязный, в нелепой одежде, и его сердце сжималось от тоски. Он то, дурачок, размечтался, что они приедут в приют погостить вместе с Томом — нарядные, уверенные в себе, щедрые и весёлые. И как он появится теперь? Билл хорошо помнил, как в их группе удочерили маленькую первоклассницу, Юту Киршбанд. Девочка страдала сильнейшим заиканием, мочилась под себя и была первым объектом для насмешек и издевательств. Какого же было изумление одногруппников, когда девчонку приютила пожилая пара из Лейпцига. Гордая и невероятно счастливая, она уехала на собственном автомобиле и обещала больше никогда-никогда не возвращаться в приют. А через три месяца её завшивленную, побитую и полуголую, вернула попечительская комиссия. Стоит ли описывать, каким издевательствам подверглась несчастная девчонка со стороны прежних обидчиков? Билл боялся, что просто не переживёт, если с ним случится нечто подобное, однако зла Тому он всё не желал. Что поделаешь, если вышла такая досадная ошибка? Наоборот, Билл был очень признателен старшему брату за те счастливые дружные дни, что они провели вместе.Он чуть поразмыслил и решил, как объяснит своё появление в приюте: он скажет, что Тому срочно понадобилось уехать. Уехать одному. Взять Билла с собой он не может. Да, не может. Почему? Да потому что Тома призвали в армию, а детей туда не берут, поэтому он немного поживёт в детском доме, а когда контракт Тома закончится, он непременно приедет за братом.Тем не менее, мысли о приюте не давали Биллу покоя. Он представил лица своих соседей по комнате, кривые усмешки одноклассников, жалостливую улыбку фрау Эструп, и ноги сами по себе понесли мальчишку прочь от вокзала. Он так привык к своей комнатке, к вечному ворчанию Тома, к милому дворику с мальвами и сиренью, что не выдержал и заплакал. Жизнь вне дома и, особенно, вне брата была для него пустым, никчемным прозябанием. Билл всей душой сопротивлялся возвращению и ревел на всю улицу, не сдерживаясь.Таким образом он проболтался по улицам целый день: заходил в какие-то магазины, прошёлся по центральному проспекту, поглазел на водный мост.Впрочем, его глаза постоянно туманили слёзы, и красот старинного города мальчик почти не разглядел. К ночи он почувствовал, что ужасно устал. Он не спал уже вторые сутки, и его начинало клонить в сон, едва мальчуган попадал в тёплое помещение. Билл и сам не помнил, как всё-таки дошёл до железнодорожного вокзала. Ему так хотелось спать, что он долго стоял перед табло и никак не мог разобрать, на каком поезде надо ехать. Усталый и совершенно разбитый, он вошёл в огромный зал ожидания и робко присел на край холодной железной скамейки. Глаза закрывались сами по себе, и Билл, уже не в силах бороться со сном, заснул, едва откинулся к спинке. Он проснулся глубокой ночью, словно от удара. Мальчик разлепил глаза и в это же мгновение от него шарахнулся тот самый пожилой господин, которого он видел в парке. Народу в зале ожидания было много, но почти все они спали, а те, кто не спал, занимались своими делами и совершенно не обращали внимания на усталого потрёпанного ребёнка и благообразного вальяжного господина. Билл почувствовал, как у него пересохло во рту и через всё тело прокатился ледяной ком невероятного ужаса. Он вспомнил!!! Вспомнил, кто этот человек. Вспомнил то, что его память милосердно хранила в своих закромах, спасая сознание от непосильного груза. Вспомнил, почему перестал говорить. Вспомнил все те мельчайшие, порой даже ненужные подробности, что сломали его жизнь и обрекли на существование в интернате для ненормальных детей. Билл хрипло вздохнул и съёжился в комок. Мужчина спокойно сидел напротив него и с интересом рассматривал старого знакомого. У Билла не осталось ни малейшего сомнения, что господин его узнал. Он постарел, обрюзг, но по-прежнему выглядел важно и весьма представительно. Кто бы мог подумать, что этот добродушный, чуть ленивый медлительный человек — извращенец и убийца. Билл не отрываясь смотрел ему в лицо и чувствовал, что взгляд водянистых серо-голубых глаз гипнотизирует его, словно взгляд удава. Тогда, много лет назад, он избежал расправы только потому, что внезапно потерял речь. Его окружили врачами и педагогами, и даже безалаберная мать ни на секунду не оставляла Билла одного, пока его не увезли в психиатрическую клинику. Но сейчас… Сейчас он был совершенно один. Мальчик нахохлился и сжался, словно промокший воробей. Он должен был закричать, призвать на помощь других пассажиров или даже полицию, но, снедаемый страхом, Билл совершил одну из частых ошибок, которую делают жертвы насильников и убийц: он встал и направился прочь из зала ожидания. Мальчику хотелось избавиться от этого проклятого взгляда, уйти, спрятаться, скрыться, и он пошёл в туалет. Протиснувшись через багаж каких-то сонных восточных людей, он медленно побрёл к санузлу. Коридор ведущий к туалету был совсем небольшой. Тусклая лампа скудно освещела небольшой закуток и, что бы не упасть Билл машинально выставил руки вперёд. Три шага вперёд, три назад вот и всё помещение. Где-то далеко ненавязчиво журчала вода. На пластиковой белой стене отражались силуэты людей из зала ожидания. Очертания широкополой шляпы отразились от стены кривым полулунием. Выставленный вперёд подбородок. Толстое и тёплое пальто напоминающее огромный картофельный мешок. Мальчик невольно вжался в стену, чувствуя, как по спине течёт липкий ледяной пот. Размытая тень на стене кажется жила своей самостоятельной жизнью. Невнятно шевелилась и подходила всё ближе. «Том, Том., — мысленно призывал мальчик, — Томочка, милый, спаси меня. Том, где ты?! Том, пожалуйста, помоги мне…» Внезапно на Билла дохнуло влажным теплом. От хлопка двери он вздрогнул всем телом. Сердце бешенно заколотилось. Солидный господин в шляпе тоже невольно вздрогнул, раздраженно посмотрел в сторону белой полосы света, что на секунду обозначилась за дверью туалета. Этот же самый луч упал на лицо Билла. — Твою мать! Билл! Какого черта ты здесь делаешь? Я ищу тебя… ты… Первым желанием Тома было отлупить Билла по щекам — больно, обидно, сильно. За всё, что он перенёс за бессонные ночи, за панику, за пережитой ужас. Тома буквально колотило от ярости. Что Билл себе удумал? Что ему всё позволено? Что он может вот так издеваться над старшим братом? Запугивать его? Шантажировать? Он уже занёс руку для удара и, вместо этого, крепко прижал Билла к себе, стиснул в объятиях и, уткнувшись носом в черноволосую макушку, прижал тощее тельце к себе, поглаживая обвившие его в ответ ручонки и целуя замурзанные щёки. А Билл, который буквально рухнул в руки старшего брата возле тёмных и отдалённых туалетов, даже дыхание затаил, силясь не расплакаться. Однако он всё же разревелся. Громко, безудержно, совсем как младенец, у которого отобрали любимую игрушку. Он ревел от облегчения, что всё кончилось, что они сейчас поедут домой, что Том переживал за него, что он его по-прежнему любит и страшно волнуется. — Том, — шмыгая носом, продудел Билл, — я не хочу в приют! Том, не отдавай меня никому, пожалуйста. — Прости меня, прости, пожалуйста, — Том сам чуть не ревел, — я тебя обидел, гадостей наговорил. Как я могу тебя куда-то отдать? Ох, что же мы стоим, возьми мою куртку и идём. Немедленно. Я сейчас вызову такси. — Ну, молодой человек, повернитесь спиной и хорошенько подышите. Так, хорошо. Покажите-ка ваше горло. Теперь подышите носом, — герр Нойманн сложил фонендоскоп и пожал плечами, — не знаю, но у него даже насморка нет. По крайней мере пока. Говорите, бегал почти сутки в тапочках? Хм… бывает. Стресс это дело такое. Организм, чтобы выжить, пускает в ход самые неожиданные резервы. Ну, давай градусник, герр Каулитц-младший. Тридцать шесть и три, — врач улыбнулся, убрал инструмент в портфель и строго приказал, — и больше не ссорьтесь! А вы, Том, молодец. Времени прошло всего ничего, а мальчик изменился до неузнаваемости. Он у вас и говорить начал, и вырос заметно, и вес набрал, а то был, как мешочек с костями. Поменьше нянькайтесь с ним, пусть на гимнастику запишется, в бассейн. Побольше движения! — А сейчас что делать? — Том осторожно ссадил Билла, который был у него на коленях, на диван и испуганно уставился на врача. — Да ничего особенного, — врач пожал плечами, — дайте горячего чаю, можно растереть спину водкой, положите горчицу в носки, потом покормите и пусть спит. Долго. Часов десять. Когда Том пошёл провожать врача, Билл с упоением завернулся в свой любимый старенький плед. Сейчас, дома, в своей комнате, на своей кровати, среди привычных вещей и звуков он был самым счастливым человеком на свете. Том вернулся из кухни, неся чашку дымящегося чаю и пару шерстяных носок. — Что это? — Билл удивлённо вытянул ногу из носка и брезгливо оглядел зеленоватую субстанцию, что облепила его ступню. — Как что? Горчица! — Том, удивленно, вскинул брови, — а, что не так? Это герр Нойманн велел. — Вот ты дурной, — Билл весело расхохотался, — горчицу в носки сухую насыпают. Даже я это знаю. — А я из тюбика выдавил, — смущённо признался Том, — ну, ты чай выпил? — Ага, — Билл кивнул и сонно прикрыл глаза, — хорошо-то как. — Ну и спи тогда. — Том, — Билл приоткрыл один глаз и хитро взглянул на брата. Тот тоже сиял от счастья и даже не скрывал этого, — Том, ты ведь больше не сердишься на меня? — Нет. — Тогда посиди со мной. И Билл подвинулся к стене, старательно освобождая на кровати побольше места. — Ладно, — Том устроился рядом, облокотившись спиной о стену. Билл забился брату под мышку и крепко прижался к его боку. — Слушай мелкий, — Том зевнул, — а ведь за тобой, около туалетов, следил какой-то мужик. Билл поднял голову, молча уставился на старшего брата и чуть заметно кивнул. — Ты, дурачок, хоть понял, во что мог вляпаться? — Томми, ты знаешь, мне надо тебе, кое-что рассказать, — после длительной паузы тихо произнёс Билл, — для меня это очень важно.