Жертвоприношение

Погрузившись в чуть прохладную – идеальную – воду и откинув голову и руки на бортик, Стефан расслабился и блаженно вздохнул. Всё это время у него был допуск только к небольшой ванной комнате с душевой и туалетом, а подобных приятных излишеств ему явно не хватало. Без лишнего лукавства перед самим собой Стрэндж признавал: он всегда ценил красивую и комфортную жизнь. Мог при необходимости без нее обходиться, но и отказываться из-за ложной скромности или некоего сферического стоицизма бы не стал. И омега с ним в этом плане явно была солидарна. Ей нравилось ощущение безопасности, уюта и просто прикосновение слегка бурлящей воды к коже. Отметив этот их резонанс, Стефан, стараясь не выходить из своего расслабленного, почти медитативного состояния, попробовал передать ей свои ощущения в надежде их синхронизировать. Ну точнее передать ту их часть, которую ей следовало знать. «Нам хорошо». Омега согласилась, рассыпая по телу россыпь приятных мурашек, обостряя удовольствие от пребывания в джакузи еще сильнее. «Хм». В некотором роде это напоминало общение с Плащом (где-то его, бедолагу, сейчас держат?) – в те моменты, когда нельзя или некогда было отдать ему приказ голосом. К счастью, Плащ и без этого отлично умел улавливать общее направление мыслей или чувств хозяина. О не-Старке с омегой «говорить» было сложнее, так как тут их мнения различались кардинально. И видимо как раз из-за набора испытываемых Стефаном к тому «теплых» чувств, омега противилась использованию магии, резонно считая ее угрозой для альфы. Но именно поэтому этот «разговор» был неизбежен. А значит неизбежен был и поиск у его мучителя положительных черт. Должны же они у него быть? Хоть какие-то… «Нам сейчас хорошо, потому что наш альфа может нам это дать. Он богат, щедр, имеет высокий статус, обладает приятной наружностью. Идеальный супруг и отец», - закинул Стефан, наконец, пробный шар, слепленный из подобия гордости что «принадлежит» такому… человеку. Кажется, именно этот набор достоинств вызывал гарантированный восторг у типичной самки Хомо Сапиенс. Причем, не без досады признал Стефан – всё «сказанное» в отношении Старка вполне было справедливым. Разве что – вопреки ожиданиям тех самых «типичных самок» - этого было маловато, чтобы автоматически считаться идеальным кандидатом в супруги и отцы. Омега «ответила» очень странно. Сначала по телу снова прошла теплая волна восторга от чувств к альфе, потом Стефана обдало холодком. Кажется, это было… подозрение. Что неудивительно. После скольких проклятий и кипучей ненависти, какие Стрэндж всё это время внутренне изливал на не-Старка, такая внезапная покладистость не могла не вызывать подозрения. Даже у подсознания, казалось бы, по определению лишенного способности полноценно мыслить. «Он часто делает мне больно, но это не отменяет его… достоинств». Теперь омега вспыхнула гневом, как тогда – перед тем как отсечь его от магических сил. «Да что не так-то?!», - мысленно взвыл Стефан, пытаясь унять охватившую всю тело дрожь. На смену гневу внезапно пришли стыд и… вина? К своей чести, эту шараду из образа Старка и чувства вины Стефан разгадал быстро. Хотя, осознав ответ, и впал в некую прострацию. «Стоп. Это был не он. Не этот Старк». Судя по тому, что омега возмущено прогнала его по второму кругу от гнева до вины – ему не поверили. Для нее Тони Старк из его вселенной и не-Старк… Энтони… были одним человеком. Которого Стефан, очевидно, попытался убить или был как-то связан с его вроде как смертельной раной, но альфа выжил и теперь законно держит своего неверного супруга взаперти, лишив магии, и подвергая справедливым наказаниям. Именно как-то так историю их отношений очевидно и воспринимала омега, абсолютно не видя различий между вариантами из разных миров. И с некоторым ужасом, Стефан понял, что не знает, как этот факт до нее донести. Только сейчас вспоминая, что подсознание не умеет различать подобных нюансов, как не умеет, например, различать реальность и кино. Это умеет делать разум, сознание, а вот бессознательное всё увиденное воспринимает за чистую монету, успешно вызывая чисто физиологические реакции, вроде ускорения пульса, выступания пота, мурашек или сексуального возбуждения в ответ на происходящее на экране. Как если бы источник тревоги, восторга или секс существовали и происходили в реальности. «Звучит дико, но у местного Старка появилось весьма солидное оправдание для его безумия. Скорее всего, его «внутренний» альфа тоже считает меня и местного Стрэнджа одним человеком. И да... о черт! Он же сам при первой нашей встрече сказал, что оставил меня в живых, потому что в отличии от прочих Стрэнджей, у меня есть чувство вины перед «моим» Старком! Но…но… твою же мать!» Стефан и раньше прекрасно осознавал, что, превращая в омегу, его загоняют в ловушку, но только сейчас до него стали доходить ее размах и продуманность. Неудивительно, что Старк стал так небрежен и даже не думает его связывать – отлично зная, что теперь у Стрэнджа вполне себе сработает «встроенный предохранитель». По крайней мере, на время течки. Обхватив и сдавив ладонями лоб, словно пытаясь выдавить эту дрянь из своей головы, он издал отчаянный стон. - Чё такой кислый? – поинтересовался ненавистный предмет его размышлений. Раскрасневшийся после горячего душа, плюхнулся рядом, подняв тучу брызг. – Голова болит? Или всё еще дуешься? – По своему обыкновению прижался губами к ударенной им ранее щеке. – Хочешь поесть? Попить? Обнимашек? Сам я вовсе не против последнего. Стефан обречено покачал головой, мысленно разматерил всю мультивселенную и, прижавшись к альфе, положил голову ему на плечо.

***

Какое-то время они просто сидели рядом, переплетя пальцы рук и слушая мерное журчание воды. Старка эта тишина не смущала – как он и сказал чуть ранее, ему явно требовалась от Стефана не только чисто сексуальная близость. И у Стрэнджа был повод считать эти его слова искренними – тот и до этого пару раз придя к пленнику вместо того, чтобы начать ставить над ним опыты разной степени противоестественности, просто засыпал рядом, обняв Стефана как игрушечного мишку. Хотя сегодня такая сдержанность грозила превратиться в новую форму пытки. Омега стенала в его голове, уже нуждаясь в большем внимании альфы, кожа, несмотря на прохладную воду, начала будто гореть, а зрение из-за расширившихся зрачков - слегка туманиться. Но о том, чтобы самому повиснуть у Старка на шее, речи не шло. Во-первых, тот четко дал понять, кто здесь по-прежнему играет первую скрипку. Во-вторых, пока у Стефана сохранилась хоть капля ясного сознания – он на такое не пойдет. Протянув руку, Старк рассеянно погладил его по волосам, задержавшись на одной из седых прядей на виске. Пропустив ее между пальцев, намотал на указательный, заставляя чуть поморщиться от легкой боли и ненужной – Стефану - интимности. Когда альфа заговорил, Стрэндж ожидал какой-то пошлой шутки в стиле того, что тот всегда знал, что Стефану к лицу белые пятна, вот и стремится его ими украшать, но вместо этого услышал совсем другое: - Про нас часто говорят, что мы похожи. Два гениальных эгоиста, привыкшие быть самыми умными (а заодно и самыми остроумными) в комнате. В твоем мире, наверняка, и про бороды шутили. Признаюсь, что при первой встрече, в битве за Нью-Йорк, я впрямь на какое-то время ощутил, будто смотрюсь в живое зеркало. Но это, - вновь легонько дернул он пальцем, натягивая прядь, - иллюзию разрушило. Я сразу понял, что за этим что-то стоит … что-то весомое. Какая-то история. Как за шрамами на руках, - погладил он большим пальцем тыльную сторону руки Стефана, задевая эти самые шрамы. – Впрочем, шрамы у нас есть у обоих, и для обоих же стали началом новой жизни. Так что их я понять мог, но это… Причем ведь сразу было видно, что ты не из тех, кто, не будучи совсем уж в тотальной депрессии, может наплевать на свою внешность. Но седые пряди не закрашивал. Да и сама по себе седина в таком молодом возрасте* не могла не заинтриговать. Стефан нахмурился и попытался отстраниться. Такой поворот разговора ему не нравился. Тем более, что Старк явно знал, откуда и когда у него взялась седина. И обсуждать это с ним, да еще при таких обстоятельствах, было последним из его желаний. Хочет трахать его задницу – пожалуйста, но вот на это он точно не подписывался. Разумеется, этот протест придушили в зародыше. Старк рывком усадил его себе на колени, развернув лицом к лицу. Сдавил руками талию, ненавязчиво скользнув ладонью по клейму. - Куда? Я тебя не отпускал, - произнес он с уже знакомыми низкими нотками в голосе, заставившими омегу затрепетать и покорно обмякнуть в этих руках. Альфа прижал Стефана к себе, вновь укладывая его голову себе на плечо и принимаясь широко и плавно оглаживать спину. Как всегда, подслащивал нанесённые или будущие боль и унижения. Но до самого этого момента Стефан не осознавал, что тот способен на подобный садизм. Хотя не факт, что сам Старк так это воспринимал – если в этом мире они были чем-то вроде супругов, для него все это было просто семейным делом. - И я начал искать ответ. Как я мог поступить иначе? Никак не мог. Ни по долгу службы не мог пройти мимо человека с подобными способностями, ничего не узнав о его прошлом, ни лично пройти мимо такого своеобразного омеги. Который всем своим видом и поведением умудрялся провоцировать у всех встречающихся на его пути альф желание поставить его на место… что, правда, обычно приводило совсем к противоположному исходу. Ну, ты себя знаешь. Стефан знал. И мог себе только представить ту степень презрения, которую испытывал его двойник к местным альфа-самцам (в буквальном смысле слова), желающим о нем «позаботиться»… а также степень ненависти к самому себе, вынужденному зависеть от капризов своего тела, требующего периодически укладываться под кого-то из них. К сожалению, местные спецсредства, как оно часто бывает, не давали 100% гарантии ни предотвращения беременности, ни избавления от течек, только снижали их частоту и интенсивность. По животу как раз прошла легкая горячая судорога, непрозрачно намекая на скорое и неизбежное унижение. «И почему только мне потом не отшибает память, как тогда, с едой?» Честно говоря, Стефан удивлялся, как его двойнику, а теперь и собрату по несчастью, удавалось до встречи со Старком обходиться без постоянного партнера - зная «себя», он был уверен, что так и было. Потому что при постоянном был риск попасть в зависимость (его самого в свое время пугали и тяготили даже чисто дружеские по своей сути отношения с Кристиной), а значит, скорее всего, местный Стрэндж почти под каждую течку подыскивал себе кого-то нового. И, конечно, отдельный вопрос: почему тот вообще решил в итоге связаться со Старком? Просто не смог отделаться? Настойчивости тому и впрямь хватило бы на десятерых. А еще это был не тот человек, которого можно всерьёз послать на хрен. Даже если ты – Верховный чародей. А возможно – именно поэтому. - Да, я начал искать. И то, что я нашел, меня изумило. «Не сомневаюсь. Сам не верю, что смог это пережить». - Итак, жил-был… Нет, начнем иначе. Я плечом чувствую, что мой котик дуется и пытается меня укусить. Поэтому честнее будет рассказать не про одного, а про двух мальчиков. Хотя историю старшего из них вроде бы давно обсосали со всех сторон таблоиды, но факты – даже общеизвестные – штука странная. Некоторые из них словно не замечают, особенно если их не с чем сравнить. Чтобы подсветить, так сказать, некоторые нюансы. Так вот жили-были два мальчика. Старший из них родился и изрядную часть жизни провел в самой сердцевине «Большого яблока», на том его острове, где в одном котле варились все народы Земли, точнее, самые отчаянные и отбитые их представители. Да, в теории он был мальчиком из хорошей семьи и между ним и этим пестрым сбродом, способным подарить все земные удовольствия, непроницаемой стеной стояла садовая решетка дорогого дома. Вот только ее было мало, чтобы его остановить. Тем более, что дома его никто особенно не ждал – родители решили, что интересы страны важнее одного ребенка. Даже их собственного. Поэтому он видел их очень редко, почти случайно. Особенно отца, всемирно признанного гения-изобретателя. Да, его няня и дворецкий делали всё, что могли, отдали ему всё, что могли, но… Или у мальчика были непомерные амбиции - ему нужно было внимание всех на свете, или же нужно было внимание именно этих людей. Чего он в итоге так и не получил. Даже когда вернулся из своего пятилетнего изгнанья в пансион и МТИ, окончив тот в 17 лет, у них все равно хватало времени на кого и что угодно, кроме него. Как-то у них не нашлось для него времени даже в Рождество… Даже в последнее Рождество. После которого дом на Манхеттене опустел уже навсегда. Старк умолк. Видимо, ему и впрямь было тяжело говорить об этом. Даже спустя столько лет. «Не пытайся выдавить из меня жалость – не дождешься. Ты – не дождешься». Рассеянно поцеловав Стефана во взъерошенную влажную макушку, альфа продолжил: - Ладно. Начнем с другого конца. Если бы кто-то задался описать детство и юность, отличающиеся от таковых у первого мальчика, как день от ночи, то он не смог бы ухитриться сделать это лучше, чем сподобилась сама жизнь. Потому что второй мальчик родился и вырос на ферме, в глуши Небраски*, где кукурузные поля сливаются с небом и вокруг на мили и мили порой нет ни души. Семья была небольшой, консервативной и религиозной. А значит, ее главе прочие домочадцы подчинялись беспрекословно. И никаких развлечений, никакой праздности – благо, на ферме всегда есть работа, а потому всё время расписано по часам. Обучение - домашнее, самое непритязательное, потому что будущему фермеру, тем более омеге (как бы этот факт не раздражал его отца, который то требовал от своего первенца то мужской решительности, то беспрекословного подчинения)… омеге это особо не требуется. Из сверстников – только младшая сестра. Детка, я не против столь тесных объятий, но твоим рукам это на пользу не пойдет. Только теперь Стефан осознал, что до боли вцепился пальцами в спину Старка. «Огни большого города», среди которых он прожил если не лучшую, то свою, а уже потому счастливую, часть жизни, успешно заслоняли от него всё… вот это. Нет, память, чтоб ее, никуда не уходила, но словно меркла. Спустя столько лет детство казалось выцветшей черно-белой кинопленкой. Снятой про кого-то другого. И сейчас он действительно ненавидел, ненавидел этого человека, который заставил всех этих призраков прошлого воскреснуть, и вообще совал свой нос в чужую жизнь. Ненавидел настолько, что даже омега ненадолго испуганно отступила, не мешая своим пошлым желанием. - Тот маленький фермер был мягким и добрым ребенком, из тех, что не создают никому проблем. Единственной проблемой мог бы стать его острый ум и прекрасная память, но мало ли в мире людей, обладающих подобными качествами, но так и не пустивших их в ход? К тому же не сказать, что жизнь на ферме была настолько уж для него невыносима. Скучна, бесспорно. Но он любил заботиться о животных, помогать матери, в том числе помогать растить младшую сестрёнку. Но однажды случилось… случилось то, о чем он ни с кем не говорит. И мы тоже не станем. Сердце у Стефана замерло на миг. А потом забилось – с удвоенной силой. То, насколько хорошо Старк… Энтони… То, насколько хорошо он его понимал – не могло не пугать. - Скажем только, что именно тогда в его волосах появились первые подозрительно светлые волоски, которые мало кто ожидает встретить у подростка. И появились иные – уже его собственные – планы на жизнь. Которые его родители, конечно, не приняли. Испуганные произошедшим и тем, как изменился их сын, они обрушили на него всю мощь своего внимания и отравленной страхом еще одной потери любви. В итоге в том самом возрасте, когда дети обретают самостоятельность, он, напротив, попал под неусыпную и даже навязчивую заботу и контроль, уже граничащие с насилием. Как будто родители ему мстили. Как будто ему было мало своего горя, из-за которого он начал седеть в тринадцать лет, и отсутствия других детей. Возможно, будь этот мальчик послабее духом, он так и остался бы там – в глуши, вечной «последней игрушкой». Но, как оказалось, у него был несколько иной характер. Чуть отстранив Стефана от себя, Энтони приподнял его лицо за подборок, заглядывая в затуманенные глаза: - Что же было дальше? Долго и методично спланированный побег, типичные для ребят его возраста подработки: курьер, грузчик, официант, ничего криминального. И конечно - учеба, учеба, учеба. Каждую свободную минуту. Чтобы наверстать недополученное за годы в глуши. И вот награда нашла своего героя – прекрасно сданные экзамены, грант на обучение в колледже, а затем и в «Колумбии». Где он учился со столь же искренним пылом, как за десять лет до него в МТИ первый мальчик, мечтавший как можно сильнее походить на своего отца и как можно скорее вернуться домой. Вот только он учился, чтобы никогда домой не возвращаться. - Не возвращаться. Никогда. – Беззвучно и словно в трансе повторил омега. Но его альфа уже давно научился читать и его, и читать по губам. - Это почти смешно, Стеф. Когда я гонялся за любовью, ты от нее убегал. Когда я после смерти родителей забывался в огнях дорогих вечеринок и объятиях шлюх всех мастей и полов, ты искал утешения в учебе и работе в три смены. Когда я, копаясь в электронных «мозгах», учил металл убивать, ты, копаясь в мозгах человеческих, спасал жизни. Продавец смерти и непримиримый со смертью борец. Один, всё, что имел, получил по наследству, второй сделал себя сам. Наверное, для кого-то со стороны, только ты из нас двоих достоин сочувствия. Но мне плевать. Главное, что я понял, когда узнал всё это: то, что ты был создан для меня. Никто иной меня не выдержит, не став в моих руках послушной мягкой глиной, которая скучна, грязна и пачкается. Никто другой не будет убегать от меня с таким отчаяньем и упорством. Не купившись ни на одно из моих достоинств, на которые другие слетаются с радостью мотыльков-суицидников. Потому что ты умеешь убегать, и ты не можешь не убегать. Ты делал это с самого детства. И делал прекрасно. Ведь принадлежать кому-то – самый большой твой страх. Как мой страх – разжать руки и отпустить того, кто мне дорог. Зная, что может быть, я вижу их в последний раз. Но правда в том, что… Он прижался губами к покрытому испариной, горящему лбу Стефана. Чувствуя, как под светлой тонкой кожей бурлит кровь – от гнева, отчаянья. От желания. И не только желания секса. Не на секс он поймал первого Стефа, не на него поймает и этого. Секс – это лишь приятный бонус и инструмент. - Правда в том, что в глубине души ты хочешь, чтобы тебя поймали. Все мы созданы, чтобы принадлежать друг другу. Хотя бы ненадолго. В конечном итоге – нам всем нужен дом. А поймать и удержать тебя по силам только мне.