Determination, Destination, Deliberation

Когда Гермиона проснулась, то обнаружила обеспокоенную пару волшебников, которых она никогда не представляла себе вместе. "Сириус? Северус?" — она говорила слабо, в её голосе чувствовалось напряжение из-за отсутствия привычки. Двое мужчин на мгновение посмотрели друг на друга, прежде чем Сириус оторвался. Он начал примерно в десяти футах от неё, его слёзы нарастали по мере того, как он медленно приближался к ней. Воздух в комнате сгустился, как будто гравитация и кислород одновременно притягивали их друг к другу. Сама того не желая, Гермиона обнаружила, что делает слабые шаги вперёд, пока, в конце концов, её ноги не подкосились под ней как от напряжения, так и от изнеможения. Она закрыла глаза, ожидая, что столкнётся с твёрдостью скрипучих, выцветших деревянных полов, но пол так и не появился. Вместо этого она упала на твёрдую грудь, к которой мечтала прижаться. "Никогда больше, котёнок. Никогда больше не покидай меня" — голос Сириуса был неглубоким и дрожащим, когда он навалился на неё, сжимая локоны в руках и притягивая её к себе так крепко, что на мгновение Гермиона подумала, не перестала ли она дышать. Горячие, влажные слёзы, наконец, высохли, и она снова начала рыдать в объятиях Сириуса. Впервые с тех пор, как она была подростком, она чувствовала себя такой беспомощной. "Нет. Никогда" — их объятия казались единственной вещью в мире. Обесцвеченные стены и облупившаяся краска, которые были единственным фоном для Гермионы в последний день, исчезли с её периферии, не оставив ничего, кроме красоты облаков в глазах Сириуса. Затем Снейп прочистил горло, допустив радостное воссоединение псевдолюбителей. "Не хочу прерывать этот счастливый момент, но нам всё ещеннужно кое о чём позаботиться" — небрежно указывая на бессознательное тело Долохова, лицо Гермионы стало пустым. Полосы на её лице, оставленные рыданиями, дрогнули в свете, когда она повернулась к нему лицом. В этой и в любой другой жизни всё, что он делал, причинял ей боль, улыбался, когда она страдала. "Что ты хочешь сделать, Котёнок? Я... мы сделаем то, что ты хочешь" — Сириус держал руку у неё на макушке, физически напоминая ей, что она в безопасности, что её любят. "Северус" — голос Гермионы был чётким, несмотря на тишину. Прорвавшись сквозь охватившую их тишину, она с помощью Сириуса неуверенно поднялась на ноги — "Всё ещё считаешь себя искусным в заклинаниях памяти?" Снейп просто кивнул головой, его вездесущая усмешка ничуть не изменилась, когда он начал закатывать рукава своей мантии. Заклинания памяти были хитрым делом, и неправильное выполнение одного из них было бы для кого-то судьбой хуже смерти, как мог подтвердить Гилдерой Локхарт. Или нет. Гермиона представила, что он никогда не пойдёт в палату, никогда не будет преподавать в Хогвартсе. Как её выбор повлияет на его жизнь? Из-за её эгоизма. "Хорошо, давай прекратим всё, что там происходит, любимая" — Тёплые, большие руки Сириуса обхватили её лицо, заставляя смотреть на него и ни на что, кроме него — "Ты здесь, со мной. Ты в безопасности. Я никогда больше не покину тебя. Я обещаю никто и никогда больше не причинит тебе вреда" Впервые с тех пор, как она вошла в Переулок Ноктюрна два дня назад, Гермиона не чувствовала страха. Она так долго была сильной сама по себе, что эта безоговорочная поддержка ошеломила её. "Как ты хочешь, чтобы это было сделано? Хотя я всё ещё думаю, что мы должны убить его и оставить гнить здесь" — Северус подошёл к Долохову, приподнял голову потерявшего сознание мужчины за волосы и хмуро посмотрел на него. "Сотри воспоминания обо мне. Любое воспоминание о том, кто я, и что я делаю. Забери всё это" — Гермиона сделала маленький шаг вперёд — "Но я собираюсь оставить ему последний особый подарок от меня" Страх не часто овладевал Северусом. В его кругах было мало места для страха. Он видел ужасы человечества, самый пик того, как могут выглядеть жестокость и зло, и всё же, когда Гермиона переступила с ноги на ногу, пустота её глаз в сочетании с мрачной улыбкой вселили страх в его сердце. Какое бы заклинание она ни использовала, ни один из мужчин никогда не слышал его раньше, с ужасом наблюдая, как лицо Долохова покрылось сотнями волдырей и нарывов. Безумный взгляд одолел Гермиону, когда она опустилась на колени рядом с Долоховым. Достаточно громко, чтобы Сириус едва мог разобрать, она прошептала ему на ухо одну вещь… "Теперь ты такой же уродливый снаружи, как и внутри" Деревянный пол заскрипел под тяжестью её шагов, когда она направилась к камину. Сириус и Северус обменялись коротким понимающим взглядом, когда анимаг последовал за ней. Они не разговаривали после того, как огонь в камине с рёвом ожил, пока не оказались в доме Гермионы. Она двигалась по дому так, словно питалась исключительно силой воли. Полностью одетая, она рухнула в тепло и уют своей кровати, поспав недолго и на жёсткой деревянном полу в своей тюрьме. Сириус тихо последовал за ней, снимая с неё обувь и убирая волосы с лица. Откинув простыни, он уложил её в постель, когда её глаза затрепетали. Большую часть прошедшего дня она провела без сознания в состоянии, похожем на сон, но вся энергия в её теле исчезла. Усталость и боль окружили её, когда она упала. Вытащив старое кресло-качалку из угла рядом с кроватью, Сириус наблюдал за ней, пока она засыпала. Он крепко сжал её руку и потер её большим пальцем, напоминая себе о той ночи на дне рождения Фрэнка Лонгботтома. Когда он был молод, он всегда задавался вопросом о том, в кого он в конечном итоге влюбится. Потом было время, когда он отказался от надежды когда-либо быть любимым. А потом появилась она. Когда её дыхание замедлилось, он начал отодвигаться, но был остановлен её крепкой хваткой. "Останься" — Сириус почувствовал давление в груди, когда посмотрел на неё. В тот момент она была такой маленькой, и всё же казалось, что она была единственным существом, которое существовало в мире. "Хорошо" — выдавил он, прижимаясь губами к тыльной стороне её ладони — "Но только до тех пор, пока ты пообещаешь мне перестать умирать" Бессвязное бормотание доказало ему, что она уже снова засыпает, и он не мог удержаться от смешка. Дыхание Гермионы снова выровнялось. Сириус почувствовал, как его собственная усталость поднимается от кончиков пальцев через грудь к глазам. Когда он проиграл свою битву с сознанием, он, наконец, прошептал то, что держал внутри с тех пор, как она пришла и села с ним на эти ступеньки "Я... люблю..." ……… "И что вы можете сказать об этой ситуации?" — голос Ремуса разносился по квартире Сириуса, пока Люциус потягивал чай из чашки, которую он трансфигурировал. Они слишком много раз спорили о состоянии посуды брата Блэка, и, наконец, был найден компромисс, который позволил Люциусу быть самодовольным и претенциозным, но живым. "Ну, у нас есть все крестражи, кроме чаши" — глаза Люциуса были закрыты, а его голос спокоен, когда он говорил. Сириус закатил глаза, но ничего не сказал, что Гермиона отметила как признак чрезмерного роста с его стороны. Он только дважды угрожал чистокровному волшебнику на этой встрече, что было на десять меньше, чем обычно. "Да. Все здесь в курсе. Я имею в виду ситуацию с хранилищем Лестрейнджей. У нас есть яд, у нас есть кольцо, у нас есть дневник и медальон. Всё, что нам нужно, это чашка, и тогда..." — в комнате повисла неловкая тишина, поскольку остальное осталось невысказанным. Они никогда не говорили об этом. Они никогда не говорили о следующей части, о том, что произойдёт после... после того, как Волдеморт станет смертным. "Беллатрикс не какая-нибудь простушка вроде Долохова. Она жестока и умна. Если она в любой момент начнёт подозревать меня, мы никогда не доживём до завтрашнего дня" — он нахмурился из-за этого факта. Гермиона знала от Драко, что Люциус всегда ненавидел Беллатрикс. Сумасшедшая ведьма была могущественна сверх всякой разумной причины, потому что она была так расстроена. Когда что-то стоит на столе, нет никакого способа подготовиться к худшему. "Она отреагировала очень отрицательно, когда я упомянул о посещении хранилища, так что мы знаем, что чаша там" — это была единственная неопределённость во временной шкале Гермионы. Она знала, что он был у Беллатрикс к тому времени, когда они искали в 1998 году, но не было никакого способа узнать, когда он был помещён туда. Даже когда тупая боль поселилась в её костях от круциатуса, Гермиона знала, что она была близко, ближе, чем планировала в этот момент. Если бы она могла получить все крестражи до рождения Гарри… Её блуждающие мысли были возвращены к действительности прочисткой горла, более резкой, чем она ожидала услышать во время этого относительно вежливого разговора. "Если мы полагаемся на то, что Беллатрикс в хорошем настроении, мы могли бы с таким же успехом сдаться Тёмному Лорду прямо сейчас. Нам нужно заставить её действовать силой или ворваться внутрь" — напряжение повисло в воздухе, когда Регулус заговорил, раздражение в его голосе соответствовало правде его слов. Было бессмысленно ждать, пока Беллатрикс оступится, им нужно было предпринять более решительные действия. "Мы не можем вломиться внутрь. Или, по крайней мере, я не могу. Внутри есть водопад, который снимает любые чары, так что проклятие империуса и Оборотное зелье тоже не сработают" — голос Гермионы был резким, когда она говорила, не слишком нежно вспоминая свою последнюю провальную попытку проникнуть в Гринготтс. "Хочу ли я вообще спросить, откуда вы знаете о внутренних махинациях мер безопасности Гринготта?" — спросил Люциус, его обычно холодный тон лишь слегка заинтриговал. Это было едва заметное изменение, и Гермиона сомневалась, что кто-то, кто не знал Люциуса в течение двух жизней, заметит. Он действительно хотел знать. "Это связано с драконом и плохой игрой. Может быть, я расскажу это однажды, когда всё это закончится. Что нам нужно сделать, так это обманом заставить еевзять тебя в свое хранилище. Сириус, ты знаешь её лучше всех, как нам проникнуть к ней в душу?" Сириус, который развалился на шезлонге, ковыряя ножом под ногтями, явно не ожидал, что его позовут. Его пустое выражение лица, которое было приковано к делу его рук, теперь сменилось сдержанным раздражением, когда он сел. Ему не нравилось выглядеть дураком перед Люциусом, но тогда это была его собственная вина за то, что он мечтал во время встречи. "Я в некотором роде эксперт в противостоянии с ней. Когда я был молод, когда я хотел, чтобы она сделала что-то, чего она не хотела делать, я просто говорил ей, что Андромеда сделала бы это для меня. То, что её старшая сестра так сильно отличалась от неё, вскипало в её крови. Даже теперь, когда Андромеда не является частью семьи, она возненавидит это" — уголки губ Сириуса изогнулись в тончайшей тени улыбки, и Гермиона на мгновение задумалась, какие воспоминания прокручиваются в его голове. Теперь в их движениях чувствовалась неловкость, от которой они не могли избавиться. Что-то в чувстве стыда, которое Гермиона испытывала из-за того, что её схватили, мешало ей по-настоящему посмотреть ему в глаза. "Я очень сомневаюсь, что Андромеда сейчас произвела бы такой же эффект. Прошло почти 10 лет с тех пор, как она была изгнана из линии Блэков. С тех пор, как она сбежала с этим…" — Люциус сделал паузу всего на мгновение, прежде чем слово слетело с его губ. Гермиона знала, что это была привычка, но все равно сердито подняла бровь. "Продолжай, Люциус. Скажи именно то, что ты хотел сказать. Не прекращай свой фанатизм за мой счёт" — Гермиона резко встала, пробормотав что-то о том, что ей нужен воздух, прежде чем выйти на маленький балкон, который Сириус заколдовал в своей квартире. На бетоне стояли только маленький столик и единственный стул, металлический, простой конструкции. Облака закрывали большую часть солнца, оставляя холод ранней весны пробирать её до костей. Было бы достаточно легко наложить согревающие чары, но, возможно, прохладный ветер успокоит её гнев. Ничто не было достаточно хорошим. Всё, что она делала, чтобы сделать волшебный мир более безопасным и терпимым, было лишь временным, только лежащим на поверхности. Люциус Малфой помогал ей из-за защиты своей семьи, а не потому, что внезапно поверил, что магглы не были угрюмыми существами, которых можно раздавить его дорогими сапогами из драконьей шкуры. И всё же она больше ничего не могла сделать. Мир без Волдеморта стоил любых жертв, на которые ей пришлось пойти, но спасение мира, который никогда по-настоящему не примет её... это была тяжёлая цена, которую пришлось заплатить. "Такие люди, как Люциус, никогда не изменятся" — надменный голос Регулуса прервал её мысли, высокий мужчина присоединился к ней на теперь уже переполненном балконе. Близость, казалось, не беспокоила ни одного из них, и мысли Гермионы вернулись к тому, когда они в последний раз были так близки... когда он поцеловал её. Жар окрасил её щеки, его ползучее тепло окутало её шею и поднялось к лицу, прежде чем она смогла отвернуться. "Моё место здесь" — настаивала она, её тон был оборонительным. Гермиона ненавидела это, ненавидела необходимость оправдываться. Она была фантастической ведьмой. Не фантастическая ведьма для магглорождённого. "Никто и не говорит, что это не твоё место" Это наивно с его стороны, и в тот момент, когда слова слетают с его губ, они оба понимают, что они лживы. Пока существует волшебный мир, будут те, кто считает магглорождённых непригодными для существования в нем. Такие люди, как Малфои и их чистокровные напыщенные друзья. "Докажи, что они ошибаются" — предлагает он, наблюдая, как дрожь пробегает по её спине, в холод пробирает её сильнее, чем она ожидала. Сняв верхнюю одежду, он накидывает её ей на плечи, и она отмечает, насколько она тёплая. Она почти сбрасывает его с плеч, прежде чем очередной прохладный ветерок коснулся её щёк. "Я не должна была этого делать" — проворчала Гермиона, поправляя большую ткань, чтобы перекинуть её через грудь — "Когда кто-нибудь когда-нибудь заставлял тебя доказывать, что ты принадлежишь этому миру. Может быть, у меня и нет врождённой родословной, чтобы быть чистокровным, но я такая же часть этого мира. Независимо от того, верят в это такие люди, как Том Риддл, или нет" Истинное имя Волдеморта сорвалось с её языка, как яд, и Регулус слегка вздрогнул от чересчур фамильярной манеры, с которой она его произнесла. Несмотря на то, что он отказался от Пожирателей Смерти и согласился помочь ей, в том, как он обращался к этому человеку, всё ещё чувствовалось уважение. Тёмный Лорд. Что за шутка. "Ты прав. Может быть… когда всё это закончится, всё будет по-другому" — Гермиона закрывает глаза, пока Регулус говорит, сдерживая язвительный смешок. Она жила в том мире, в мире с Волдемортом. Мир, где Гарри приходилось дергать за ниточки, чтобы её приняли в Отдел тайн, мир, где на неё всё ещё косо поглядывали, когда она ходила по магазинам, и шептались о грязнокровке, когда она ходила по улицам. Как это всегда бывало, когда она беспокоилась об этой конкретной ситуации, её рука тянулась к шраму на руке. "Да... может быть" ……… "Я просто не понимаю, почему я должна идти" — Гермиона надулась на Ремуса. Оборотень, немного уставший от полнолуния, но не имеющий ни одного из физических шрамов, которые были обычным явлением до того, как Гермиона начала варить ему аконит, сидел в одном из больших шезлонгов в гостиной Гермионы. Это был день рождения Питера Петтигрю, и у неё было не больше желания праздновать его рождение, чем у лорда Волдеморта. "Потому что, если Питер заподозрит тебя по какой-либо причине и расскажет Сам-Знаешь-Кому, мы все умрём" — его голос был раздраженным, его усталость и раздражение из-за круга общения, который они создали, истощали его терпение. "Я..." — начала Гермиона, но, сделав глубокий вдох, вздохнула. Он был прав, и она ненавидела это в нём. Ей удалось увидеть Питера всего несколько раз с тех пор, как Лили объявила о своей беременности, и напоминание о его неизбежном предательстве их доверия заставляло её испытывать неограниченные приступы слепой ярости. "Отлично. Но если я заколдую его, это будет твоя вина" — Люпин одарил её полуулыбкой, его губы изогнулись ровно настолько, чтобы показать некоторые из его слишком острых зубов. Он был так красив, когда улыбался, и Гермиона радовалась тому факту, что, если ей это удастся, у него будет ещё много лет, чтобы улыбаться. "Принято к сведению" — Ремус был намного выше её, что Гермиона по-настоящему заметила, только когда они шли бок о бок. Его шаги отличались от её с большим отрывом, заставляя её ускоряться, чтобы не отставать от него. Короткая прогулка до коттеджа Поттера была бодрящей, но с тёплым ветерком, первыми признаками весны, несущими аромат тюльпанов и гардений. Поттеры никогда не устраивали вечеринку на полпути, с потолка свисали ленты, когда они входили через парадную дверь. Над камином висел небрежно скомпонованный баннер с днём рождения, написанный неряшливыми каракулями Джеймса. Ароматы огневиски, эльфийского вина и сливочного пива вместе с какими-то сладостями, которые выпекал Джеймс, наполнили воздух, и Гермиона на мгновение забыла о своём раздражении из-за необходимости присутствовать. Питер, чьё круглое, похожее на грызуна лицо выглядело таким мерзким. Гермиона подошла к нему со своей приторно-сладкой фальшивой улыбкой и неискренними поздравлениями с днём рождения, казалось, понятия не имел о недоброжелательности, которую некоторые из присутствующих испытывали к нему. Лили сидела на диване перед их камином, пока Джеймс порхал вокруг в фартуке, проверяя гостей, наполняя миски с закусками и заботясь о своей беременной жене. Гермиона села рядом с ней после того, как та закончила свой раунд приветствий, наслаждаясь весельем своей подруги. "Такое чувство, что я не видела тебя целую вечность" — захныкала Лили, её широко раскрытые зелёные глаза жадно смотрели на тарелку Гермионы с закусками. "Давай, возьми немного. Я предположила, что ты можешь попытаться украсть с моей тарелки, поэтому я взяла дополнительную порцию" — пробормотав слова похвалы изяществу и доброте Гермионы, Лили схватила крекер и немного сыра с тарелки. Некоторое время они сидели в довольном молчании, жуя закуски, Лили прислонила голову к плечу Гермионы. У неё начали проявляться явные округлости, по которым легко было определить, что она беременна. Каждый раз, когда Гермиона смотрела на неё , любовь и тоска наполняли её глаза. За этим быстро последовало чувство вины. Теперь это было так вездесуще, что она легко проглотила его. Это не исчезло, но она могла игнорировать это, пока не доберётся домой; а потом она могла плакать, пока не заснет, как делала каждую ночь. "О!" — внезапно позвала Лили, и рука Гермионы метнулась к её палочке — "Он брыкается, я чувствую" — сказала рыжеволосая, направляя свободную руку Гермионы к её животу. Прошло мгновение, а затем Гермиона почувствовала толчок в свои пальцы. "Он часто так пинается?" — Гермиона бездумно задавалась вопросом, представляя, на что это должно быть похоже. "Маленький засранец передвигается так, как будто играет в квиддич. Джеймс говорит, что он будет таким же охотником, как и он, но, судя по его ударам, скорость будет его игрой. Ловец всё так, как я говорю" Было странно видеть, как Лили говорит о будущем Гарри, будущем, которое Гермиона пыталась обеспечить. На лице Гермионы появилась улыбка, и они вернулись к своему удовольствию, обнимаясь на диване, пока несколько минут спустя Сириус и Джеймс не зашли, чтобы проверить Лили и убедиться, что небольшой взрыв, который она услышала незадолго до этого, не был поводом для беспокойства. "Всё равно никогда не нравилась эта купальня для птиц" Гермиона сосредоточилась, чтобы оставаться нейтральной, сидя рядом с Сириусом, чтобы не выдать чувства, которые она испытывает к нему. Лили закончила своё краткое отчитывание, поднявшись, чтобы как следует отчитать их, прежде чем с ворчанием вернуться в сидячее положение. "Иногда я задаюсь вопросом, готова ли я стать матерью, а потом вспоминаю, что достаточно хорошо забочусь об этих двоих" Взгляд Лили устремляется туда, где Ремус сейчас отчитывает Джеймса и Сириуса, в то время как Питер ест морковный пирог, который приготовил для него тёмноволосый волшебник. "Ты будешь отличной мамой" — голос Гермионы полон обещания, и Лили нервно улыбается ей. Они никогда не говорят об истинной причине беспокойства, о войне. Возможно, Лили думает, что если они не поднимут этот вопрос, то это будет ненастоящим. Что ни одна из опасностей, с которыми они все сталкиваются каждый день, не повлияет на этот маленький пузырь домашней жизни, который Джеймс и Лили создали для себя. "Гермиона..." — голос Лили нервничает, когда она говорит, что вызывает тревогу, учитывая обычно жизнерадостный характер ведьмы — "Я поговорила с Джеймсом, и мы... мы хотим, чтобы ты была его крёстной матерью" Рот Гермионы открывается от шока, когда слова, которые только что произнесла Лили, оседают в её мозгу. "Крёстная мать?" — всё должно было произойти совсем не так. Предполагалось, что это будет Элис. Крёстная мать имеет в виду... что если она потерпит неудачу, если Лили и Джеймс всё равно умрут после всего этого, Гарри будет её. Ну, её и Сириуса. "Я… конечно да. Ты уверена? Разве это не должна быть Элис?" — Элис Лонгботтом была крёстной матерью Гарри в первый раз, а Лили была крёстной матерью Невилла. "О, Эли будет достаточно занята своим собственным малышом. Я знаю, что мы не так давно знаем друг друга, но за последний год ты стала мне как сестра. В любом случае, Петуния никогда не сможет быть ближе чем ты. Наши с тобой пробежки, пятничные ужины. Я наблюдала за тем, как ты становишься частью нашей семьи, и наслаждалась каждым моментом этого. Пожалуйста, Гермиона, я знаю, что ты будешь замечательной крёстной матерью. К тому же ты знаешь, что Сириус обязательно даст ребёнку слишком много сладостей, и кто-то должен время от времени давать ему хорошую затрещину" — Лили выглядит такой уверенной, такой уверенной в себе в этот момент, что Гермиона чувствует, как на глаза наворачиваются счастливые слёзы. "Тогда да. Я бы с удовольствием стала его крёстной матерью"