Чтобы подписать со мной контракт, нужна кровь,
Чтобы быть со мной в обойме, тебе нужны крылья.
«Ультрафиолет» — Thomas Mraz
У него было всего две проблемы. Повизгивающий женский голос в соседнем офисе и усиливающийся приступ астмы. С женским голосом он научился справляться давно. Вначале мягкий обволакивающий тембр, затем нотки гнева и злости, а в конце звук «расколотой хрустальной рюмки», из которой обычно пили элитную водку его родители. Он привык следовать этому голосу и доверять ему, поэтому крики и восклицания за стенкой не пугали. А вот с астмой дела обстояли хуже. С ней переставали справляться даже ингаляторы и таблетки. Руководство утверждало, что это психосоматическое, что это надуманное заболевание по причине стресса и переработок. Но количество съемочных часов уменьшать отказывалось, как и подписывать отпуск. Антон скривился от першащего горла, несколько раз втянул воздух носом и прислушался к сипящим легким. Баллончик с лекарством валялся в углу офиса, опустошенный и сломанный. Актер запрокинул голову и подавил вырывающийся стон. Все его тело ломило от усталости, кости терлись друг об друга, мышечные ткани ныли и каменели. «Какой же отвратный день» — мужчина постарался прикинуть в голове, сколько еще времени проведет в заточении. Знакомый звук «побитой рюмки» в соседней комнате стих, послышалось копошение, тихий и умилительный мат, а затем в офис юркнула обладательница этого странного голоса. — О, святые! Тоша, на тебе лица нет. Хоть бы окно открыл, а то задохнешься! — Оксана так же незаметно пересекла помещение и отворила несколько форточек, — Баллончик где? — Закончился, — актер равнодушно пожал плечами. — Сбегать в аптеку? — девушка не обращала внимания на кислый тон собеседника. — Лучше скажи, сколько мне еще тут торчать. У меня, вообще, хоть где-то в контрактах установлен срок отработки? Или какой-нибудь лимит по времени? Или везде под звездочкой указано, что буду пахать, пока не сдохну? — Сейчас только десять утра, Тоша, а ты уже капризничаешь, — Оксана лишь улыбнулась и выудила из сумки баночку газировки, — Хочешь пить? — Иди к черту со своей водой! Я не спал двое суток. Ты администратор или кто, Суркова? Будь хоть немного полезна и достань расписание съемок на сегодня. Тебе Стас платит мало? — У меня еще есть Кола и Спрайт, если не хочешь воды, — девушка принялась деловито шарить по стеллажам, вновь и вновь пропуская мимо ушей любые оскорбления. — Какая же ты несносная… — Антон вскочил с дивана и направился к выходу. — Не убегай далеко, Тоша. Звонил Шеминов и говорил, что хочет встретиться. — Пусть сразу в курилку приходит. Шастун фыркнул и хлопнул за собой дверью, в глубине души желая, чтобы от этого грохота в офисе обвалился потолок и погреб под собой Оксану вместе с ее бесконечными баночками газировки. На самом деле, Антон часто испытывал щемящее чувство вины за то, как груб и холоден с этой цветочной женщиной. Но иначе не выходило. Суркова была как бесполезный свитер, который подарили родители на Рождество — не хочется носить, но и выбрасывать жалко. «Она слишком напоминает мне о…» — актер не знал, как закончить мысль. Сделав еще несколько широких шагов, прикусив губу и кашлянув, Антон все-таки решился: «Она слишком напоминает мне о том, как было хорошо». Он сам не до конца понимал, что значит эта фраза. Но она точно имела какое-то глубокое и сокровенное объяснение. Офисную высотку постепенно разогревало палящее московское солнце. Люди прятались в тени стендов и звуковой аппаратуры, сваленной прямо в коридоре, галдели на лестничных пролетах, матерились, смеялись, глотали шипящие энергетики из пластиковых стаканчиков. Рабочий день для них только начинался, а Антон уже чувствовал себя живым мертвецом. Актер решил последовать примеру общей массы и направился к автомату с напитками. Принимать газировку из рук Оксаны он не хотел, а вот потратить почти две сотни на сомнительный энергетический напиток — конечно! Антон выудил из кармана кожаный кошелек и, скрепя сердцем, полез за купюрами. Вдруг дыхание сперло. Что-то внутри ухнуло вниз, перевернулось и замерло в ожидании. Шастун медленно провел пальцем по глянцевой бумажке, вложенной в портмоне. Копия полароидного снимка 10×8 с очередного тура «Импровизации». Всего лишь ксерокс первоначального фото, но истертый до дыр из-за постоянного разглядывания. «У кого же сохранился оригинал? Вроде, у Арсения… Хотя, вряд ли» — Шастун покачал головой и подумал, что, наверняка, остался единственным, кто сохранил это блеклое воспоминание. Умиротворенный Антон, согнувшийся в три погибели в узком купе поезда, помятый Сережа с растрепанным пучком, махающий рукой Дима — все улыбаются через силу, через неописуемую усталость, но выглядят все равно счастливо. Попова там еле видно: только кусок предплечья и взбитые темные кудри. В тот день они решили сделать еще три копии этого снимка, чтобы каждый забрал себе и гордо повесил на стенку. Никто и не догадывался, что глупая бумажка останется последним мостиком в прошлое. Антон не знал, как очутился здесь. Не знал, где свернул не туда. Он вообще мало вспоминал о своем прошлом, словно его стерли «Люди в черном». И где-то далеко, на задворках памяти, проскальзывали синие вспышки, крики, аплодисменты, софиты, смех — они присутствовали в его жизни и сейчас, но казались абсолютно бессмысленными и ненастоящими. По вторникам до сих пор крутили «Импровизацию», даже не изменив прежнее время эфира… Мужчина резко захлопнул кошелек, так и не купив банку энергетика, а затем динамично зашагал прочь. Легкие начали сокращаться, кашель усиливался. Антону не нравились эти вязкие и мрачные мысли, ведь на них попросту не хватало времени. «Надо бы выкинуть эту фотографию, чтобы окончательно не сойти с ума». Курилка встретила оглушающим лязгом двери, которую еще неделю назад обещали смазать. Два полусонных звуко-режиссера вальяжно протопали мимо актера, уступая ему право насладиться теплым ветром и одиночеством. Антон прислонился к перилам и полностью погрузился в процесс прикуривания сигареты, когда телефон раздался трелью. — Я слушаю, — парень даже не посмотрел на имя контакта. — Вы там совсем с ума посходили?! Что у вас творится?! Где Стас?! — голос главного креативного продюсера канала ТНТ врезался в ушные перепонки. — Ой, это вы… Вячеслав… Я… — Шастун выкинул сигарету и зажмурился, предвкушая полноценный выговор. — Я, не я. Головка от… — продолжение известной присказки утонуло в помехах связи. — Еще раз извините, Вячеслав. Стас назначил со мной встречу на сегодняшнее утро, может, в пробке стоит, — Антон лепетал, словно ребенок. — Как только явится, немедленно ко мне в кабинет. — Ради бога, прошу прощения, но не могли бы вы поконкретнее объяснить, в чем обстоит дело? — Шастун поразился проснувшейся внутри смелости. — Ты спрашиваешь, в чем дело? Серьезно? Подчиненные Шеминова совсем уже ополоумели, — Дусмухаметов почти шипел в динамик, — Мне нужны оправдания по поводу выхода этой отвратительной статьи и план дальнейших действий от Стаса и команды. — Какой статьи? — Такой статьи, Антон! Такой! Где ваше «голубое» шоу смешали с дерьмом и отрыгнули! Настолько слезливой похабщины я еще не читал! — мужчина перешел на крик, — И мне плевать, как вы собираетесь прикрывать и спасать собственные задницы от толпы с вилами, но эта «желтуха» не должна нанести ущерб телеканалу. Прозвучали монотонные гудки, собеседник сбросил звонок. Еще не начатая, тлеющая сигарета дымилась под ногами Антона. Парень глупо смотрел в экран и переминался с ноги на ногу, не представляя, что стоит сделать для урегулирования конфликта. Легкие снова отозвались хрипом. «Лучше бы отправил Оксану в аптеку» — Шастун кивнул сам себе, признавая ошибку, и уверенно потянулся за сигаретной пачкой. В этот же момент железная дверь курилки заревела и распахнулась, чуть не слетев с петель. Очередная сигарета выпала из рук и тоскливо покатилась по асфальту. «Я сегодня никогда не покурю» — Антон вздохнул и поднял взгляд на нарушителя спокойствия. Стас наспех поправлял слетевшую кепку на голове, шумно захлебывался воздухом, бесконечно сбрасывал поступающие на телефон звонки и смотрел так, словно готовился к собственной казни. Шеминов выглядел каким-то затравленным и испуганным зверьком, что совсем не соответствовало его образу. — Да что происходит? Почему все на головах стоят? — актер предпринял попытки разъяснить сложившуюся ситуацию. — Умоляю, скажи, что тебе хватило мозгов не отвечать Дусмухаметову, — Шеминов вырвал сигаретную пачку из чужих рук. Антон поджал губы и отвел взгляд. Дрожащими пальцами Стас пытался справиться с зажигалкой. — Поговорили буквально минуту назад, — виновато прошептал актер. — И… Как он? — голос продюсера внезапно смягчился. — Рвет и мечет, кричит. Объяснишь, что за статья? — Хотел обсудить это с глазу на глаз, прежде чем начнет звонить руководство, — Шеминов крепко затянулся, — Но чертовы пробки… Прости, пойдем в офис. Со Славой разберусь позже. Парень проследил за мужской фигурой, стремительно удаляющейся из курилки и ругающейся на неподатливую дверь. В голове, на удивление, было пусто. Даже новость о странной статье и общий психоз не вызывали никаких переживаний. «Это все недосып сказывается. Мозг отмирает» — заключил Антон и направился за продюсером.***
В кабинете Шеминова почти всегда стоял адский холод, и совершенно неважно, какое время года протекало за окном. Два увесистых кондиционера, установленные на хлипкие стяжки, гудели под потолком и иногда выбрасывали клубни пыли. Антон поежился и укутался в толстовку, прежде повязанную и болтающуюся на бедрах. Это место напоминало актеру склеп — плотные шторы, тусклая подсветка неоновых лент, шумные охладители воздуха, такой же увесистый увлажнитель в углу комнаты, педантично убранный стол и вечный запах хлорки. Стас будто соорудил себе персональную теплицу, где радостно пускал корни. — Часто вспоминаешь наше шоу? — продюсер начал разговор внезапно, и Антон подавился от неожиданного вопроса. — Какое из «наших шоу»? — парень намеренно увиливал от острой темы. — Ты прекрасно знаешь, о каком шоу я спросил, — Стас положил на столешницу рюкзак и принялся доставать ворох бумаг и документов. — «Импровизация» была успешным и прибыльным бизнес-проектом, который вовремя сумел удовлетворить спрос потребителей. Но, как и многие «звездные» программы, она изжила себя и потеряла прежнюю искру. Разногласия в команде, усталость, выгорание — обыкновенные вещи для медиа-сферы, — Антон резко выдохнул и скривился. — Молодец, садись, пять, — Шеминов глупо ухмыльнулся, — Но я не просил повторять выученный текст для интервью. Я его прекрасно знаю, потому что сам написал. — Что тебе нужно, Стас? — актер почувствовал хрип в легких. Продюсер выдерживал многозначительное молчание и все глубже закапывался в неизвестные бумажки. Они мало обсуждали закрытие проекта. А руководство не жалело сил, чтобы натренировать Антона и заставить вызубрить главные лозунги: «Впереди еще много интересного!», «Окончание одного шоу означает начало десяти других!», «Не стоим на месте! Развиваемся!». Шастун глотал эти слова, как ненавистную манную кашу с комочками, подавлял рвотные позывы, скрывал слезящиеся глаза. Когда-то он верил, что любые съемки должны быть пропитаны чувственностью, смехом и эмоциями, но сейчас осознавал — он лишь часть гигантского конвейера фабрики грез. — Та фотография в кошельке… Это икона, на которую ты молишься, или забытый мусор прошлого? — Ты рылся в моих вещах? — Шастун не оставлял попыток повернуть диалог в другое русло. — Отвечай, Тоша. Это важно, — Стас внимательно оглядел собеседника. Антон тяжело выдохнул. Он не хотел связывать приступы астмы с неприятными воспоминаниями или неудобными темами. Но порой казалось, что лишь одно слово в сторону событий трехлетней давности — и актер заходился в кашле, как заядлый шахтер. — Это забытая икона прошлого и мусор, на который я молюсь. «Красиво звучит» — парень прикрыл глаза. Сквозь веки моментально проступили сине-фиолетовые вспышки, в ушах забубнил автобусный двигатель, заревел смех, заскрипели кресла, объявили очередной рейс Москва-… Дыхание вновь сперло, грудь задрожала от кашля. — Главное никому больше этого не говори, — Стас вытащил из заднего кармана новый баллончик и бросил парню в руки, — И постарайся не задохнуться раньше времени. — Что за статья, Шеминов? — Антон вдохнул лекарство и расплылся в блаженном выражении лица. — Около девяти утра меня разбудил звонок от Оксаны, которая то ли визжала, то ли ревела, то ли смеялась — я не разобрал. Некое издательство опубликовало статью неизвестного автора, где провели конкретную промывку мозгов. Занимательное чтиво с обещанным продолжением, если не будут выполнены какие-то туманные «условия». — И почему очередной комок грязи от прессы вызвал такой ажиотаж? — В этом и дело, Антон, что никакой централизованной «прессы», на которую Дусмухаметов подал бы в суд еще час назад, нет. Это чье-то личное творчество, давящее на жалость и содержащее море «откровенностей»… Ничего нового, — Стас вдруг замолк, подбирая слова, — Но траурное дерьмо сумело отозваться в сердцах обиженных фанатов. — Крыса в команде? — Это еще предстоит выяснить, а пока предлагаю устроить литературный перерыв. Я тебе распечатал, почитаешь? В руки Антона опустились белоснежные листы, аккуратно переплетенные бечевкой. Рукопись была изрезана мелким черным шрифтом с вкраплениями курсива, поделенным на абзацы. А сверху страницы, как расплывчатое темное пятно, значилось название — «Затмение».***
< см. в следующей главе >
***
Антон не знал, чего ему хотелось больше — использовать весь баллончик за раз или дать собственному телу погибнуть от недостатка кислорода. Хотя оба варианта казались бессмысленными. Конечности онемели, немного помятая бумага безжизненно покоилась на коленях, в солнечном сплетении завязывался узел. В голове одновременно роилась тысяча вопросов и расстилалось взрывоопасное минное поле. Он оторвался от гипнотического текста и посмотрел на прислонившегося к столу продюсера. — Стас… Я… Я не думаю, что это серьезно. Абстрактные рассуждения и взывание к совести народа, — Шастуну оставалось лишь глупо хлопать глазами, — И что это за маниакальная любовь к латыни? Половины не смог разобрать. — А мне понравились иностранные вставки, как будто читал священное писание, — Шеминов задумчиво смотрел в пустоту, — Конечно, все это не серьезно. Но ты прекрасно понимаешь, что именно меня насторожило. Антон действительно знал, что беспокоило Стаса, и знал, от чего по телу пробегали мурашки. Финальный абзац. — Кто бы это ни был, он не может располагать такой информацией, — актер сглотнул. — А почему нет? Вдруг угрозы в статье — это не пустые слова. И следующие главы действительно смогут нанести непоправимый ущерб, — теперь Шеминов сам мало походил на здорового и уравновешенного человека. — И что теперь делать? Что говорить Славе? Какая реакция будет у аудитории? — Реакция аудитории подольет масла в огонь, — продюсер намеренно пропустил мимо ушей первые два вопроса, — И все дело в закрытии шоу. Раньше вас воспринимали, как четырех апостолов, как спустившихся на землю ангелов. Для вас было все — подарки, рисунки, раскупленные за считанные часы билеты, миллионы просмотров. А сейчас? Прошло три года, Антон, не забывай. Это приличный срок. Почти вечность. — Нас так сильно ненавидят?.. — О ненависти пока судить сложно. Народ не успел разогреться, статью опубликовали несколько часов назад. Но первоначальная отдача оказалась умопомрачительной, — Шеминов перевел взгляд на экран мобильника, — Будь готов. Теперь вы не обладаете правом неприкосновенности, вы больше не боги. Шоу закрылось с полным крахом, под звон фанфар, резко, внезапно, без объяснений. Старые обиды уже успели вылезти наружу. И эта статья нажала на спусковой крючок. Антон бессильно откинулся на спинку дивана и зажмурился. Ему не хотелось верить, что прошлое, от которого он так отчаянно бежал, сейчас стоит прямо за дверью и ехидно постукивает, желая поскорее ворваться внутрь и свести с ума. «Три года. Почти вечность». — Нужно собрать ребят. Желательно до того, как их накроет волна хаоса. Как думаешь, с кого… — К Арсению! Начни с Арсения… — Антон осекся. — Взыграли в заднице старые чувства? — Стас хохотнул и скрестил руки на груди. — Нет. Арсений может натворить глупостей, — Шастун почувствовал, как все лицо сковывает, как голова снова наполняется густой и холодной пустотой, — Если мы соберёмся давать ответные комментарии, то лучше обсудить общий сценарий. Попов уязвим и, скорее всего, пошлет тебя к черту, когда увидит. Тщеславие и нарциссизм — что может быть хуже в этой ситуации? — Поверю на слово. Полечу в Питер ближайшим рейсом, — продюсер принялся собираться, — А дальше… — А дальше Дима, Дима! И Сережа! Я поеду и… — Антон вновь заглох на полуслове, будто уперся в невидимый барьер. — Все таки взыграли… — Стас многозначительно похлопал актера по плечу, — Постарайся не обольщаться, Антон. Вы больше не работаете вместе, у всех давно своя жизнь. Этот случай — единственный форс-мажор, повторения которого я не допущу. Ты понял? Чужая рука на плече больно сжималась, пока Шастун не выдавил глухое мычание и не вдохнул очередную порцию лекарства. — И еще, — Стас тактично кашлянул, — Думаю, что придется слегка преувеличить масштаб трагедии. Тебе не удастся притащить сюда команду, если ребята увидят сопливые призывы к правосудию. Забери у них телефоны, когда встретишь. И скажи, что их уже почти настигла смертная кара. — Настолько преувеличить? — Шастун распахнул глаза. — Настолько. Продюсер еще раз строго оглядел подопечного, одобрительно кивнул и вышел из офиса. Антон остался в темном и прохладном склепе наедине с увлажнителем для воздуха. Заметив он эту статью в общей массе писанины, которая выходила ежедневно, то не обратил бы внимания, пролистнул, забыл. Но странная реакция Шеминова, чересчур взволнованный Дусмухаметов - все это вызывало вопросы. Телефон раздался противной трелью. — Что еще надо? — резко бросил актер. — Тош, я тут порылась в запасах. Если не хочешь воды, Колы и Спрайта, то я нашла Фанту, — голос Оксаны зазвенел «побитой рюмкой».