Дай мне время оказаться с теми, кто мне дорог.
В солнечной системе, говорили, не бывает сбоев,
Но тогда, что же я такое?
«Кто ты такой?» — Thomas Mraz
Дверь с невыносимым скрипом захлопнулась за ним. Шеминов прошелся по кабинету, беспрерывно цокая языком и похрустывая суставами пальцев. Антон знал, что подобное поведение продюсера сулило ему уничижительную речь и жестокие обвинения во всех существующих грехах. А еще Антон знал, что виноват будет он. Во всем. Всегда. Такова была расплата за возвышенное положение и доверие. — Нет, ну ты слышал?! — Стас одним взмахом скинул со стола стопку документов, — Нам ставят анонимные условия! Мне! Главному креативному продюсеру, резиденту федерального канала! — Янковская сказала, что сможет вовремя уладить вопрос, — Антон почти не дышал, стараясь спрятаться в углу комнаты. — Эта девчонка? Серьезно? — продюсер зверел с каждой секундой, — Ты видел ее пьяную рожу утром? Она потрахается с Арсением, нагуляется на свежем воздухе и довольная вернется в издательство. У нее нет обязательств перед нами. Когда анонсируют главу про тебя, ты сможешь понадеяться на ее помощь? — Ты сам нанял ее, Стас, — Шастун вдруг ощутил ком в горле. — Обычная прихоть, идиот, — мужчина обессилено упал на стул, — Простенькая игрушка, знающая латынь и трясущая рыжими патлами во все стороны. На замену Оксане, которая мне порядком надоела. — Как ты тогда собирался бороться с последствиями статьи? — Никак, Антон, никак! Мы бы посидели здесь недельку, Яна бы настрочила каких-нибудь заумных мыслей, команда бы успокоилась и с легким сердцем жила дальше. Я был уверен, что дело со статьей замнут, что продолжение — лишь пустая угроза. — Зачем ты вытащил сюда ребят? — Антон судорожно глотал воздух и уже не следил за эмоциями на лице, — Они поверили мне, поверили тебе. Что ты защитишь их. Они бросили свои семьи, дела, жизни. Переступили через самих себя, чтобы снова оказаться бок о бок с теми, кто предал их. — Тебе стоит выбирать выражения, гаденыш, — Стас прошипел, — Я есть причина, по которой Антона Шастуна не постигла та же участь, что и его бывших коллег. Ты выше них. Ты сильнее. Богаче. Лучше. Талантливее. — Но обо мне все равно может выйти глава. Мы ведь оба поняли, о чем был «финальный абзац». — «Что случилось с Правдой?», — задумчиво протянул Шеминов и прикусил губу, — О, я прекрасно помню ту историю. И помню, сколько денег вложил, чтобы очистить твое имечко от грязи. — Все вложения полетят к черту, если ты не разберешься со статьей, — актера потряхивало. — Ужасная авария на улице Правды, неподалеку от… — Стас будто не слушал собеседника и продолжал изливать поток мыслей. — Замолчи! — Антон взвыл. — Установленное следствием лицо в качестве водителя сбило… — Стас, если ты не заткнешься… — Водитель не дождался прибытия служб ГИБДД и скрылся с места преступления… Антон закрыл лицо руками и опустился на корточки, не в силах больше удерживать равновесие. Голова гудела и трещала, как пороховая бочка за несколько мгновений до взрыва. Все тело дрожало в агонии, страх перемешивался с болью, усталостью и ненавистью, превращаясь в отравленную субстанцию. Виски пульсировали, перед глазами скакали цветные пятна, чьи-то голоса кричали и сливались в общую массу. Мужчину тошнило. — Я знаю все ваши секреты, Антон. Я — глаз бога, если угодно, — Шеминов маячил над свернувшейся фигурой актера, — Каждому из вас я оттирал руки от крови. Именно поэтому мне верят, поэтому чувствуют защиту, хоть и ненавидят. Я не принуждал вас быть здесь. Лишь поманил пальцем. — Что будет в главе про Арсения? — голос Антона надламывался и хрипел. — Там будут цветы. Там будут розы… Антон поднял затуманенный взгляд вверх. Стас протягивал ему руку. Величественно, снисходительно, поучительно, по-отцовски. И актер знал, что его жизнь больше не возможна без этой протянутой кисти. Он сам был виноват в этом, он был виноват во всем и всегда. Антон сжал запястье продюсера и поднялся на ноги. — Глава о тебе не выйдет. Я этого не допущу. — Мы все покойники, Стас. Преступники, — в глазах парня стояли слезы, — Пора расплачиваться по просроченным счетам. В глазах мужчины сверкнуло что-то неуловимое и по-настоящему живое. Антон не верил, что Шеминов обладал хотя бы долей человеческих чувств, но в такие секунды не сомневался — не он один скрывается под маской. Не проронив больше ни слова, Шастун вышел из кабинета. Его дом кишел беспокойными и испуганными, обиженными и оскорбленными. Грязь пропитывала стены постепенно, заполняя каждую комнату и подсобку. И уже не было шанса повернуть время вспять. Парень поднялся по винтовой лестнице, придерживаясь рукой за перила, как за спасательный круг, прошелся по второму этажу и повернул в спальню. Здесь было до жути тихо. Все обсуждения и пылкие споры остались в далекой гостиной, на открытых балконах, возле мягких диванов. Антон рухнул на кровать и зарылся в прохладные подушки. Недосып и изнеможение были настолько сильными, что даже вскрытая Стасом кровоточащая рана прошлого не могла заставить актера ворочаться в раздумьях.***
Легкий, но настойчивый стук в дверь заставил поежиться и вынырнуть из болезненного вязкого сна. Антон взъерошил волосы и приподнялся на локтях, в ожидании уставившись на дверь. — Ave, — лицо Яны источало сожаление и неловкость. — Проходи, — актер вздохнул и принял вертикальное положение на углу кровати, — Что-то случилось? — Ребята заказали доставку. Я вырвала для тебя несколько кусочков пиццы, — девушка осторожно опустилась рядом с Антоном. — Сейчас почти полночь, — мужчина прищурился, вглядываясь в настенные часы, — Поздновато для перекусов. Говори, зачем пришла. Янковская несколько раз закусила внутреннюю сторону щеки и обвела глазами темную комнату. Антон наблюдал за странной журналистской уже второй день, но до сих пор не мог понять, где обитали ее мысли и размышления. Ни одна мышца на ее лице не сокращалась, ни один нерв не мог дрогнуть без причины. Чистый, ясный взгляд, направленный в пустоту, сложенные на коленях руки, пожар вместо копны волос. Яна была наблюдателем событий, но точно не активным участником. — Как ты считаешь, почему закрылось ваше шоу? — девушка выплюнула вопрос, словно хотела побыстрее избавиться от дурацкой фразы. — Было много разных причин, которые… — За все время работы я не услышала ни одной конкретной, — Яна пожала плечами. Антон замолк. Ему вдруг стало некомфортно находиться рядом с собеседницей, которая своими движениями и интонациями напоминала бездушного робота. — У тебя вложена общая фотография команды в кошелек. Увидела, когда в московском офисе ты расплачивался за парковку. — Хочешь подловить меня на лицемерии? — актер хмыкнул и незаметно сжал кулаки. — Нет. Но ты вряд ли знаешь, что она есть и у остальных ребят, — Яна вдруг резко повернула голову и вперилась глазами в лицо мужчины, — Дима положил ее на тумбочку, Сережа зачем-то спрятал в туалетном шкафчике, Арсений приколол к стене. Актер не в силах был разорвать зрительный контакт. Его будто пронзало электрическими разрядами, дыхание учащалось, легкие сжимались. Антон схватил с прикроватной тумбочки баллончик и быстро вдохнул лекарство, опасаясь нового приступа астмы. — Прошло три года, но каждый из вас сохранил этот клочок бумажки и привез с собой, как карманную иконку, — Янковская еще несколько секунд изучала взглядом оппонента, а затем так же резко отвернулась, — Но вы продолжаете доказывать мне, Стасу и друг другу, что вам глубоко плевать на вынужденное воссоединение. — Что ты хочешь услышать? — Хочу знать, почему ты сохранил снимок. Именно ты. Паниковать не хотелось, бояться и переживать не получалось. Тело мужчины обмякло и расслабилось. Эмоциональная перегрузка превратилась в апатию и безразличие к происходящему. Антон больше не видел смысла сопротивляться этому исчадию ада с записной книжкой наперевес. Здесь не было продюсера, здесь не было руководства и камер. Теперь, даже с зашитым ртом, актер мог говорить. — Это шоу подарило мне жизнь. Подарило возможность делиться счастьем с сотнями тысяч людей, делиться улыбками, юмором, проблемами. Я вырос в окружении людей, которые сейчас поедают холодную пиццу в гостиной и тихо ненавидят друг друга. Ненавидят меня, — Антон прерывисто выдохнул, — И закрытие программы предзнаменовало конец. Я больше не вижу искренности в себе, в зрителях, в новой команде. У меня из груди вырвали важный орган, оставили там дыру. — Тогда почему ты сейчас прячешься в комнате? Почему не пойдешь к ним? Не обнимешь каждого? — Яна пытливо рассматривала перстни на руках актера. — Потому что я плохой человек. — Докажи им обратное. — Не поверят. — Nihil habenti nihil deest. — Фраза из статьи. Я помню, — пробормотал Антон. — Знаешь, мне порой кажется, что этот анонимный автор знал вас лучше, чем кто бы то ни был, — девушка накрыла ладонью запястье актера, — Он знал, насколько вы напуганы и сломлены, знал, что страх и стыд не позволят вам бороться, знал, что вы погубите себя самостоятельно. Что вы натворили? — Слишком много, чтобы уложить рассказ в одну ночь, — мужчина ощущал тепло и легкую дрожь чужой руки. — Так много, что ужас быть обнаруженными сильнее желания все исправить? Антон не решился ответить на заданный вопрос. Пара чернильных глаз изучала его лицо, его кольца, морщины на висках, запутанные кудри. Даже в темноте волосы собеседницы источали какое-то неуловимое теплое свечение. Актер нерешительно пошевелил рукой и переплел с девушкой пальцы. — Absolvo te, — отчетливо проговорила Яна, и непонятные слова зависли в тишине, — Отпускаю грехи твои. Антон цепенел и ощущал жгучее желание рассказать девушке все. Все, что гнило, кипело и тлело в нем долгие годы, что он отчаянно прятал от камер и руководства. Все, что вынуждало его прерывать съемки и закрываться в гримерке, скрывая бегущие по щекам слезы. Шастун сглотнул ком в горле и принялся прерывисто шептать, словно загипнотизированный парой глаз напротив. — Три года назад произошла ужасная авария, я ехал… Оглушительная телефонная трель прозвучала, как сигнал воздушной тревоги. Яна вздрогнула и отдернула руку, будто тоже выныривая из транса. На ее лице снова не проскальзывала ни одна эмоция, губы растягивались в доброжелательной ухмылке, глаза были прищурены, ладони аккуратно покоились на коленях. Антон растеряно оглянулся в поисках разрывающегося телефона — «Вам звонит «Ира». Принять/отклонить». — Твоя девушка? — Янковская говорила с искренним любопытством и пониманием. — Да… Почему она еще не спит? — то ли разозлено, то ли удивлено выдал Антон. — Оставлю вас, — журналистка вмиг оказалась возле двери, — Завтра я буду работать с Арсением, он совсем плох. Но… Мы еще вернемся к нашему разговору? — Конечно, — Антон кивнул и растянулся в кривой усмешке. «Такого разговора больше не состоится никогда» — сделал прискорбный вывод актер и проводил глазами собеседницу. Мобильник продолжал надрываться. Антон поглядел на горящий экран незаинтересованно, а затем спрятал телефон под подушку и уверенно вышел из спальни. Хотелось курить. Хотелось еще на одно мгновение застать рыжее пятнышко в коридоре. Хотелось… Хотелось спуститься в гостиную и поесть пиццу не в гордом одиночестве.***
Кто-то разжег камин. И несмотря на терпкий летний воздух, вокруг огня собралась почти вся команда, за исключением Стаса. Общий градус паники значительно снизился за время, пока Антон дремал в комнате. Сережа и Дима сидели на ковре, с каждой фразой придвигаясь все ближе и ближе друг к другу так, чтобы другой не заметил. Арсений стеклянным взглядом наблюдал за пляшущими языками пламени. Порой он коротко и почему-то обиженно стрелял глазами в Янковскую, которая полностью была погружена в записную книжку и не обращала внимания на серое лицо актера. На появление Антона никто не отреагировал. Только журналистка осторожно подняла голову, кивнула в сторону Попова и многозначительно вскинула брови. Шастун несчастно вздохнул, но покорно направился в сторону молчаливого и насупившегося коллеги. — Эй, Арс. Хочешь покурить? — Уже покурил, — Арсений отвечал с задержкой на пару секунд и не отрывался от горящего огня, — Прямо здесь. Извини. — А пройтись? — Шастун ощущал спиной пристальный взгляд Яны, поэтому не мог сдаться так быстро, — Покажу беседку на заднем дворе. В саду крыжовник растет. — Ненавижу крыжовник. Попов говорил без всякой интонации, сухим и скрипящим голосом. Актер медленно поднялся с дивана, растеряно осматривая домашние тапочки на ногах, и неуверенным шагом проследовал в коридор. Антон быстро потопал следом, боясь потерять из виду призрачную фигуру. Шастун искренне не знал, кто ухаживал и следил за садом в его отсутствие. Он изначально не был инициатором покупки особняка и лишь действовал по указаниям Стаса, который считал загородный дом перспективным и полезным вложением. Это было местом съемок, летней штаб-квартирой, локацией для рабочих корпоративов и отдыха. Антон не был знаком со зданием по-настоящему, никогда не приглашал сюда друзей, не проводил мирные выходные с девушкой. Даже камин сегодня разожгли впервые. — Красиво здесь, — Арсений остановился на каменной тропинке, рассекающей идеально ровный газон на две части, — Почему не переехал? Золотое место. — В основном, я ночую в офисе, — признался Антон, — Поездки в пригород — это роскошь. — Понятно. Попов замолчал и принялся упорно ковырять траву краешком тапка. Шастун видел, что мужчина был настолько занят собственными мыслями, что откровенный разговор в саду его ни капли не интересовал. — Я говорил с Яной, она… — Гипнотизирует, да? — Арсений перехватил фразу на полуслове, — Касается твоей руки, и уже хочется вывалить ей все грязной белье на сортировку? Потом шепчет что-то на латыни, и разум отказывает. При тебе она тоже пьяной притворялась? — Что? Нет… Я не об этом. — А о чем же? Неужели ты сам обдумал свое дерьмовое поведение и решил извиниться? И дело не во фразе: «Ужас быть обнаруженными сильнее желания все исправить»? — Арсений безошибочно процитировал слова Яны, передразнивая ее высокопарный тон. — То, что она не полезла к тебе в штаны через час после знакомства, не делает ее плохим человеком или журналисткой, — съязвил Антон. — О, нет. Она не плохая, — голос Арсения вдруг стал мягким и спокойным, — Она умная. И, наверняка, единственная, кто сможет помочь нам. Помочь мне. В темноте мелькнул алый огонек, чиркнула зажигалка. В пальцах Арсения появилась тлеющая сигарета, источающая едкий синеватый дым. — Ты уже знаешь, о чем напишут в главе? — Антон внимательно следил за выражением лица собеседника. — Догадываюсь. — Есть возможность исправить это до момента публикации? — За оставшиеся полтора дня? Вряд ли, — Попов сильно затянулся и закашлялся, — Для этого нужно вернуться в Москву, в самую отдаленную ее часть, и вести долгие переговоры с одним человеком, который явно не отличается складным характером. — Переговоры с кем? — С моей дочерью. Антон не смог удержаться от удивленного вздоха и выдал себя с потрохами. Парень усиленно хлопал ресницами, желая быстрее вернуть фокусировку зрения и концентрацию внимания на собеседнике. — Почему ты решил, что речь пойдет о Кьяре? — Шастун невольно шагнул вперед, сокращая дистанцию до актера. — Роза Люксембург — вовсе не немецкая революционерка, дорогой Антон, а название улицы. Улицы в Москве, где спрятана моя самая большая ошибка. — Что ты натворил?.. — Антон боялся сделать лишний вздох. — А продолжение прочтешь в статье! Арсений издал слабый, нервный смех и ловко выкинул окурок одним легким движением. Попов перевел глаза на друга и так же сделал шаг навстречу. Теперь мужчины стояли почти вплотную, будто во всем саду больше не оставалось свободного места. — Мне наплевать, за сколько преступлений ты в ответе, и наплевать, какая грязь будет написана в твоей главе, — в шепоте Арсения слышались одновременно злость и скорбь, — Но я никогда не прощу тебя за предательство. Не прощу за то, что ты сделал с нашим шоу. Попов прикоснулся к чужому плечу, и в его глазах заплясали искры. — Но какая разница, Антон? — мужчина медленно развернулся по направлению к дому, — Nil sancti… Nil sancti… Антон иступлено смотрел вслед удаляющейся фигуре. Кончики пальцев бились мелкой дрожью, горло опутывала необъяснимая тревога. В голове актера набирал краску и проступал эпиграф к «Затмению», который железом выжигался на коже. «Вот говорят, что ничего сильнее любви нет… Ах, Глупцы! Трусость, глупость, ложь, гордыня и предательство всегда сильнее любви.»