Он пьет Моёт, а мимо пролетают дни,
В душе его тоска, английский сплин,
Ему чужда любовь, да ну и черт с ним!
Да ну и черт с ним…
«Миллион» - Thomas Mraz
Николаева была повернута на туалетной воде. Флакончики духов покрывали все существующие в квартире поверхности. А там, где духи смотрелись бы странно и вульгарно, Анна беспечно расставляла бутылочки с ароматическими маслами и апельсиновыми палочками. «Пахнет отвратительно» — Сережа шмыгал носом и вчитывался в дешевую газетенку, которую раскидывали по всем почтовым ящикам каждую неделю. «Скандал разгорелся вокруг юмористического шоу…» Матвиенко пробежал глазами по мелкому тексту и с ужасом посмотрел на свою черно-белую фотографию, вставленную в угол страницы. «Уже до бульварных газет докатились. Какой стыд!» — чтиво было жестоко скомкано и отправлено в мусорку. Мужчине вполне хватало коротких смсок от Стаса, чтобы пребывать в курсе развития событий. И желтые газеты вряд ли могли сказать больше. Сережа выудил из кармана мобильник и зашел в мессенджер, где противным алым цветом горели непрочитанные сообщения. Матвиенко не открывал диалог и довольствовался лишь всплывающими уведомлениями, чтобы лишний раз не тревожить тонкое устройство души Шеминова. «Верни мой мерседес, идиот» «Молись, если там будет царапина» «Надеюсь, ты не пойдешь в издательство» «Если пойдешь, я все равно узнаю» «Узнал. Какого черта ты там делал?» «Уехали за дочкой Попова. Дима вернулся в Москву» «Встреться с ним» «Или хотя бы позвони» «Уладили с Кьярой» «Вернулись в особняк. Вышла глава про Антона, прочти» «Ему тяжело. Нам тоже» «Верни мой мерседес» «ВЕРНИ» «Возвращаемся завтра в Москву. Сбор в офисе, час дня» «Будет публичная пресс-конференция» Последние два сообщения были отправлены сегодняшним утром, значит завтра Матвиенко обязан был явиться на очередную встречу борцов за справедливость. Но обязан ли? Мужчина тяжело вздохнул и сунул телефон обратно в простиранный карман халата. Как можно посмотреть в глаза людям, которых предал, которые не знают о твоем поступке и которые не догадываются, что предательство не принесло никаких ожидаемых результатов? Бесполезнейший подрыв доверия. Бесполезные обломки мостов. В день, когда Сережа навестил издательство и предложил главному редактору стать посредником сделки, он оставил автору статьи много чего. Около двух часов сидел за офисным компьютером с очень шумной клавиатурой. Ему казалось, что пальцы отбивают на печатной машинке смертный приговор. Матвиенко старался откопать в памяти все самые пошлые, мерзкие и гадкие истории закулисья программы. Утренние разбирательства в курилках, ленивые обеденные сплетни, громкие скандалы в отельных вестибюлях. Кто с кем спал, кто кому изменял, кто что нюхал, курил, пил, продавал и прятал. Но как назло, мысли скручивались в плотный клубок. Сережа догадывался, что глава про Антона выйдет следующей, поэтому приложил все усилия к написанию нескольких абзацев о взаимоотношениях Шастуна с девушкой. О психологическом состоянии Кузнецовой, о вечном противостоянии с Арсением, о контроле со стороны руководства. Матвиенко писал и писал, изрыгая желчь и преувеличивая. Но когда мягкая рука редактора упала ему на плечо, извещая о необходимости сворачивать литературный кружок, Сережа сгорбился и лишь печально осмотрел полотно текста. Все и ни о чем. Это не защита, это оттягивание собственной казни. Он вернулся домой. Еще более отчаявшийся и поникший рухнул в груду шелковых простыней, не имея сил отвечать Николаевой на вопросы. Женщина только передернула плечами и закурила прямо в спальне, рассматривая подтеки на потолке. Соседи, наверное, опять затопили. С тех пор прошло больше недели, успела выйти глава про Антона, где все-таки были использованы скудные заимствования из самодеятельности Сережи. Но никто до сих пор не мог дать гарантий, что Матвиенко теперь обладал правом неприкосновенности. За информацию о проблемах в личной жизни не дают помилования, увы. Это сжирало изнутри. Это пугало. Угнетало. Матвиенко медленно поднялся со стула и покинул кухню, так и не прибрав опустошенные бутылки со стола. Ему требовался рывок. Требовалась сенсация, которой он смог бы оправдать предательство. Сереже требовалось то, что заставит автора, общественность и команду забыть про актера на долгую вечность вперед. Ну, или хотя бы года на три.***
Анна впервые отсутствовала так долго. Женщина бесшумно улизнула после утреннего душа, не позаботившись даже о записке для растерянного Матвиенко. Солнце уже зашло за горизонт, а мужчина продолжал слоняться по квартире, срезая дверные косяки плечом и корчась от боли. Алкоголь в укромных ящиках и комодах предательски заканчивался, поэтому, собрав всю силу воли в кулак, Сережа принял решение дожидаться Николаеву вместе с графином теплого виски. Спустя всего семь глотков, актер услышал лязг ключей, доносящийся из прихожей. Медленно потянуло запахом московских улиц, летней мороси и влажного вельветового пальто. — Ты знал, что виски пьют от растерянности, пиво от радости, а вино от горя? — Анна даже не разулась и прошлась по гостиной в мокрых ботфортах. — А от страха? — Сережа безучастно скосился на череду грязных следов на ковре. — От страха пьют джин, — заключила женщина и рухнула на излюбленную кушетку. — У нас его нет, — актер принялся снимать пленку с новой пачки тонких сигарет, которую Николаева бросила в его сторону. — Я купила. Анна нехотя потянулась к увесистой кожаной сумке и одним движением выдернула полулитровую бутылку с прозрачной жидкостью, ставя ее на стеклянный кофейный столик перед собой. — Пей, — почти приказала Николаева. Матвиенко одарил ее недоверчивым прищуром глаз, но все же принялся откупоривать бутылку. Оттуда потянуло резким, приторным запахом, от которого захотелось чихнуть. Губы обожгло привкусом тмина. — Как дела у команды? — Анна наклонилась вперед. — Завтра сбор в офисе. Они собираются выйти на публику и провести пресс-конференцию, можешь представить? — Матвиенко ощутил, как тело расслабляется. — Интересный ход… — протянула женщина, — Но автора это разозлит только больше. Они ускорят выход главы. — Почему? — вяло продолжал беседу Сережа, проникаясь все большей симпатией к новому для себя напитку. — Это как махать красной тряпкой перед быком. Глупо сидеть с самодовольными лицами, когда по уши в дерьме. — Мне тоже придется там сидеть, — сердце мужчины сделало незаметный кульбит, — В дерьме, но с самодовольным лицом. — Нет, — Николаева растянулась в многозначительной улыбке, — Про тебя ведь не выйдет глава. Сережа откинулся на спинку кресла с бессильным стоном, больше не желая слушать ни одного упоминания статьи и чертовых глав. — Еще раз повторяю, — мужчина постарался отыскать в душе хоть долю терпимости и милосердия, — Моей информации не хватит, чтобы завершить сделку. Я знаю слишком мало, поэтому никаких гарантий, что… Анна слушала собеседника с явной жалостью и высокомерием в глазах. В руках женщины возникла бумажная папка, перевязанная бечевкой. Документы обрушились на стол, издавая оглушительный хлопок, и прервали лепетание актера. — Я сказала, что со сделкой ты должен разобраться сам, — прошипела Николаева, — Но ты даже этого не смог. — Я написал все, что знал! — оправдания невольно сорвались с губ мужчины. — Пока ты здесь занимался бесполезным самокопанием, рефлексией и процветающим алкоголизмом, я времени зря не теряла, — продолжала строго отчеканивать Анна, — Почему ты сразу не сказал, что у вас в команде пополнение? — О чем ты? — Сережа сгорбился в плечах. — Я о новой участнице великой пятерки. Той журналистке, которую Стас достал из воздуха накануне вашего отъезда в особняк. — Разве это было важно? — мужчина печально скосился на бутылку джина. — Если тебе кажется, что нет, то ты — идиот, — Анна поддела ногтем тугой узел на папке и раскрыла бумаги, — Ты знаешь об аварии Антона? — Слышал краем уха, а потом прочел в главе про Шастуна, — Матвиенко напряженно глянул на груду бумаг, — Что это? — Твое помилование, — женщина подтолкнула папку Сереже, — Эту девчонку сбил твой дружок три года назад. Матвиенко провел пальцами по шершавой бумаге, слегка пожелтевшей от пыли и времени. В глаза бросилась маленькая фотография, приклеенная полоской скотча к первой странице. Пожар огненных волос, вызывающий и пристальный взгляд, аккуратные черты лица — Яна будто смотрела с осуждением и грустью прямо в душу ошарашенному мужчине. — В главе про Антона фигурировал лишь протокол о преступлении, но информации о пострадавшей не значилось, — с придыханием продолжала Анна, — Автор статьи не знал, кто эта девушка. За такую информацию тебе выделят целую главу, где лишь восхваляют на фоне окружающих! — Как ты достала дело Янковской, если даже автор не смог? — Он не вездесущий, милый. А мне бывший муж подсобил, — женщина прикусила губу. — Ты опять с ним спала? — вздохнул Сережа и устало схватился за переносицу. — Напиши Шеминову, что на завтрашний сбор не явишься. Поедем в издательство. Сделку надо завершить, — Анна проигнорировала вопрос собеседника. — А пресс-конференция? — Придешь туда в галстуке и с улыбкой на лице, будешь следовать всем указаниям собственного продюсера и пожимать руки коллегам, — Николаева поднялась с кушетки. Сережа продолжал поглаживать немногочисленные листы, стараясь уследить за разбегающимися буквами. Что-то внутри екало и дрожало. Это было не предвкушение, не облегчение, не радость. Это был страх. Страх, от которого и пьют джин. — Аня, может не стоит… — слова вырвались невольно и растворились в тишине. — Не верится, что Стас все знал! Знал и скрывал, представь! Никто не в курсе, что за загадочная девица с ними работает! Вот это будет сенсация, поверь… Женщина уже не слышала его, и самозабвенно развешивала промокшее пальто на сушилке в ванной, разговаривая больше себе под нос. Николаева была довольна собой. Весьма довольна. «Это даже не предательство команды» — рассудил Матвиенко — «Информация ведь о девчонке, а не об остальных».