***
— Тэхен-а, ты где пропадал весь день? — с порога на меня вылетает взволнованный Хосок, впечатываясь с объятиями. — Мы уже думали ты… — Все в порядке, — спешу успокоить, выпутываясь из непривычно крепкой хватки, — Я нашел подработку. — Ты что сделал? — а это Юнги появляется в проеме своей комнаты, должно быть, услышал крики. Делиться своими делами я не привык, но хёны просят рассказать подробности, чтобы точно знать и больше не переживать о моем долгом отсутствии в квартире. Начинаю с самого начала, со вчерашнего вечера и письма, вновь провоцируя горькие слезы на чужих лицах. Самому уже легче обо всем говорить, ведь сожалений никаких нет, лишь благодарность и трепетная любовь к доброте, подаренной бескорыстно. Когда рассказ доходит до листовок, я даже выуживаю одну из сумки, демонстрируя. И Юнги, и Хосок внимательно вчитываются в напечатанные слова и, что-то осмыслив, поднимают на меня слегка удивленный взгляд. — Ты в курсе, кто такой Чон Чонгук? — спрашивает Юнги, хмуря брови, что прячутся под широкой оправой очков. — Эм… кто-то в министерстве финансов? — предполагаю, вспоминая слова расклейщика. — Не «кто-то», а старший сын министра финансов Чон Хану, он работал его заместителем. — Я не вдаюсь в политические вопросы, можно поподробнее? — теперь хмурюсь я, потому что тон Юнги мне не нравится, а тянуть резину и не говорить, если это важно, ужасная пытка. — Министра посадили за то, что он начал копать до истинной причины взрыва на том заводе, — я замираю, внимание на полную, хоть от воспоминаний о прошлом больно щемит сердце, — Казалось бы, причем тут финансы и какой-то старый завод, да? А при том, что там работал младший сын, Чон Мингук, там же и погиб. Ходят слухи, что Чонгук намеренно сдал отца властям как «врага народа», что он задолго до всего на стороне правительства, чтобы быстрее занять высокий пост в министерстве. В итоге стал министром, но долго проработать не смог. И дня не прошло после суда над отцом, как Чонгук исчез с концами. А теперь ты говоришь, что нашел подработку, и твой работодатель — этот загадочный человек. — Не боишься? — кажется, Хосок боится больше меня самого. — Да уж… — вздох, — Есть чего бояться, если это правда так. Но мне он показался типичным, строгим и серьезным мужчиной с огромным домом, деньгами и ворохом вполне себе стандартных правил. В нем нет ничего подозрительного или странного, если не считать отсутствие зрения… — А да, точно! — вскрикивает Хосок, — Он же слепой! — я поджимаю губы, в этом попрежнему нет ничего странного. — Одно можно сказать точно: историй может ходить сколько угодно, и мы не знаем, какая из них правдива. — Будь осторожным, пожалуйста, — мягко тянет Юнги, протягивая свои руки к моим холодным. Непривычно, мы так никогда не делали. Мы вообще редко обсуждаем проблемы друг друга, особенно не обсуждаю я свои. — Если тебе нужны деньги из-за потери стипендии, то мы найдем способ тебя выручить, Тэ, — я мотаю головой в отрицании. Половины стипендии достаточно, чтобы продержаться положенный месяц, теперь никто из нас не будет платить за съем, а это и облегчение, и наказание одновременно. Чувство вины. Ненавижу чересчур пользоваться добротой, но выживать мы должны. — Я буду осторожным, обещаю… и нет, я не буду брать в долг, — потому что мне надо раздать «долги» всем им, я с этой целью пошел в тот дом. Хочу помогать, начну хотя бы с зарабатывания денег на еду, чтобы не только Юнги мешки с картошкой носил, но и я хоть что-то. А еще, кажется, я хочу узнать подробности истории Чон Чонгука. Получится ли у меня? Очень сильно сомневаюсь в виду скрытности хозяина мрачного дома, но попытаться стоит, ведь тот как-то связан со злосчастным заводом. Надежда умирает последней. Может и получится разговорить и докопаться до правды. Хотя... я и разговоры? Смешно. Могу спокойно говорить только с самим собой в своей же голове. Ох уж эта нелюдимость! Вставляет палки в колеса.***
Новый день, новые заботы. Пятница начинается с самого раннего утра, но ровно в четыре часа вечера я стою на пороге чужого дома, переминаясь с ноги на ногу, потому что дверь оказывается запертой. Стоит ли мне воспользоваться ключом? Раз мне его дали — точно стоит. Приятный щелчок замочной скважины и взору предстает темнота и пустота. Свет от постепенно темнеющего неба и только что включившихся уличных фонарей едва ли освещает холл с широкой лестницей, ведущей на второй этаж. Я плотно прикрываю за собой дверь, ухожу в сторону гардеробной, где снимаю пальто, переобуваюсь в специально подготовленную бесшумную и удобную обувь и, подхватив сумку с заданиями на единственную пару в субботу, ухожу на кухню. Рубильник находится сразу, неяркие лампы накаливания включаются по периметру потолка и над широким столом посередине. Кроме одной единственной тарелки больше ничего не добавилось и не убавилось. Я подхватываю ее и отношу к раковине, заливая горячей водой, чтобы размочить засохший соус. Спустя пару мгновений меня пугает стук в дверь, аж за сердце хватаюсь, потому что звук настойчивый и громкий. Закрутив вентиль, направляюсь обратно в холл. — Кто пожаловал? — стараюсь тихо, ибо вдруг хозяин дома спит? — Доставка продуктов. Все встает на свои места. Открываю курьеру дверь, и тот сразу заносит два друг на друге стоящих ящика, уходя точно на кухню, словно видит окружение не первый раз. Скорее всего, так и есть. Просит поставить подпись, что я с охотой делаю, и обращает внимание на мою подживающую бровь. Я про ссадину вообще забыл. — Упал, ничего страшного, — оправдываюсь, и чуть погодя понимаю, что у курьера в глазах секундный страх промелькнул. Видимо, о доме тоже наслышан. — Это все? — Да, хорошего вечера, господин. Мужчина делает поклон и пулей вылетает наружу, слишком громко хлопая дверью. Я аж вздрагиваю, оглядываясь по сторонам. Лишь бы не потревожить спокойствие Чон Чонгука. А может его дома нет? Часы показывают десять минут пятого, а это значит, что на готовку обеда мне остается каких-то пятьдесят минут. Еще и продукты разбирать. Эх… Ассортимент, впрочем, в этот раз очень даже радует, потому что пару дней назад кроме мяса и муки я ничего толкового не нашел. Сейчас даже картошка есть и кое-какие крупы помимо риса, которого тоже не так много оставалось по моим скромным подсчетам. В нашей стране рис идет к каждому приему пищи, но дефицит на рынке все же присутствует, что уж там говорить про сливочное масло, что я не видел уже очень давно. Даже рыбу привезли нескольких видов и овощи с фруктами. — Кофе? — вылетает вслух, ибо в живую я его не видел вообще никогда, а тут прям реальные зерна, реальный запах, который можно почувствовать только в магазине парфюмерии, если проходишь мимо прилавков с экзотическими духами. — Интересно, а на вкус он правда горький? Я глубоко втягиваю аромат от плотной картонной упаковки и решаю определить его в полку рядом с остальными чаями, коих здесь достаточно на любой вкус и цвет. Быстро расправившись с первым ящиком, мой выбор падает все же на рыбу, запеку с овощами и приправами в духовке. К тому же, она чищенная, за что спасибо. Одна порция в фольге быстро приготовится, так как времени до обеда… Боже, это так странно, обед в пять часов вечера? Ну да ладно. Времени остается не так много. Снова закрываю все двери и открываю окна, тучи на небе все мрачнеют и мрачнеют, сегодняшняя пасмурная погода навевает грусть с самого начала дня. О солнышке снова можно забыть. Пока духовка работает на полную катушку, прибираю все свое свинячество, проходясь по поверхностям мокрой тряпкой, чтобы еще и двухдневную пыль собрать. Ее тут правда много, и она правда быстро накапливается. Откуда только летит? Руки доходят и до второго ящика, а там набор немного другой. Молоко в склянке, яйца, пара видов сыра, кусок бекона и несколько постных булок. Да, о таком я могу только мечтать на сегодняшний день, а ведь придется все это готовить и преподносить. Мой пустой желудок предательски урчит от количества съестного. Но пир лишь для одного, для человека, который до сих пор не показался, а ведь совсем скоро по расписанию обед. Достав из духовки противень, я невольно сглатываю резко полившуюся слюну. Выглядит очень даже аппетитно, скумбрия прожарилась хорошо, а картофель запекся и пропитался выделившимся соком. По соли вроде бы тоже не прогадал, но на поднос все же кладу солонку, вдруг не хватит? Я же вкусы и предпочтения не знаю. Господи, самому хочется все съесть, но я терплю. Перебьюсь! Пока резал овощи и так съел пару помидор, да и успел после учебы поесть в дешевой закусочной у печатной мастерской за пару кварталов отсюда. Часто туда хожу, потому что купить чашку риса с бульоном я могу себе позволить. Единственное, что могу себе позволить. По расписанию минута в минуту в столовой никого, кроме меня и порции обеда. Замечательно, можно было вообще не спешить. Я расставляю блюда у привычного стула ближе к выходу, примеряюсь, чтобы лежало все ровно и красиво, и разворачиваюсь к двери, чуть ли не роняя из рук металлический поднос. Сердце, кажется, останавливается на мгновение. — Добр…ый вечер, господин Чон, — мямлю, заикаясь. Ну и напугал же, ниндзя. И как только я его не услышал? — Обед готов, приятного аппетита. — Я чувствую, — сухо и безэмоционально, впрочем — как обычно. Мне даже проще так. Он не лезет ко мне и принимает работу, я не лезу к нему и работаю, получая деньги. Кстати, насчет денег. Он так и не сказал, когда заплатит. — Прощу прощения, можно поинтересоваться? — Попробуй, — бросает с усмешкой, а мне тоже хочется усмехнуться, потому что говорит он интересно, словно иронизирует, но я сдерживаюсь. Он идет к стулу, садясь четко на него. Когда-нибудь привыкну к тому, что господин слеп и чувствует пространство вокруг иначе, и к тому, что он любитель длинных мантий в пол с широким капюшоном. Про очки молчу, понятное дело, что таким образом закрывает незрячие глаза. Может за ними две зияющие дыры, я же понятия не имею! — Вы окончательно приняли меня на работу? — снова кривая усмешка. Он сегодня в духе? Или мне стоит бояться подобных эмоций? — Неверный вопрос. — Что? — Ты хотел спросить по поводу оплаты, — и как он только догадался? Я настолько очевидный? Он ведь меня даже не видит! — Это был следующий вопрос. — На какой мне отвечать? — На оба? — Да, зарплата два раза в месяц, — отлично! Спасибо, благодарю, а можно было не юлить и не издеваться? Очевидно, нет, — Что-то еще? — Это все, спасибо, приятного аппетита. — В следующий раз формулируй свои запросы четко, — вообще, я бы закатил глаза, но вдруг он все же видит? — Буду стараться. Ужас, какой же он все же странный в диалогах. А усмехаться надо мной зачем? Я хоть и горю благотворительностью и бесплатной помощью всем нуждающимся, но для начала мне нужно заработать, на одном альтруизме не выехать вообще-то! Ладно, я привыкну. К тому же, пересекаемся мы только в столовой. С одной стороны — хорошо, что ни я ему, ни он мне на глаза не попадается, работается легче, но с другой — плохо, потому что контакт найти не получится и правду о реальном ходе событий минувшей катастрофы, унесшей жизни многих людей, я так и не разгадаю. Вообще, я пару дней подумал, даже поспрашивал у преподавателей: знают ли они, что тогда случилось? И все истории были не похожи друг на друга за исключением нескольких деталей: Чонгук ослеп, отца реально посадили, зачинщики неизвестны, все солидарны с мнением прессы. «Знак протеста». А то, что произошло с младшим сыном, Мингуком, никто до конца не знает. Кто-то предполагает, что жив и прячется, чтобы не закончить как отец. Кто-то говорит, что сбежал из страны. Кто-то слышал, что тот давно отрекся от семьи, и только пара человек считает, что действительно погиб. И это, как ни странно, миссис Кан и Юнги, Хосок в эти дебри не лезет, предпочитает просто не думать. А то, что миссис Кан солидарна с Юнги, так это понятно: они давно вместе живут и мнения в квартире, по-определению, пересекаются, сплетни они каждый день за столом обсуждают. Я только сейчас стал к ним прислушиваться. Даже завтракаю с ними, ну как завтракаю: горький черный чай с рисом и салом считается за завтрак? Ненавижу сало, слишком соленое для меня, но полезные вещества для поддержания организма откуда-то брать надо. И хорошо, что Хосок работает на мясном комбинате, там сало выбрасывают за ненадобностью или продают за гроши низшим, а у нас полный морозильник этого добра, с голоду точно не помрем, но порядком приелось за три-то года. Мясо, к сожалению, он таскать не может, их там строжайше проверяют каждый раз, а если поймают, то могут не только уволить, но и руки отрубить, пустив на фарш. Были прецеденты, их тоже как-то раз обсуждали за завтраком, у меня чуть обратно все не вышло. Жестокий мир — жестокие нравы. Все взаимосвязано. И сейчас жестокостью я считаю то, что не имею хотя бы четыре руки. Двух мне точно мало. Я уже растопил камин и печь на кухне, дрова нашлись на заднем дворе под жестяным настилом, но борьба с пылью и песком — то еще испытание. Библиотека вся утопает в грязи. Клубки, забившиеся по углам и между мебелью, убрать невозможно без очередного чиха. Единственное место, где пыли нет — дорожка от проема до подвала. В подвал без свечи не зайти — кромешная тьма! Даже с огнем еле как нашел швабру, ведра и тряпки, которыми пытаюсь привести в божеский вид огромное помещение. Так и сломаться можно с непривычки. Ополоснуть тряпку, протереть пару квадратов паркета, собрать весь мусор в кучку, замочить тряпку, выжать — и снова надо идти менять воду, ибо чернеет сразу же. Сколько раз я уже сбегал до туалета на первом этаже? Сбился на двадцатом. Домыв библиотеку спустя час возни, перехожу дальше с испариной на лбу, да и вообще везде. Вспотел как скаковая лошадь на гонках. В следующий раз придется взять с собой сменную одежду. В холле уборка ускоряется, здесь всё же ходят, а перила вообще сверкают чистотой, только по ступенькам прохожусь, подмечая, что когда-то здесь лежала ковровая дорожка — местами остались дыры от креплений. Хорошо, что убрали. Даже лампы умудряюсь вычистить, правда приходится залезть на стул. И стены до середины их высоты протираю, дальше только с лестницей, которую постараюсь найти в следующий раз. Время — почти восемь. В планах еще столовая, но размеры ее намного меньше, и ужин, для которого все это время маринуется мясо, поставленное еще в местный обед. Как же я замотался и забегался. Рук почти не чувствую, ног тоже. В столовой уже не сильно усердствую, весь энтузиазм закончился еще на полках в библиотеке. Но делать лишь видимость чистоты я не намерен. Обещал вылизать каждый угол — плачу за свои слова, не пустослов же. Просто навскидку — насколько меня хватит такими темпами? Хорошо, полагаю, надолго, потому что сегодня первый этаж, завтра второй, а дальше поддерживать порядок труда не составит. На кухне за пару дней не так много грязи собралось, если вовремя все отмывать, то пойдет уже легче. Черт, как вспомню сколько на втором этаже комнат, так страшно становится. Три, да? А еще конференц-зал и коридор, по которому никто не ходит. — Да откуда здесь столько пыли, господин Чон? — выругиваюсь вслух, когда в очередной раз сливаю ведро мутной черной воды в унитаз, орудуя ёршиком и губкой, чтобы не разводить еще больше грязи. Именно с этим туалетом чуть позже разберусь, на него моего терпения не хватит. Тем более сюда никто не должен заходить, хотя может это только я так думаю. Но аргументы в пользу моих мыслей есть — чугунная ванна с ржавыми разводами на дне, такая же раковина и когда-то белые стены. Словно лет пять не заходил никто. Здесь бы не помешал ремонт или хотя бы частичная замена сантехники. — Может предложить ему все поменять? — хмыкаю я, но отмахиваюсь от подобных мыслей, ибо не мое это дело. Я всего лишь горничная и повар, на остальном обязанности заканчиваются. Закончив свой личный план, я направляюсь в излюбленное место с кучей неприкаянной еды. Мясо, слава Богу (ну или мне), дожидается своего часа. В этот раз свинина в кисло-сладком соусе с перцем и бурым рисом. А на утро приготовлю кимпаб, когда-то миссис Кан рассказывала рецепт, ничего сложного, рис на него я тоже ставлю. Сесть на стул было неправильным решением, я теперь не встану. Только расслабившись, отчётливо чувствую как гудят ноги. До безобразия отвратительное состояние, мне нужно как можно быстрее привыкнуть к новому образу жизни. Задания по механике даже не хочу открывать, может быть утром встану пораньше и решу эти десять задач. — Прохлаждаешься? — звучит громогласно со стороны входа. Я снова не услышал, как скрипнули дверные петли, дёрнувшись от внезапности. Это все из-за усталости? — Нет, господин Чон, слежу за едой на ужин. — Подай две порции и открой красное вино, Каберне Савиньон тридцать второго года, надеюсь найдешь, — снова сухо бросает приказ и уходит, хлопнув дверью. — А можно вы будете приходить так же громко? Я хоть подобраться успею, — мямлю в пустоту, тяжко переводя воздух. Он меня тут зашугает своей неожиданностью. Интересно, он ждет гостей? Они у него тут вообще бывают? Должно быть, решил позвать, потому что первый этаж как раз блестит чистотой. Кроме туалета, ага. Черт! И что делать? До десяти осталось не так много времени, а еду бросить я не могу. Ладно, чего уж там, я вроде бы свои грязные делишки после многочисленных сливов пыльной воды из ведра успел ликвидировать, собрал все мимо упавшие соринки и даже залил хлоркой унитаз. Благо регламента действий нет, да и сказал бы Чонгук, если бы что-то важное было, наверное. Или не сказал? Как он вообще узнает, он же не видит! Тяжелый выдох сам вырывается наружу, я собираю свое разбитое тело и снова плетусь до туалета. Господи, моя паранойя меня вгоняет в очень неудобное положение для самого себя же. Как и предполагалось, в туалете все точно так же. — Завтра! Все завтра! — прикрываю тихонько дверь, а развернувшись, шарахаюсь от попавших в поле зрения черных очков, оказавшихся совсем близко. — Господи, зачем так пугать! — вскрикиваю, отшатываясь. Точно говорю — моя нервная система в очередной подобный раз не выдержит, вырубится, и буду я валяться в обмороке хрен пойми сколько. — Ты с кем разговариваешь? — С туалетом, — я дышу, тяжело, но дышу, отходя чуть назад. — Зачем? — недоуменно, кажется, он даже хмурится, но половину лица не видно. — Я там не делал уборку еще, — говорю прямо, скрывать то нечего, сам поймет, если зайдет. Черт! Не поймет, не увидит. — К вам гости придут, но там пока что без изменений. Могу после подачи ужина задержаться и прибраться, не думаю, что займет много времени. — С чего ты взял, что ко мне кто-то придет? — голос сквозит непониманием или даже удивлением? Я вроде как эмпат, но без зрительного контакта сложно понять. — Вы сказали «две порции и вино», вот я и подумал… — о, Чонгук усмехается, ломая губы в улыбке. — Здесь тебе думать не нужно, только лишь работать руками, — это я уже вчера слышал, а еще слышал, что дважды он не повторяет, но язвить и указывать на промах у меня нет сил. Да и инстинкт самосохранения имеется, мало ли что он может выкинуть на этот счет. Я все еще опасаюсь. А вообще, зачем ему тогда две порции и вино? Он настолько сильно проголодался? — Вам две порции в одной тарелке или на две разделить? — на всякий случай уточняю. А вдруг у него фетиши такие — есть из двух тарелок? Или пить из двух бокалов? — А ты забавный! — и смеется над моей предусмотрительностью. Нет, а что такого я сказал? А, хотя знаете, я даже за комплимент готов принять небрежно брошенную фразу. Хоть для кого-то я забавный, а не изгой и низшая мерзость. — Вторая порция для тебя, поужинаешь со мной, — вот это новость! Вот это и вправду неожиданно. — Я к себе. Чонгук разворачивается на пятках, невесомым шагом направляясь к лестнице. Он словно парит над горизонталью, честное слово, только скрип половиц в некоторых местах выдает его присутствие, но даже такое на фоне усталости и низкой концентрации я не слышу, когда не вижу воочию. Ну точно ниндзя. А если подойдет и хорошенько меня шваркнет чем-нибудь по голове, а потом утащит в свой подвал и будет там пытать самым изощренным способом? — Тэхен, ты, конечно, параноик, но не до такой же степени! — тихонечко внушаю сам себе, направляясь к кухне.***
Неловко, неуютно, напряженно, но я все равно ставлю одну порцию перед господином, а вторую, как оказывается, для себя, рядом опускаю два бокала и открытую бутылку красного сухого, как и заказывали ранее. Пить не буду, не в этом доме, не сегодня, и точно не в компании человека, совершенно для меня непредсказуемого. — Приятного аппетита, господин Чон, — пододвигаю бокал ближе к блюду, оставаясь стоять на ногах. Не могу же я без приглашения сесть за стол? — Почему не садишься? — бесцветно спрашивает Чонгук, наощупь тянется к хрустальному бокалу, и наконец-то я могу точно сказать, что он действительно слеп, с первого раза не попадает. — Тебе нужно особое приглашение? — слышится недовольство в голосе, он тянет носом аромат красного, а я немного залипаю на чужие жесты. Очень манерные. Раньше не довелось увидеть. — Нет, не нужно, — молча благодарю за разрешение сесть и быстро подбираюсь, опускаясь на бархатную обивку мягкого стула с черными резными ножками. Раньше старшего ведь нельзя начинать есть? Вот теперь точно надо дождаться отмашки. Да и вообще, аппетит вдруг резко пропал. Сгущающаяся вокруг тишина давит своей тяжестью. И зачем меня сюда позвали? Почему нельзя было просто отпустить домой? Я же не хотел пересекаться с ним, было так хорошо эти пару дней работы. — На кого учишься? — вдруг спрашивает, отпивая вина, я даже как-то теряюсь, сразу не находя ответ. Из головы будто все выдули. Он серьезно собрался спрашивать о моей жизни? Зачем? — Инженер-проектировщик, заканчиваю последний курс в технологическом институте, — стараюсь говорить спокойно, но волнение вдруг накатывает, аж пальцы дрожат. А со стороны Чонгука ноль реакции, лишь покручивает бокал в длинных пальцах. Дальше снова тишина. За еду обидно, остынет ведь, я зря старался? И за время обидно, мы уже десять минут находимся в компании друг друга: я смотрю, а Чон молчит. О чем думает? Непонятно. — Значит будешь работать на новом Сэджонском заводе, — даже не вопрос, утверждает. Должно быть, наслышан. Хотя все мало-мальски связанные с политикой о подобном факте знают, этот завод камень преткновения во всех спорах и будничных разговорах. — И как? Нравится? — Нет, — сразу же отвечаю, потому что каждый день и каждый час думаю о том, как избежать своей судьбы работать в месте, которое находится рядом со сгоревшими и погребенными. — Хотел бы я быть подальше от всего этого, — получается тихо, с тяжким выдохом. Чонгук хмыкает, слышит мой крик души и подбирает палочки. О, неужели он будет есть? Мне тоже можно? — Давай есть. Снова воцаряется тишина, я аккуратно беру кусочек маринованной и приготовленной на сковороде свинины, опуская в рот. Рецепторы сразу же взрываются от сочности вкуса, жевательные мышцы сводит, приходится давить стон и терпеть неожиданный тотальный спазм. Перетерпев, могу продолжать дальше, в полной тишине. Даже тиканье часов на стене кажется грохотом. Музыка не помешала бы, да только пластинок нет. Пока готовил, пробовал только соус, но мясо получилось нежным, почти таящим, хорошо сочетается с рисом. Хвалю сам себя и свои умения. Предельно ясно — от господина Чона благодарности я никогда не дождусь. — Тебе нравится то, что ты готовишь? — чёрт! Рис поперек горла встает от очередного вопроса. Он мысли мои читает? Хочет поговорить о еде? К чему все эти вопросы вообще? А к чему здесь я? — Да, нравится, — а чего от греха таить? Все соседи хорошего мнения, потому частенько просят из ничего сделать хоть что-то. Получается весьма недурно. Можно считать неким талантом, скрытым даром, хобби — как хотите. — Вам пришлось не по вкусу? — Я не чувствую вкус еды,— серьезным тоном, а я снова впадаю в удивление. Он сейчас так шутит? Хреновые шуточки, вообще-то! — Только консистенцию, температуру и запах чувствую, — добивка тоже весьма неожиданная. Как можно есть и не чувствовать вкус того, что ешь, но чувствовать запах? Такое вообще возможно? Я не врач и не ученый, но кажется, в нервной системе все как-то по-другому устроено. — Осязание, слух, обоняние — все, что мне оставили. — Кто оставил? — дурацкий вопрос, вылетевший неконтролируемо. Я даже ладони в кулаки сжимаю, морщась. Не я тут вопросы задаю. — Простите… — господин хмыкает, снова смачивает горло безвкусной для него и бесцветной жидкостью, но пахнущей терпким сладким красным виноградом итальянского происхождения. — Я знаю, что в тарелке свинина в остром соусе и рис, — только соус не острый, он пряный, кисло-сладкий, впрочем, неважно, — А еще знаю, что вино ты открыл не того года, которое я просил, — а вот из-за этого у меня внутри все рушится, разлетаясь. Я бросаю взгляд на зеленую стеклянную бутылку, распахивая глаза. Он просил тридцать второго, а я открыл двадцать третьего. Отлично! Здорово! Меня выгонят за это? Насколько большая разница в цене у двух бутылок? — Не трясись ты так, я слышу как тяжело ты задышал, — хмыкает и… улыбается? — У них разница в крепкости и терпком аромате, напиваться я не планировал, по крайней мере сегодня. В следующий раз будь внимательнее, — облегченный выдох сам вылетает наружу. Кажется, скоропостижное увольнение меня минует. — Почему не налил себе? — он ставит пустой бокал, а я подрываюсь, чтобы наполнить еще. — Мне нельзя пить, завтра учебный и рабочий день, — про домашку вообще молчу, сегодня придется еще всю ночь сидеть, чтобы решить необходимые задачи, или утром проснуться раньше и доделать. Ну ничего, переживу. — Ясно, — сухо бросает, снова принюхиваясь к напитку. — Можно вопрос? — снова этот аккуратный заход на тему, что сильно волнует прямо сейчас, потому что уже половина одиннадцатого, а еще надо добраться до дома. Фонари все еще выключаются по расписанию, и на улицу выползает всякая «нечисть». — Попробуй, — не в той манере, что днем, более расслабленно, что ли? Но все равно напрягает. — Мне нужно домой до выключения света, могу я идти? Или вы еще хотите что-то узнать, господин? — Точно, их же выключают, я уже даже забыл об этом, — звучит как-то грустно. Каково это — жить в темноте? — Я тебя позвал, чтобы сказать, что вкуса еды не чувствую, можешь не стараться дальше так усердно. Слишком много времени занимает готовка, разгрузи себя ее отсутствием. — неужели так выглядит забота? Или это намек на то, чтобы я все силы бросил на уборку? — Можешь идти, если доел, я за собой уберу. — Благодарю за ужин, господин Чон… и доброй ночи. И да, я правда доел. Потому без зазрений совести поднимаюсь со стула, подхватываю поднос, чтобы собрать пустую посуду и отнести на кухню. Оглядываюсь на неизменную позу хозяина дома и покидаю столовую под сопровождение тишины и едва слышимых собственных шагов. Только вот с просьбой я не согласен, нет разницы, что именно я буду готовить, времени уйдет одинаково много. И каждый свой час здесь я планирую наперед, подстраиваясь под собственный план, ведь другого никакого нет. Делаю то, что делал бы и в своем доме. Странно, да? Мне больше ничего не остаётся. Я люблю чистоту, в своей каморке всегда поддерживал практически асептические условия. Вчера вот убирался в библиотеке, протер каждый книжный переплет, вытряс ковер и матрас на улице, окна помыл, даже сажу из камина выгреб. Иногда чувство, что уборка у меня в крови, но таким образом всю оставшуюся жизнь зарабатывать я не смогу, хотя и на заводе я тоже вряд ли смогу работать без вреда для психического здоровья в первую очередь. Придется каким-то образом выкручиваться, придумаю позже каким именно. Сейчас главное выполнять то, что есть, о большем думать еще рано. Что-то новое я все же смог узнать сегодня о Чонгуке, и его правда жаль, хоть жалость — последнее, что ему нужно. Я вообще понятия не имею, что нужно этому человеку, а еще интересно — где он прозябает в свое ничем не занятое время? Как можно жить обособленно от всего мира и не выходить за пределы нескольких темных стен? Любопытство до добра не доведет — так говорят все. Но я к добру и не стремлюсь, лишь к правде, которую планирую все же узнать. Господин не показался человеком, который против обсуждения чего-либо. Да, строгий, возможно, резкий, слишком загадочный. Неблагодарный еще, но имеет полное на это право, потому что обещал заплатить — этого достаточно. Хорошо, что я не из обидчивых и принимаю все правила так, как их преподнесли. Может быть бывшие работники именно в этом и прокалывались, вылетая через два или три месяца? Нарушали правила, обижались, злились за чрезмерную сухость и иногда необоснованную грубость. А он, вообще, грубый? Прямолинейный, не более. Грубость была только при первой встрече и заключалась в одном единственном слове «проваливай». Сегодня он надо мной посмеялся, пригласил поужинать, чтобы сказать важное для моей дальнейшей деятельности, проявил, так сказать, заботу, даже поинтересовался учебой, а за промах с вином не выставил за дверь, что правда удивило. Вполне себе человечный человек со своими грустными тараканами в голове. Так я такой же, разве нет? Не так страшен черт, как его малюют. Держа путь домой и меся снег сапогами, я ставлю себе цель, что сформулирую свое личное мнение о Чон Чонгуке. Не буду слушать никого, никакие истории, никакие слухи, злые пересказы и так далее по списку. Сам уже убедился, что половина мнений проведена сквозь призму некого страха перед неопределенностью. Фантазии, вымысел, клевета, ошибочные убеждения из-за навязанного кем-то видения полной картинки происходящего — все около правды, люди горазды и не на такое. Факты, нужны только они, и я надеюсь, что смогу до них докопаться, подбираясь к истиной цели — понять человека, заточенного в своем теле и доме. Попытаться стать другом? А действительно ли Чонгуку необходим друг? Помощник — да. Но друг?