Прими же мою другую сторону...

Дождь. Сейчас лучше и не придумаешь погоды для описания внутреннего состояния девушки, которая брела под ливнем без зонтика в сторону общежития. Поднявшись на порог она застыла пред дверью, сверля ту пустым взглядом. «За что мне это всё…» — единственная её мысль на сегодняшний мрачный и холодный вечер. Бредя по коридорам магистратуры Харука не воспринимала окружающее пространство ровно также, как и мысли в голове. Она не понимала что в её черепной коробке. То ли каша из множества предположений, фактов, рассуждений и тому подобным, то ли пустота, которая ни с чем не граничит. С этим грузом девушка дошла до репетиционного зала, где она с парнями прогоняли песни и хореографию. Войдя в темноту, Нанами шаткой походкой направилась к пианино, освещаемое светом восходящей луны. Поставив бутылку с виски рядом со стулом рыжеволосая начала изливать всю боль на клавишах: Боль стекала по венам вниз, Ты теперь мой садист. Но не кричи мне вслед вернись, Заткнись. Всё надо уже сказал, Душу в клочья разорвал. Променял, ушëл и не обнял. Слова появлялись в голове сами собой, Харука ни капли не напрягалась, просто отдалась музыке: Боль стекала по венам вниз, Ты теперь мой садист. Но не кричи мне вслед вернись, Заткнись. Всё надо уже сказал. Душу в клочья разорвал. Променял, ушëл и не обнял. Чувства улетают в небо пестрыми птицами. Ты меня обидел вновь. Как измениться мне? Что мне сделать, чтобы быть лучшей для тебя? Вспомни как начиналась наша история. Ты меня не ищи среди осколков чувств, Ты меня не зови, я не вернусь. Полной грудью вдохни запах моих духов. Не надо слов, не будет больше наших снов. Изрядно выпив алкоголя, девушку больше ничего не заботило. Ни то, как грубо она обошлась с парнями, ни то как она сейчас выглядит и ни то, что она — предмет и самый желанный подарок для STARISH и HEAVENS. Боль стекала по венам вниз, Ты теперь мой садист. Но не кричи мне вслед вернись, Заткнись. Всё надо уже сказал, Душу в клочья разорвал. Променял, ушëл и не обнял. Знаешь, ведь изменилась, стала сильной я. Мне не страшно идти над пропастью по краю. Слишком высоко летели, потеряла себя, Рухнула камнем вниз и теперь я умираю. Сколько можно страдать, ведь я не мазохист. Отпусти, молю, ты теперь мой садист. Никогда не забыть все, что было, мне. Даже во сне больше нас нет, огонь нашей любви гаснет… Но открой глаза. Посмотри вверх в небеса. Сколько было ссор. Я ведь не забыла. А теперь слушай меня. На нее ты давно променял. И тебе плевать на то Как я любила. Песня и чувства рвались на ружу и сквозь слёзы и пелену перед глазами она продолжила: Боль стекала по венам вниз, Ты теперь мой садист. Но не кричи мне вслед вернись, Заткнись. Всё надо уже сказал, Душу в клочья разорвал. Променял, ушëл и не обнял. Пустота… Она перестала что-либо ощущать, встала со стула отдёрнула подол чёрного шёлкового платья, которое страшно прилипало к телу и, взяв бутылку, сделала глоток. Горло здоровски обожгло, но ровно через считанные секунды по телу разлилось приятное тепло, которое согрело чёрную душу хозяйки. Едва сохраняя вертикальное положение в чёрных туфлях на страшно высоком каблуке, Нанами подошла к окну. Сделала ещё глоток и стала вглядываться в вечернюю темноту и сырость. Часы пробили десять, но Харуку это мало волновало. Ничего не увидев в тени деревьев за окном, девушка вернулась к пианино и облокотилась на него, прокручивая день после 16:00. — Здравствуй… — Шикарно выглядишь! — Спасибо — Харука, ты невероятна, но нам нужно… Нанами больше не могла держать всю боль внутри и начала рыдать навзрыд: — ДА ПОЧЕМУ, СУКА, ПОЧЕМУ?! ВСЁ ЖЕ БЫЛО ХОРОШО! ТАК КАКОГО ХУЯ?! — девушка дрожала, билась в конвульсиях, сильно сжимала волосы у корней. Ничего не помогало… — Всегда будем вместе… — дрожащим и тихим голосом продолжила она — Как в долбанном Диснее… — она взяла бутылку, и вконец осушив её, взорвалась — ХУЙНЯ ПОЛНАЯ! — от переизбытка эмоций Харука сильно треснула ей по инструменту. Осколки мгновенно разлетелись в разные стороны. Одни, самые крупные, падали на пол, что помельче прорезали оголённые ноги девушки и застревали в них, позволяя окрасить белоснежную кожу в алый цвет, остальные попали и на пианино, и на руку Нанами. — Всё это неправильно, всё что происходит — неправильно — как в бреду повторяла она, глотая слёзы, и потом ещё тише добавила — Я во всём виновата… Харука ненавидела чувство вины. Она считала, что оно — паразит, который постепенной выедает тебя изнутри, пока ты коришь себя за то, в чём почти не виноват. Вина начала съедать Нанами, и под её властью Харука не заметила, как под сильным давлением, созданным рукой, она раздавила несчастный кусок стекла, который покоился в её ладони. Девушка затуманенным взглядом глянула на руку. «В мясо» — единственное с чем могла сравнить это зрелище она. Повсюду стекло, помятое платье, нещадно прилипшее к телу, растрепанные волосы, опухшие от слёз глаза и лицо, кровоточащие участки кожи, и если бы только они, правая рука горела адским огнём, и было бы неплохо вынуть стекло и обработать рану, но сейчас Нанами не до этого. Она стряхнула оставшиеся осколки с инструмента и с ногами забралась на него, свернувшись калачиком. На грани сознания произнесла: — Это мой самый худший день… И провалилась в царство ночи. Часы пробили полночь. День окончен…