Зарисовки

Он был тем парнем, с которым хотели дружить все мальчики и ужасно хотела трахнуть каждая девочка. Буквально. Без стыда и преувеличений. Мило, не правда ли? Крутой, красивый, независимый и... И вот было в нём что-то такое от "охуительного" — от того самого, что заставляет притягивать к себе взгляды окружающих. Заставляет потеряться в мыслях, запнуться в речи, задохнуться на целую вечность и блаженно вдохнуть, наслаждаясь, после непроизвольного кислородного голодания. Возможно я слишком груба, невоспитана, бескультурна... Кто-то описал бы его только "правильно", соответствуя каким-то надуманным в голове критериям и правилам, которые этот парень привык ломать. Безостановочно, сокрушающе и с небывалым наслаждением, упиваясь шоком, отражающимся на лицах окружающих. Возможно... я просто слишком много раз представляла его руки на себе, слишком часто приходилось удовлетворять себя малым, чтобы сейчас в мыслях оставаться всё той же, известной каждому — паинькой и отличницей. А он... Он просто слишком вызывающе теребит языком фальшивый пирсинг на губе, чтобы я могла удержаться. Очень вкусно, до смертельного привлекательно — так, что мои губы смачиваются слюной в ответ, неосознанно абсолютно, но это не избавляет их от прежней сухости из-за стоящего впереди парня. Хватит. Если всё продолжится в том же духе, у меня просто потечёт крыша... — Вот, — с небывалым усилием воли, а ещё несравненным самоконтролем, мне удалось таки подойти к нему — такому превосходному и одиноко стоящему на парковке около своего байка. Как бы мне хотелось прокатиться на его хозяине... — Что это? — он не смотрит на конспекты, протянутые ему в моей руке, он смотрит в глаза — уверенно, испепеляюще и... с интересом? Кажется, крыша поехала у меня ещё в ту секунду, когда взгляд впервые наткнулся на этого типичного книжного бэд-боя, а сердце в груди опасливо трепыхнулось, предупреждая меня ещё тогда. Жаль, что я не понимаю намеков и не умею читать между строк. — Конспекты, — удивительно, как голос меня не подводит. Дышать в его присутствии становится жарко, взгляд — томящий, не отпускающий и всё изучающий меня сверху донизу — сводит с ума, и только руки, как самая слабая часть, ненамеренно дрожат, — ты просил... помнишь? В прошлую пятницу ещё. — Да не бойся ты так, — он усмехается — хрипло и криво, на одну сторону, чем ещё больше выбивает почву из-под моих ног, из под ног сотни других девчонок, — а потом вновь проходится кончиком языка вдоль нижней губы и я чувствую, что ещё минута и я натурально умру, — я не кусаюсь. Хотя... Такую, как ты, покусать — одно удовольствие. Мозг выбивает системную ошибку и я не замечаю как он вдруг становится до невозможного близко. Я возвращаюсь в реальность только от ощущения мягкого прикосновения кожи к коже, только от того, что он плавно забирает протянутые ранее тетради, воздушно изобразив своими пальцами узоры на моей кисти и чувственно сжав её напоследок. — Что скажешь? Не боишься вампиров? — шепчет на ухо, наблюдая за моей реакцией. Он как тигр — незаметно подкрадывается так близко, под самое сердце, и нападает не оставляя и шанса на выживание. Выдохнуть получается с трудом и слишком резко, чтобы он не заметил. Становится неловко. Неужели, я настолько простая? Такая же, как и все те дурнушки, отчаянно пускающие слюни по нему? Неужели, из десяти попыток, я — та самая успешная десятая, пойманная в лапы и зубы хищника?.. Прикосновение его кожи к моей горит. Оно пылает не меньше лица, выдающего мои чувства до мельчайших подробностей, до самых постыдных тайн. Уверена, он знал обо мне всё, ещё до того, как мы встретились. Он знал, что так будет — знает, что будет дальше. — Я и сама не брезгую укусами, — отвечаю, собрав последние силы и повернув голову влево, чтобы смотреть на него. Я тону... Тону в его лисьем прищуре, в озорстве, плещущемся на дне этого взгляда. Оно заставляет пробудиться что-то такое и во мне. Поэтому, мне кажется мало, недостаточно своих слов. Действия говорят громче любых из них, не так ли? Неожиданно для самой себя, я придвигаюсь ещё ближе, сокращая несуществующее расстояние между нами, и соблазнительно полуприкрыв веки, тянусь на носочках выше, а затем несильно кусаю его, сперва, за линию челюсти. Затем спускаюсь ниже и быстрым касанием зубов раздражаю кожу на шее, ещё ниже — губы мягко целуют, пока я удивляюсь собственной смелости. Но удивление и возможное волнение улетает куда-то далеко, туда, где ему самое место, когда я вижу как двигается его кадык и губы распахиваются немного, чтобы позволить языку одним быстрым круговым движением их увлажнить. Дежавю. — А ты интереснее, чем может показаться на первый взгляд, — он говорит полушёпотом, будто и не своим голосом — настолько сильно тот изменился в считанные секунды нашего контакта. — «В тихом омуте — черти водятся» — знаешь о таком? — меня отрывают от лакомства, так что приходится наконец заметить — мы на парковке уже не одни. Он не хочет, чтобы нас видели вдвоём?.. — С удовольствием окунусь в твой и перевоспитаю каждого по-отдельности, — отвечает, и улыбается непривычно красиво. Не потому, что не видела ранее, а потому — что впервые это адресовано мне. Я видела эту улыбку сотню раз, но каждый — издалека, а потом воспроизводила в голове миллиардное их количество. Почему-то сомнения в его искреннем интересе в моей персоне тут же отпадают. Сэ не умеет лгать. Только не глазами, только не этой крышесносной улыбкой. Его руки находят мою талию, горячо-мягко устраиваются на пояснице, притягивая тело ближе. Конспекты... А кому они, вообще, уже нужны? Понятия не имею, куда он их дел, но сейчас это меньшее, что меня волнует. Больше всего мне хочется, чтобы этот момент никогда не кончался — чтобы его ладони, тяжёлые и властные, пробыли на мне как можно дольше... Жар его тела ощущался дольше, а стойкий запах парфюма остался на мне навечно. Хочется, чтобы он смотрел на меня так чаще, а если можно — всегда. Каждые час, минуту, секунду, мгновение... — Хансэ! Чего ты там застыл? — его зовут, а во мне разбивается маленькая надежда. Наяву разрушается, лопает как мыльный пузырь и кажется, что всё происходящее ранее было просто сном. Он отвлекается от меня и смотрит теперь куда-то в сторону. Руки отпускают меня и почему-то очень хочется плакать, хоть никаких обещаний он не давал. Только поманил лакомством, будто перед кошкой, тут же его забрав. — Я пойду. Тебя, похоже, ждут, — проговориваю это с трудом. Между нами теперь ощущается вечность и совсем не та, которой мне бы хотелось. Огромная пропасть, образовавшаяся столь внезапно, что, поглотив меня, разбивает на осколки. Такая глупая, такая мечтательная... Конечно же, сейчас он скупо попрощается со мной и уйдёт. Если повезёт — поблагодарит за чёртовы тетради — конспекты нахрен ему не нужные, которые я как дура специально писала красиво и разборчиво. Специально для него. А потом мы больше не пересечёмся: он попросит кого-то из своих знакомых вернуть их мне, чтобы не сталкиваться лишний раз с «паинькой и отличницей». Потому что он не для меня. Каждый из нас «слишком хорош и через чур плох» друг для друга. Разница только в точке зрения... Глупо, но глаза щиплет от влаги и, не смотря больше на Хансэ, я разворачиваюсь и ухожу. Так будет легче. Будто бы это я его бросила, а не он слишком крут для того, чтобы обратить внимание на одну из многочисленных своих фанаток. Шаг, второй... Пятый. Я слышу голоса, но совсем не слушаю то, о чём они говорят. Становится безразлично на всё, потому что важнее как всё сжимается до боли внутри. Это обида? Если так, могу точно сказать, что ненавижу это чувство. Голоса... Нет, голос, один единственный из них, становится громче, будто я приближаюсь к его источнику — или наоборот, он приближается ко мне. Подумать и определить правильный вариант я не успеваю — руку окольцовывает чужая и меня разворачивают с чувством впиваясь в мои губы. Переминают жадно, но аккуратно, выдыхают сбивчиво — скорее всего из-за бега, но причины не так важны, — и горячо, так что единственное, что получается опознать — обладателя этих самых губ. Очень желанных, сладких, манящих фальшивым пирсингом не одну неделю. Не один месяц даже. Стоит мне это сделать, как я чувствую что меня обнимают — одна рука безапелляционно прижимает меня ближе со спины, другая — мягко направляет голову, чтобы углубить поцелуй. Чужой язык на пробу проходится по верхней губе, следом не обделяет вниманием нижнюю и, не встретив сопротивления, проникает меж них в рот, встречаясь с моим. Это всё так интимно. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Слишком прекрасно для того, чтобы было лишь на одну ночь. Охуительно хорошо и прекрасно для меня. Хочется больше... и не только мне. Он желает больше, глубже, ближе, чтобы сгореть дотла. Никогда не просыпаться и продолжать наслаждаться этим моментом. Но вечного не бывает, а хорошее всегда кончается очень быстро. Наш поцелуй получается коротким. Не для кого-то — для нас, потому что нам мало. Я это знаю, вижу, чувствую. Против воли приходится оторваться от смертельно вкусных губ, но только чтобы получить ещё сотню сладких чмоков: в уголок губ, щёки, кончик носа... На восстановление дыхания уходит ещё некоторое время, в которое я безмолвно кричу ему: «Люблю!» Страшно, что услышит, но ещё больше пугает, если нет... — Подождут ещё немного, — до меня не сразу доходит о чём он говорит. Его губы выпили из меня остатки трезвого рассудка. — Как насчёт знакомства с моими чертями? И тогда я понимаю, что теперь впереди меня ждёт очень много интересного...