Порочный круг

Спалось мне, откровенно, херово, если эту прерывистую тревожную дремоту вообще можно было классифицировать как сон. Вплоть до рассвета перед глазами то и дело возникала всякая кровавая дрянь, плюс я вздрагивал от каждого звука, будь то собачий лай, полуночные голоса на улице или скрип кровати Оливера, из-за чего стабильно просыпался каждые полчаса. Мой измотанный мозг вел себя словно капризный ребенок, требующий постоянного внимания: стоило только на минуту отвлечься и начать проваливаться в маломальски глубокий сон, он, казалось, намеренно вытворял какую-нибудь гадость, чтобы напомнить о себе. Часам к пяти утра я уже не понимал, чего мне хочется больше: по-человечески заснуть или сдохнуть, потому что у меня не хватало сил даже на то, чтобы заставить себя встать, хотя это могло бы хоть немного меня отвлечь. Тело саднило и немело, все мышцы ныли, мне было то жарко, то холодно и все легче верилось в то, что если несколько часов назад я и не сошел с ума, то сейчас однозначно сойду. Я натянул одеяло на голову, осознавая, что вот-вот расплачусь от бессилия. Хотелось выть, но Оливер в моих сдвигах по фазе был не виноват, и мне оставалось только стискивать зубы, чтобы слишком сильно не шуметь. Больше всего раздражало, что я все это время находился в пограничном состоянии между сном и реальностью, из-за чего было сложно ориентироваться в пространстве и времени. Мне казалось, что ночь длится уже часов двадцать, но в то же время я как будто только лег и утро, которое должно оборвать эти мучения, наступит еще очень нескоро. — Су-у-ука-а-а… — заскулил я, утыкаясь лицом в подушку. Господи, если бы только хватило сил, я бы забил на собственную гордость и возможные остатки самоуважения и поднялся к Рихарду, лишь бы лечь рядом с ним, услышать его спокойный голос и понять, что я не один в этом пиздеце. Мысль о том, чтобы разбудить Олли, отзывалась внутренним протестом: он и так со мной намучился сегодня, нельзя его тревожить. Я несколько раз глубоко вдохнул и медленно выдохнул, пытаясь собраться с силами. Что странно, мое тело, в отличие от разума, было совершенно расслаблено, и от этого возникал жутчайший диссонанс. Не знаю, как долго я боролся с собой, чтобы наконец упереться ладонями во влажный от пота матрац и приподняться, но мне показалось, что я потратил на это все силы, которые у меня только были. Все кости нещадно ломило, мышцы ныли и отказывались напрягаться, будто я вчера как минимум в олимпиаде поучаствовал. Я сел и откинулся спиной на стену, пряча горящее лицо в ладонях. Нужно срочно что-то делать. Хотя бы доползти до раковины и умыться холодной водой. Я оттянул воротник футболки и подергал его в надежде пропустить хоть немного прохладного воздуха под тонкую ткань, поскольку все тело горело так, будто у меня был жар. Я бы не удивился. Держась за все, что попадало под руку, я кое-как заставил себя подняться и тут же чуть не свалился на пол от резкой боли в пояснице. Сегодня, судя по всему, я должен был умереть, несмотря ни на что, иначе я объяснить происходящее не мог. Стоило выбраться из горячей постели, стало чуть полегче: по крайней мере, я снова смог по-человечески дышать. Доковыляв до туалета, я открыл ледяную воду и, упираясь лбом в зеркало, чтобы не упасть на ватных ногах, сунул руки под вялую струю. Помимо того, что физически я ощущал себя так, будто меня каток переехал, мне было страшно. Страшно оттого, что я не понимал, что со мной происходит. Господи, до двадцати пяти лет дожил без эксцессов, но то, что происходило сегодня, вызывало внутреннюю панику, снова пробуждая нервную дрожь в конечностях. Сначала я теряю контроль и неосознанно пытаюсь себя убить, а теперь не могу взять себя в руки и успокоить новую подступающую истерику, и между этими, скажем так, инцидентами всего несколько часов разницы. Со мной никогда не происходило ничего подобного, я даже в детстве от кошмаров не мучился, а сейчас, казалось, наступила черная полоса, грозящая меня извести. — Пауль? — донесся сонный голос Оливера из комнаты. Опомнившись, я набрал в окоченевшие ладони воды и погрузил в них лицо, словно пытаясь спрятаться. Олли, просто спи, господи боже, не нужно тебе этого видеть. Мало, что ли, ты со мной намучился сегодня? — Ты чего в такую рань подскочил? Что-то случилось? Ничего. Ничего не случилось. Я крепче прижал ладони к лицу и зажмурился, задержав дыхание. Блять, хуже всего не то, что ты катишься по наклонной, а то, что тянешь за собой своих близких, треплешь им нервы, заставляешь переживать. Я никогда не был таким, никогда не хотел доставлять людям неудобств, но сейчас, казалось, Олли оказался в аду только из-за того, что ему было на меня не плевать. От этой мысли я просто возненавидел себя. Господи, светлейший человек на этой ебаной планете, он такого не заслужил… — Все хорошо, — наконец отозвался я, убирая руки от лица и снова погружая их в ледяную воду. Ну да, по голосу и слышно, как все хорошо. Ебаный твой рот, Пауль, научишься ты контролировать хотя бы это? Не прошло и минуты, как силуэт Оливера замаячил в проходе. Щелкнул выключатель, ударив по глазам премерзким желтым светом, который после событий сегодняшней ночи еще не раз приснится мне в кошмарах. Я снова спрятал лицо в ладонях, окатывая его водой. — Ты чего? — встревоженно произнес он сиплым спросонья голосом. Я закрыл кран и уперся онемевшими от холода руками в раковину, не открывая глаз и стараясь не поднимать голову. — Ничего, — мой голос прозвучал слишком резко, я даже сам от себя не ожидал. — Иди спать. — Так… — по одной интонации было понятно, что Оливер нахмурился. Теперь он точно никуда не уйдет. От досады у меня скрипнули зубы. В следующий момент он крепко взял меня за плечо и заставил оторваться от раковины и повернуться в его сторону. На прикосновение тело среагировало резко, вздрогнув так, будто он меня током шибанул. Зато это каким-то чудом подействовало и меня почти сразу же отпустило мучительное оцепенение — даже стоять стало проще. Я поднял голову и сразу же об этом пожалел: от его серьезного напряженного взгляда захотелось провалиться под землю. В данный момент мне стало откровенно стыдно просто за то, что я существую и одним этим фактом умудряюсь здорово испортить ему жизнь. — Что ты делаешь? — строго спросил Оливер, крепко сжимая мое и без того ноющее плечо. Я недоуменно моргнул. Почему-то я ожидал чего-то в духе: «как же ты заебал», «ты че, охуел?», ну или на крайний случай очередного «что с тобой?», но точно не этого. Очевидно же, что я делаю, разве нет? Я кинул взгляд в сторону раковины и обратно на его хмурое заспанное лицо. — Умываюсь?.. — я на секунду сам засомневался, не задумал ли я чего-то эдакого: раз Олли так смотрит, должно быть, ему виднее. — И все? — Все. С минуту он разглядывал меня с придирчивостью криминалиста, словно пытался найти следы преступления, которое я мог совершить, но в конце концов выражение его лица несколько потеплело, сделавшись сочувственным. Хватка на моем плече ослабла. — Видок у тебя наркоманский пиздец, — заключил он. — Ты че, вообще не спал? — Поспишь тут, — пробурчал я, высвобождая руку. — Не ночь, а пытка ебаная. Лучше б я сдох. Оливер цыкнул и укоризненно склонил голову набок. Я обхватил плечи ледяными руками, отводя взгляд. — Извини… — еще тише произнес я себе под нос. — Хорош трястись, пошли покурим, раз уж оба встали. Только сейчас я заметил, что меня действительно все еще потряхивает — может, от стресса, а может, от слабости, которая наотрез отказалась покидать мое тело. Господи, да когда же это кончится?.. Внутренний голос подсказывал, что это только начало. Я протащился за ним к окну и влез на подоконник, который на этот раз он мне уступил. Закурили в тишине. — Я тоже долго уснуть не мог, — признался Олли через пару минут. — Слышал, как ты вертишься, но не хотел тревожить. Думал даже снотворное выпить, но побоялся: мало ли… Я неловко поджал колени к груди и обхватил их одной рукой, стараясь смотреть куда угодно, только не на него. Чувство вины и так пожирало меня уже несколько часов к ряду, но с каждым его словом оно становилось только тяжелее. — Ради бога, Олли, прости меня… — выдавил я, комкая ни капли не отогревшимися пальцами тонкую хлопковую штанину. — Тебе не нужно было этого видеть. Ни того… ни этого. Оливер стряхнул пепел и посмотрел на меня еще более укоризненным взглядом, чем в прошлый раз. — Ты сдурел? — прямо спросил он. Я перевел на него неуверенный взгляд. — Ты о чем вообще? — Ну… — я затянулся, надеясь отогнать растущую неловкость. — Просто со мной в последнее время одни проблемы. И хуй бы с ними, был бы я один, но летит в меня, а осколками тебя закидывает. Мне очень жаль, что тебе приходится это все терпеть. Олли покачал головой, комкая между пальцами фильтр сигареты. — Ты меня извини, конечно, но у тебя вообще в голове есть что-нибудь? — он протянул руку и ткнул мне пальцем в лоб, отчего я снова невольно дернулся. — У тебя вот тут происходит какой-то лютый пиздец, и я даже представить себе его масштабов не могу. Ты мой лучший друг, и поэтому моя главная задача — помочь тебе с ним справиться, понимаешь? Что, блять, значит твое: «хуй бы с ними, был бы я один»? Тебя одного оставить нельзя, как показала практика, ты в себя холодным оружием тыкать начинаешь. Он сделал глубокую затяжку, отводя взгляд к окну. Я до боли закусил губу. — Вот и я про это же, — мой голос прозвучал так тихо, что я сам его еле расслышал. Пришлось прочистить горло. — Если бы меня не было, тебе бы не пришлось это терпеть. — Ты этим что хочешь сказать?.. Я еле сдержался, чтобы не вжать голову в плечи. Оливер посмотрел на меня настолько возмущенно, а тон его был таким угрожающим, что мне показалось, он может меня ударить. — Я имею в виду, что своими проблемами причиняю тебе боль и треплю нервы. Я этого не хотел. И мне жаль, что так происходит. Олли медленно втянул носом воздух и так же медленно выдохнул. — А теперь меня послушай, — произнес он приглушенно. — Прежде чем допустить еще раз подобную мысль, подумай вот о чем: ты мой самый близкий человек, и ты мне роднее моей родной мамаши. Не она, а ты всегда был рядом, когда мне было хуево, и, может, только благодаря тебе я стал тем, кем стал. Если бы тебя не было в моей жизни, я не знаю, как бы она сложилась, но точно знаю, что будет, если тебя вдруг в ней не станет. Естественно, ты не сверхчеловек и после произошедшего нет нихера удивительного, что тебя бессонница мучает. Но вместо того, чтобы обратиться за помощью, ты все в себя запихал и опять довел себя до ручки. Понимаешь, о чем я? Я не выдержал его взгляда и уставился на собственные колени, нервно вертя в пальцах сигарету. Его слова долбились о какой-то блок в моей голове, и, хоть я и понимал, что он хочет сказать, что-то мешало мне это принять. — Почему ты думаешь, что я достоин твоей поддержки, а ты моей — нет? Неужели отец настолько загнобил тебя в детстве, что ты к двадцати пяти годам совершенно ни во что себя не ставишь? Проснись уже, наконец, пойми, что дружба и забота работают в обе стороны. Ты все время так делаешь: пытаешься справиться со всем в одиночку, все вывезти и никому ничего не сказать. Видишь, к чему это приводит? Он вздохнул и приложил к глазам ладонь, видимо осознавая, что еще немного — и он начнет в открытую на меня орать. По крайней мере, так это ощущалось. Я ничего ему не ответил, лишь снова поднося сигарету к губам. Дрожь в руках заметно усилилась. В груди снова начал формироваться тугой ком. — Ты не обуза, Пауль, не проблема и не катастрофа. Ты глубоко травмированный человек, который просто не видит, насколько его любят и ценят на самом деле. И мы с тобой справимся с тем пиздецом, что с тобой происходит, но только если ты перестанешь отгораживаться. Оливер затушил сигарету и подвинулся в мою сторону, становясь прямо передо мной и беря меня за трясущуюся ладонь. — Туши давай и дай мне руку, — устало, но мягко произнес он, терпеливо протягивая вторую ладонь. Не знаю почему, но такое простое действие показалось мне практически невыполнимой задачей. Мне потребовалось не меньше минуты на то, чтобы затушить сигарету и позволить ему взять меня за вторую руку. — Что с тобой сейчас? — участливо спросил Олли, слегка сжимая пальцы. Я хотел было мотнуть головой, мол, ничего, но остановил себя. Еще как чего, и он это прекрасно видит, так для кого весь этот цирк? Я прислушался к себе. В горле стоял плотный ком, вынуждающий меня сглатывать вдвое чаще, внутри был настоящий раздрай, хотелось забиться в угол и спрятаться, да еще и лицо нещадно горело. — Мне так страшно, просто пиздец… — просипел я наконец, ощущая, как горло от напряжения начинает болеть. Олли вздохнул и снова коротко сжал мои руки. — Слезай давай. Ляжешь со мной, если захочешь, я тебе снотворного дам. И поплачь ты уже, наконец, никто тебя за это не осудит. В кровати с Оливером было тепло. Не жарко, как в моей, мне даже не хотелось лезть на стенку, хотя казалось бы. Несмотря на то, что места было мало, он отодвинулся к стене, давая мне свободу, и довольно быстро притих. Странное чувство, поселившееся в горле, все никак не хотело меня отпускать, и я попытался справиться с ним при помощи дыхания. Мне не давало покоя то, что он сказал: почему-то я действительно никогда не задумывался о том, что мое отношение к людям может работать и в обратную сторону. Раньше я жил с установкой, что я должен быть сильным ради мамы, ради друзей, даже думал, что ради себя: я слушал, помогал, поддерживал, несмотря на свой дерьмовый характер, искал поводы для радости, чтобы в общении со мной близкие могли забыть о своих проблемах, но даже не думал просить что-то взамен: просто не мог себе позволить. На поверку же оказалось, что это не может продолжаться вечно: я не клоун и даже не центр психологической помощи. Мне самому нужна помощь, но я отказываюсь это замечать и, когда мне протягивают руку, каждый раз улыбаюсь и говорю, что все в порядке. Ну не идиот ли? Глаза жгло, будто в них лимонной кислоты брызнули. Вдох застрял где-то в горле, и я зажмурился, крепко закрывая лицо ладонями. Впервые за последние лет десять я позволил себе дать слабину и разреветься, как ребенок. По ощущениям это напоминало прорыв дамбы. Сначала тихо и плавно, но чем дальше, тем хуже: эмоции хлынули неудержимым потоком, и я сжался в точку, захлебываясь рыданиями, банально не успевая сделать вдох. Я забыл, каково это, и в какой-то момент даже испугался, что так все и закончится — надписью на могильной плите: «Как жаль, что он так и не научился плавать». Естественно, Оливеру поспать я не дал, и через несколько минут он прижался грудью к моей спине, крепко обхватывая меня одной рукой поперек живота и успокаивающе нашептывая что-то на ухо. Сначала я не мог ни слова понять, поскольку вообще нихера вокруг себя не слышал, но в конце концов неразборчивый шепот склеился во что-то в духе: «вот так, выпусти это все, станет легче» и «ты молодец, я горжусь тобой». Блять, да было бы чем гордиться: взрослый мужик лежит под боком у своего друга, потому что не может уснуть в одиночку, и наматывает сопли на кулак, как ебаный младенец. Но в чем-то он действительно был прав: стало легче. По крайней мере, этот неконтролируемый взрыв выжал меня, как половую тряпку, и я под конец просто выбился из сил, всхлипывая уже по инерции. Олли бережно потер мое плечо ладонью, дождавшись, когда я более-менее успокоюсь. — Вот увидишь, все хорошо будет, — негромко произнес он, пока я самозабвенно утирал лицо воротом футболки. Я только звонко шмыгнул носом и уткнулся лицом в угол подушки, стараясь занимать как можно меньше места. Затем он сказал что-то еще, но слов я уже не разобрал, незаметно для себя наглухо отключаясь. Каково же было мое удивление, когда, разлепив глаза, я с задержкой осознал, что в комнате я один. Это могло означать только две вещи: во-первых, на контрольную точку Олли все же ушел, а во-вторых, каким-то образом я умудрился пропустить как его оглушительный будильник, так и утреннюю акробатику с попытками перелезть через меня, чтобы выбраться из кровати, и даже вечно торопливые хаотичные сборы. Поза, в которой я себя обнаружил, оставляла желать лучшего: уткнувшись мордой в матрац, я лежал на животе, свесив руку с кровати, отчего от плеча и до самых кончиков пальцев в ней отдавалась глухая пульсация, ровно как и в голове. Тело казалось чужим, совершенно мне неподконтрольным, в глаза словно песка насыпали, да и в целом ощущал я себя так, будто по-черному бухал всю ночь. Уж лучше бы я действительно бухал. Ну зато я был заботливо укрыт одеялом по самый подбородок. Кое-как заставив себя пошевелиться, я поднял затекшую руку и краем глаза заметил, что все вены на ней вздулись и выпирают так, будто я несколько часов к ряду тягал тяжести. Я пошарил по прикроватной тумбочке в поисках своих часов с надеждой хоть немного сориентироваться во времени. К сожалению, до меня не сразу дошло, что это не моя тумбочка и моих часов там даже в теории быть не может. Сопровождая каждое движение страдальческими стонами и вздохами, я перевернулся на спину. Шевелиться не хотелось от слова «совсем», и я позволил себе еще какое-то время неподвижно проваляться в постели, прикидываясь мертвым. Не верилось, что эта поганая ночь наконец закончилась. Честно говоря, не верилось даже, что все это происходило в реальности, но тот факт, что я обнаружился в кровати Оливера, был неопровержимым доказательством произошедшего. Только спустя минут, наверное, двадцать я заставил себя приподняться на локтях и найти взглядом настенные часы. Половина первого. Скоро Олли вернется с пар. Несмотря на неоценимый вклад Риделя в мое выживание этой ночью, видеть его мне пока не хотелось: он стал свидетелем того, что вообще никто видеть был не должен, и мне потребуется еще какое-то время, чтобы спокойно взглянуть ему в глаза. Еще немного поборовшись с собой, я выскребся из постели и, наспех ее заправив, перетащился к зеркалу. Выглядел я паршиво. Хотя это, вероятно, было даже мягко сказано: под глазами залегли здоровенные темные круги, на фоне которых странно осунувшееся лицо казалось серым, как у покойника. Белки глаз покрылись сеткой ярко-красных капилляров, делая меня похожим на наркомана. Полноты картине добавляли торчащие во все стороны неухоженные патлы, успевшие отрасти настолько, что уже закрывали уши, местами заросшая шея, которую я так вчера и не добрил, и насквозь пропитанный кровью пластырь на пару сантиметров левее кадыка, на отъебись наклеенный перед первой попыткой уснуть. Даже взгляд у меня был такой, словно я ненавидел весь этот ебаный мир, что на самом деле на данный момент было недалеко от правды. Я попытался улыбнуться, чтобы хоть как-то улучшить положение, но стало только в тысячу раз хуже. — Блять… — на выдохе заключил я, до рези в черепе закатывая глаза. С этим нужно было что-то делать. Меньше чем через полчаса, через силу распутав колтуны в волосах и заставив себя завершить начатое и нормально побриться дешевым станком Олли, я уже вышагивал по улице в неизвестном даже мне направлении, прячась за солнечными очками и по пути задумчиво подцепляя ногтем краешек свежего пластыря на шее. Я ясно ощущал, что что-то внутри поменялось, но, как бы ни старался, не мог уловить, что конкретно. Мне даже сложно было понять, сломалось что-то или, наоборот, стало крепче. Одно я знал точно: в один прекрасный момент, видимо, как раз когда я самозабвенно обливался слезами под боком у Олли, мне стало до пизды до того, что подумают обо мне даже самые близкие люди. Я точно знал, что больше не буду ни хорошим ради кого-то, ни удобным; не буду переступать через себя, чтобы кому-то угодить, и хера с два я еще буду мириться с тем, что действует мне на нервы. Заебало, все, хватит. Любому терпению рано или поздно приходит конец. Пришло время пожить для себя. Я остановился посреди улицы и огляделся, осознавая, что ноги сами привели меня на остановку, на которой пару недель назад разворачивалась одна из самых странных сцен за последние пару лет. Повинуясь необъяснимому желанию, я перевел взгляд в начало улицы и, как бы то ни было иронично, заметил тот самый ебаный автобус, который я ждал тогда. Для верности я оглядел улицу, но, к сожалению или к счастью, законы плохой комедии на этот раз не сработали и Рихарда в дверях супермаркета не оказалось. А было бы просто неебически забавно, это ты зря, судьба, такую шутку прокаркала! Еще забавнее было бы сесть сейчас в этот сраный автобус и уехать на вокзал, а там взять билет в неизвестном направлении и смыться, не говоря никому ни слова. Я усмехнулся и сунул руку в карман потертых камуфляжных джинсов, вытаскивая оттуда несколько сложенных вместе купюр. Десять, двадцать, тридцать… на тридцать третьей марке меня вдруг пробило на смех. Еб твою мать, Пауль, серьезно? Вот такие мысли к тебе в голову приходят на ровном месте? Я сжал кулак, сминая купюры, и, не до конца отдавая себе отчет в том, как странно это выглядит со стороны, заржал в голос. Трус ебаный. Зыркнув на стоявшую на остановке пожилую женщину, которая при виде моего спонтанного скачка настроения встревоженно прижала сумку к груди и отступила на несколько шагов в сторону, я поперхнулся гоготом и начал остервенело кашлять. Блядский цирк, и главный клоун наглухо пизданутый. Голову лечить пора, вот о чем думать надо, а не о том, как бы по-тихому исчезнуть из привычной жизни. Поганое ссыкло. Прокашлявшись, я приложил руку к груди, пытаясь восстановить дыхание. Нет, так нельзя. Сам же говорил, взрослый человек — вот и веди себя как взрослый, а то вон бабулю уже напугал. Утерев выступившие слезы основанием ладони, я кинул на женщину взгляд и поднял ладонь в извиняющемся жесте. Надо выпить — и плевать, что едва перевалило за час дня. Необходимо в себе разобраться, а на трезвую голову я в это болото ни за какие шиши бы не полез. Злосчастный супермаркет сейчас выглядел как самая привлекательная цель во всей округе, поэтому, недолго думая, я направился именно туда.

***

В общежитие я возвращался уже ближе к вечеру: уставший, с гудящими от бесцельного шатания по городу ногами, плывущей от второсортной водки на голодный желудок головой и новой стрижкой. Когда уже к середине своей спонтанной прогулки я набрел на парикмахерскую, мне показалось, что это именно то, что мне нужно, и в целом не ошибся. Словами не передать, как меня доконали мои торчащие во все стороны выцветшие патлы, теперь же я хоть на человека стал похож. Когда я впервые посмотрел на себя в зеркало, я понял, что, пожалуй, это было мое лучшее решение за последние пару месяцев: сбритые наполовину виски и полностью открытая шея выгодно подчеркнули мои резкие черты лица и тем самым прибавили мне с десяток лет, заставляя выглядеть на свой возраст, а зачесанные пряди у лба, парочка из которых то и дело картинно выбивалась и спадала до самых бровей, делали меня как-то солиднее. Подобным образом стригся Тилль, как я вспомнил потом, и в некотором роде это было даже забавно. Конечно, я не раз об этом пожалею, когда с утра придется минимум на десять минут раньше выскребать себя из постели и густо обмазываться гелем, но, если честно, на данный момент это обстоятельство меня не особо волновало. Особенно после доброй трети бутылки водки — сейчас меня вообще нихера не волновало. Сунув бутылку в глубокий карман джинсов, я привалился к стене дома напротив общежития и покрутил в руках свою первую в жизни собственную пачку сигарет. Интересно получается: раньше мне претила сама мысль о том, чтобы добровольно подсаживаться на что-то настолько неблагодарное, как сигареты, а сейчас стало невообразимо похуй. Я любил покурить время от времени, это здорово успокаивало нервы, так почему нет? Кто вообще сказал, что те годы жизни, которые отнимает эта привычка, стоят того, чтобы ее избегать? Если кто-то и сказал, я этого не слышал. Да и, чего греха таить, все равно бы не поверил. Чиркнула зажигалка, и я глубоко втянул в себя терпкий дым. За сегодняшний день я пришел к нескольким выводам. Во-первых, учеба стоит моих нервных клеток в последнюю очередь и пора перестать воспринимать ее всерьез. На то, чтобы совмещать свою ставшую в последнее время невероятно разнообразной жизнь с подготовкой к каким-то семинарам или, как сегодня, контрольным точкам, у меня уходило слишком много сил, и сейчас, бессовестно проебав, наверное, самое важное событие, связанное с устным переводом, за весь семестр, я не испытывал ничего, кроме облегчения. Во-вторых, знать, что ты откровенно косячишь, но не ощущать из-за этого ни капли стыда, — здорово. В-третьих, то, что произошло вчера, явно пошло мне на пользу, поскольку я только после этого смог открыть глаза на многие вещи, которые отравляли мне жизнь. Мысли, посетившие меня вчера в порыве первой в моей жизни неконтролируемой истерики (а также второй, чуть позже), никуда не делись и на следующий день, а это уже о чем-то да говорит. В-четвертых, идея сколотить группу сегодня нравится мне даже больше, чем вчера. Нужно пообщаться с Тиллем и узнать у него, есть ли кто-нибудь еще на примете. Ну и в-пятых, я готов серьезно поговорить с Рихардом и расставить все точки над «i», чем бы это ни кончилось. Вчера он доказал, что хотя бы умеет слушать и не перебивать, теперь интересно, умеет ли он еще и выводы из услышанного делать. Я снова глубоко затянулся и запрокинул голову, медленно выпуская дым через едва приоткрытый рот. Сейчас я пребывал в той самой кондиции, когда еще не шатает, но уже кажется, что тебе все по плечу. В голове было пусто и легко, и даже припекающее солнце, которое я обычно выносил с трудом, не вызывало дискомфорта. Покой и умиротворение — самое то, чтобы уравновесить безумие прошедшей ночи. Заслышав знакомые быстрые шаги, я опустил голову и сфокусировал взгляд на фигуре, направляющейся в мою сторону от общаги. Легок на помине. Рихард выглядел удивленным и несколько встревоженным, оглядывая меня с головы до ног и уже издалека делая такое лицо, словно сомневается, что не обознался. Я стряхнул пепел с сигареты и, не отрывая плеча от стены, медленно ему кивнул. А вот и шанс проверить, насколько крепко мое спокойствие сегодня. — Здравствуй, — произнес он, останавливаясь буквально в шаге от меня и как-то неловко засовывая руки в карманы. Я улыбнулся уголком губ. — Привет, — я поднес сигарету к губам и сделал затяжку. Поколебавшись, Рихард приблизился еще и слегка неуверенно подался в мою сторону, по-дружески обнимая и едва ощутимо чмокая в щеку. Значит, несмотря на то, что он явно нервничает, настрой у него миролюбивый. По одному приветствию я всегда многое мог понять. Вот такой вот скромный поцелуй, например, означал, что Рихард либо пришел извиняться, либо просто очень рад меня видеть. Что-то мне подсказывало, что сейчас не второй случай. Он выглядел растерянным, оглядывая меня с такой внимательностью, будто искал отличия между старой версией и новой. Похоже, в голове у него крутилось сразу несколько вопросов и он не мог определиться, какой задать первым. Я решил прийти ему на помощь. — Я только пришел, ты караулил меня, что ли? — спросил я непринужденно, улыбаясь одной стороной лица. Рихард перестал блуждать по мне взглядом и уставился мне в темные очки. — Нет! — сразу среагировал он. — Нет, ты что, просто увидел в окно. Я пару часов назад стучался к вам в комнату, Оливер только руками развел на вопрос, где ты, — Рихард хмыкнул, снова окидывая меня взглядом с ног до головы. — Я сначала было решил, что мне показалось. Шикарная прическа, тебе очень идет. Я сделал затяжку и благодарно кивнул. Мне было по-человечески интересно, когда он перейдет к делу и перейдет ли вообще, но пока что меня не напрягала его нерешительность и я не торопил. В конце концов, могут же друзья сделать вид, что у них все хорошо, и просто пообщаться ни о чем, правда ведь? — Ты покрасился? — спросил он с долей остаточного недоумения. Я покачал головой. — Просто все лишнее отрезал. — Пиздец, я и забыл, какие у тебя волосы темные… Рихард робко протянул руку и провел большим пальцем по моему виску, кончиками остальных задевая затылок. Я позволил, даже не подумав отстраниться. — Не боишься, что кто-то увидит? — спросил я полуиронично, припоминая его вчерашние слова. Рихард мотнул головой, еще раз проведя пальцем по тому же месту. — Пусть смотрят, — вполголоса ответил он, — мне все равно. — Да? Давно? — вопреки укоризненному тону, я миролюбиво улыбнулся, уставившись на его лицо через черные стекла очков. Рихард нахмурился, убирая руку. — Злишься на меня? — прямо спросил он. Видимо, до сих пор не понял, что, чтобы злиться, нужно хоть что-то чувствовать. Я покачал головой, слегка пожимая плечами. Ему этого явно было недостаточно. — Что с тобой случилось? Ты какой-то сам не свой сегодня. Рихард снова протянул руку и осторожно снял с меня очки, видимо устав держать односторонний зрительный контакт. Я противиться не стал, в последний раз затягиваясь густым смолистым дымом. Его взгляд изменился, стал еще более встревоженным, чем раньше. Слегка щурясь от яркого уличного света, я выбросил сигарету и развернулся к нему корпусом, прижавшись спиной к стене. — Не смотри так. Просто ночь была тяжелая, — опередил я его вопрос. Однако то, о чем он действительно собирался спросить, я как-то упустил из виду. — Это что такое? — осведомился он таким тоном, будто нашел у меня наркотики. Я проследил за примерным направлением его взгляда и догадался, что он уставился на здоровенный пластырь на моей шее. Действительно, как я мог забыть? — Порезался, когда брился, — честно ответил я, засовывая руки в карманы. — Ты мачете бреешься, что ли? На тебя как будто в подворотне напали, — он протянул руку и слегка коснулся пластыря. — Пауль… пожалуйста, скажи правду. Как это вышло? — Я тебе правду говорю, — я слегка улыбнулся. Я бы себе, наверное, тоже не поверил. — Можешь у Олли спросить, он свидетель. Рихард еще около полминуты недоверчиво изучал мое лицо взглядом, явно чувствуя, что я недоговариваю. Видимо, до него с первого раза не дошло, что развивать эту тему я был не намерен. Я вздохнул и снова прислонился к стене плечом, вытаскивая из кармана пачку сигарет. Одной мне оказалось недостаточно, когда он стоял так близко и словно пытался дыру во мне просверлить. Удивительно, что я при этом не ощущал никакого дискомфорта — лишь стойкое желание покурить. — Снова? — Рихард недоуменно хмыкнул. Не поднимая на него взгляда, я зажал фильтр губами и чиркнул зажигалкой, сопровождая это действие беззаботным «м-хм». — Не слишком для человека, который не курит? Я пожал плечами и протянул ему раскрытую пачку. А что он хотел от меня услышать? «Ой, и правда слишком! А я и не заметил», — или что? Рихард глубоко вздохнул и взял из пачки сигарету, склоняясь к моей зажигалке. — Ты пойми меня правильно, я просто беспокоюсь, — произнес он негромко, упираясь плечом в стену прямо передо мной, загораживая вид на общагу. — После вчерашнего я и вовсе не знаю, что думать. Еще день не кончился, а ты уже успел накидаться, выглядишь при этом так, будто неделю не спал, ведешь себя… странно, еще и это, — он махнул рукой с сигаретой в сторону моей шеи. — Вчера и сегодня — как два разных человека. Это связано с нашим вчерашним разговором? Я не сдержал звонкой усмешки, уставившись на сигарету в своей руке. Это он мой монолог называет «разговором»? Я уже и думать про него забыл. Казалось, что та сцена произошла как минимум неделю назад, если не где-то в параллельной вселенной. Снова непонятно откуда взялось почти физически ощутимое желание заливисто рассмеяться, хотя смешного было мало, конечно. Я широко улыбнулся и покачал головой. — Нет, с чего ты взял? — подняв на него насмешливый взгляд, я покатал фильтр сигареты между пальцев. Рихард выглядел настолько растерянным, что выражение его лица можно было смело назвать самым несчастным из всех, что я когда-либо видел. Мне даже почти стало стыдно. Я выдохнул и, словно идя на уступку, сделал шаг в его сторону, на что он моментально отреагировал и обхватил меня руками, будто только этого и ждал. У меня вообще порой складывалось ощущение, что у нас намного лучше получается взаимодействовать, когда нам не приходится разговаривать: без слов мы понимаем друг друга куда проще. Я ощутил, как он запускает пятерню в коротко стриженные волосы на моем затылке, и спокойно поддался, склоняя голову и укладывая ее на его плечо. — Все хорошо, правда ведь? — он прижал меня чуть крепче к себе, прислоняясь щекой к моей макушке. Я хмыкнул, стряхивая с сигареты пепел и прикрывая глаза. Действительно, лучше не бывает. Одна проблема: у меня крыша едет. Самое интересное, что я на него не злился ни вчера, ни сейчас. На себя — о да, разумеется, и то, разве что вчера, но только не на него. Поэтому, видимо, и не испытывал ни капли отторжения, когда он снова принялся меня обхаживать; однако достаточно энтузиазма, чтобы поднять руку и обнять его в ответ, я в себе не находил, поэтому просто утыкался в него, как в единственную опору, и, словно упуская его из внимания, позволял делать все, что ему вздумается. — Солнце, я… — он замялся, нерешительно перебирая пальцами по моему затылку. Не открывая глаз, я устроился поудобнее и поднял руку, делая глубокую затяжку. — Я думал о твоих словах всю ночь, с того самого момента, как ты ушел. Он замолчал, отстранился на несколько секунд, тоже затянулся, а затем выбросил сигарету и обхватил мою голову уже двумя руками, принимаясь дышать мне в затылок. — И? — я приоткрыл глаза и уставился в стену, разглядывая бесхитростный узор кирпичной кладки. — То, что ты сказал… ты прав. Дело в том, что я привык так поступать и привык перекладывать ответственность. Мне никогда ни до кого не было дела, но, стоило мне представить, что это конец, стало так страшно. Я… я не совсем знаю, как себя нужно вести, потому что ты первый человек в моей жизни, кто столько для меня значит. Но я клянусь, что научусь! От его слов становилось душно. В первый раз я поймал себя на мысли о том, что, слыша новую клятву от Рихарда, несмотря на то, как она произнесена, несмотря на то, что он испытывает, я ни на йоту не верю ему. Вернее, не возлагаю никаких надежд. Он говорит, а я ничего не чувствую: ни радости, ни разочарования, ни благодарности — ни-че-го. Я даже не думал о том, насколько правдивы могут быть его слова, слушая, но не впуская их внутрь — не исключено, что он сам в этом уверен, но не хватало только снова довериться ему, чтобы он снова меня обманул. Вчера я сказал себе, что больше не подпущу его к сердцу, — что ж, кажется, пока мне удается быть верным себе. — Ночью мне вдруг пришла в голову мысль, от которой я чуть с ума не сошел, — продолжил он. — Я представил, что могу тебя потерять. В смысле — навсегда. Представил, что тот наш разговор был последним, что что-то случилось и тебя просто… нет, — он вздохнул и сжал меня крепче. — Я не знаю, откуда эта мысль взялась, просто ударила в голову посреди ночи, так тревожно стало… Я едва слышно хмыкнул. Неужели он действительно каким-то образом почувствовал? Или узнал откуда-то? На секунду мне захотелось заглянуть ему в глаза и пообещать, что никуда я не денусь и ничего со мной не случится, просто чтобы заверить его, успокоить, но эти мысли пришлось отогнать. Я понимал, что не имею права этого обещать — кто знает, где я был бы, если бы не Оливер вчера, а я, в отличие от Рихарда, не привык нарушать свое слово. Вместо этого я просто поднял руку и наконец обнял его в ответ, слабо проводя ладонью между его лопаток. Мне показалось, так нужно сделать. — Ты сказал, что я должен помочь тебе убрать это дерьмо под дверью. Мне безумно жаль, что я не понимал этого сам, Пауль, честно. Я обещаю тебе, что сделаю все, что в моих силах, чтобы все исправить. И еще одно обещание. Я негромко вздохнул и затянулся в последний раз, выбрасывая бычок на асфальт. — Ты же понимаешь, что это в последний раз? — ровным тоном спросил я, не поднимая головы. — Что — в последний раз? — его голос прозвучал неуверенно, почти испуганно. Значит, не понимает. Я открыл было рот, чтобы пояснить, но осознал, что не знаю, что ему сказать. А что, собственно, в последний раз? «В последний раз я позволяю тебе вытереть об меня ноги?» Звучит так себе. Я снова вздохнул. — Я просто понадеюсь, что подобное не повторится. Что нам не придется заново проходить этот разговор, потому что больше слушать это я не буду. Я отстранился и снова прижался плечом к стене, не давая ему меня удержать. Рихард опустил взгляд в землю и принялся неловко колупать заусенцы на указательном пальце. — Я же честен с тобой сейчас, — произнес он с долей плохо скрываемой грусти. — Почему ты мне не веришь? Меня ощутимо передернуло. За сегодня это был уже не первый раз — видимо, моя нервная система все еще не отошла от вчерашнего и теперь преподносила мне разнокалиберные сюрпризы: от подобных спонтанных судорог и временами появляющейся дрожи в руках до дергающегося глаза и неконтролируемых приступов истерического смеха. — Ты в порядке? — сразу обеспокоенно спросил Рихард. Я обхватил свои плечи руками и поднял на него серьезный взгляд. — Почему я должен тебе верить? — произнес я, смотря ему в глаза и пропуская мимо ушей его второй вопрос. — Ты разве давал мне повод? Он открыл было рот, чтобы возразить, но стушевался. — Вот именно, — я слегка нахмурился. — Доверие нужно заслужить, Рих, оно не дается по умолчанию. Вспомни, сколько раз ты меня обманывал, сколько раз давал обещания и нарушал их. Я верил тебе раньше, думал, что так бывает, мало ли — вдруг ты просто оступился, но к чему это в итоге привело? Стоило мне лишь немного эмоционально «проснуться», как у меня снова задрожали руки. Как напоминание, что подобное себе позволять нельзя. Я покачал головой и вытащил из кармана бутылку, надеясь, что алкоголь меня расслабит. Было куда приятнее не испытывать вообще ничего. На самом деле я просто боялся, что снова потеряю над собой контроль. Пока что это мне не грозило, но этот новый страх был бессознательным, выжженным на подкорке. Рихард не мог не заметить, что происходит что-то неладное. Он приблизился и коснулся моего плеча, но я отдернул руку, делая шаг назад. Прикосновение снова, прямо как ночью, ощущалось как удар током. — Пожалуйста, не трогай меня, — произнес я как можно мягче, стараясь не звучать угрожающе. — Не сейчас. — Хорошо-хорошо, — он поднял ладони в примирительном жесте. — Извини. — Не извиняйся, — я качнул головой и сделал большой глоток из бутылки, неприязненно морщась. — Я… — Рихард потупился, пряча руки в карманы. — Пауль, я правда хочу все исправить. Как мне заслужить твое доверие? Я только пожал плечами. — Разнообразия ради, начни выполнять свои обещания, — не глядя на него, я сунул бутылку обратно в карман и провел ладонью по лицу, пытаясь расслабиться. — Я хотел бы тебе верить, но уже не рискую. Понимаешь? Где гарантия, что я не наступлю на те же грабли? Я устал по лбу получать. Рихард вздохнул и сжал кулаки в карманах, стараясь на меня не смотреть. — Мне безумно жаль, что я довел до этого, и я полный идиот, раз никогда не замечал, как мои поступки на тебя влияют. Я… обещаю, что сделаю все, чтобы это исправить, — он наконец поднял взгляд и прямо посмотрел мне в глаза. Сложно было сказать, на самом ли деле он понял — или же он просто великолепный актер, но я все равно готов был дать ему последний шанс. Может, я и полный идиот, но потерять его было страшнее, чем снова обжечься. — Пообещай мне вот что, — вздохнул я, не разрывая прямого зрительного контакта. — Пообещай, что сделаешь вид, типа ничего не было, и не будешь избегать меня. Я многого не прошу, просто не надо опять устраивать непонятно что. Я сам с удивлением обратил внимание, как сел мой голос. Этого только не хватало. Возможно, выпивка играла свою роль, поскольку я частично потерял контроль над собственными интонациями, пропуская в них эмоции, которых я даже не испытывал. От этой мысли меня снова передернуло, и я поджал губы. Брови Рихарда сочувственно сдвинулись, будто ему было больно смотреть на меня. — Солнце… — произнес он едва слышно, неуверенно протягивая руку в мою сторону. Я сделал еще шаг назад, и он сразу же ее опустил. — Я клянусь. Слышишь? Даже не обещаю, я клянусь тебе, что такого не будет. Я никуда от тебя не денусь. Я выдавил улыбку. В это мне как-то тоже не верилось, как бы твердо его слова ни звучали. — Хорошо, — я отвел взгляд, прислушиваясь к сигналам собственного организма. Вроде бы я даже не нервничал, однако под кожей словно завелись тысячи иголок, готовых воткнуться глубже при любом контакте с окружающей средой — мне пришлось даже оторваться от стены, чтобы не усугублять. Меня едва ощутимо потряхивало, хотя я сам не знал от чего, а в голове все словно колом встало, делая ее тяжелой и мешая как следует размышлять. Больше всего на свете хотелось лечь и не вставать до завтрашнего обеда. — Я пойду, наверное. Мне правда не помешает поспать, — я поднял на него взгляд и снова улыбнулся. На этот раз уже чуть менее натянуто. — Береги себя, пожалуйста, — зачем-то бросил мне вслед Рихард, когда я уже отошел от здания, у которого мы стояли. Я не стал оборачиваться, лишь поднял вверх ладонь, как бы махнув ему на прощание. Будет сложно.

***

Дверь в нашу комнату была не заперта. Зайдя, я обнаружил Оливера в постели, по-видимому без задних ног наверстывающим упущенное за ночь. Понимаю, разделяю: идея — блеск. Я вытащил бутылку из кармана, поставил ее на стол и завалился на незаправленную кровать, даже не разуваясь. В этот раз ночное проклятие решило меня обойти и я почти сразу же отрубился, даже не попытавшись принять какую-нибудь более-менее удобную позу. Мне даже, кажется, пытался сниться какой-то абстрактный бред, но я совершенно ничего не запомнил. Неудивительно, ведь спустя какое-то время из сна меня буквально вышибло. Проснулся я от того, что мое тело решило в очередной раз надо мной приколоться и резко вздрогнуть, да с такой силой, что зубы клацнули, еще и какую-то мышцу в груди болезненно защемило. Не лучший будильник, согласитесь? Вот и я так подумал, резко втянув в себя воздух и уставившись в полумрак комнаты перед собой. Кое-как собрав мозги в кучу, я поднял взгляд и встретился глазами с Оливером, который, держа в одной руке книгу, сидел на своей кровати под светом импровизированной бра и смотрел на меня то ли с осуждением, то ли с сочувствием — по его выражению лица было сложно что-то сказать наверняка. — Элитным бойцам ликероводочных войск доброе утро, — произнес он негромко, откладывая книгу в сторону. — Хуютро, — хрипло отозвался я, расправляя плечи в попытках избавиться от болезненного блока в груди. — Который час? Сдерживая натужный стон, я медленно перевернулся на спину и прикрыл глаза. Кажется, пора начинать пить успокоительные. Сердце ухало в груди, как бешеное, сбивая дыхание и отдаваясь от ребер. — Девять доходит, — под Оливером скрипнули пружины матраца. Несколько мгновений спустя моей груди коснулась широкая ладонь. Несмотря на то, что в этот раз прикосновение не ощущалось как удар током, я все равно дернулся от неожиданности, снова резко открывая глаза и рефлекторно хватаясь за руку, лежащую на моей груди. Оливер сел рядом, смотря на меня снисходительно, с долей беспокойства. — Гос-с-споди, напугал, — выдохнул я, расслабляясь и снова закрывая глаза. — Это ты меня уже второй день без остановки пугаешь, — он негромко усмехнулся, убирая руку и разворачиваясь ко мне лицом. Я с трудом заставил себя сесть и провел ладонями по лицу, попытавшись собраться. Из-за джинсовки, которую я забыл снять, прежде чем завалиться в постель, было до одури душно, а тело, казалось, высохло до последней капли. — Второй раз за день тебя вижу, а картина все та же. Что с утра мертвым грузом прикидывался, не реагируя вообще ни на что, что сейчас за четыре с лишним часа ни разу не пошевелился. Да и выглядишь соответственно. Я подтянул к себе гудящие ноги, садясь по-турецки, и только сейчас заметил, что забыл снять кеды. Ну и похуй: постельное все равно придется стирать. — Тебя кто ужалил, признавайся, — Олли слегка толкнул меня кулаком в колено. — Даже я так не подскакиваю, когда пары просыпаю. Хуйня какая-то приснилась? Я покачал головой и слегка похлопал ладонями по щекам, пытаясь окончательно прийти в себя. Башка начала неприятно поднывать, плюсом навалился адский сушняк. — Не знаю. Просто че-то меня сегодня весь день дергает время от времени, сам не пойму, какого хуя. — А что тут непонятного? Тебе бы валерьянки или пустырника какого позаваривать. А в идеале сходить к врачу и пропить курс успокоительных: нервы-то не железные, — он поднялся и лениво потянулся, оголяя плоский живот. Да, я об этом уже успел подумать. — Пошли пожрем. Ты вообще ел сегодня хоть что-нибудь? Не считая живительной эссенции, — Олли усмехнулся. Я задумался на пару секунд. Удивительно, но за сегодняшний день у меня как-то ни разу даже мысли не возникло о том, чтобы поесть. Более того, в последний раз я имел удовольствие нюхать хоть какую-то еду больше суток назад в комнате у Рихарда, но даже тогда она прошла мимо меня. Если не считать сегодняшней водки, в последний раз мой желудок видел только немереное количество тусовочного пойла, но это было уже, считай, двое суток назад. Сейчас, если честно, тоже не особо хотелось, но я достаточно хорошо знал свой организм, чтобы предположить, что он мне подобной халатности не простит. — Нет. Забыл, — честно признался я, соскребая себя с кровати. — Зато водки бахнуть натощак не забыл, — насмешливо фыркнул Олли. — Пошли, горе луковое, а то твой гастрит тебе опять спать не даст. Что есть, то есть, тут хуй поспоришь. Я стянул джинсовку и кинул ее на кровать, наблюдая за тем, как Оливер складывается вдвое, тщательно шнуруя кроссовки. Я даже порадовался, что мне этого делать не придется: я бы сейчас вряд ли удержал равновесие для такого трюка. — Кстати, ты не передумал насчет своей дебильной идеи с группой? — Олли выпрямился и повернулся ко мне, одной рукой держась за дверную ручку. Я слегка нахмурился. — Нет, а что? — Тьфу ты! Ну, значит, придется тебе подыгрывать, — он улыбнулся, и я, с минуту потупив для проформы, просто просиял. — Блять. Спасибо, — улыбаясь, как последний идиот, я неловко сунул руки в карманы, не зная, куда себя деть от осознания того факта, что у меня появился крошечный шанс изменить хоть что-то в своей ебучей жизни. Олли рассмеялся. — Давай шевелись: глядишь, успеем кого-нибудь на кухне застать.

***

Гулкий голос Тилля сложно с чем-то спутать. Еще не дойдя до кухни, мы с Оливером многозначительно переглянулись, улавливая концовку какой-то охуительной донжуанской истории, которых, я уверен, у Линдеманна в запасе было под сотню. — …Короче, мы с ней только вдвоем, у нас полный романтик, я сажаю ее к себе на колени… и тут открывается дверь — а там ее батя! Прикинь? Я даже одуматься не успел, а он такой… Я толкнул дверь в кухню и сделал шаг в наглухо прокуренное помещение. — Здорово, пацаны! — поприветствовал я компанию, которая, помимо Тилля, состояла из Рихарда и Шнайдера. Все взгляды тут же обратились на нас с Олли. Секундная пауза, и маленькая общажная кухня взорвалась гоготом. — Че, прям так и сказал? — беззлобно усмехнулся маячащий за моей спиной Олли. Прекрасно осознавая комичность ситуации, я дружелюбно оскалился во все свои зубы. — Ах вы суки! Ну, привет! — кое-как отсмеявшись, гаркнул Линдеманн, утирая выступившие слезы. Я невольно зацепился взглядом за Рихарда, нервно сжавшего горлышко пивной бутылки, по-видимому решив высосать душу из несчастной сигареты за один затяг. Он встретился со мной взглядом, и я едва заметно ему кивнул, продолжая улыбаться. Рихард немного просветлел, улыбнувшись в ответ. — Есть че сожрать тут у вас или на этой неделе только пивом питаемся? — поинтересовался Олли, заглядывая в еле дышащий холодильник. — В духовке остатки пиццы, — Тилль махнул рукой в сторону духового шкафа. — Пиво тоже есть, если хотите. — Не откажусь, спасибо, — кивнул я и, взвесив обстановку, протиснулся между занятыми стульями, прижимая зад на свободный участок дивана, в аккурат между громоздким Тиллем и оккупировавшим табуретку Кристофом. Отталкиваясь от личного опыта, я прикинул, что Олли со своими габаритами сюда попросту не вошел бы, поэтому оставил единственный свободный стул ему. Я не мог не заметить, как Шнайдер, не изменяя старым привычкам, кинул на меня вызывающий взгляд и старательно закатил глаза. По-видимому, он дружелюбия Линдеманна не разделял, но и как-то высказываться по этому поводу не спешил, ограничиваясь показательными пассивно-агрессивными жестами. Интересно, вел бы он себя так же, если бы знал, насколько мне похуй? Олли вытащил картонную коробку из духовки и поставил ее на свободное место на столе, маневрируя среди бутылок и пепельниц. — Благодарю сердечно, — Олли опустился на стул и первым делом вытащил из кармана пачку сигарет, присоединяясь к смолящей компании. Тилль кивнул ему и пихнул меня локтем, пригласительно ткнув пальцем в свою пачку. Я вежливо мотнул головой, закидывая ногу на ногу. — Спасибо, у меня свои. Я протянул руку и взял из коробки кусок чуть теплой пиццы, с сомнением оглядывая подзавертившийся сыр. Как бы мой мозг ни противился идее о том, что нужно наконец в себя что-то закинуть, желудок отреагировал бурно, начиная пожирать сам себя. Пришлось сдаться. Откусив немного пиццы, я скосил взгляд на Тилля. — Так что он на самом-то деле сказал? — насмешливо поинтересовался я с набитым ртом, забыв о всевозможных правилах приличия. Не успел Тилль и рта раскрыть, как встрял Шнайдер. — Не для тебя историю рассказывали, шкет, — огрызнулся он и тут же самодовольно затянулся, параллельно каким-то образом умудряясь жевать жвачку. Мне пришлось сдержать ремарку о том, что, учитывая наш возраст, шкет тут, скорее, он, а все потому, что я чуть не подавился, когда здоровенная ручища Тилля обхватила меня за плечи и приятельски притянула к его крепкому телу, умудряясь еще и потрепать меня по голове. — Так, а ну-ка, цыц! — пробасил он, полушутливо грозя Кристофу пальцем. От такого поворота событий бедный Шнайдер даже жевать перестал. — Отставить, Пауль отличный парень. Да же, Пауль? Я сухо кашлянул в кулак, кое-как проглотив еду. — Ну… — Вот и все. А ты запомни, будешь на честных людей залупаться, больно стукну, — Тилль усмехнулся и, в последний раз тряхнув пальцем в сторону Кристофа, откинулся обратно на спинку дивана, однако руку с моих плеч не убрал, видимо найдя положение вполне удобным. Это что сейчас было? Линдеманн защитил меня от нападок Шнайдера? Меня? От своего кореша Шнайдера? Я сплю? Я кинул взгляд сначала в сторону Олли, наблюдавшего за этой картиной с совершенно ничего не выражающим лицом, затем на Рихарда, застывшего с бутылкой у рта. Вот он, кажется, мое удивление разделял полностью. Нет, я, конечно, догадывался, что Тилль против меня ничего не имеет, но такое положение дел мне даже польстило. Немного отойдя от ступора, я улыбнулся Рихарду, как бы давая понять, что его опасения, озвученные вчера вечером, по-видимому, оказались беспочвенными. Он потупил еще какое-то время (клянусь, в его глазах можно было разглядеть натужную работу мозговых шестеренок), после чего заулыбался и опустил взгляд, прячась за бутылкой. Ну вот, Круспе, а ты боялся. Я сам не заметил, как мы с парнями засиделись почти до двух часов ночи. Спустя примерно час и несколько бутылок пива мы с Оливером стали полноправными участниками разговора, и даже от враждебности, которую поначалу излучал Шнайдер, не осталось следа. Я вообще давно заметил, что огрызался и нападал он, похоже, просто в силу привычки — стоило ему немного выпить, как маска спадала сама собой и он только изредка вспоминал, что вообще-то мы с Олли ему не нравимся. В целом, меня это не удивляло — я старался не переходить ему дорогу, и единственной взаимной претензией у нас было то, что наша пизданутость была из разных опер: он старательно придерживался образа грозного туповатого быдла, а я в силу скверного характера не умел держать язык за зубами, из-за чего мы периодически и сталкивались, а Олли просто перепадало за компанию. Кроме того, похоже, что в иерархии их трио Шнайдер занимал позицию, не выдерживающую конкуренции с популярностью Рихарда и авторитетом Тилля, и поэтому неосознанно поддавался их влиянию. Видя, что ни один из них не настроен нас кнокать, он расслабился и принял тот факт, что сегодня мы, кажется, свои. Глубокой ночью сидя на кухне общежития под боком у Тилля, которому, кажется, понравилось использовать мои плечи в качестве подставки под руку, я поймал себя на мысли, что сейчас, в этот самый момент, я снова что-то чувствую. Покой и единение. Как будто так и должно быть, будто так нужно, правильно. Словно эти люди, несмотря на то, что эта мысль показалась бы мне совершенно абсурдной несколько дней назад, все были на своем месте. Создавалось ощущение, что так и было задумано и именно этим составом мы должны были сойтись еще в самом начале. Я как будто совершенно случайно нашел свое место. Уже порядком захмелев, я глубоко затянулся уже неизвестно какой по счету сигаретой, откинул голову назад и уперся затылком в массивный Линдеманновский бицепс. — Слушайте, парни, — протянул я, окидывая собравшихся заинтересованным взглядом. — Я тут подумал, а как вы смотрите на то, чтобы делать музыку? Я знаю, Тилль хорош за барабанами, мы с Рихардом дружим с гитарами, Олли вообще мастер на все руки… почему нет? К моему удивлению, первым оживился Кристоф. — Тилль за барабанами хорош, потому что я его играть учил! — гордо произнес он, поднимая вверх указательный палец. Я вскинул брови, оценивающе оглядывая его длинную фигуру. — Да? Пардон, Шнай, не знал, — я чуть улыбнулся. — Тогда еще интереснее выходит. Получается, для потенциальной группы нужно только вокалиста найти… — А вот с этим как раз к нему, — Кристоф рассмеялся, махнув в воздухе бутылкой пива. — Ты бы слышал, как этот черт поет! У меня под боком послышалось недовольное сопение, и я еле успел пригнуться, уворачиваясь от летящей в сторону Шнайдера пивной крышки. — Он все брешет! — запротестовал Тилль. Я обернулся и с удивлением заметил, что он здорово покраснел. Рихарда прорвало на гогот. — А вот и нет, я сам слышал! — вклинился он. На этот раз крышка полетела уже в Тилля. Деваться мне было некуда, разве что ретироваться на пол, так как я и так сидел угрожающе близко к краю, поэтому, срикошетив от крепкой Линдеманновской груди, кусок жестянки окончил свой короткий путь у меня на коленях. Я снисходительно хмыкнул и переложил крышку на стол. — Кого тебе стесняться, Тилльхен? — не сдавался Шнайдер. — У тебя правда здорово получается, тебе Рих подтвердит, как человек с отличным слухом. — Тебе с твоим голосом только песни петь, — включился в разговор Оливер, протягивая свою длиннющую руку с сигаретой к пепельнице. — Баллады какие-нибудь, я тебе серьезно говорю. Тилль насупился, складывая руки на груди и тем самым высвобождая меня из своей хватки. — Ну, допустим, даже если и так, — угрюмо произнес он, зыркая на всех исподлобья. — Все равно для того, чтобы играть какую-то музыку, надо ее для начала написать. Кто-то из нас умеет писать песни? — Я умею, — клянусь, улыбкой Рихарда можно было освещать улицы. Я никогда в жизни не видел его таким счастливым. Он перевел на меня взгляд, и от одного этого взгляда мне стало так хорошо, что я, казалось, напрочь забыл о том кошмаре, который преследовал меня в последние двое суток. Какая разница, что было тогда, если сейчас на меня такими глазами смотрит человек, чье искреннее, неподдельное счастье, кажется, можно потрогать руками, настолько оно большое и плотное? Я даже сдерживаться не стал, искренне улыбаясь ему в ответ. — Больше тебе скажу, у меня даже припасен материал, — Круспе стряхнул с сигареты пепел и сделал затяжку, смотря на Тилля с таким несвойственным ему хитрющим прищуром. — Я очень долго писал в стол и никому не показывал, но там, глядишь, найдется несколько действительно стоящих вещей. Аргументы у Линдеманна, по-видимому, закончились — он опустил голову и глубоко вздохнул. Я едва ощутимо толкнул его локтем, надеясь таким образом подбодрить. Никогда бы не подумал, что такой человек, как Тилль, может оказаться настолько стеснительным, но это в некоторой степени было даже мило. Я сунул сигарету в пепельницу и в два глотка прикончил свое пиво. — Ребят, такой вопрос, — снова подал голос Круспе, поочередно кидая взгляды то на меня, то на Олли, — кто-нибудь из вас был хоть раз на море? Мы с Оливером переглянулись. Хера с два я был на море, я за всю свою жизнь побывал, наверное, всего в двух локациях, и в одной я родился, а в другой находился на данный момент. Олли покачал головой, решив ответить за нас обоих. — Нет, ни разу. Мы вообще те еще путешественники, да же? — он хмыкнул и бросил на меня насмешливый взгляд, на что я только с улыбкой пожал плечами. — У моей семьи есть небольшой домик в Рюгене, — продолжил Рихард, заискивающе склонив голову набок. — Там никто не живет, только мама приезжает иногда, чтобы поддерживать порядок. Зато там довольно просторно и можно заниматься чем хочешь. Предлагаю поехать туда и попробовать что-нибудь слепить из моих черновиков. Что скажете? — он окинул компанию воодушевленным взглядом. — И когда? — уточнил Шнайдер, покрутив в руках свою бутылку. — Господи, да хоть прям щас, — фыркнул Круспе, выуживая из пачки очередную сигарету. Олли покачал головой. — Щас нельзя. Завтра зачет по страноведению. — Душни-и-ла-а! — нечеловеческим голосом завыл Шнайдер, самозабвенно откидывая голову назад. — Не душнила, а ответственный студент! — деловито возразил я, наставительно поднимая указательный палец. По нашей разношерстной компашке прокатился приглушенный гул задавленных смешков. — А ты что скажешь? — поинтересовался у меня Линдеманн. Я пожал плечами. — Лично мне насрать, я рот этого зачета ебал, все равно не пойду никуда. На этот раз одобрительно загудели только Тилль со Шнайдером, сдабривая неразборчивое улюлюканье чем-то в духе «О-о, наш человек!» Рихард и Олли же переглянулись, после чего дружно покосились на меня: Рихард — с недоверием, Олли — понимающе, но немного печально. Меня это даже позабавило: у этих двоих был огромный потенциал стать хорошими друзьями как минимум потому, что они оба отлично знали меня и схватывали многие вещи на лету. Конечно, у медали была и обратная сторона, ведь именно из-за этого у них так же появлялся и огромный потенциал поцапаться. По крайней мере, шанс того, что Оливер в один прекрасный момент, вопреки всем моим просьбам, отмутузит Рихарда за все хорошее, был достаточно велик, но я старался об этом не думать. — Ну так что в итоге? — наконец осведомился Тилль, только сейчас возвращая руку на прежнее место — на подставку в виде моих плеч. — Давайте тогда завтра, где-то после обеда, — предложил Рихард. — Оливер успеет сходить на свой зачет, а мы спокойно выспимся, упакуем инструменты по машинам и поедем. А в воскресенье вечером обратно. Идет? — Ну супер тогда, — я хлопнул в ладоши и улыбнулся. Вот так вот спонтанно лучшие решения и принимаются. Хуй знает, что из этого выйдет: я едва знаю этих людей, Шнайдер еще протрезвеет и вспомнит, что у него со мной воображаемые терки, плюс не дай бог мы с Рихардом опять окажемся наедине и между нами снова пробежит какая-нибудь черная кошка — гарантий на то, что все пройдет хорошо, не было никаких, но я был искренне рад возможности хотя бы попытаться что-то изменить. Похуй, будь что будет. Кто не рискует, тот трус ебаный. Мне же очень хотелось доказать себе, что это не про меня.