Знахарь

Прижился я на селе. Крепко обосновался. Дом мне мужики так починили – любо дорого взглянуть. А с обустройством домика сельчане помогли – кто кровать ненужную принес, кто коврик самотканый, кто шкафчик смастерить вызвался. Я поначалу отказывался от помощи, неудобно всё же, пока Сакт мне не объяснил, что негоже мне помощь отвергать, от всего сердца предложенную, мол, по законам ихним так не положено. Сакт часто меня проведать захаживал, когда один, когда с семьей, а сынишка его меньшой, Рэм, и вовсе ходил за мной, как привязанный, иногда даже ночевать оставался. Знатное у нас с ним знакомство случилося. Я в лес решил наведаться, за кореньями, покуда снегу по пояс не намело. Морозец тогда знатный ударил, озерца да речки коркой льда покрываться начали, однако ломкого ещё, тоненького. Я как раз около речки обосновался, а как со своими делами закончил, глядь – на льду медвежонок плачет. Ступить боится, лапы разъезжаются, а лед того и гляди, под ним проломится. Я и секунды не раздумывал, на помощь к нему бросился. Корка льда всё же треснула, и медвежонок с головой в ледяную воду успел окунуться, прежде чем я его вытащил. Окунался медвежонком, а вытащил я уже мальчонку. Домой сломя голову несся, даже веса его не чувствуя. Перепугался я тогда не на шутку. Не успел бы – вечно мне тогда от мук совести мучиться. Это я уже потом только, когда все необходимые процедуры провел, признал в мальчишке сына старейшины. И десяти минут не прошло, как ко мне в дом Сакт с Марикой, супругой его, пожаловали. Оказывается, своего детеныша они и за сотню километров почуять смогут. Вовек теперь не забуду, как Сакт на коленях предо мною стоял… С тех пор мальчишка со мной водиться и стал. Я ему и не запрещаю, напротив, обучать его потихоньку стал, с согласия Марики. А медвежонок не нарадуется – сразу видно, что с охотой обучается, всё ему интересно. А лучшим другом мне Маир стал. И дня не бывает, чтоб в гости не захаживал. Сядет на лавку и наблюдает за тем, что я делаю. Когда байки травит, да истории всяческие рассказывает, когда просто молчит. Уютно с ним, безопасно. И сам он такой… родной что ли, домашний. Такое чувство, что от всех бед уберечь меня сможет. Взгляды его тоскливые, будто ласкающие, я сразу заметил, однако показывать этого не стал. Слишком ещё сердце болит, чтобы снова, как в омут с головой… А он и не намекает, попыток никаких не делает, лишь однажды сказал: - Рин… Если противен я тебе али надоедаю, ты скажи, я ходить больше не буду… - Ежели мешал бы, давно бы выгнал, - ворчу. – Тоже мне, борец за справедливость… - Значит, не мешаю, раз не выгнал! – просияло это чудо и рассмеялось. Смех чудесный у него – раскатистый, хрипловатый, такой, что и самому не улыбнуться невозможно. *** Вот и сейчас сидит в кресле, ноги под себя подобрав, смотрит на меня и улыбается. - Рин? - Ум? – отвлекаюсь от варева и вопросительно на него смотрю. – Что? - А почему ты к нам пришел? - Потому что. - Сакт говорил, что ты раньше в другом месте жил, а потом ушел. - А он не упоминал, что я не желаю об этом говорить? – поджимаю губы. - Просто ты мог бы рассказать мне, - пожимает плечами Маир. – Стало бы легче… Я резко повернулся к нему и, глядя прямо в глаза, прошипел: - Легче? Мне станет легче, только если сердце из груди вырвать, да только и тогда оно воем будет заходиться…От боли не спрятаться, не скрыться… Я думал, от неё убежать можно, но ошибся. Потому что она всегда со мной. Я бегу и она тоже… Никогда меня не спрашивай, Маир. Если я тебе хоть немного небезразличен… - отворачиваюсь к котлу, глотая непрошенные слезы. - Прости… - тихо, почти невесомо. И звук захлопывающейся двери.