Знахарь

Глава посвящается Murl :) Почему бы не посвятить главу хорошему человеку:) Маир у меня практически поселился. К себе только ночевать ходил, а дай ему волю, и вовсе бы жить у меня остался или меня к себе переманил. А я чувствую, что тепло мне вместе с ним. Уютно. Улыбаюсь постоянно и та боль, которая не даёт спокойно спать уходит, покуда он рядом со мной. Не навязывается, лишнего себе не позволяет… Истинный охотник, который терпеливо ждет, когда добыча сама упадёт к нему в лапы… Старейшина потуги волка сразу просёк. Чуть ли ни при мне Маира отчитал, что мол, негоже людям в душу лезть и навязываться тоже не пристало, хотя конечно мне такой, как Маир и нужен, но это ещё не значит… Дальше я слушать не стал, соромно стало. На селе меня ещё больше уважать стали. На давешней неделе волку молодому, в капкан угодившему, лапу спас. Капкан тот не простой был, охотничий. Притом охотник точно знал, кого заполучить хочет. Заговоренный капкан, серебряный. Благо зелье было у меня особое, из редких трав да кореньев сваренное. Да и не только охотник заговоры знает, я тоже не лыком шит. Уж как волк меня благодарил! Кабы не я, так весь оставшийся век прыгать волку на трех лапах. А он молодой ещё совсем … Следующим днем в мою честь пир устроили. Всё село за мое здоровье кубки поднимало. Им радость, а мне смущение великое. Не привыкший я к этому. Но всё равно приятно, что ценят мои заслуги. Ласковое слово и кошке приятно, а человеку тем паче. С каждым днем я всё сильнее привязывался к такой жизни. Полюбил это место всем сердцем, прикипел к нему с мясом. Что ни день – то мне радость. Рэм, сын старейшины, успехи в целительском деле совершает, мастером меня зовет. И Маир, опять же. То байками меня потешит, то продуктов в дом принесет. Ещё следит, чтобы шибко мне селяне не докучали, велит по пустякам не беспокоить. А деда Элия и на километр к избе не подпускает, да тот и сам теперича не подходит. Старый он уже, дед-то. И чего-то стукнуло ему, видать, в голову. Каждый день ко мне наповадился ходить. Придет, на лавку сядет, вздохнет тяжко: - Помираю я… Каждый день помирать приходил. То кашель у него какой-то подозрительный, то из носу каплет, то в глазах темнеет, то в ушах закладывает… Покуда суд да дело, он то чаю с бубликами попьет, то похлебки отведает. Как наестся, так и помирать передумывает. Надоел, хуже горькой редьки. Уж как Маир на него ругался: - Старый хрен, ещё нас с тобою переживет, помирает он!!! Помиральщик, мать его ети! Жрет так, ажно бугры по спине прокатываются! Так бы и ходил Элий ко мне, если б я ему в кушанье травки слабительной не подложил. Мужики три дня со смеху помирали, рассказывая, как дед три дня в отхожем месте ночевал, а после вышел, бледный да с кругами под глазами, сплюнул и поклялся больше ко мне ни ногой. И бабы, опять же, настроенье поднимают. То зелье им для похудания, то «чтоб у мужика того… ентово…»… И всё вроде бы хорошо, лучше некуда, а гложет сердце предчувствие непонятное, спать не дает… *** Прошел месяц. Лютые морозы спали, снег белоснежным покрывалом всё так же лежит на полях, а всё равно в воздухе уж весной пахнет. Я стою у окна и думаю, улыбаясь, что это была самая счастливая зима в моей жизни. Беспокойная, тревожная, но счастливая. И боль, в сердце сидящая, притупляется… Разве можно горевать, когда семья рядом? - Рин, ну чего ты опять? – недовольно ворчит Маир и накидывает мне на плечи тулуп. – Станет возле окна и стоит, что столб. От него дует, между прочим! Я опять улыбаюсь. Маир иногда всё равно, что сварливая женушка. Как я и предрекал, перебрался он ко мне насовсем. Потихоньку, помаленьку, вроде бы и незаметно и как будто я сам его позвал. Но я ужо и не против. Теперь и дня себе не могу представить без его заботливого ворчания. - Вроде и умный ты, а все равно, что ребенок малый, - отчитывает, перебинтовывая руку. – Ну какого рожна ты к капкану полез?! - Чтобы никто не набрел на него! - А руку зачем туда засунул? - Так откудова я знал, что он захлопнется?! Так и живём. И всё село гадает, чего между нами происходит, разве что ставок не делают. А я и сам не знаю – чего. Маир затаился, лишнего себе не позволяет. Я иной раз и не против уже, чтобы позволил. Однако как намекнуть ему – ума не приложу, а напрямую сказать – смелости не хватит. Только единожды он не выдержал. Я тогда из лесу вернулся и давай волку рассказывать, как бельчат играющихся видел. Рассказываю, руками размахиваю, улыбка до ушей… Он глядел, глядел на меня, а потом вдруг прижал меня к стене и с каким-то мучительным стоном впился в губы поцелуем страстным, жадным, да так, что у меня чуть искры из глаз не посыпались. Два дня он потом дома отсиживался, на глаза мне попасть боялся. И невдомек ему, что с того дня я только об нашем поцелуе и думаю. Про того, кто мне раньше поцелуи дарил, я и думать забыл. Чего об нем думать, коли он Маиру и в подметки не годился? - Рин, ну чего ты застыл опять? – тормошит меня волк. – Садись, завтракать будем, а то просвечивать скоро начнешь! - Ну чего ты? Я нормальный! - Угу. Только ребра пересчитать можно, а так нормальный! - Опять ты ворчишь! – смеюсь. - Не поворчишь с тобою, - улыбается перевертыш.