Игра не стоит свеч

      Смерть — извечная спутница членов Портовой Мафии, которая поджидала их за углом, готовая обнять за спиной и укутать в свой тёмный плащ раз — и навсегда. Смерть не считалась в рядах мафии чем-то трагичным, печальным, требующим внимания... похоже, скорее, на дождь или простуду, которая посещала преступный мир так же часто. И все воспринимали её по-разному: одни — сторонились и пытались выжить, а другие — искали её везде. Юкиносукэ, наверное, никогда не сможет понять Дазая Осаму в его странной, почти одержимой любви к смерти и желании поскорее слиться с ней в единое целое. Сколько он себя помнил, Дазай жил мыслью о самоубийстве, но каждый раз что-то держало его от пропасти в безмолвную вечность. Складывалось ощущение, что сам Иисус дышал над этим человеком, потому что другого объяснения такому везению — смотря для кого, разумеется, — он просто не находил. Сам Юкиносукэ видел смерть так часто, что ему было слишком тошно от неё. Его способность не помогала бежать от призраков, которые настойчиво преследовали его и во снах, и наяву. Нет, он не сожалел о людях, которых самым хладнокровным образом убивал на заданиях, но тихо скорбел о тех, кого по-настоящему ценил. Иногда ему казалось, что близкие ему люди будто бы дёргали за волосы, одежду и напоминали о себе, обвиняя во лжи и пролитой крови.       И от этого чувства не помогало избавиться ровным счётом ничего. Мори Огай запретил ему пить антидепрессанты с недавнего времени, потому что прознал о зависимости юного мафиози к ним, а алкоголь спасал лишь на жалкое время... подумать только, все его ровесники благополучно готовились к экзаменам и думали об университете, а он пропивал вечера в барах или дома и изредка закуривал в минуты страшной тоски. Поначалу Коё пыталась отгородить чадо от спиртного, чтобы детская психика совсем не шла ходуном, но странная привязанность Юкиносукэ к Чуе Накахаре взяла верх, заставив перенимать все самые дурные привычки у старшего товарища, но, к сожалению, ни одной хорошей.       Ему не нравилась собственная квартира, несмотря на то, что босс сказал, что он может творить в ней всё — в пределах разумного, конечно, — чего душа пожелает. Хочешь ремонт — пожалуйста. Хочешь поменять мебель — милости просим. Однако Юки ничего не мог с собой поделать и со своим эмоциональным выгоранием, которое не давало покоя ему каждый раз, стоило перейти порог квартиры. Он ничего не хотел делать. Квартира похожа на берлогу старого алкоголика с женой-истеричкой и тремя детьми: повсюду лежат коробки от пиццы и лапши, бутылки из-под вина и минеральной воды, а ещё разбросанные вещи во всех углах. Запах стоял донельзя жуткий: он забывал проветривать помещение, поэтому табачный дым ещё долгое время раздражал слизистую. По правде сказать, Юкиносукэ ел очень много из-за собственных сил. Его способность давала возможность перемещаться в пространстве с огромной скоростью, тем самым почти останавливая время, и с лёгкостью уклоняться от пуль. У него была превосходная реакция, а задания от босса не казались чем-то особо трудным. Однако и здесь были свои минусы: его метаболизм работал аномально быстро, отчего есть хотелось едва ли не каждый час и в гигантских количествах. По этой причине питался он всем жирным и с большим содержанием калорий, ибо другую пищу организм, кажется, просто отказывался воспринимать, требуя подать всё самое вредное. К удивлению самого Юки, желудок он не посадил к пятнадцати годам.       Коё Озаки никогда не нравился его образ жизни. Он вспомнил, как в первый раз увидел эту до невозможности красивую женщину в розовом кимоно и подумал, что она была таинственной кицунэ из японских легенд, которая прятала свои девять хвостов под одеждами. Даже сложно поверить, что она служила портовой мафии, а не является жрицей какого-нибудь синтоистского храма. Вот такое впечатление на него производила его наставница, которая самая первая нашла подход к ещё совсем маленькому Юкиносукэ, по воле случая угодившего в лапы мафии. Она изящна и добра к нему, а запах вишни и жасмина будто дурманил, заставляя его полностью довериться ей. Именно Коё защищала мальчика, когда Дазай под конец тяжелейшей тренировки был готов сломать ему нос о пол в качестве профилактики, и угрожающе сверкала своими красными глазами, иногда призывая фантома для пущей убедительности. И Юки был ей благодарен... благодарен за всё, ведь без её надзора он бы с большой вероятностью превратился в Акутагаву, который ходил по коридорам мрачнее тучи, бросая на него яростные взгляды за то, что Юкиносукэ заполучил хоть каплю благосклонности Дазая. Он жил с Озаки-сан пару лет, пока изучал основы жизни в мафии и пытался не умереть от рук Осаму, который не скупился на удары и не делал поблажек из-за нежного возраста тогда ещё будущего мафиози.       Он повернулся к зеркалу и снял с себя рубашку: ему до сих пор казалось, что некоторые шрамы отдавали той самой болью, которую испытал после удара Дазая. Юкиносукэ вздрогнул, когда вспомнил, как собственная кровь заливала грязный пол зала для тренировок. Благодаря своим знаниям в области анатомии Осаму наносил точные удары, которые держали жертву в сознании, но позволяли чувствовать всю боль и страдания. Каждая тренировка с ним похожа на показательное избиение, которое, как тот считал, хоть чему-то научит глупого ребёнка. Дазай никогда не разрешал пользоваться способностью, блестяще блокируя её, а за любую попытку мог сломать палец или даже руку. Искусно мухлевать мог только он — и никто больше. Дазай лучшим образом давал понять одну простую истину: Юкиносукэ — никто и звать его никак, поэтому церемониться с ним не будут. Хочешь жить? Встань с колен и попробуй сделать хоть что-то в своей ничтожной жизни! И всё же Юки чаще падал, чем вставал, за что мог получить ещё больше ударов от жестокого учителя, но в самый последний момент приходила именно Коё Озаки, чей запах он был способен уловить, едва она переступит порог зала.       — Перестань, Дазай-кун, — её голос удивительно был тих и напоминал шелест листьев, а вот взгляд острее любого ножа, когда она застала Осаму, держащего мальчика за корни волос. — Тебе чести это не сделает.       Голова болела, заставляла глаза слезиться, а горячая кровь из рассеченной брови закрывала взор, делая невозможным оценку пространства. Он дышал трудно, тяжело... казалось, что сердце сейчас банально остановится, а лёгкие откажут в работе. Юкиносукэ не хотел казаться слабым, но от подобной боли ничего не осталось, кроме как заплакать и желать, чтобы всё это побыстрее прошло. Всё его тело — одна сплошная гематома. Старые раны не успевали заживать, а новые только добавляли красок в эту палитру страданий, из-за чего желание исчезнуть росло с дикой скоростью. Бинты Дазая покрыты отнюдь не его кровью, а кровью Юки, и этот запах невозможно вытравить из одежды никакими методами. Один глаз Осаму закрыт теми же бинтами, а вот второй, казавшийся чёрным в полумраке зала, взирал на Коё с некоторой насмешкой.       — О, вы считаете, что можете вечно прятать его за своими роскошными одеяниями, драгоценная анэ-сан, — его улыбка казалась какой-то нечеловеческой... садистской. Ему нравилось причинять боль другим, но сам он её терпеть не мог! Дазай — сплошное противоречие, которое невозможно понять ни одному человеку во всём мире. Но и Коё не была проста: она находилась в мафии дольше и повидала массу людей, часть которых убила сама, между прочим. Ей было под силу не поддаваться на провокации Дазая. — В мафии не держат слабаков... он станет пушечным мясом, каких здесь пачки. Но если босс хочет, чтобы из этой крохи вышло хоть что-то стоящее, то придётся потерпеть. Верно, Юки-кун?..       Он поднял его за корни волос на уровень своего лица и посмотрел прямо в глаза. Изо рта мальчика шла кровь, а части молочных зубов и вовсе давным-давно нет. Юкиносукэ хотелось закричать, броситься в объятия наставницы, но хватка Дазая просто чудовищна в своей силе.       — И всё же я прошу тебя его отпустить, — Коё не изменилась в лице, но вот взгляд стал жёстче. Даже в такой обстановке она сохраняла чарующую мягкость и сталь одновременно. — Я не хочу, чтобы из него вырос второй Акутагава.       — Даже Акутагава чему-то научился, в отличие от этого сопляка, — он показательно потряс Юкиносукэ за голову, вызывая у того новые приступы боли и явно провоцируя молодую госпожу на гнев. — Боссу нужны нормальные бойцы, а не всякое отребье. В целом, я солидарен с его мнением.       Она чуть сузила глаза, а губы сжались в тонкую линию: в Озаки начал гореть крошечный огонёк ярости. Коё всегда шептала себе под нос, что у мальчишки Огая-доно слишком много полномочий и огромное самомнение. Но она была старше, а её положение — выше, чем у него. Осаму начинал забываться.       — Тебе придётся считаться с моим мнением, Дазай-кун, — холодно произнесла Коё. Уголки губ мафиози опустились вниз. — Поэтому отпусти его. Сейчас же.       Дазай посмотрел на неё жутким взглядом, а после усмехнулся в своей неприятной манере и с грохотом отпустил тело Юкиносукэ на холодный пол. Из мальчика вырвался первый за это время стон боли и долгожданного расслабления. Кости ломило, и его клонило в сон. Коё Озаки подошла к нему чуть ближе, присаживаясь на корточки, не боясь испортить дорогое кимоно кровью, и погладила по голове подобно любящей матери. У Дазая же такая картина, кроме омерзения, не вызвала, видимо, ровным счётом ничего.       — Ваша слабость, дорогая анэ-сан, как раз в людях, к которым вы питаете особенные чувства, — он взял со стула свой чёрный плащ, лёгким движением натянув его на себя. — В будущем это недёшево вам обойдётся... снова.       На её лице появился небольшая, но печальная улыбка.       — Милый Дазай-кун, я живу на этом свете может и не так долго, но точно не мало, поэтому могу с уверенностью сказать... — он остановился в дверях, когда только хотел закрыть за собой. — Однажды и ты почувствуешь любовь. И поверь мне... она отравит тебя.       Он бесконечно уважал Коё и любил той любовью, которую в мафии показывать нельзя... в мафии вообще нельзя показывать никаких чувств, а от любых связей — даже самых беспорядочных — отказываться, ведь каждое проявление теплоты способно было стать прекрасным рычагом давления со стороны неприятелей. А Юкиносукэ никогда бы не хотел, чтобы Озаки-сан пострадала, несмотря на то, что её красивая способность «Золотой демон» вызывала неподдельный ужас у врагов мафии. По правде сказать, Юки готов прижать к стенке любого, кто хоть как-то заденет достоинство этой женщины и скажет какую-нибудь гадость в её сторону. В этом вопросе он был радикальным.       Он не считал любовь чем-то позорным, совсем нет. Любовь помогала жить, она дарила смысл там, где его никогда и не было. Но такие глубокие чувства нужно было уметь прятать, чтобы никто не сумел воспользоваться ими и обернуть в свою сторону. По этой причине лишь единицы знали, что у Юкиносукэ когда-то была сестра.       Парень прошёл в спальню, нисколько не удивившись бардаку здесь, и сел на кровать, открывая небольшой шкаф напротив. Помимо одежды, пистолета в носках, комиксов про Бэтмена и кучи побрякушек, купленных на сайте китайского интернет-магазина, в шкафу стоял и маленький сейф. Нет, Юкиносукэ вовсе не боялся, что кто-то проникнет в квартиру. В конце концов, это квартира одного из членов Исполнительного Комитета портовой мафии, поэтому взломщик должен был быть или наивным храбрецом, или чистым безумцем, если захотел украсть что-нибудь ценное, но... какая-то часть Юки внутри была вечно настороже, ожидала подвоха, поэтому покупка сейфа несколько успокоила его душу. Внутри металлического ящика оказались даже не деньги, а обычные, на первый взгляд, вещи. Юкиносукэ взял в руки фотографию и с каким-то особым чувством начал рассматривать её.       Образ родной сестры не покидал его памяти ни на секунду. Ему на этой фотографии девять лет, а ей — четырнадцать. Они улыбались так по-глупому, совершенно по-детски... Юкиносукэ давно уже забыл, что значит быть ребёнком. Есть между ними что-то схожее, несмотря на различия во внешности, определённо есть. У него волосы отдавали каким-то синеватым оттенком, а вот у Каноко — чёрные, цвета смолы. Его глаза имели тёмно-голубой цвет, иногда переходящий сиреневый, но у Каноко глаза — бирюза, которая слишком ярко выделялась на фоне бледной кожи и чёрных волос. Она всегда была выше своих сверстниц на пару сантиметров, отчего нередко получала прозвище главной «шпалы» среди женской части класса, а вот ему не удалось перерасти даже Чую Накахару. И это очень злило, если честно. Им всегда говорили, что у них одинаковые носы... и родинка. Забавно, что эта точка на щеке передалась им обоим. Образ Каноко всегда ассоциировался у него с теплотой. Она по жизни казалась холодной, возможно даже нелюдимой, но в присутствии близких людей её улыбка была краше всех остальных. Это Юкиносукэ мог знать точно. И он скучал по ней.       Кроме фотографии, он вытащил ещё и тряпичную куклу в клетчатом платье. Каноко постоянно возилась с этой игрушкой, и Юкиносукэ, откровенно говоря, никогда этого не понимал: родители покупали ей всё самое лучшее, но она упорно тащилась именно с этой куклой, которая, вероятно, шилась кем-то вручную. Вот только непонятно кем. Сколько он себя помнил, эта вещица была всегда при ней ещё. Юки не понимал такой странной привязанности к этой вещи, но Каноко она была дорога, поэтому и ему тоже. После успешного завершения первой серьёзной миссии он смог не только доказать свою силу Мори, но и свою преданность, поэтому босс решил поощрить его, спросив довольно простое:       «Чего же ты хочешь?»       Ему просто нужно было посетить могилы своих родителей. И на такую просьбу Мори лишь пожал плечами, мол. Весть о смерти Фриды и Маркуса —его приёмных родителей — долго не хотела укладываться в голове подростка, но факт оставался фактом: их убили, не иначе. И Юкиносукэ бы очень хотел найти того человека, который это сделал и вытрясти всю душу за боль и страдания, которые он причинил, но это невозможно... даже Огай Мори не способен ему в этом помочь, хотя связей у мафии было очень и очень много по всему свету. Кто этот человек? Этого Юкиносукэ до сих пор не знал, кроме поганого имени.       Широ Ишии.       Какой-то учёный с неизвестным именем, не больше и не меньше. Но не всё так просто, иначе бы он не ушёл от рук мафии пять лет назад. Юкиносукэ обязательно найдёт правду, рано или поздно — вопрос времени, ибо правда должна стоять на первом месте, как его учил один очень хороший человек. Эту истину Юки усвоил в тайне от всех своих учителей. Последней вещью в сейфе был небольшой греческий крест на простой верёвке. Мафиози с печалью усмехнулся и спрятал всё содержимое обратно в металлический ящик.       Ему ещё нужно кое-кого навестить.       На кладбище Йокогамы всегда было тихо, несмотря на то, что оно находилось рядом с центром города. Какие-то могилы зарастали, покрываясь цветами и травой, из-за отсутствия долгого ухода за ней, а другие — сияли чистотой и, если так можно выразиться, свежестью. Он любил тишину кладбища, хотя ему и не слишком нравилось приходить сюда. Тишина делала это место приятным. Складывалось ощущение, что он находился в компании людей, но все они молчали, а это молчание вовсе не казалось неловким. Юкиносукэ присел возле могилы, поражаясь тому, сколько работы придётся проделать, чтобы здесь было убрано хотя бы немного. Он сам дёргал сорняки, присыпал землю галькой и ставил новые цветы в крошечные вазочки. Никто, кроме него, эту работу не сделает, разумеется. Но Юкиносукэ никогда и не думал жаловаться, ведь уход за могилой товарища приносил ему особое спокойствие. И хотя изначально мафия хотела кремировать этого человека, Юки решительно выступил против, потому что сам друг просил похоронить его, как и полагается. А парень не смел идти против последней воли.       — Извини, что посещаю тебя редко. — Он присел рядом с могилой, когда работа была закончена. — Мафия, сам понимаешь... я не рассказывал тебе, да? Я стал членом Исполнительного Комитета. Можно сказать, что я потеснил Дазая на позиции самого молодого лидера организации, — Юкиносукэ засмеялся. — Знаю, ты его терпеть не можешь. Но Дазай и сам стал бороться за правду. Смешно, знаю.       Ветер завывал, будто подхватывал смех Юкиносукэ.       — Дазай вообще изменился, если хочешь знать, — он притянул к себе колени. — Нет, он всё ещё ублюдок. Однако после смерти Одасаку он поменялся. Не знаю, что там такого однажды сказал ему Ода перед смертью, если сказал вообще, но... Дазай вступил в вооружённое детективное агентство. И нет, босс совсем не хочет вернуть его назад.       Он действительно верил, что говорил с другом, а не с бездушным камнем. Иначе как объяснить это тёплое чувство внутри него, которое как лава растекается по венам, стоило присесть рядом с его могилой.       — Знаешь, я ведь верю, что Каноко жива. — Он вытянул одну ногу вперёд. — Просто... она очень крепкая, всегда такой была. Я найду Широ Ишии и лично сломаю ему шею. Это я гарантирую.       Ветер трепал волосы, делая их всё более непослушными. Он выдохнул и прижал спину к могиле. Так было спокойнее. Пора весны кружила голову, а запах сакуры напоминал о Коё, для которой именно это время года играло какую-то особую роль. Она любила сакуру и могла любоваться ею часами, думая о чём-то своём. Иногда Юкиносукэ стоял с ней за компанию и находил в розовых лепестках что-то очень привлекательное, таинственное.       Неожиданно взгляд парня зацепился за чью-то фигуру не так далеко от него, которая сидела под деревом также возле могилы. Сердце вдруг забилось быстрее, хотя разум подсказывал, что такое развитие событий можно было ожидать. Нельзя не узнать дорогое пальто и привычные бинты на руках. Скорее всего, человек под деревом уже понял, что на кладбище он совсем-совсем не один.       Подойти и поздороваться Юкиносукэ, разумеется, не решился.

***

      Возвращение в социум оказалось куда более сложной задачей, чем Каноко представляла себе на первый взгляд. Честно говоря, она и подумать не могла, что людей на свете так много... они похожи на рой насекомых, преследующих её из одного места в другое и не дающих никакого покоя. Отношения с соседями давались ей отчего-то труднее всего, несмотря на кажущуюся доброжелательность и сострадание к судьбе юной особы. Весть о том, что на десятом этаже дома в спальном районе Йокогамы поселилась совсем молодая девушка, разнеслась среди жителей как чума. В документах Каноко Саито значилась как выжившая после Великой войны сирота, поэтому государство щедро выделило ей — не без помощи спецотдела — крошечную квартиру на окраине портового города. Соседи вежливо здоровались, предлагали помощь и даже не слишком сильно обращали внимание на холодность со стороны самой Каноко, которая имела привычку игнорировать пожелания о добром утре или вечере. Люди списывали всё на травмы девочки после Великой войны, поэтому всякий раз продолжали извиняться за какое-то неудобство и желали всего самого лучшего. И это... удивляло. Отчего-то Каноко казалось, что все вокруг желали ей лишь зла, поэтому любые добрые фразы воспринимала в штыки. Она настолько боялась собственной тени, что первые два дня дрожала от одной мысли, что ей придётся выйти в открытый мир, где людей ещё больше.       Каноко искренне забывала, что надо говорить, когда тебе желали доброго утра или спрашивали о прошедшем дне. Складывалось впечатление, что она и вовсе глухонемая, а может ещё и слепая, раз однажды перепутала дверь с зеркалом в своей квартире, больно ударившись носом. В отношение людей вокруг не хотелось верить. Она не могла поверить, что никто не собирался врываться в её дом и пытаться, скажем, убить. До чего же смешно это звучало... однако со своими паническими мыслями Каноко просто не могла мириться. К нормальной жизни привыкать было слишком сложно. Квартира у неё почти пустая: в спальне — футон и шкаф, кухня самая простая, а ванная комната нуждалась в хорошем ремонте всей сантехники, из-за чего каждую ночь Каноко засыпала под постоянные удары капель воды о поверхность раковины. Помещение пришлось приводить в порядок всеми доступными средствами, чтобы хотя бы грязь на стенах не раздражала её придирчивый взгляд. Холодно и пусто — так можно коротко описать эту квартиру. И Каноко не нравилось.       Выходить из своей неуютной норы нужно. Но из-за этой отвратительной паники ей просто физически было сложно сделать шаг, а если она и собиралась на улицу, то натягивала на себя капюшон чёрной толстовки, с размером которой она явно прогадала, чуть ли ни до самого носа. Везде мерещилась опасность, везде ей казались пляшущие тени, вот-вот готовые наброситься на неё и съесть с потрохами, везде слышались крики боли и мучений... такие мысли накрывали её порой в самые неподходящие моменты, заставляя развернуться назад и спрятаться в углу квартиры, предварительно выключив свет. Она полностью закрывала любые участки кожи, словно надеясь, что одежда хоть как-то защитит её от этих мыслей, чувств, страхов. Но на деле люди могли лишь молча сочувствовать несчастной сироте, чья крыша явно поехала после войны. Еда в Японии была дорогой, несмотря на то, что Йокогама не являлась столицей страны. Поэтому стоял острый вопрос: готовить ли еду самой или покупать лапшу в ближайшем ресторанчике на углу? Приготовление продуктов тоже оказалось не самым дешёвым делом, потому что сковородки, кастрюли и прочая утварь не появлялись на полках кухни сами по себе. А питаться одной только лапшой не хотелось. Денег, которые ей платило государство в качестве пособия, тоже не хватало. И вот с этого момента пришлось думать.       Япония по-прежнему оставалась одной из ведущих стран в мировой экономике благодаря своим технологиям, поэтому неудивительно, что и телефоны, и телевизоры, и прочая техника стали не только современнее, но и дороже. Казалось бы, ей всего двадцать лет, а нужно ведь учиться в этом всём разбираться: в Интернете, в настройках... в звонках. Ей пришлось учиться жить заново. Она напоминала дикаря, которого только-только впустили в цивилизованное общество. Как ни странно, японский язык был повсюду. Вывески, плакаты, голос в метро — японский язык. И это совсем не должно удивлять, но, если честно, от такого количества Каноко просто терялась. Воспитанная в Америке, она всё-таки воспринимала английский гораздо проще. Но на языке мира в Японии говорили единицы. А деньги искать нужно.       Вопрос о работе стоял острее всего. Найти работу, найти работу, найти работу... да кем ей вообще работать?! К сожалению, деньги с воздуха не падали. На разных сайтах висели объявления о работе официантом, администратором или курьером — всё, что не требовало высшего образования, которого у Каноко, конечно же, не было. В документах сказано, что она закончила лишь школу, чтобы у неё в личном деле было хоть что-то, а не один белый лист. Висели объявления даже о платных свиданиях, на которых подрабатывали школьницы, но эту мысль Каноко быстро отмела. Она вздрогнула. Никогда в жизни.       Стоило ли позвонить Анго и поговорить о своих проблемах? Он вряд ли оценит, конечно. В любом случае, член спецотдела сам дал ей свой номер и сказал позвонить, если она каким-то образом окажется в сложной ситуации. Дал ли он ей его из банальной вежливости? Вполне вероятно, но факт был фактом: Анго можно потревожить, если её дела достигнут критической отметки. Работать же руками Каноко почти не умела. Сколько она себя помнила, Каноко всегда плохо рисовала, вязала и даже не могла заменить лампочку, потому что всё валилось из её рук. Единственное, что ей действительно очень хорошо удавалось делать, — это готовить. Но сейчас ей эти знания не слишком помогут. По этой причине работу официанта она отодвигала сразу: слишком уж велик шанс, что Каноко что-нибудь сломает или уронит.       В шкафу практически пусто. Ей хоть как-то нужно разнообразить свой гардероб, потому что на одних джинсах, белой рубашке и толстовке далеко не уедешь. Но лишних йен нет. Каноко вздохнула: она взрослая, а это значит, что важно принимать взрослые решения и вести себя соответствующе. Не сказать, что она и раньше вела себя как ребёнок, но быть одной... совсем одной — совершенно другое. Это так пугало, будто разом на её свалили три кома снега и оставили умирать под ними. Пальцы дрожали, не хотели слушаться свою хозяйку — придётся пить какие-то таблетки или что-то в этом роде. Последним предложением о работе была вакансия администратора в отеле, где срочно требовался работник со знанием английского языка. Каноко села с ногами на диван. Возможно, это её шанс. Лучше работы ей, по крайней мере, сейчас не найти.       — Доброе утро, Саито-сан, — дружелюбно подняла руку соседка, когда девушка вышла на лестничную клетку, а затем снова вернулась к своим цветам, которые заботливо поливала вместе с остальными жильцами десятого этажа. — Да что же это такое... совсем завяли. Представляете, Саито-сан? Все цветы передохли. Даже кактусы — и те засохли. Чем хоть их удобрять... ума не приложу.       Каноко едва повернулась к женщине, рядом с которой находились стойки с многочисленными горшками. Соседи говорили, что эти цветы очищали воздух, который портился от стоящего неподалёку завода. Вместо красивых бутонов на земле лежали засохшие стебли, мёртвые и безжизненные. Отчего-то противное чувство начало грызть её изнутри, словно самый отвратительный паразит на свете. Сердце билось как сумасшедшее, когда Касуми Итикава начала поливать растения каким-то раствором. Домашний питомец соседки вышел на лестничную клетку и с подозрением взглянул на Каноко, которая по непонятной причине стала заламывать себе пальцы. Кот недовольно зашипел, будто она вылила на него ведро ледяной воды, а шерсть животного встала дыбом, и жёлтые глаза с особой злостью посмотрели на Саито: сделай Каноко шаг вперёд — он бы набросился, честное слово.       — Рику, а ну брысь отсюда, — с раздражением сказала Итикава. — Что за день такой? Вы уж простите, Саито-сан, если он вас напугал. Обычно Рику не шипит на незнакомцев.       — Всё в порядке, Итикава-сан, — склонила голову Каноко.       Кот был не первым домашним любимцем, который шипел на неё. У некоторых жителей дома были собаки, вдруг начинающие громко лаять, стоило Каноко пройти рядом с ними. Хозяева сразу пытались успокоить своих питомцев, а ей поясняли: она только недавно приехала к ним, поэтому собаки и вели себя так с незнакомыми. А Саито боялась и прижималась ближе к стене: по правде сказать, ей всегда было некомфортно от собак, особенно от больших, которые громко рычали и словно бы желали откусить половину лица. Каноко собак не любила, хотя и против них ничего не имела. В любом случае, домашним питомцам этого старенького дома она не нравилась совсем. Впрочем, Каноко пока не могла сказать — взаимна эта неприязнь или нет.       — Саито-сан, знаете, что ребёнок госпожи Асано начал болеть? — с некоторой горечью произнесла Итикава. — И года мальчику нет... никак месяц неудачный. Нужно глянуть в гороскоп.       — Как это?.. Почему начал болеть? — Неожиданно ком застрял в горле Саито, когда та уже собиралась вызывать лифт.       — Да вот, врачи и сами ничего не понимают. — Подхватила на руки своего любимца она, начав гладить рыжую шерсть. — Машут руками — и всё. Вроде похоже на грипп...       Дышать стало невыносимо сложно, словно воздух разом выкачали из помещения, оставив умирать девушку от недостатка кислорода. Холод медленно проходился по позвоночнику, заставляя Каноко чуть ли не дрожать. Нет, это совершенно безумно. Дети часто болеют! Вспомнить хотя бы Юкиносукэ... брат так много болел одно время, что родители уже думали оставить его обучаться дома, а не отправлять в первый класс. Она не может быть виновата в болезни ребёнка. Абсолютно нелогично и абсурдно, в конце концов!.. У неё тревога.       —... а может, ветрянка, — задумчиво сказала Касуми. — Хотя нет, пятен у него не было. К слову, Саито-сан, куда вы идёте, если не секрет?       Странно было ощущать хоть чью-то ауру, но до Каноко словно донеслись призрачные волны. От этой женщины исходила некое спокойствие, забота и что-то очень тёплое — и дело даже не в характере. Каноко не могла объяснить природу таких ассоциаций — просто чувствовала. И так происходило с тех пор, как она переехала.       — На работу, Итикава-сан, — постралась закончить разговор Каноко. Лифт приехал. — И вам хорошего дня.       Она чуть поклонилась, когда двери лифта закрылись, оставляя приятную соседку одну на лестничной клетке.       Каноко прижалась к стене и спрятала лицо в ладонях, надеясь, что сможет собраться за то время, пока лифт едет до первого этажа. Было больно. Тело будто держали в тисках, постепенно давя на него со всех сторон. Она не любила лифты и другие закрытые помещения, но пойти по лестнице означало встретить кого-нибудь из владельцев собаки, которые уж точно не упустят шанса зарычать. Собаки, собаки, собаки... ну уж нет, никогда у неё не будет собаки. Если говорить честно, то Саито вообще-то очень любила животных, ей нравилось ходить в зоопарки и, возможно, даже завела бы себе кого-то, чтобы не было так одиноко по жизни. Однако собаки... Каноко не забыла, как разрыдалась в шубу матери, когда на неё начала лаять большая дворняга и весьма агрессивно скалить острые зубы. Это воспоминание отложилось на подсознательном уровне, из-за чего перед любыми собаками колени начинали дрожать.       И всё же ей придётся научиться жить в мире, иначе она попросту пропадёт. Каноко пообещала сама себе, что будет жить, будет продолжать хранить память о дорогих людях, потому что... потому что так нужно. Она обязана найти хоть что-нибудь о брате, иначе собственная смерть покажется бесполезной. Отомстить, понять, узнать — три слова, которые словно выжгли в мозгу. Может быть, ей и некому мстить, но она обязательно найдёт правду. В голове почему-то возник Анго, который с укором смотрел на неё. Она обещала ему не влезать в проблемы.       Район, куда её привела электронная карта, походил на один из тех богатых кварталов, которыми может похвастаться культурный центр Японии — Киото. Честно говоря, ей даже сложно было поверить, что в таком крупном городе удастся найти столь традиционное место. Каноко даже не поняла, как попала сюда. Откуда-то слышалась английская, немецкая и даже китайская речь, а из окон домов выглядывали женщины в кимоно. На самих зданиях висели бумажные фонари с иероглифами на них. Администратор... ей нужно держать эту мысль в голове. Так получилось, что она вышла на главную улицу с доброй сотней туристов, и голова разболелась сильнее. Иностранцы с большим интересом изучали место, почти прикасались к культуре. Автомобили подъезжали к большому зданию специфической формы, с характерно изогнутой крышей, а к дверям подходили богато одетые гости, которых встречала красивая японка в национальной одежде.       — Добрый вечер, добро пожаловать в гостиницу госпожи Накамура. Позвольте я провожу вас! — сказала она, поклонившись. В волосах у неё настоящие цветы, палочки и гребни, а лицо покрывала белая пудра. Каноко нашла кимоно красивой одеждой.       Гости без слов шли за ней, а Каноко так и осталась стоять в стороне. Вряд ли её пустят в столь дорогое заведение, учитывая, как бедно она выглядит. А вдруг это то самое место, где предлагают работу? Она не была уверена, а спросить не решалась... страх, что её поймают за руку и вышвырнут почему-то не покидал голову. Каноко долго обходила здание с другой стороны, надеясь, что найдёт хотя бы чёрный вход. В конце концов, это же не должно считаться преступлением?..       Чёрного входа не оказалось, потому что территория отеля была огорожена забором, который позади казался весьма слабым и не особо высоким. У неё в голове возникла очень не хорошая мысль. А почему бы просто не перелезть через ограду? Говорить с людьми у входа она не хотела, а тут и соврать можно, сказав, что болеет топографическим кретинизмом. Заблудилась — с кем не бывает? В крайней случае она позвонит Анго и поведает о своём огромном желании найти работу.       Благодаря высокому росту прикладывать особых сил для проникновения на территорию отеля не пришлось: спасибо на том, что мусорный бак стоял прямо рядом с забором.       Вид сзади выходил на реку Йокогамы и остальной город, из-за чего на минуту у Каноко перехватило дыхание: какой же этот город большой. Чувство свободы на секунду охватило ею. Оказывается, это было таким чудом... ощущать свободу и не быть скованной кем-либо. В голове возник Широ Ишии, который держал её на металлическом столе, чтобы рассмотреть внутренности получше. Первое время она пыталась вырваться, раздирала запястья до крови, кричала от боли, а после возникло оно: равнодушие и желание умереть. Но сейчас... она спрятала шрамы на руках за тканью одежды. Сейчас Широ Ишии мёртв, а это значит, что ей более не угрожало ничего. Не так ли?       — Боже мой, это какой-то кошмар... — послышался женский голос. Каноко повернула голову. Из простой двери здания вышли две девушки в кимоно с подносами и горой белья в руках. Поставив всё это куда-то около ящика с мусором, одна из них достала из одежды пачку сигарет. — Накано-сама совсем взбесилась, орёт, что рук нет свободных, ванные тоже надо чистить... а где эти руки-то достать? Я уже не могу это видеть.       — Говорят, что у хозяйки важный приём... вот Накано и бесится. То уволить всех грозится, то работать заставляет раза в три больше, — сказала её коллега. Щёлкнула зажигалка. — Приезжает какая-то шишка, аукцион вроде как проводят или что-то вроде этого... девочек готовят. Они, похоже, вообще без отдыха будут.       — Спасибо, что Накано платит хотя бы... будь моя воля, уже давно уволилась бы сама, а йен-то нет. Хина-чан, перестань курить! Нас за это по голове не погладят!       Каноко глупо моргала, пытаясь вслушаться в японскую речь. Девушки были красивыми, обе в кимоно, с выразительными глазами и аккуратными причёсками... они будто олицетворяли культуру этой страны, не считая сигареты в зубах одной из них.       — Госпожа, вам нужна помощь?       Каноко обомлела. В самый последний момент она поняла, что обращались именно к ней.       — Я... простите, мне неловко. Я по поводу объявления... возможно, мне стоило зайти со входа. — Неловко произнесла Каноко и открыла сайт. — Вам ведь нужен работник на ресепшене? И ещё раз простите, что перелезла через забор...       — Через забор?.. Неважно, — одна из работниц с разрешения самой Каноко взяла телефон. — Мне очень жаль, но это не совсем к нам. Отель, который вы ищите, находится в другом месте. Я могу сказать, как туда дойти.       — Да ты погоди, Рико-чан, — выбросила сигарету в мусорку Хина. — Вам ведь очень нужна работа? По глазам вижу.       Каноко чересчур неуверенно кивнула.       — Так зачем вам работа в каком-то бедном хостеле на краю Йокогамы? Это место — одно из самых богатых мест во всём городе! Гостиница госпожи Накамура, между прочим, — с удовольствием рассказала о своём месте работы Хина. — Платят хорошо, кормят вкусно, иногда даже премии выплачивают.       — Хина-чан, ты чего творишь... какая ещё работа?! — громким шёпотом обратилась к ней Рико.       — Но вам не нравится ваша работа, — склонила голову вбок Каноко. — Сами же говорили.       — Период сейчас такой, — выдохнула с раздражением Хина. — Не без сложностей, как говорится. Но Накано принимает вообще всех сейчас. Рук не хватает, понимаете? Главное, вытрите вот здесь грязь, — она протянула ей влажную салфетку.       Каноко приняла салфетку и вытерла лиц от пыли. Стало ещё более неудобно.       — Если хотите — идите с нами. Если нет, то я провожу вас, — прикрыла глаза Хина, а Рико подхватила свой поднос.       Каноко же нужны деньги и очень сильно, оттого желание пойти за ними медленно, но верно кралось по сознанию. А если так подумать? Что она теряла? Наверное, только своё время и силы. В любом случае, такой расклад был бы лучше работы в каком-то непонятном отеле, где неясно в принципе: заплатят ей или нет. А здесь — живой пример. Стоило переступить порог заведения, как всё тело будто прожгло изнутри, а ступни слегка заболели. Обычно люди называют такое явление «дурной энергетикой», но в мистику Каноко не особо верила. Голова закружилась.       В помещении было тепло, пахло порошками, а лёгкий пар ударил в лицо. Дверь вела в прачечную, где, помимо двух работниц, стояли ещё четверо. И все они были в кимоно. Странная гостиница.       На Каноко уставились несколько пар любопытных глаз.       — Как тебя зовут? — спросила Хина, кладя бельё на стиральную машину.       — Саито Каноко.       — Девочки! — Она привлекла к себе внимание работниц. — Это Саито Каноко. Если повезёт, то сегодня она станет нашей новой коллегой.       Ей помахали, поприветствовали и даже пару раз мило улыбнулись. Здесь царила атмосфера приятного женского коллектива. Единственное, чего все боялись, — госпожа Накано, которая каким-то чудесным образом сумела стать среди работников эдаким Цербером, который пожирал слабых людей. Наверное, пересекаться с ней не надо.       — Обувь сними, — сказала немедленно Хина. — В служебном помещении ходят без неё, а в зале перед гостями надевают гэта.       Каноко заметила: никто из девушек действительно не носил обуви, что привело к некоторому замешательству. А потом обнаружила, что пол был настолько вымытый, что блестел, и оттого скользкий. Уже дважды она чуть не упала. Но ещё большее удивление пришло, когда вместо дверей во многих комнатах стояли самые настоящие сёдзи. Откуда-то шёл запах рыбы и жареных овощей.       — А что это за место? — спросила с интересом Каноко.       — Рёкан, — ответила сухо Хина. — Гостиница в традиционном стиле. Насколько мне известно, она такая одна в Йокогаме. По слухам, госпожа Накамура из Киото, поэтому решила основать что-то похожее и в этом городе. Не болтай много. Здесь так не принято.       В основном, персонал состоял из красивых молодых девушек, которые словно муравьи бегали туда-сюда по разным делам. Откуда-то шёл пар, будто из-под пола. Стены такие же чистые, как и пол. Видимо, хозяйка была особо требовательной женщиной.       — Внизу искусственные горячие источники для клиентов и купальни, — вяло говорила Хина. — Наверху комнаты и банкетный зал. Хотару Накано — главная по персоналу, она принимает на работу и оформляет договор. Когда войдёшь к ней, обязательно используй суффикс «сама» или обращайся как к госпоже. И не стой как статуя!..       Они поднимались по лестнице в кабинет управляющей, однако чем дальше Каноко шла наверх, тем меньше понимала, сколько в этом отеле этажей. Первый раз казалось, что не больше пяти, но сейчас, когда лестница не прекращалась, Каноко насчитала все семь или даже восемь. Это приводило к непониманию и желанию удостовериться в собственной здоровой психике, будто лестница растягивалась до каких-то чудовищных размеров. На мгновение ей показалось, что она уловила запах крови. По коже прошёлся холод.       — А сколько здесь этажей?       — Всего пять. В чём дело?       — Просто странное чувство.       — Поменьше высказывайся только, хорошо? — сказала Хина, подошла к расписанным облаками дверям и робко прислушалась, а через секунду отскочила от неё как сумасшедшая: за дверями слышались крики и брань. Хина закусила нижнюю губу и дёрнула Каноко за одежду. — Постучись к ней сама.       И до того момента, пока Каноко успела бы хоть что-нибудь сказать в ответ, Хина убежала подальше от злополучных дверей. Каноко же не решалась постучать. Послышался звон посуды, а двери резко раскрылись, и из помещения выбежала испуганная девушка в цветочном кимоно, на чьих глазах выступили слёзы, губы у той неё дрожали. Под ногами валялись осколки керамики.       — И новый сервиз мне принеси, — голос Накано был не то низкий, не то высокий, несколько пугал в своём неоднозначном тоне, вызывал неприятные мурашки по коже.       Каноко аккуратно ступила в кабинет и обратила внимание на эту женщину. Хотару Накано — немолодая дама, чей возраст, вероятно, достигал сорока лет. На ней надета красная юката, расшитая золотой нитью, с цветами и птицами на ней, а волосы убраны при помощи дорогого гребня с небольшим камнем внутри, который бросался в глаза при первой встрече. Собственные морщины она, видимо, старательно прятала под слоем пудры, а яркие глаза подводила стрелками. Весь её вид создавал впечатление той самой хозяйки гостиницы, хотя таковой она совсем не являлась. Её рабочий стол завален десятками бумаг, с которыми она возилась с каким-то особым усердием и не слишком сильно обращала внимание на окружающую обстановку. Именно так Хотару и не заметила в дверях Каноко, пока прохладный ветер снаружи не отвлёк её.       — А ты ещё кто такая? — с явным раздражением поинтересовалась Накано, откладывая в сторону ручку.       — Добрый день, госпожа Накано, — Каноко поклонилась ей в знак уважения. — Моё имя — Каноко Саито! И я ищу работу!       Вышло даже увереннее, чем Каноко думала изначально. Хотару скривилась и дальше погрузилась в свои бумаги.       — Я похожа на благотворительную организацию? И без тебя дел полно. Проваливай, — сказала она жёстким тоном. — Ками, ты ещё здесь?!       Воздух вокруг стал ужасно тошнотворным, а в глазах женщины рос страшный гнев. До Каноко дошла обжигающая энергия, почти физически причиняя вред той, и тут же захотелось испариться. Ей показалось, что помещение стало более узким, а двери закрылись сами собой прямо за ней. Что за безумная женщина?!.. Каноко сглотнула. Проще было уйти отсюда, но тогда она бы потеряла возможность найти работу.       — Мне очень нужна работа, госпожа Накано, — с поклоном произнесла Каноко, благоразумно рассудив, что почтение и уважение смягчат нрав Накано. — Прошу прощения, что отвлекла вас, но моё положение в обществе весьма шаткое.       — А я-то здесь причём? — разозлилась сильнее Накано. — Сказала же: нет у меня для тебя работы!.. Ну что ещё за упрямая девица? Кто тебя вообще сюда пустил?!       Каноко вздохнула, ощущая, что колени слегка дрожали от волнения.       — Я очень сообразительная, госпожа, — сказала Каноко, сложив руки в молитвенном жесте, — и мне действительно нужна работа. Вам ведь тоже нужны работницы!       Каноко решила давить на обстоятельства, которые сложились у Накано из-за сложного времени.       — Опять у этих девок рты не закрываются... вот я им устрою. С работы у меня не слезут. — Хотару сжала кулаки и посмотрела на неё сердито. — Мне такие работницы не нужны. А если не прекратишь здесь отираться, то я тебе рот чем-нибудь заклею. Больно много ты говоришь.       И это она много говорит?!       — Не надо мне рот... заклеивать, — прочистила горло Каноко, проморгав несколько раз.       — Ты ещё пререкаться со мной вздумала?! — вскипела Накано, стукнув по столу кулаком, из-за чего Каноко вдруг упала на пол. И это вовсе не от неуклюжести, а от какого-то мощного толчка... как при землетрясении. Что это было? — Тебе так сильно нужна работа? Хочешь найду тебе самую тяжёлую и грязную работу, какую только представить себе можно?! Отправлю тебя мыть унитазы, а из приспособлений дам зубную щётку! Ты же этого хочешь?       Она её испытывала — Каноко поняла это по хитрым глазам, которые видели будто насквозь. Хотару неприятна, от неё хотелось уйти, потому что она читала людей как открытые книги и пользовалась их страхом перед ней. Каноко совсем не хотела идти на каторжные условия труда, но работа нужна была.       — Мне и правда очень нужна работа.       — Ну какая же ты упёртая, аж смотреть тошно, — презрительно бросила Накано.       Вдруг, даже не постучавшись, в кабинет госпожи влетела какая-то работница в простой белой блузке и офисных брюках.       — Прошу прощения, госпожа Накано! — она низко поклонилась. — Хозяйка хочет видеть вас. Говорит, дело срочное.       Накано мученически выдохнула.       — Дай мне пять минут, — сказала она и достала какой-то документ. — Ладно-ладно, дам я тебе работу. Но если будешь ныть, что устала и хочешь уволиться, запру где-нибудь в подсобке и оставлю умирать там от голода!       Каноко быстро закивала, слегка испугавшись подобной угрозы от этой женщины: звучало так, словно она действительно способна запереть кого-то в закрытом помещении. Она начала со спешкой выводить иероглифы на бумаге, которая оказалась трудовым договором, пока госпожа Накано смотрела в её паспорт.       — Какая-то ты неотёсанная... — листала Накано страницы. — Что ты там всё пишешь?! Уже можно было всё три раза написать!       Каноко быстро отдала ей лист, который Хотару со злостью буквально выдернула из рук, пробегаясь глазами по договору.       — Ну и свалилась же ты на мою голову, — раздражённо произнесла женщина. — Форму получишь у Хины. Она — главная по одежде. А теперь прочь с моих глаз.       Не забыв поклониться, Каноко поблагодарила за работу, но новая начальница не посчитала это чем-то очень важным и закрыла двери прямо перед её носом. Осознание того, что у неё действительно появилась работа, даже как-то не укладывалось в голове. Воля случая или здесь заложен какой-то определённый смысл... вот этого Каноко не знала.       — Ты молодец, конечно, — с искренним восхищением сказала Хина, копаясь в большом шкафу. — Обычно с ней никто не держится больше минуты. А ты ещё и на работу смогла устроиться.       Она достала какой-то комплект одежды.       — Вроде твой размер. Приходить надо за час до официального начала рабочего дня. Ты должна выглядеть хорошо, поэтому над причёской и макияжем тоже нужно работать. И не делай такое каменное лицо... — фыркнула Хина. — С госпожой Накано вообще спорить нельзя, говорю по секрету. Ходят слухи, что она — эспер. И запомни одну истину: всегда улыбайся гостям.       Каноко оторвалась от созерцания своего голубого кимоно и обратила внимание на слова коллеги, которая рылась в белье, чтобы что-то достать. Одарённые... спецотдел по делам одарённых. Каноко пробила дрожь на секунду. Неприятный червь начал пожирать что-то внутри, будто бы говоря, что, подписав договор с Накано, она совершила одну из самых больших ошибок в своей жизни.       — На, — протянула ей Хина белую ткань. — Пояс. И не болтать чего-нибудь.       Что-то подсказывало, что если Каноко хоть где-то совершит ошибку, то Хотару с превеликим удовольствием откусит ей голову, а новые коллеги зароют труп на заднем дворе. Снова появился этот страх, но на этот раз от чувства неизвестности.

***

      Что есть идеал? Каждый человек вкладывал в это понятие свой смысл, который иногда даже невозможно объяснить словами. Можно ли достичь той вершины, после которой стремиться к большему не получится? Загадка мира. Однако для себя Доппо Куникида уже всё прописал в блокноте. Для него не имела смысла другая философия, кроме собственной, которая выведена аккуратным почерком на страницах великой, по его мнению, книги. Он считал блокнот своим светом, своим пророком, своей надеждой. Здесь — все планы, расписанные почти до минуты. Через четыре года он женится на девушке, которая будет в точности соответствовать его идеалам, а затем и обзаведётся детьми... да, жизнь шла в соответствии с его планами и почти не отклонялась от курса. Это радовало, это облегчало бытие.       Единственное, что, пожалуй, иногда могло раздражать, — это некоторая неорганизованность в его коллективе. Порядок в агентстве соблюдали только директор и, возможно, Йосано, хотя та держала в порядке лишь собственный кабинет и одежду, а не расписание и отчёты. Всех остальных же приходилось подгонять, иначе работа останавливалась, что, несомненно, портило репутацию агентства!.. А подобного Куникида допускать не хотел ни при каком раскладе. Идеалы требовали должного отношения к своим обязанностям.       — Куникида-сан, я закончил с работой и оставил её на вашем столе. — Спустился на первый этаж Ацуши. — Все отчёты... заполнены.       — Молодец, Ацуши, — сказал с кивком Куникида, помешивая только-только приготовленный кофе.       И он действительно хвалил его. По правде сказать, на Ацуши сваливали в два раза больше работы, чем того требовал план. В основном, конечно, таким жульничеством промышлял Дазай вместе с Рампо, который порой вообще наотрез отказывался заполнять бумаги, полагая, что те подпишут себя сами. Сложно сказать, кто был большим лентяем: горе-самоубийца или великий детектив столетия? В любом случае, получал по шапке за них именно Ацуши, являющийся неким козлом отпущения, несмотря на свою принадлежность, так сказать, к семейству кошачьих. Дазай на перевыполнение планов своего подопечного отвечал обычно вяло и коротко. Мальчик, мол, учится. Ему полезнее, чем какому-то ловеласу, который готов в любой момент отойти в мир иной с той самой прекрасной дамой, захватившей его сердце. А Накаджима даже не жаловался, стойко выдерживая напасти бумажной волокиты. Из этого парня определённо должен выйти прок. Так думал Куникида. Он быстро учится, понимает ситуацию с первых слов и имеет искреннее желание помогать окружающим.       — Обеденный перерыв скоро закончится, Куникида-сан. — Подошёл к столу детектива Джуничиро, рядом с которым по привычке крутилась его сестра. — Новый клиент ждёт. Харуно говорит, что дрожит и очень просит принять.       — Я понял, обязательно подойду, — произнёс Куникида. У него есть ещё пять минут, чтобы допить кофе. Жить по идеалам, жить с идеалами... Куникида чувствовал особое расслабление, когда всё шло согласно его блокноту.       В офисе Агентства на кожаном диване сидел мужчина средних лет с парой седых волосков в массе тёмных. Судя по одежде, не обладал большими доходами, а руки чуть тряслись: возможно, этот человек регулярно употреблял спиртное. Харуно предложила ему чай, но клиент отказался и ждал только детективов. При виде Куникиды он попытался как-то улыбнуться и встать с дивана, но попытка оказалась не совсем удачной из-за неуклюжести мужчины.       — Добрый день, моё имя — Доппо Куникида, и я являюсь одним из детективов агентства, — всё же пожал руку клиенту он. — Юноша рядом со мной — Ацуши Накаджима. Тоже детектив. Наш секретарь сказал, что у вас к нам какое-то срочное дело.       Ацуши сел рядом с ним.       — Может быть... это дело не такое уж и срочное, — дрожащим голосом сказал мужчина. — Вы, конечно, раскрывали дела опаснее и загадочнее. Но я уже не знаю, к кому можно обратиться!.. Меня зовут Исаму Хирано. Понимаете, мою дочь признали мёртвой уже как полгода назад.       — Ацуши, записывай, — предупредил Куникида. Накаджима быстро кивнул и взглядом поискал ручку с листом. — Расскажите поподробнее.       Исаму выглядел ужасно уставшим, а круги под глазами доказывали, что он очень мало спал.       — Моя дочь — Сакура — пропала восемь месяцев назад, понимаете... — попытался объяснить тот. — Наверное, я был самым отвратительным в мире отцом. Моя жена умерла за год до этого, и это пошатнуло наши с дочерью отношения. Сакура тяжело пережила потерю матери. Я предполагаю, что у неё была депрессия на тот момент, — ему трудно давались эти слова, даже чересчур. — Я признаю свою вину... я давил на неё, она хотела бросить учёбу в колледже... — Куникида ощутил знакомое чувство. — А я не позволил! Говорил, что ей надо доучиться. А ей нехорошо было тогда. Учёбу-то она бросила сама, мне ничего не сказала, а потом в один момент пропала.       Ацуши грустно выдохнул, продолжая фиксировать слова мужчины.       — Я, конечно, сразу обратился в полицию... её искали, вот только ничего, кроме цепочки моей жены около моста Йокогамы не нашли, — на этих словах Исаму едва ли не заплакал. — Полиция списала на самоубийство. И ведь всё указывало на это!.. Да только я верить не хотел в это. Смирился и начал как-то жить дальше. И вот совсем недавно комнату дочери проверял. Её-то вещи я никогда не трогал: ни ноутбук, ни телефон, ни одежду. Но тут чёрт дёрнул меня читать переписки дочери. Надеялся, дурак, это поможет к ней прикоснуться, — Куникида кивнул. — Но оказалось, что до своего... самоубийства дочь пыталась найти способ избавиться от этого состояния. Наркотики, видимо, принимала, с какой-то компанией связалась, которая обещала ей свободу от горя. И это даже не самоубийство! Я подумал: а вдруг моя дочь жива?! Вдруг её похитили... — в глазах мужчины появилась надежда. — Прошу вас, пожалуйста, помогите найти мою дочь. Скажите мне, что с ней всё хорошо, если она жива!.. В полиции дело давно закрыто. Вы — моя последняя надежда. Я готов заплатить. И я даже ноутбук принёс!       Он готов чуть ли не встать на колени.       — Успокойтесь, Хирано-сан, — прикрыл глаза Куникида. — Разумеется, мы возьмёмся за дело и найдём вашу дочь, если она жива. Паника сейчас ни к чему. Харуно, налей же клиенту воды.       Девушка в очках подлетела к мужчине и буквально насильно пыталась дать стакан с водой, чтобы Исаму не устроил истерику прямо в агентстве и не потревожил злую с самого утра Йосано, у которой свои методы приведения людей в чувства.       — Вы действительно берётесь за дело, Куникида-сан? — спросил с интересом Ацуши, протягивая листы со всей известной информацией по делу.       — Конечно. — Поправил очки Доппо. — В конце концов, если бы я не взялся за дело, то это противоречило моим идеалам.       — Я могу чем-нибудь помочь?       — Лучше помоги Рампо. Директор сказал, что там у полиции какое-то срочное дело. Без Рампо никак. А Рампо не сможет без тебя, — Куникида указал на детектива, который крутился на стуле с глупой улыбкой, пытаясь одновременно открыть бутылку с газировкой и не свалиться с рабочего места. Доппо вздохнул: детский сад — штаны на лямках. — В противном случае он потеряется в метро и останется ночевать на улице, борясь с крысами за выживание.       — Это значит, что вы пойдёте один? — почесал макушку Накаджима.       — Один?! — едва не рассмеявшись, спросил Куникида. — Ещё чего.       И с этими словами он подошёл к дивану за ширмой, на котором тихо спал Дазай, прижимая любимую книгу к себе. Хоть что-то не менялось в жизни.       — Эй, Дазай, а ну вставай, — постучал по его лбу Куникида. — Хватит валяться без дела, лежебока.       Дазай перевернулся на правый бок, не особо приняв во внимание слова детектива. И без этого раздраженный сегодняшним днём Куникида вспылил, поэтому бумаги с делом прилетели прямо на нос Осаму, который тут же подскочил от неприятного ощущения.       — Ай-ай, Куникида-кун, это как-то грубо, — Дазай потрогал свой нос, видимо, проверяя тот на предмет сохранности. Затем Осаму без интереса поискал часы. — Который вообще час?       — Самое время работать, Дазай, — гневно блеснул Куникида очками. — И работать надо начинать прямо сейчас.       Дазай лениво проходил взглядом по строчкам, написанных корявым почерком юного Накаджимы, но одно слово его, конечно, зацепило:       — Самоубийство! Я так и думал, что этот день принесёт что-то интересное... когда поедем в морг? — заговорчески спросил Дазай.       — Идиот! — вскипел Куникида. — Мы должны найти её, а не хоронить!       — Понял-понял, — рассмеялся Дазай и поднял руки в примирительном жесте. — Значит, у нас новое дело?       — Именно, Дазай, — сказал Доппо. — И я всё-таки надеюсь, что в этот раз мы обойдёмся без твоих шуток.