***
Они проехали на метро почти до конечной станции, чтобы найти дом Химеко Сато — матери Юми, которая исчезла почти год назад, но полиция, как и в случае с Сакурой, списала всё на самоубийство, однако у Юми оказалась даже предсмертная записка, хотя трупа не обнаружили. Химеко жила на окраине Йокогамы, в небольшой квартирке на пятом этаже. Куникида позвонил в дверь, пока Дазай облокотился о стену, приметив большое окно, из которого, наверное, было бы действительно здорово прыгнуть. По крайней мере, так полагал Доппо. Мужчина скривился: он не изменяет своим идиотским привычкам. Дверь им открыла приятная женщина в старом домашнем халате, которой по виду больше тридцати пяти не дашь. Под глазами — мешки, а кожа сухая-сухая... Куникида кашлянул в кулак. — Добрый вечер, Вы ведь Химеко Сато? — Да, это я... — удивлённо произнесла женщина. — А кто вы такие? Я гостей сегодня не жду. — Мы частные детективы, тесно сотрудничаем с полицией. Моё имя — Куникида Доппо, — он достал своё удостоверение. — Мужчина рядом со мной — мой напарник, Дазай Осаму. — Детективы? — даже не сразу поняла Химеко. — Но что вы ищете? Дазай оторвался от стены. — Понимаете ли, госпожа Сато, мы бы хотели задать вопросы относительно Вашей дочери, — бодро сказал он. — У полиции появились некоторые зацепки, и мы собираем дополнительную информацию. — Моя дочь? — совсем уж севшим голосом произнесла женщина. — Она уже давно мертва. Что полиции ещё нужно?! — Госпожа Сато, — мягко произнёс Куникида. — Есть шанс того, что она может быть жива. Глаза Сато округлились, а дыхание сбилось почти мгновенно... и вновь эти блики в глазах людей, которые Куникида не в состоянии описать никакими словами. Надежда, горящая в человеке, казалась ярче самой яркой лампочки в люстре. Её губы дрожат, а по щекам непроизвольно накатили слёзы не то радости, не то бесконечного отчаяния, которое копилось в душе всё это время. Химеко падает на колени, глотая собственную истерику, и совсем не в состоянии справиться сама с собой. Материнская боль ужаснее любой другой, но сейчас женщина смотрит на него столь преданно, почти одержимо и цепляется за рукава его рубашки. Право, Куникида не может вымолвить и слова, пока Дазай уводит женщину в квартиру, попутно предлагая воды. Даже в незнакомой обстановке этот человек реагирует чересчур быстро. — Скажите, что Вы не шутите... — дрожащим голосом шепчет она. — Я вас прошу. — Госпожа Сато, я ничего не могу обещать, однако нам нужна информация именно от Вас, — сказал Куникида. — Мы взялись за дело самостоятельно. Глаза женщины хаотично бегают с Дазая на него. В ней столько неверия, столько надежды, столько радости — Куникида хочет, чтобы окружающие люди и дальше улыбались. Химеко совершенно бестактно хватает его за руку, о чём-то моля и прося. Нет, он не может подвести ни эту женщину, ни Исаму Хирано. Только не сейчас, когда в ней горит этот свет, а кожа будто сияет изнутри. Ради защиты простых людей он готов пойти на многое, ведь только так мир сможет стать лучше, только так сам человек начнёт меняться... Куникида отчего-то вновь смотрит на Дазая, но ничего, кроме непонимания и какого-то испуга, найти не может в карих глазах, ставших на мгновение чёрными. Но Дазай улыбается удивительно ярко, даже слишком, если подумать. — Можете рассказать нам подробности её исчезновения? — спросил Дазай, вынимая руки из карман излюбленного пальто. — Конечно-конечно! — глотает слёзы Химеко. — Моя дочь пропала ровно год назад... она всегда была очень доброй и общительной девочкой, любила играть на гитаре. Но вот однажды Юми познакомилась с каким-то парнем и стала с ним много гулять, — она смотрит лишь себе под ноги. — Я совсем ничего не имела против их общения, они были влюблены друг в друга, но тот парень просто обожал мотоциклы... часто гонял на них по дороге. И вот в один день моя Юми звонит мне, дрожит и плачет. Сказала, что этот её кавалер разбился... боги, — шепчет Химеко. Куникида тоже не любит мотоциклы и понимает всю опасность езды на них. — Она была сама не своя, моя Юми, — произносит женщина с огромной любовью. — Так убивалась, так плакала... я-то её, конечно, поддерживала всегда, но она не слушала! У Юми было столько планов на жизнь. Я не поверила, когда обнаружила предсмертную записку у себя. Нет! — воскликнула Химеко. — Она бы так не поступила... только не так. Полиция развела руками и сказала, что подобное совсем не редкость среди молодёжи, однако её искали пару месяцев. Ничего не нашли. Растворилась будто, — она закрыла лицо руками. — Пожалуйста, скажите, что вы нашли... сердце болит. — Госпожа Сато, — вдруг сказал Дазай. — Вы позволите взглянуть на предсмертную записку Вашей дочки? Если Вы, конечно, от неё не избавились. Женщина почти обиженно прошептала: — Как я могу такое выбросить, — Химеко достала из шкатулки в шкафу сложенный пару раз лист и протянула Осаму. — Она бы такое никогда не написала... это не моя дочь. Куникида поправил очки, поразившись столь уверенному тону Сато. Конечно, почти каждая мать узнает почерк своего ребёнка, но Химеко может просто не мириться со смертью Юми. Однако женщина будто точно знала: её прекрасная дочь не могла написать такую ужасную вещь. Дазай внимательно читал, а уголок губ приподнялся вверх, словно он определённо нашёл какой-то подвох в написанном. — Моя Юми не написала бы так, — повторила Химеко. — Моей дорогой матери... от возлюбленной дочери... чушь какая-то. Навеки твоя — и так далее. Я не верю в это. Осаму неожиданно поднёс лист к свету и посмотрел под бумагу. Куникида не понял. Что он там увидел? — Это необычные чернила, госпожа Сато, — сказал мужчина. — Бумага просвечивается даже в тех местах, где написан текст. А это, с точки зрения физики, не совсем возможно. Доппо сорвался с места, чтобы увидеть то же, что и Дазай. И увиденное едва не оставило его без воздуха: свет полностью проходил через бумагу, словно никто и не писал ничего на поверхности. Однако текст всё же есть — и Куникида его точно видит. Нет, это какая-то небылица, почти чушь или галлюцинация. — Как?.. — только выдал Куникида. — Я не понимаю, — сказала Химеко. Вдруг бумага зашипела, а от написанного повалил дым, заставив Дазая выронить записку из-за чрезмерно высокой температуры на пол и прижать обожённые пальцы к себе, а чернила стали с поразительной скоростью превращаться во что-то непонятное, похожее на сгусток или большую каплю, оставив после себя лишь белый лист. Огромная клякса пронзительно запищала и ринулась наутёк бежать куда-то к открытому окну. Хозяйка квартиры громко закричала, увидев перед собой маленькое чудовище, а шокированный Куникида даже не сразу вытащил из кобуры пистолет, быстро сняв с предохранителя и попытавшись выстрелить в крошечного монстра. — Вернуться! Госпожа! Накамура! — пищало существо высоким, совершенно противным голоском. — Домой! Пуля попала в него, разбив на множество других капель, осевших на полу пятнами, и перекрыла всякий путь к отступлению. Чёрная жидкость не двигалась и не собиралась заново обращаться в того монстра. Дазай подскочил к субстанции, приложив палец. — Способность: больше не человек! — белое сияние заставило черноту на полу исчезнуть, будто никого здесь и не было ещё полминуты назад. Куникида выдохнул: они успели. От чернил не осталось и следа. Способность Дазая действует чертовски безотказно. Уж в этом-то ему точно нет равных. Доппо убрал пистолет обратно. Вот только... что это было? — Что это за тварь?! — лицо Химеко бледнее больничных простынь. — Почему записка моей дочери вдруг обратилась этой гадостью? — Я полагаю, мы имеем дело с эспером, Куникида-кун, — абсолютно спокойно сказал Дазай. — Его способность — такие чернила. — Госпожа Сато, прошу Вас успокоиться, — по правде сказать, Куникиде бы и самому успокоиться. — Мы из Вооруженного детективного агентства и встречались с подобными явлениями. И мы сделаем всё, чтобы найти Вашу дочь. Губы женщины дрожали. — Это существо... оно сказало, — Дазай прислушался к её словам. — Накамура. Есть гостиница, владелицей которой является женщина с фамилией Накамура. Не так далеко отсюда. Куникида пометил у себя в блокноте название места. Он никогда о нём не слышал, однако Сакура встречалась именно с женщиной перед тем, как исчезнуть. А владелица заведения — женщина. Возможно, это только простое совпадение, но годы расследования подсказывали: нет. Если они имеют дело с эспером, то это намного серьёзнее, чем они думают. В таком случае сбрасывать Портовую мафию со счетов никак нельзя, ибо Доппо почти уверен: большинство не зарегистрированных одарённых находятся именно под их адским контролем. Химеко вдруг снова взяла его за руку. — Прошу, помогите найти её, — глаза по-доброму светились, а горечь застыла на женском лице. Куникида мог лишь кивнуть. На слова почему-то впервые не хватало сил.***
Одно дело — найти работу, но совсем другое — удержаться на ней и не вылететь с грохотом на следующий день. Не сказать, что Каноко были очень рады в новом коллективе, однако к ней действительно относились по-доброму, а некоторые девочки даже умилялись наивности и некой глупости в глазах Саито, которая проявлялась в крайне замедленной реакции. Но если говорить честно, то Каноко пребывала в какой-то прострации и не сразу откликалась на просьбы своих коллег, за что пару раз получала от них злые взгляды и закатывания глаз. Вставать приходилось рано-рано, чтобы успеть на другой конец города и переодеться в рабочую форму. Хина выдала ей лёгкое кимоно нежного зелёного оттенка и помогала подвязывать пояс, когда руки самой Каноко путались от незнания и первых звонков отчаяния, готового разлиться внутри неё от сложности бытия. Впрочем, Хина никогда не ругалась и по-сестренски нагло хлопала по голове, вызывая волну непонимания от Каноко, привыкшей к холодности окружающих. Если её одеть в приличный наряд и расчесать волосы, то девушку можно назвать даже красивой, однако мешки под глазами и пустой взгляд портили всю картину. Девочки из прачечной, делающие причёски со спицами и живыми цветами, искренне восхищались её длинными волосами и получали удовольствие, когда работали с ними по утрам. Сама Каноко только пожимала плечами: волосы лезли на глаза и за ночь превращались в один большой запутанный комок. Наверное, отрезать их — лучшее решение, но Саито всё жалела, а перебирание прядей иногда успокаивало её во время тяжёлых мыслей. В зеркале Каноко выглядела молодо и женственно, но в душе... девушка закусила губу от чёртовой досады. Она всё ещё осталась той испуганной девочкой-подростком, наблюдающей смерть своих родителей и переживающей бесконечный круг боли. Миловидная внешность — маска, которую Каноко вынуждена цеплять, чтобы соответствовать обществу, однако глаза... глаза — зеркало, способное показать отражение души. А души-то у неё и нет. Чёрт бы побрал это всё! Она сцепила зубы. Каноко обещала себе не мыслить столь пессимистично, ведь она жива, она должна двигаться дальше. Как бы тяжело не было, Каноко выдержит любые невзгоды, ибо самое трудное она уже преодолела. Каноко выжила там, где другие обратились бы в прах сразу же. Саито никогда не переодевалась в общей раздевалке, боясь, что кто-нибудь увидит её тело. Этот страх, этот стыд, этот... она не может объяснить, что чувствовала, когда впервые увидела собственную кожу без одежды. Отвратительные шрамы от множества уколов, своих же ногтей и ремней, которыми её привязывали, покрывали руки от запястий до плеч, однако не это казалось Каноко самым страшным. Красная полоска, тянущаяся от низа живота до груди, приводила в некоторое состояние шока и невозможного ужаса, который цеплялся за неё своими грязными лапами и не давал сделать и выдоха. Господи, что же с ней делали? Разумеется, она помнит первые опыты в лаборатории, когда Широ Ишии держал свою драгоценную жертву на железном столе. Однако вскоре он стал применять общую анестезию, очевидно понимая, что Каноко может умереть от банального болевого шока. И, честно говоря, ей было всё равно. Нет, ну правда... девушка настолько уходила в собственное сознание, покрываясь толстым слоем льда изнутри, что до разглядывания тела дела нет. Но теперь Каноко на свободе, она живёт и дышит полной грудью, а внешность стала играть не самую последнюю роль. Она стыдилась самой себя и горевала от того факта, что ничего изменить совершенно нельзя. Работа в гостинице загадочной госпожи Накамура не приносила и капли удовольствия, добавляя лишь головную боль. Каноко не хотела быть официанткой и подносить напитки людям, но Накано-сама изначально определила её именно на эту должность. Однако начальница крайне быстро пожалела об этом решении, ведь новая работница в первый же день умудрилась облить соевым соусом директора какой-то важной фирмы и разбила пару тарелок, свалившись с гэта. На удивление, управляющая персоналом не стала кричать на Каноко и даже не вызывала её в свой кабинет, чтобы устроить суровый разбор полётов, а просто лишила половины заработной платы и кинула на неё презрительный взгляд. На разнос еды и напитков её, конечно, больше никто не ставил, а в прачечной помощники были не нужны. Каноко даже мыла ванные пару раз, но и здесь провалилась из-за собственной медлительности и желания сделать всё более-менее идеально. Оказывается, хорошие работники делают всё именно быстро и качественно, а не медленно и почти качественно. По-хорошему, Каноко надо давно уволить, однако Накано не собиралась, урезая зарплату и гневно смотря на эту бесполезную девчонку. И тогда женщина решила отправить её на ресепшен в качестве помощницы администратора. Её новой — относительно — начальницей стала Мари Хирата — девушка с европейским именем и азиатской внешностью. Именно её видела Каноко, когда пыталась уговорить злую Накано дать ей хотя бы какую-нибудь работу. Несмотря на все правила, Мари не носила кимоно и не делала сложные причёски, а предпочитала всему этому традиционному достоянию офисную одежду. И... девушка не могла бы назвать её противной, но в Мари прослеживалась именно это еле уловимое высокомерие и желание выставить себя в лучшем свете. Такой нрав замечается и в её жестах, и в манере общения, и в ленивом взгляде, но Каноко не может не отдать ей должное: она очень красиво улыбается гостям и буквально приковывает к себе внимание. Если честно, Каноко не испытывала к ней ровным счётом ничего, просто работая и заполняя бумаги. Мари сбрасывала на новенькую всю бумажную волокиту, очевидно проверяя на «вшивость», и каждый раз едва не скрипела зубами, когда Саито отдавала ей полную стопку заполненных документов. С бумагами Каноко работала намного лучше, чем с ванными, полами и подносами. Но через какое-то время к документам Мари добавила ещё и... чай! Хирата-сан просила чай каждые полчаса, громко стуча по столу ложкой, чтобы поторопить задумчивую Каноко и получить свою законную порцию. Пила она исключительно зелёный и в больших количествах, иногда выливая содержимое в горшок с фикусом, когда чай не приходился по вкусу. Временами Каноко искренне жалела бедное растение, которое, наверное, начало уже вянуть, но молчала, разумно понимая, что любое действие или гадкое слово способны вызвать в этой даме долгожданный гнев, чтобы обратиться к Накано и попросить выставить эту нахалку из гостиницы. Оттого буквально за несколько дней Каноко обучилась основам заваривания чая и уже с полной уверенностью носила Мари чашки с дымящимся напитком. Девчонка же раздражала Хирату именно вот этим своим упрямством и тихой покорностью, из-за чего к ней даже придраться нельзя. Каноко будто пропускала часть слов мимо себя и вечно кивала, находясь в прострации. И вот откуда она такая взялась? — Каноко, неси ещё чай! — кричит Мари, когда девушка уже несёт поднос и с коротким поклоном ставит его на стойку. — Ты заполнила все документы? — Да, Хирата-сан, — без единой эмоции произносит она. — Отлично, последующие дни ты должна вместе со мной стоять здесь постоянно, а не прятаться, как мышь, в подсобке, — небрежно говорит девушка. — Скоро здесь будет много гостей, и каждого из них ты тоже будешь встречать. Поэтому убери вот это своё... выражение лица. Она сделала какой-то презрительный жест пальцами, словно пыталась окрестить её. — Это моё обычное лицо, — скучающе ответила Каноко. — А я понимаю, милочка, — сказала Мари так, словно общалась с дурочкой. — Но никому не нравится смотреть на печальных девушек, поэтому, будь добра, улыбнись хотя бы раз. Каноко тяжело вздохнула и натянула на себя самую мерзкую и неестественную улыбку, какую может представить себе свет, обнажив верхний ряд зубов. Такое выражение лица казалось каким-то стеклянным, почти кукольным, отчего Мари скривилась и замахала руками. — Хорошо-хорошо, лучше не улыбайся вообще, — прикрыла глаза руками от стыда Хирата. Она отвернулась от неё, поставив локти на регистрационную стойку. Сложно даже вспомнить, когда Каноко в последний раз ела нормально, ибо пустой кошелёк из-за дважды урезанной зарплаты мучительно выл и намекал, что Каноко будет сидеть на вынужденной диете ещё какое-то время. По правде сказать, её уже тошнило от зелёного чая Мари, который оставался после рабочего дня. Все деньги уходили на квартиру и непонятные налоги, в которых она так и не разобралась. Иногда кажется, что дунь на неё — и девушка рассыпется, как карточный домик. Худоба была именно болезненной, в которой нет и капли красоты... наоборот, таким дамам советуют срочно набирать вес. Но у Каноко не получалось, несмотря на то, что она пыталась питаться правильно. В гостинице кормили вкусно, но мало, а дополнительных порций совершенно не хотели давать. Иногда Саито грустно смотрела на собственную пустую тарелку, и какая-нибудь девочка проникалась её жалобным взглядом и отдавала свою еду. Разумеется, Каноко никогда не просила, но она и без этого создавала впечатление жалкого, сломленного человека. Коим, вероятно, и являлась. Почему так? Она обняла себя за плечи из-за внезапного холода в помещении. — Добро пожаловать, господа! — низко поклонилась миловидная девушка, которую Каноко уже видела при первой встрече с этим местом. Юй или Юа... чёрт знает, как зовут её, но именно она встречала гостей при входе в саму гостиницу. Мари сразу же оживилась за стойкой, просияв. — Здравствуйте! — она менялась, когда встречала посетителей, и казалась красивее хрустальной статуэтки на полке. — Добро пожаловать в гостиницу госпожи Накамура. Здесь вы будете чувствовать себя как дома. Наши изящные девушки помогут вам забыть о невзгодах и окунуться в традиционную Японию. — Я слышал о гостеприимстве этого места и рад, что слухи не обманули, — хитро произнёс молодой человек в бежевом пальто. Он с удовольствием указал на своего приятеля. — Мы с моим другом стали путешествовать по Японии, объездили много мест и решили остановиться в Йокогаме на какое-то время... Его товарищ ничего не ответил на это и сухо кивнул, словно бы не оценил такой откровенности и предпочёл тихое приветствие без лишних подробностей. Он выглядел очень серьёзным, ассоциировался со старыми книгами и обязательно не ярким по цвету... Каноко так чувствовала, не могла дать разумное объяснение своим мыслям — она словно улавливала ауру, но Каноко не нравилось это определение: не хотелось верить в эзотерику и проще было всё списать на предрассудки. Однако человек рядом с ним отчего-то вызвал у неё... замешательство. У незнакомца в пальто был очень приятный голос и хорошо поставленная речь, оттого Мари едва не заглядывала ему в рот, вслушиваясь в каждое слово. Он очаровал ту буквально за минуту. — Это же замечательно! — просияла сильнее начальница. — Йокогама понравится вам больше всего, я уверена... этот город ещё никого не оставил равнодушным. — Охотно верю в это, — тише сказал он и улыбнулся спокойно и плавно, но Каноко отчётливо различила в его фразе оттенок иронии. Она сглотнула. В отличие от своего друга, от этого человека Каноко не почувствовала ровно ничего... не было никакой ауры, никакого чувства, никакой ассоциации — белый лист неизвестности, от которого у неё появилось неоправданное беспокойство. Странно ведь? Ей казалось, что перед ней стояла глухая стена. Протянешь руку — и наткнёшься на препятствие. Сравнение Каноко не понравилось, но по-другому объяснить она никак не могла. Это было непонятно, безумно и так противоестественно. — Саито, — позвала её Мари, и Каноко вздрогнула от неожиданности. Голос начальницы был похож на звон стекла в абсолютной тишине, — вот, заполни это... и это. Как говорите вас зовут? — Дазай Осаму, — представился он, вдруг посмотрев на неё. Глаза у него были тёмными и выразительными, но Каноко совершенно не могла прочитать его взгляд и постаралась отвести свой, чтобы не нарушать рамок приличий. — Мой друг — Куникида Доппо. Имена ничего не говорили ей, однако пальцы всё равно дрожали, когда она вбивала информацию в компьютер, иногда смотря на Дазая, который, казалось, не проявлял к ней ответного интереса совершенно. Пусть так... оно и к лучшему, разумеется. Собственная реакция на незнакомых людей ей непонятна, но Каноко так чувствовала, ибо интуиция ещё никогда не подводила её. От этого места пахло страхом, болью — и появление таких людей толкало её на нехорошие мысли. Ерунда, ерунда, ерунда... да она сошла с ума от тревоги и паники!.. Ей везде мерещилась опасность, везде было ощущение ужаса. И Каноко знала, что не избавится от него до конца жизни. — Поставьте здесь подписи, пожалуйста, — тихо обратилась Каноко, чтобы скрыть волнение в своём голосе. Дазай с удовольствием поставил печать со своей подписью на листе. — Благодарю. Каноко обратила внимание на свежие бинты на его запястьях, когда тот протягивал ей листы, и непонимание вновь посетило её, но она старалась смотреть куда угодно — только не на него. Возможно он таким образом скрывал ожоги? Или иные травмы, которые хотелось прятать под множеством слоёв?.. Она вспомнила про свои бинты в больнице японского правительства, и озноб прошёлся по телу. Каноко выдохнула три раза, пытаясь успокоиться. В конце концов, она больше не в больнице, больше нет бинтов, больше нет боли... всё хорошо, всё практически хорошо. — Я провожу вас, — с неохотой произнесла Каноко и склонила голову. Она знала, что Мари не оценила бы её бегства, несмотря на острое желание спрятаться хоть где-нибудь, подальше отсюда. — Приятного вам отдыха, господа! — Мари ещё раз широко улыбнулась и посмотрела на неё остро, будто обещала своей подчинённой расправу, если та выкинет что-то. Несмотря на то, что хозяйка назвала свою гостиницу именно рёканом, пару технологий и механизмов здесь всё-таки было: компьютер на ресепшене, лифт и лампочки по углам. Сколько Каноко не убирала комнат, ни в одной не нашла телевизора, телефона или даже маленького холодильника, в котором обычно посетители хранят алкоголь, воду и мелкие закуски. Очевидно, что Накамура трепетно относилась даже к таким вещам, пусть и небольшим, на первый взгляд. — Это комната под номером сто три, — вяло произнесла Каноко, указывая на дверь рукой. — Куникида-кун, ты можешь занять её, — любезно предложил Дазай таким тоном, будто от его варианта нельзя отказаться. — Почему это я должен занять эту комнату? — ворчал Куникида. — Если сложить один и четыре, то будет пять — счастливое число. — Смешно слышать это от тебя, — без интереса отмахнулся Осаму и щёлкнул пальцами, на что его товарищ только закатил глаза, но спорить не стал. Каноко услышала, как хлопнула дверь. В коридоре появилась тишина, нарушаемая только звуком их шагов. И, честно говоря, она боялась даже вздохнуть. Сама не знала причины... боги, почему она так волновалась? Она чувствовала почти всё в этом мире слишком остро, даже ощущение ненадёжности и мрака этого места понималось ею чётко, а вот Дазай вызывал исключительно смешанные эмоции, несмотря не жалкие несколько минут знакомства. И неоднозначность Каноко не любила. — А вот это комната — сто четвёртая, — отдала ему ключ Каноко, и в глаза снова бросились бинты. Почему именно бинты?.. — Спасибо. — Приятно улыбнулся ей Дазай, но Каноко всё равно передёрнуло. — Так... как вас зовут? У неё не было желания говорить своё имя, но и грубить гостю ей тоже не хотелось. Она прочистила горло. — Саито Каноко, господин. — Каноко, значит... — задумчиво ответил Дазай, разглядывая её лицо со странным интересом. Каноко подумала, что у неё что-то на щеке, и быстро почесала это место. — У вас хорошее имя, миледи. Прозвище вдруг вогнало её в краску, и Каноко покачала головой. — Благодарю... только не зовите меня так. Пожалуйста. — Она не смотрела на него, делая вид, что совершенно не заинтересована в этом знакомстве, и спрятала руки, дабы он не заметил её дрожи в пальцах. Дазай неожиданно рассмеялся. — Почему же? Вам не нравится? Я с удовольствием придумаю вам другое прозвище. — Нет!.. — спохватилась Каноко, подняв руки. — То есть... извините, мне нужно работать. Приятного отдыха. Она развернулась, собираясь быстро покинуть его, но Дазай окликнул её: — Постойте. Могу я кое-что спросить у вас? — Разумеется. — Скрыла разочарование Каноко. — Было ли в этом месте что-то странное? Возможно, вам кажутся подозрительными какие-то люди... — поднял бровь Дазай, указывая пальцем наверх. Каноко удивлённо посмотрела на него. Почему он спросил об этом?.. Сейчас подозрительным казался именно он. Она глянула себе за спину, словно опасаясь, что за ней могли следить. Аура места, тихие шорохи стен и неприятный запах — Дазай определённо знал, о чём нужно спросить. А такой уж ли он путешественник? Или это удобное прикрытие? Каноко боролась с желанием рассказать, но понимала, что, возможно, сделает только хуже себе самой. Она расслабилась. — Нет, ничего, господин. — Понятно... — равнодушно ответил Дазай, продолжая приглядываться к её щеке. Каноко ещё раз дотронулась до неё и не выдержала: — У меня что-то на лице? Он тихо хмыкнул. — Ничего. Просто у вас интересная родинка... редкость в наше время, — пожал плечами Осаму. — Возможно, у кого-то из ваших родителей была такая же. Ну или у ваших братьев и сестёр. Каноко не понимала, для чего он ей это говорил вообще. Со странностями он, конечно. — Не помню, к сожалению. Братьев и сестёр у меня нет. — Хорошо, — без вопросов принял её ответ Дазай и открыл свой номер. Она собралась уходить, но в последний момент Дазай произнёс почти шёпотом: — Если вы всё-таки увидите что-то странное... — он постучал по поверхности двери, — вы знаете, где меня найти.