Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть
М. Ю. Лермонтов
В своей голове Юкиносукэ часто, но неосознанно сравнивал Каноко и Дазая — именно их. Вовсе не Коё-сан, которая была первой в мафии, кто поручился за него. Озаки относилась к нему, скорее, как к дорогому ребёнку, истинной ценности, которую берегла и прижимала к себе. Она поначалу не желала расставаться с ним, передавала опыт прожитых лет и следила, чтобы из мальчика вырос достойный мафиози, верой и правдой преданный Мори. Каноко же обучала его иначе: по-простому и с мягкостью. У неё не было столько мудрости, как у Озаки-сан. Она не возлагала на него никаких надежд, не требовала какой-то верности или что-то в таком духе... Дазай тоже. Осаму относился к нему, как к бремени, которое предстояло нести со смирением; ненавистной обязанности, навязанной боссом. Разница между Дазаем и Каноко была в том, что сестра любила его, оттого и не возлагала надежд — Юки не боялся её огорчить, ведь знал: она не будет разочарованной его неудачами в любом случае. Осаму же было наплевать. Ему приказали учить Юкиносукэ. И он учил. Как умел, разумеется. — Какой-то ты... страшненький. Осаму Дазай — скотина, садист и потенциальный самоубийца. И это аксиома, которую, пожалуй, следовало усвоить каждому живущему с рождения. По крайней мере, Юкиносукэ хотел бы слышать о Дазае до их сомнительного знакомства, чтобы определённо быть готовым к его безумству, чёртовым уловкам и ужасной скуке. Или не слышать и вовсе хоть через века... но вряд ли можно быть готовым к Осаму в принципе. Дазай — стихийное бедствие: сколько бы ты не пытался совладать, ждать его, оно ударит неожиданно, больно и до отвращения жестоко. Их первая встреча произошла ещё в кабинете Мори, однако Юки заговорил с ним лично только спустя время, когда постепенно осваивался в мафии. Привыкнуть к холодным стенам, запаху крови и извечным насмешкам было нелегко, оттого Юкиносукэ полагал, что он выдержит одного единственного человека в качестве наставника... будущий мафиози никогда так не ошибался. — Ха... а ты не из тех, кто любит чесать языком? — обнажил ряд зубов Дазай. — Как тебя зовут? Он знал, как его зовут. Вот в этом Юкиносукэ не сомневался — Дазай запомнил его ещё в кабинете Мори, но издевался, ведь хотел, чтобы Юки сам рассказал, поведал свою, так сказать, тайну... ещё тогда, будучи мальчиком, он сжал зубы от раздражения и сказал: — Юкиносукэ. Юкиносукэ Уэйн. Осаму уставился на него одним чёрным глазом так, будто первый раз видел. В зале послышался смех — долгий и ненавистный с той секунды Уэйну, — и Дазай едва не упал с собственного места, будто в имени вынужденного подопечного было что-то дурное, чуждое и определённо не красивое. Почему он вообще скрывает лицо за бинтами? Постоянно, в любое время суток Дазай оставался неизменным,— Юки несколько лет полагал, что за кусками ткани он скрывал какое-то своё уродство, но на это Осаму в то время только улыбался. Он положил ногу на ногу. — Ну и имя, — произнёс Дазай. — Чем думали твои родители, когда называли тебя так? Длинное имя, отдающее чем-то невозможно тяжёлым в самое сердце... ему тоже никогда не нравилось. Юки терпеть не мог его, а иногда и самого себя, смотря в отражение зеркала с отчаянием и странной ненавистью, словно и внешность не принадлежала ему. Он действительно привык к издёвкам — ещё со школы, когда местная шпана считала себя самой умной, если отпускала нелестный комментарий по поводу его хмурой «рожи», узкого разреза глаз и щуплого телосложения. Что ещё можно ожидать от первоклассника? Они, видимо, ожидали многого... дети зачастую бывают ужасно жестоки. И ему приходилось выживать в таких условиях. Нужно первым нанести удар, дать сдачи и по возможности не быть отстранённым от занятий на добрые две недели. Только сейчас Уэйн понял: он всегда выживал. Даже в атмосфере школы всё равно был лишним, не находил покоя. Юки. Его так назвала Каноко. Абсолютно случайно, но короткое имя пришлось ей по вкусу — так мягко и нежно это звучало от неё. Нет, он никогда не был против, если его так называла она. Наверное, сестре позволялось делать вообще всё: трепать по голове и читать нотации о том, что можно было обойтись без драки и решить спор мирно. Юки означает «снег» и «счастье» — женское имя, никак не связанное с его настоящим, но ставшее родным, таким близким. Юкиносукэ смертельно устал. Он чувствовал себя дряхлым стариком в свои юные годы, и жизнь казалась одним мутным, темно-серым пятном, расползающимся по холсту его судьбы. Будущий мафиози промолчал, когда Дазай упомянул родителей... было больно. Не так остро, как в прошлые месяцы, но это — тупая, ноющая боль под рёбрами, которая напоминает о себе всякий раз, когда ты трогаешь её. — Юки. Дазай без интереса взглянул на него. — Лучше называйте меня Юки... Сам не знал, зачем сказал. Возможно, уже устал от этого смеха. Так пусть хотя бы наставник не называет его полным именем. — Твои родители хотели девочку? Да никого никто не хотел!.. Их с Каноко вообще приютили. От него не пытались скрыть отсутствие родства между четой Уэйнов и им. Знал только, что сестра всегда была с ним. Самый родной человек в мире — о настоящих родителях Юкиносукэ не имел и малейшего представления. Он и не интересовался, если честно. Какая разница уже? Естественно, Осаму он не расскажет таких подробностей. Мальчик пожал плечами, оставляя укол Дазая лишь ему самому. Наставник хмыкнул. — Всё понятно с тобой, Юки-кун. А это оцарапало сильнее, чем он думал изначально. Мори его так назвал, но теперь Дазай... снова стало неприятно, гадко, будто с приобретением этого суффикса что-то поменялось. Юкиносукэ не любил все эти суффиксы, не понимал, пускай со временем ему пришлось смириться с этим и уяснить, что японцы терпеть не могут, когда с ними фамильярничают. Он и язык-то не знал. Пришлось учить буквально с нуля — иероглиф за иероглифом. Корявое произношение, ужасный почерк и полное непонимание основ — новый язык давался ему невыносимо тяжело. Большим преимуществом стал факт, что его окружение полностью состояло из носителей, поэтому быстро привык к языковой обстановке. Однако рукопашный бой и иные тренировки проходили куда легче для него. Переломанные пальцы, запястья, рёбра — на нём всё заживало, как на собаке. О собственной способности он узнал только от Огая Мори, который относительно простыми словами объяснил, что такое «эспер», «способность» и почему ему обязательно нужно обнаружить свою силу. Оказывается, его ускоренная регенерация, усиленный метаболизм, огромный аппетит обусловлены именно даром. Юкиносукэ поначалу не поверил — слишком многое навалилось на десятилетнего ребёнка. Широ Ишии было важно это? Вероятно, так и есть... и Каноко ему нужна исключительно из-за способности. С течением лет Юки так и не вспомнил: были ли за Каноко хоть какие-то признаки дара. Казалось, нет. Вообще никогда. За ним — да. Но не она. И Дазай стал его наставником лишь по той причине, что он обязан помочь раскрыть его способность. Три года падений, три года бесчисленных проигрышей, три года изнурительной борьбы — Юки не выиграл у Дазая ни одного раунда. Он всегда был на шаг впереди — его тактический гений считывал каждое действие юного мафиози. Юкиносукэ осознал, что за эти три года так и не узнал ничего об Осаму. Никто не знал, наверное. Ни происхождение, ни семья — совершенно ничего. Дазай и не пытался с ним говорить по душам — Юкиносукэ не стремился. Оставались лишь несколько фактов: он общался с Одой Сакуноске, которого звал почему-то Одасаку; мечтал совершить двойной суицид в компании красивой девушки и терпеть не мог... собак. О последнем Юки узнал зимой, как раз за несколько месяцев до того, как Дазай покинул мафию. Сам не зная причины, Уэйн кормил парочку дворовых псов, прячущихся от холодов и людей в старом дворе. У него всё равно не было друзей, а так хоть кто-то смотрел на него с искренней благодарностью. Щенки убежали от него, как только заметили незнакомого человека рядом с ним, почуяв явную угрозу. И, пожалуй, не беспочвенную... Юки едва не отшатнулся, когда заметил Дазая в том же чёрном пальто, но уже без бинтов на глазу. Он казался абсолютно нормальным вне стен мафии, что случалось не так часто. И улыбался даже почти искренне. Совершенно обычный. Юкиносукэ не увидел у него на лице хоть какого-то шрама, уродства или изъяна. Тогда почему?.. — Так вот кто их кормит здесь... — рассмеялся Осаму. Простой смех от него звучал непривычно. Дазай не смеялся — Дазай насмехался, потому что всегда знал о своей победе с самого начала. Таким Юкиносукэ его запомнил, таким он остался у него в памяти, оттого этот смех ударил по слуху слишком сильно, заставил сжаться изнутри, будто всё это — одна большая уловка, на которую юный мафиози не желал купиться. Но он ничего не делал, засунул руки в карманы и глядел на редкие снежинки в воздухе и покрытую льдом Ооки. Ему действительно всё равно... только сейчас Юкиносукэ в полной мере увидел в глазах Дазая это дикое равнодушие, серую скуку и отсутствие вкуса к жизни. Раньше он не принимал всерьёз его желание уйти из жизни — он полагал, что о таком не говорят в открытую, — а в этот осознал: Осаму вообще наплевать. Он словно не ощущал ничего, жил одним мгновением, которое должно исчезнуть, растаять, после чего Дазай прыгнет в бездну и не вернётся в мир насущный. Юкиносукэ застыл статуей, неприятный ком застрял в горле, а голова сама по себе вжалась в плечи... стало так холодно, чёртов мороз обдул всё внутри, покрывая душу ледяной корой тоски и тяжести. Уэйн чувствовал себя этим щенком, который спрятался под скамейкой, прижав уши к голове. — Не люблю собак. Зачем он это сказал? Юкиносукэ удивлённо взглянул на него, не ожидая хоть какой-то реплики от Дазая, которая бы не включала в себя странную шутку, намёк на самоубийство или прямое оскорбление. Он отвернулся, ибо не в силах смотреть на Осаму больше минуты: каждый раз нечто выворачивало его из себя, заставляло сжимать кулаки, а его желание бежать росло всё больше и больше... его способность была невероятной, но даже она казалась Юки бесполезной, если с ним находился Осаму. Наверное, Уэйн мог бы развернуться, уйти и оставить Дазая одного. И всё же ему неожиданно хотелось говорить. Говорить с Дазаем, будто от этого зависило слишком многое. Юкиносукэ выдохнул пар. — Почему? — Они слишком преданные, не находишь? Юки вновь глянул на щенков, которые держались вместе, прижимались своими крошечными тельцами друг к другу, пытались выжить, чёрт возьми. Как и он. Он подумал, что Дазай сейчас точно вытащит одного из них, самого уродливого, и пристрелит к чёртовой матери, ведь определённо знал, что Юкиносукэ питал к этим созданиям тёплые чувства. Но Осаму совсем ничего не делал, только смотрел на голубое небо и замечал что-то своё, доступное лишь ему одному. — Это плохо? Быть преданным кому-то? — Нет ничего хуже слепой преданности, — сказал Дазай сухим голосом. — В тебе не остаётся рассудка, своего мнения, твоя преданность — привычка. Щенки казались ему беззащитными, отделёнными от всего мира. Он не знал, куда подевалась их мать, но, вероятнее всего, её давно отловили, а вот дети остались без поддержки на улице, прячутся от людей и почти не вылезают из-под этой скамейки. Удивительно, что они давались ему в руки и принимали от него еду... Каноко тоже боялась собак. Сколько Юкиносукэ себя помнит, она боялась даже стоять рядом с ними. Они вечно на неё лаяли. Грозились покусать, возможно. Он никогда не называл её трусихой — понимал. Но эти щенки ведь преданы из-за любви. По крайней мере, ему — ребёнку — так казалось. Щенки считают друг друга и хозяина семьёй, оттого так верны. Юки нахмурился. — Они просто заботятся друг о друге. В семье каждый предан другому, потому что не хочет делать ему больно. Это, — он тяжело выдохнул, словно вмиг в лёгких образовался камень. — Это называется любовью. Он ожидал услышать в свой адрес что-нибудь неприятное или увидеть во взгляде Дазая явное раздражение. Юкиносукэ всё ещё не забыл тот момент, когда Коё-сан заступилась за него и впервые заговорила с Осаму о любви... этот человек, видимо, вообще не признаёт подобные понятия, несмотря на то, что мафия — одна семья. Из семьи не уходят, семью не предают, семью любят и чтят. Но Дазай на его слова только рассмеялся, странно тепло и незлобно. Уэйн посчитал, что ошибся. А затем Осаму неожиданно потрепал его по голове, отчего Юкиносукэ впал в ступор. — Ага... ты, наверное, популярен среди девочек? Это тут вообще причём?! Юки покраснел, но в этот раз совсем не от холода. — С чего Вы это решили, Дазай-сан?.. — сглотнул он. — Девочкам нравятся такие слова, — щёлкнул пальцами Дазай. — Так скажи, Юки-кун, кто дал тебе такое имя? Я говорю не о твоём настоящем имени, разумеется. Ты ведь не сам его себе придумал. Юкиносукэ молчал. Ему не хотелось делиться такими откровениями с ним. Совсем не хотелось. Такая истина никогда не предназначалась ему. — Мать? Отец? Брат, может быть?.. — задумался Осаму. — Хотя я делаю ставку на сестру. Девушки более трепетно относятся к таким вещам, нежели парни. Как же её зовут? Он вздрогнул. Юкиносукэ почувствовал, как органы проваливаются куда-то вниз, а страх сковывал всё тело... откуда это? Почему так внезапно? У него и раньше были признаки панических атак, но в последнее время они заметно участились. Именно в этот период босс выписал ему таблетки, которые должны положительно сказаться на нервной системе. Работали ли они? Юки мог сказать, что сны перестали ему сниться, а непонятные видения почти не посещали — и наступало спокойствие. Краткий миг покоя. Он поправил свою шапку и с подозрением спросил: — Дазай-сан, с чего Вы вообще решили, что у меня есть братья или сёстры? Кто это Вам сказал? — Ты сказал... только что, — хитро улыбнулся Дазай, и Юки захотел ударить себя по лицу. — Так как зовут твою сестру? — Неважно, — юный мафиози натянул капюшон на голову, спрятав лицо в шарфе. Он развернулся в противоположную сторону от него. Сама мысль о том, что Дазай знает о его «возможных» родственных связях была некомфортной, до жути отвратительной, приносила за собой лишь дикое раздражение, от которого хотелось буквально чесаться. Каноко — его сестра. Они из одной плоти и крови, и Юкиносукэ никогда бы не хотел, чтобы она хоть каким-то образом была связана с Дазаем. Уэйн понимал, как абсурдно это, учитывая, что он даже не до конца уверен: жива ли Каноко вообще? Да и вряд ли связалась бы с Осаму... это и в голове у него не укладывалось. Однако внутри оставалось это ощущение, похожее на дёготь. Он в любом случае найдёт способ защитить её, если найдёт. В конце концов, это — его основная цель. Не так ли?***
Юкиносукэ не знал, зачем вспоминал всё это. Воспоминания о Дазае казались ему одними из самых мрачных на его памяти, но они — то немногое, что он никогда не забывал. В голове мешались люди, события, убийства, преступления — Дазай же не стирался из сознания и через несколько лет, напоминая о себе в реальном мире и — совсем мало — во снах. Юки связывал это с тем, что у него наконец-то появилась надежда найти Каноко. Нет, безусловно, он и в прошлом не терял её, но в настоящем она была такой... действительной? Она точно не мертва. Но если у безумных учёных Каноко давно нет, то остаётся самый логичный вариант — другая организация забрала её себе. Только какая? Юкиносукэ был порядком наслышан о мафии в Токио, но такое развитие событий виделось ему слишком неправдоподобным, иначе бы пошёл слух о новом эспере в преступном мире. Японское правительство?.. Уже куда возможнее. Танеда Санкота ведь никогда не выложит свои карты перед боссом даже по старой дружбе. Он уставился на телефон, видя, как на экран упали первые капли. Лето Юкиносукэ не мог терпеть не только из-за ужасной жары, в результате которой ему буквально приходилось выжимать одежду от пота и влажности, но и из-за сезона дождей. Конечно, Юки понимал, что климат Японии никак не поменять, но постоянные ливни встанут поперёк горла у кого угодно. Особенно у него. Последнее собрание Исполнительного комитета закончилось обсуждением американской Гильдии, которая, вероятно, решила наведаться в Йокогаму и попытаться найти тигра сама... у Акутагавы ни черта не получилось. Юкиносукэ почувствовал, как глаз дёрнулся. Какой же дурак. Проиграл какому-то новичку из агентства. Рюноске, да ты неудачник, видимо. Выжил бы ты только. Появление Гильдии слишком сильно портило планы Мори, и напряжение в мафии росло. Гнетущая атмосфера ощущалась в воздухе давлением, из-за которого было сложно дышать и говорить. Тихо. Ничего не происходило в Йокогаме после последнего столкновения мафии и агентства. Казалось, даже спецотдел замолчал, осознавая паршивость ситуации... таким виделось затишье перед бурей. Босс сказал, что им стоит быть готовыми к любому исходу событий. Мафия должна отстоять с минимальными потерями, если лидер Гильдии всё же решит навести в Йокогаме свои порядки. Юкиносукэ это тоже понимал, однако волнение он испытывал совсем не по этому поводу. Лермонтов действовал на его нервы намного больше. А если этот тип тоже связан с Гильдией?.. Бред. Он же русский, что означает его полную непричастность к делам преступного мира Америки. Тогда почему? Информатор отдал ему несколько адресов подпольных казино, в которые предположительно захаживал странный молодой человек славянской внешности с бинтами на лице. Ошибок быть просто не могло. Оттого, что эти подпольные заведения не связаны с Огаем напрямую, вряд ли кто-то из хозяев мог доложить боссу не только о возможном русском эспере, но и о его тайных похождениях. В конце концов... мало кто из пешек знает членов Исполнительного комитета в лицо. Район, в который ему пришлось прийти, едва ли можно назвать благополучным. Оказывается, публичные дома взаправду продолжают существовать в Японии, несмотря на закон о проституции, но со своими нюансами и оговорками. Люди, курящие возле нужного ему хостела, служащего лишь прикрытием, бросали на него недоброжелательные взгляды, явно не понимая, что он забыл в таком месте. Юкиносукэ не выглядел, как азартный человек, готовый отдать последние деньги ради риска и этого бешеного адреналина. Скорее, напоминал бедного студента, живущего в общежитии. Он подошёл к мужчине на стойке регистрации. — Добрый вечер, господин, — уважительно начал человек. — Чем могу помочь? Юкиносукэ наклонился к нему так, чтобы остальные не услышали разговор. — Мне нужен хозяин этого места, если ты понимаешь, о чём я говорю, — работник чуть приподнял бровь. — Боюсь, я не совсем... — Скажи, что это «сверху», — намекнул Юки о делах с мафией. Мужчина тут же побледнел, отрываясь от своего места. Взгляд метался туда-сюда в поисках какой-то поддержки, но довольно тщетно — он с ним один на один. По Юкиносукэ нельзя сказать, что он из мафии. Внешность бывает невозможно обманчива. В какой раз он это понял? — Прошу за мной, господин, — постарался сохранить голос человек и не выдать свой страх с потрохами. Его провели в тёмное служебное помещение, откуда вниз уходила лестница. Он уже слышал и музыку, и чей-то хохот, и звук работающих автоматов — классика любых казино. Охранник, стоящий у железной двери, недовольно посмотрел на работника и Юкиносукэ рядом. — Он хочет увидиться с боссом, — он кивнул на Уэйна. Юкиносукэ захотел рассмеяться: эти идиоты даже не понимают, с кем говорят. Нет, Юки не мог сказать, что ему нравится вся эта власть и сила, данные Мори Огаем... однако бывают и приятные моменты, когда ты понимаешь, насколько контроль в твоих руках велик. И это чувство приносило некоторое удовлетворение. Он действительно не хотел становиться одним из лидеров организации. Ему казалось, что у него чересчур мало опыта, недостаточно навыков, и такая новость почти год назад привела его в состояние искреннего шока. По правде сказать, Юкиносукэ предполагал подобный исход, но не думал, что он будет наяву. Никто, кроме него, не сумел бы занять место Дазая. Всё же забавно, что место в Исполнительном комитете перешло от учителя к ученику. В глаза ударил свет разноцветных огней, от которого Юки после темноты пришлось зажмуриться. Играла какая-то популярная в нулевые годы попса, а в нос ударил запах алкоголя и сигарет. Всё было настолько ярким, что у Юкиносукэ появились белые точки перед собой. Начало мутить. В помещении было невозможно душно, всё пропахло этим спиртом и потом, и Уэйн пожелал уйти отсюда побыстрее. Основную часть посетителей представляли из себя люди за тридцать, с тревогой и надеждой глядящие на цифры в автомате. Сначала всё начиналось с малых ставок. Не все же становятся зависимы от азартных игр с самого начала. Кому-то даже крупно везёт в первые дни, а затем ты уже не способен остановиться. Тебе мало, тебе хочется ещё — и это ловушка, капкан для дураков. Уэйн отлично знал, как работает эта система, оттого глядел на всех них с лёгким презрением. Послышалась чья-то ругань. Юкиносукэ напрягся, когда уловил знакомый акцент. Низкий мужчина — даже ниже него самого — стоял с какими-то амбалами и на повышенных тонах разговаривал с человеком за столом. Вероятно, это и есть хозяин казино. Его собеседник обмолвился лишь парой слов и глядел куда-то в сторону, будто это и не к нему возникали вопросы, словно его здесь нет. Лермонтов!.. На мгновение Юки растерялся, не ожидая, что найдёт Михаила так просто. — Чёртов гайдзин!.. — выругался босс. — Да я из тебя душу вырву... считал, что сможешь меня обмануть? Где мои деньги?! — Простите, господа, — донеснелось отстранённое от него. — Я доставил вам неудобства. От такого заявления глаза человека полезли на лоб, а кожа краснела от подступающего гнева. — Ты ещё и смеяться надо мной решил? — прошипел коротышка и щёлкнул пальцами своим подчинённым. — Выбейте из него всё дерьмо, ребят. Лермонтов казался равнодушным ровно до той поры, пока не увидел Уэйна в компании фальшивого администратора. — Господин Чиба, — уважительно поклонился тот. — Простите, что отвлекаю. — Ну что ещё?! — с негодованиеи повернулся Чиба. — Что за мальчишку ты привёл? — Он из... мафии, Чиба-сама, — выдохнул работник, и босс заведения тут же вздрогнул и уставился на Уэйна таким взглядом, как смотрят на надоеливых, отвратительных, но тем не менее опасных насекомых, способным покусать до летального исхода. Юкиносукэ не мог сказать, что ощущал Михаил от новой встречи. Ярость, злость, радость или усталость? Последнее, скорее всего, более вероятно... мафиози заметил, что старые бинты он заменил обычной тёмной повязкой, которая по-прежнему скрывала один глаз. В остальном же он ни капли не изменился — выглядел, как обедневший гражданин. Неужели действительно так легко? Лермонтов, как ты вообще дошёл до азартных игр?! Раздражение разливалось по венам, отчего кулаки сами собой сжимались. — С каких это пор мафия посылает новичков? Ты ведь из этих школьников, которые вечно суют свой грязный нос в наши дела! Ну почти. — Ты откуда такой вылез, скажи мне? — разглядывал его Чиба. — Точно из мафии? А по тебе и не скажешь... может быть, мне заставить тебя говорить правду, малец? — В этом нет необходимости, если Вы потом не захотите побеседовать с «Чёрными ящерицами». При упоминании жестокого отряда волосы хозяина встали дыбом, а губы дёрнулись... видимо, ему уже приходилось иметь дело с ними — второй раз не захочется. Амбалы напряглись. — Ладно-ладно... чёрт с тобой, — выдохнул коротышка. — Чего им нужно от меня, раз они послали ко мне тебя, а не настоящего мафиози? Юкиносукэ подавил усмешку. — На самом деле мафия заинтересована как раз в этом человеке, — он указал на Лермонтова, который разглядывал узоры на стенах, словно это занятие в данной ситуации — самая интересная вещь на свете. Откуда у него столько спокойствия? Чиба снова развернулся к Михаилу и явно не поверил, что вот этот «гайдзин» в действительности может заинтересовать опаснейшую преступную организацию в Йокогаме. Он нервно рассмеялся и приложил салфетку ко лбу. — Он должен мне, — сказал хозяин. — Большие деньги. И я не собираюсь отпускать его так просто. Юкиносукэ прикрыл глаза, призывая себя контролировать эмоции: гнев не сыграет ему на руку. Устроит здесь погром — и на следующий день в мафии об этом заговорят. Не пройдёт и нескольких часов — и Мори узнает новость от своих шпионов. Чиба явно настроен серьёзно, как и его подчинённые, потому не отпустит Лермонтова, в которого вцепился мёртвой хваткой. Придётся договориться. Дипломатия — это не его сильная сторона, но придётся попытаться. Откуда у Михаила вообще деньги? Он не выглядит, как человек, который может себе позволить хотя бы одну ставку. — И что за сумма? Хозяин набрал на телефоне число — глаза у Юкиносукэ поползли наверх от количества нулей, а скрип зубов, казалось, услышали все в зале. То есть... он серьёзно проиграл целую квартиру в центре Йокогамы?! Уэйн посмотрел на Михаила с нескрываемой злостью; ему-то думалось, что он здесь младше, однако на деле всё выходило совершенно иначе. И этот человек взаправду работал с ним в команде против организации Широ? Сейчас не верилось никаким образом. Юки вновь старался сохранить трезвость разума. Плевать. Вообще наплевать. И не из такого дерьма он вылезал. — Если я оплачу эту сумму, Вы отпустите его? — кивнул в сторону Михаила он. Чиба усмехнулся. — Думаешь, что серьёзно сможешь расплатиться?! — Принесите чековую книжку, — не вынул руки из карман Юкиносукэ. — Вы получите свои деньги. С недоверием коротышка приказал работнику принести чеки и пару ручек. Мальчишке перед ним больше восемнадцати не дать; взгляд такой уверенный и не дрожит ведь... то ли специально обученная шавка кого-то из этих мафиози, то ли Чиба действительно ошибся, просчитался. Помощник положил на стол крошечную книгу с тонкими листами и три гелевые ручки. Юкиносукэ сел за стол, начав аккуратно выводить иероглифы. Хозяин, вероятно, сомневался всё больше и меньше одновременно. Изначально Чиба планировал убить этого гайдзина, вытравить из него всё возможное и как-то надавить... он был безумным, если не пугался даже пистолета у виска, который не раз приставлял его подчинённый в попытке угрожать. Лермонтову абсолютно нет дела. А если он тоже из этих одарённых? Почему-то Чиба об этом не подумал, но сейчас захотел избавиться от русского психопата побыстрее. — Могут ли Ваши слова весить хоть что-то? — неожиданно резко спросил Юкиносукэ, протягивая чек. Какая наглость. — Подвергаешь сомнению моё обещание? — Чиба ощутил себя загнанным в клетку. — Можешь забрать его. Мне-то какая разница? Долг обязан быть уплачен. — Хорошо. Хозяин тут же начал проверять чек на подлинность, полагая, что мафиозный мальчишка обдурил его. Но нет. Всё казалось привычным и знакомым — подвоха в его действиях нет. На подписи в самом низу Чиба нахмурился. — Как ты сказал тебя зовут?.. — Я не говорил этого, — пожал плечами Юкиносукэ. — Счёт зарегистрирован на юридическое лицо, а не физическое. Вам моё имя не нужно. Он спрятал чек во внутренний карман пиджака. — Я тебя понял, — не отрывая взгляда, ответил Чиба. Лермонтов встал со своего места, будто осознал, что спектакль окончен, занавес опущен, свет включён. Он ожидал, что так и будет!.. Юкиносукэ захотелось ему врезать — так, от чистой души. Вот настолько ему надоела его вялая физиономия. Он и так прилично потратился сегодня, отдал за его голову несколько миллионов йен — Михаил делал вид, что так и должно быть. Поправил свой серый плащ, натянул на правый глаз повязку получше и зашагал в сторону выхода. Все русские такие? Или только он так выделяется своими иностранными манерами?! — Доброй ночи, господа, — не забыл главного. Юкиносукэ в мыслях пожелал его пристрелить. — Надеюсь увидеть твой труп под мостом Ооки, гайдзин, — через стиснутые зубы сказал Чиба, и Лермонтов на это только хмыкнул. Точно психопат. Уэйн обернулся к хозяину казино, и Чиба помахал перед ним чеком. — Рад был поработать с Вами, юный господин, — удивительно, как меняется отношение человека за считанные секунды. У него вновь глаз дёрнулся, а раздражение подступило к горлу, отчего он повернулся в сторону двери, куда ушёл Лермонтов. Его здесь за дурака что ли держат?! Он ничего не ответил и буквально за мгновение догнал Михаила, ушедшего уже на улицу, с силой впечатав его в стену здания и приставив нож к чужому горлу. Ему надоело с этим возиться. Мафия, смерти, обязанности — боги, как же его всё достало. А тут ещё и этот тип, который определённо знает нечто, нужное и важное ему... нечто, что поможет хоть на немного пролить свет на тайну. Хотя бы что-то!.. Лермонтов даже не пытался вырваться из его захвата. Неужели всерьёз решит убить Уэйна мафиози с помощью своей способности? Юки чувствовал: нет. Тогда в чём подвох? — Опусти нож. Юкиносукэ выдохнул через нос. Действительно опустил, взглянув на Лермонтова с такой злостью, что любому бы стало дурно... любому, кроме него. — В агрессии нет нужды, Юки, — продолжил он. — Я никуда не собираюсь уходить. — По тебе видно... — спрятал нож в складах тёмного пальто Юкиносукэ. — Какого чёрта? — Гнев — это твоё самое страшное качество, — неожиданно произнёс Лермонтов. — Ты несёшь за собой лишь погибель и неудачу. Он вздрогнул, как от холода, а разум будто покрылся дымкой тумана. Проклятье... проклятье! Юкиносукэ сцепил зубы, слушая собственный скрежет, и схватился пальцами за волосы и едва не вырвал себе пару прядей. Голова раскалывалась. Память подбрасывала последний разговор с Хироцу. Ярость пройдёт. Последствия от неё — нет. Дождь всё продолжал капать, заливал дороги Йокогамы, но поразительная духота летней поры никуда не делась. Наоборот, ему показалось, что эта жара усилилась, но к ней прибавился холодный ливень. Можно подхватить простуду очень просто. Лермонтов только выставил руку под капли и посмотрел на ночные тучи как-то по-особенному. Юкиносукэ подумал, что он тоже что-то вспомнил. Скучает по родине? — Это моя ошибка, — признал Уэйн. — Извиняться не буду. Как ты умудрился проиграть такие деньги?! — Да... у меня не было времени поблагодарить тебя за щедрый жест доброй воли. Спасибо, — пожал плечами Лермонтов. — Без твоей помощи разбирался я бы дольше. — Вот оно как, — с мрачной усмешкой сказал Юки. — Так у тебя всё под контролем?! — Можно и так сказать. Перед Лермонтовом возник его «Демон», протягивающий ему самый обыкновенный зонт, и Михаил раскрыл его, вежливо позволяя Юки встать под одну «крышу». Мафиози опустил глаза в пол, словно действительно в чём-то крупно провинился. Способность тут же испарилась. — Откуда зонт? — Для меня стало открытием, что в Японии на каждом шагу можно взять зонт. — Да, но за него надо вообще-то заплатить. Никто не берёт зонты просто так, — сказал Юкиносукэ. Некоторое время Михаил молчал. — Я верну потом. — Вот поэтому иностранцев в Японии не любят... вы не умеете себя вести. — И это говорит мне мафиози. — Это другое. Лермонтов первый раз за их знакомство не удержался от улыбки. — Как ты связался с подпольным казино? — Долгая история, — уклончиво ответил он. — Мне нужна была информация о Широ Ишии. По коже Юки прошёлся мороз — так всегда было. Упоминание одного имени превращало кровь в лёд, чтобы после заставить кипеть, кипеть от ярости, но Юкиносукэ понимал, что негативом не добьётся ничего... гнев — его разрушительная сторона, самая жестокая и беспощадная. Чуя, в отличие от него, походил на пламя, которое можно было с лёгкостью затушить, однако его злость была пропитана исключительно ненавистью, чёрной и мерзкой. И его гнев был поистине губителен. Широ Ишии обязан был умереть. Юкиносукэ мечтал в это верить. У него есть надежда, боги. — Прямо от посетителей? Лермонтов взмахнул плащом. — Мы продолжим разговор, но не здесь. Уэйн бросил взгляд на какого-то человека, который посмотрел на них и тут же отвернулся, ощущая себя пойманным. Много лишних ушей. — И где? — У меня совсем не осталось денег с собой, — для вида поискал в карманах Михаил. Юки закатил глаза: кто бы сомневался. — Я давно не ел, поэтому, надеюсь, ты проявишь ко мне снисхождение. — Ясно. Долг за него заплати, еду купи... может быть, ему ещё и одежду поменять нужно?! Судя по наряду Лермонтова, последнее действительно желательно. Михаил выглядел как поехавший наркоман из-за этой нездоровой внешности, странной повязки и грязного плаща, который следовало бы отдать в химчистку. На что он вообще живёт? От информатора ведь Юкиносукэ узнал, что Лермонтов пребывает в Японии абсолютно нелегально, а это значит, что у него никакой возможности заработать деньги законным путём. Возможно, киллер? С его способностью это очень возможно — не надо самому пачкать руки. А судя по принесённому зонту, «Демоном» можно управлять на расстоянии. Какой удобный, однако, дар. В круглосуточный супермаркет Юкиносукэ не решил брать с собой Лермонтова. Ну его. Газировка отдавалась на языке приятным послевкусием, а редкая тишина на открытой станции метро действовала каким-то успокаивающим эффектом. Он вытянул ноги на лавке и посмотрел на рельсы внизу: Уэйн уже очень давно не катался на метро. Лермонтов же глядел на ночное небо, накручивая на пластиковую вилку лапшу быстрого приготовления. Кто ж знал, что он такой её любитель? И запивал всё это виноградным соком. Поистине ядерная смесь. Юкиносукэ сложил руки на груди и снова обратил внимание на повязку Михаила. На вид ему не дашь больше двадцати пяти лет, а поведение выдавало в нём дряхлого старика лет семидесяти пяти. Даже Мори казался ему более молодым. — Почему ты носишь повязку? Михаил не отвечал. Взгляд у него уставший... мёртвый, ужасно отстранённый, словно человек перед ним пребывает одной ногой в загробном мире. Пусть молчит. Можно подумать, что Юки собирался лезть к нему в душу. — Ты хорошо говоришь на японском для иностранца, — пытался подобрать тему Уэйн. — Долго учил язык? — Я знаю шесть языков, — Юкиносукэ не поверил. Сколько-сколько?! — Русский, украинский, чеченский, английский, немецкий и японский. На уровне разговорного — французский. Ему-то один язык дополнительно было сложно выучить, а тут целых пять, не считая родного... даже шесть! Как это возможно? Он не производил впечатления какого-то гения. Юкиносукэ почувствовал себя униженным. Всё же любая наука — это не совсем для него. — Скучаю по Кавказу. И как это комментировать? На лице Михаила отразилась секундная печаль, которая тут же испарилась, пока мафиози пытался вспомнить, где вообще находится этот Кавказ, и Лермонтов тут же сменил предмет разговора: — Ты спрашивал меня о Широ, — открыл мороженое Лермонтов. — Ты уже знаешь, что Ишии был участником войны и создавал препараты для военных, однако после войны он ударился в природу эсперов. На банке из-под газировки остались вмятины. — Что тебе известно о Великой войне? — Война, которая происходила преимущественно между носителями способностей?.. — предположил Юкиносукэ. Он и правда знал чертовски мало о войне, пусть окончание её было относительно недавним с точки зрения истории. — Это самая кровопролитная война, — сказал Лермонтов. — Событие, которое позволило эсперам в открытую использовать собственные силы в рамках закона. — Раньше было не так? — Нет, не так, — покачал головой он. — Во Вторую мировую войну эсперов использовали, как секретное оружие, а в Средневековье даже сжигали на кострах, считая их просто колдунами. Вот только в нашем мире нет магии и ведьм, — Лермонтов посмотрел в сторону. — Лишь с недавнего времени появились отделы по делам одарённых. У эсперов появились свои обязанности перед государством... и права тоже. В магию Юкиносукэ никогда не верил. В способности — да. Однако магия и дар — это вовсе не одно и то же. Он это знал и всё же не понимал различий. — В России эсперов не любят, — зачем-то добавил Лермонтов. — Никогда не любили. Во времена СССР даже расстреливали. Более сильных одарённых, разумеется, оставляли на службе у партии, а слабые становились доказательством идеологии. Все должны быть равны. Юки слышал о чём-то таком, но никогда не углублялся в эту тему. Для него тема эсперов и вовсе была покрыта мраком ровно до того момента, как он попал в мафию. Он считал, что это в принципе невозможно... способность и правда напоминала магию, описанную в сказках и легендах. Но это ведь совершенно не так. Дар — это нечто такое исключительное, что нельзя получить никаким искусственным путём. Нельзя вызвать это или развить, если никогда не обладал по праву рождения. Лермонтов тоже знал это. Конечно, обладание даром делало тебя выше остальных. — И что послужило поводом для Великой войны? — Владение оружием со способностями. Их создание, — закинул ногу на ногу Лермонтов. — Причин много. Не решённые конфликты во Вторую мировую тоже имеют вес. — Тогда какую роль играет в этом всём Широ? — не понимал Юкиносукэ. — Он исследовал способности, их природу. И я... я ни черта не знаю. Лермонтов с интересом посмотрел на него. — Как я уже говорил, многие учёные пытались создать искусственную способность, но это невозможно, — ответил Михаил. — Дар не сохраняется в ДНК, поэтому, следовательно, не передаётся на генетическом уровне. Тебе известен человек по имени Эрих Мария Ремарк? В груди неприятно заныло, будто услышанное принесло Юкиносукэ физическую боль, а взгляд упал на собственную ладонь, покрытую не характерными для его возраста мозолями. Ему неожиданно стало так жутко и отвратительно, что Уэйн вздрогнул. Всё тело наполнилось свинцом, и Юки облокотился спиной о стену, ощущая бешено бьющееся сердце. Он не знал это имя, никогда прежде не слышал, но что-то вызвало в нём эту волну тревоги, оттого Юкиносукэ по-настоящему испугался. Что с ним происходит? — Никогда не слышал. — Я лишь знаю, что Широ работал на этого человека, но в один момент, вероятно, предал, иначе бы не оказался на фронте. — Так что? — в нетерпении спросил Юкиносукэ. — Ты ищешь именно этого человека? С немецкой фамилией? — Именно. — Подожди... в прошлую нашу встречу ты сказал, что тебе нужно найти Ремарка, иначе весь мир может кануть в Лету. Или как-то так. Почему? — Ремарк ищет некое... оружие, которое могло бы помочь ему в завоевании мира. Возможно, он хочет банально власти, — сказал он. — В любом случае, я знаю, что это оружие запредельной мощности. Но я понятия не имею, что оно из себя представляет. Тогда причём здесь они с Каноко? Почему? Ему казалось, что ответ находился очень близко, почти на поверхности, и в голове вновь всплыли слова Занкоку о природе его силы. Искусственная способность. Михаил заявил, что это абсолютно невозможно. Но зачем Занкоку врать о таких вещах? Это едва ли принесло ему хоть толику выгоды, учитывая, что он собирался убить Юкиносукэ. У него был сильный дар, позволяющий преодолевать огромные расстоянии за считанные секунды. Наверное, у Каноко тоже должна быть какая-нибудь необычная способность. Но что если Широ волновали совсем не их дары? А их природа?.. — Моя способность искусственная. Лермонтов подавился своим соком, услышав такое заявление. Он долго кашлял и смотрел на Юкиносукэ, как на сумасшедшего. Уэйн ничего не отвечал, не продолжал, давая возможность знакомому переварить нелёгкий вывод. — С чего ты это взял? — поднял светлую бровь Михаил, встречая его слова с явным скептицизмом. Ему придётся против воли раскрыть некоторые свои секреты. — Я был подопытным в лаборатории Широ, как и моя сестра, — с неохотой начал рассказывать он. — Меня спасла мафия и стала учить, но моя сестра... я понятия не имею, что с ней. — Твоя сестра тоже эспер? — Вероятно, иначе бы Широ убил её ещё несколько лет назад, — произнёс Юкиносукэ. — Занкоку сказал, что моя способность искусственная, поэтому даже после вступления в мафию я был объектом интереса у Ишии. Михаил прикоснулся пальцами к своему подбородку. Юки и сам понимал, как это бредово звучит: Коё-сан ведь тоже твердила ему, что способность невозможно обрести. Дар — это судьба. И он жил с этой мыслью все годы, пока Тенши Занкоку не заявил, что сам он никогда не рождался эспером. Подделка... он казался себе подделкой, а в сознании до сих пор стояли картины разрушенной лаборатории и тех пробирок с отвратительными эмбрионами. Неужели даже его рождение не было естественным?! Это пугало, меняло буквально всё, и Юкиносукэ не мог думать хоть о чём-то другом. — Это логично, — признал Лермонтов. — Широ желал вернуть себе уникального по своей природе эспера, но если бы он мог самостоятельно создавать способность, то уже давно перевернул мир с ног на голову. Значит, что Ишии по сей день не знает, каков секрет твоей способности. Кем были твои родители? — Родители? — задумался Юкиносукэ. — Я не знаю, я помню свою приёмную семью, но не задавался вопросом о настоящих родителях. Наверное, мы с сестрой были просто сиротами — и всё. — Такие особенные сироты? — сомневался Михаил. — И попали в простую семью? — Я не дам тебе ответа, — раздражённо сказал Юкиносукэ. — Но вот для чего конкретно ты ищешь Ремарка и Широ? Какая тебе с этого выгода? Разумеется, он не доверял ему, но ему приходилось рассказывать о себе... даже Чуя не знал его прошлого, а какой-то Лермонтов практически всё о нём. И это за такое короткое время их знакомства. Михаил вновь молчал. Он знал так много о способностях, эсперах и даже Великой войне, но его истинная цель и мотивы оставались для Уэйна абсолютно неизвестными. — Я просто не хочу допустить краха мира. Банально? Понимаю, — Юки сжал губы. — Я хочу однажды ступить на земли своей родины свободным человеком. Ты необычный, Юки. Юкиносукэ склонил голову набок. — Я понял это, когда первый раз увидел тебя, — поделился Михаил. — Если способность действительно можно создать, то ты — прямое тому доказательство. Как и твоя сестра. Возможно, ты захочешь мне помочь. — В чём именно? — не понял Юкиносукэ. — А если я соврал тебе про искусственный дар? Ты так легко поверил мне, хотя был полностью уверен в невозможности такого. Лермонтов снова посмотрел на ночное небо. — Я не говорил, что верю тебе полностью, но я допускаю такой исход, учитывая, что ты ничего не знаешь о своём даре. Юкиносукэ тяжело выдохнул, и Михаил продолжил: — Тебе нет смысла врать. И ты, и я преследуем одну цель. Ты так отчаянно ищешь свою семью, а значит любое знание — о себе или мире — будет ценно для тебя. Я могу предложить, что я — единственный, кто раскрыл тебе хоть толику правды о мире, — сказал Лермонтов. — И я понимаю твоё желание отыскать сестру. Юки печально усмехнулся. Ему казалось, что это невозможно, просто невозможно... он так сильно выгорел, пережил так много потерь, что в существование живой сестры верилось с трудом. Каково это? Увидеть её? Прикоснуться? Вот, что поистине Юкиносукэ считал сном, — живая Каноко. Она была нужна ему, как воздух, как нить прошлого, которое Уэйн потерял. Хорошо, допустим, он верит Лермонтову. Выхода у него всё равно нет. Ремарк... Ремарк? Юкиносукэ действительно никогда не слышал раньше об этой фамилии, но сейчас нечто такое пугающее обвило нитями всё его нутро. И стало до кошмара невыносимо. Словно за маленьким злом скрывается ещё большее. — Ты знаешь, что за оружие ищет этот... Ремарк? — Не знаю, но Широ наверняка должен знать, — сказал Михаил. — Если слухи окажутся верными, то он работал с ним долгое время, поэтому должен был быть в курсе его планов. Боги, как же у Юкиносукэ много вопросов!.. — Как ты проиграл столько денег в казино? — Ну это было случайностью, — произнёс Лермонтов. — Я сделал ставку с тех денег, которые ты мне дал в клубе. Мне везло, а после что-то пошло не так... в любом случае, я искал в казино не это. — А что именно? — недовольно спросил Юки. — Видишь ли, я пообщался с одним пьяницей, увлечённым японскими байками. Он напился рядом со мной и рассказал, что в Японии... конкретно в Йокогаме находится какая-то вещь, которая предположительно ведёт к «магическому» оружию, способному изменить мир, — Юкиносукэ от абсурдности поднял брови. — Я подумал, что это может быть связано. — Сам-то в это веришь?! Лермонтов пожал плечами. — Мне выбирать не приходится. — Я вижу, — прошипел Уэйн. — Ты что-нибудь знаешь о Гильдии? Американская организация? — Нет. Не знает, правда не знает. С годами Юки научился лучше распознавать ложь и чётко улавливал, что Лермонтов не врёт. Так откуда он сам взялся-то? С такими знаниями ещё?.. — И что? Ты не принадлежишь хоть к какой-то организации? — Уже нет, — коротко сказал Михаил. Бесполезно из него вытягивать информацию о себе. — Я должен решить вопрос с Гильдией... — произнёс Юкиносукэ. — А затем поискать твою «магическую вещь» вместе с Широ Ишии. Если повезёт, разыщу информацию о Ремарке. — Буду признателен за твою помощь. Никакая это не помощь. — Как мне связаться с тобой? У тебя хотя бы мобильный телефон? Лермонтов замялся и достал какой-то доисторический кнопочный телефон с разбитым экраном. Он ни разу не видел таких устройств, разве что в старых фильмах девяностых годов, когда техника только-только начала развиваться. Юкиносукэ подумал, что таким телефоном можно орехи раскалывать. — Ты что, в пещере живёшь? — Он старше тебя. — Это я уже понял. Расстались они ближе к рассвету, сочлись на том, что между ними установилось какое-то сотрудничество... хотя таким сложно было его назвать. Если он пожелает найти Ремарка, то придётся вновь лезть в этот проклятый архив мафии, покрытый пылью. И в сознании всплыла мысль о родителях. Настоящих родителях. Были ли такие у него в принципе? О собственных опасениях Юкиносукэ решил не делиться с Лермонтовым, считая, что уже и так много чего рассказал этому человеку. На следующий день он проходил мимо Детективного агентства, кирпичного здания с кафе внизу, и сразу же ощутил это негодование. Противное местечко. Совершенно маленькое по сравнению со штабами мафии. И вот они противостоят им? Юки натянул капюшон на себя и ушёл вперёд, слыша, как капли нового ливня ударялись по асфальту. Как же ему всё надоело.***
— Он не жилец, скорее всего, — произнёс Осаму совершенно безразлично. — Охнуки всё уладит. Мы узнали имя нанимателя — нам больше ничего не надо. Каноко не один раз прокручивала в голове эту фразу — постоянно, раз за разом. Находила какие-то новые грани и пугалась предыдущих. Плечо немного ныло после ранения, а на его месте появился крошечный шрам в виде белого пятна, светлее её и без того бледной кожи. Она где-то слышала, что один шрам может рассказать целую историю, но у неё, видимо, тело — серия романов с запутанным сюжетом и, очевидно, несчастливым концом. Отчего-то казалось, что этот цикл книг имел бы определённо плохую концовку, со смертью главного героя в её лице. Ей перестали сниться кошмары — теперь во снах Каноко видела лишь собственную смерть. Её душили, в неё стреляли, она тонула в озере без конца и начала... она всегда умирала. В одну из ночей Каноко увидела, что она покончила жизнь самоубийством. Просто вскрыла себе вены в ванной. И никто не пришёл на её могилу. Никто даже не нашёл её в этой чёртовой ванне. Руки безвольно лежали на бортиках, пока кровь капала на кафель. Тело у неё покрыто сотней шрамов, не заживших царапин, но самый главный разделял живот уже белой полоской на две половины почти до самой груди. Ещё пару месяцев назад он был более яркого цвета, но сейчас начал заживать. Если не приглядываться, то, казалось, его и вовсе нет. И всё же Каноко стыдилась, стыдилась всего, продолжала прятать это безобразие за тканями и в самую жаркую погоду. Уж лучше она будет умирать от духоты, но никому не позволит увидеть это, кроме Йосано, которая благородно делила с ней эту тайну. Никто так и не узнал. Акико держала своё слово. И Каноко мечтала отплатить ей тем же. Саито ощутила, как безумие плотнее цеплялось за неё своими щупальцами, и чувства к Дазаю не хотели исчезать сами собой, становились всё более ядовитыми и мрачными, особенно в те дни, когда он не появлялся в агентстве. Что она сделала не так? Неужели настолько безнадёжна? Или Дазай разочаровался в ней из-за того, что Каноко так глупо подставилась? Винила Саито исключительно себя, полагая, что совершила какую-то невероятную глупость на своём первом задании в качестве детектива. Она то замыкалась в себе, то ей хотелось кричать во всё горло от такой несправедливости. В груди жгло — эта боль была настолько реальной, что Каноко предположила, что кто-то ударил её ножом прямо в сердце. В моменты, когда Осаму всё же находился на своём рабочем месте, Каноко не желала и смотреть на него; занимала себя, чем угодно, лишь бы не пересекаться взглядами и, не дай боги, случайно не касаться друг друга. Даже не смотреть на него, делать вид, что ей в самом деле всё равно... она будто ходила по стеклу, самому тонкому куску, которое начало покрываться трещинами. Между ними была некая нить, настолько невидимая, но ощутимая почти на физическом уровне. И Каноко считала это сумасшествием. Не смотреть, не трогать, не думать — Каноко захотела оборвать это самым жестоким путём, чтобы в будущем оно не причинило ещё больше боли, ибо ей хватило её в прошлом. Плевать. Ей вообще всё равно!.. Каноко сидела над отчётами и с досадой осознавала, что у неё одни ошибки в оформлении. Куникида заметил это, явно недовольный такой работой: — Саито, — сказал он. — Эти отчёты никуда не годятся. Почему твои строчки такие кривые? — Я... переделаю, — не нашла более достойного ответа. — Извините, Куникида-сан. Он хотел было ещё поворчать, но списал невнимательность сотрудницы на её состояние после ранения и махнул рукой. В этот момент Каноко почувствовала, что на неё смотрят... смотрят так пристально, будто ей в спине прожигают целую дыру. Она ни за что не обернётся, даже если прямо сейчас случится апокалипсис. Каноко потратила слишком много времени, чтобы обрести хоть какое-то равновесие на душе, но у неё это буквально отбирали. Осаму, почему ты такой? Ну почему?! Он ведь убил человека. От директора Каноко узнала, что Сакамото действительно скончался на той несчастной фабрике. Стрелял Дазай уверено, ни капли не сомневался в собственной правоте и даже надавил на рану Тору, дабы узнать побольше о заказчике. И только недавно Саито поняла: он не первый раз убивает людей. В нём нет и тени раскаяния, его не тревожит вина... так бывает только с истинными циниками, которые перестают ценить чужую жизнь. Осознание это сдавило ей горло ещё сильнее, а новый страх поселился где-то совсем внизу. Она ни капли о нём не знает. Каноко не знала его прошлого, не знала его настоящего характера, а всё равно тянуло. Тянуло мучительно к этой тёмной ауре. Мечтала в глубине души коснуться руки, посмотреть в глаза и не отрываться. От этих мыслей ей стало только хуже. — Саито. — Да, Куникида-сан? — как солдат, спросила Каноко. — Сходи в архив и принеси отчёты по иностранным организациям. Как деревянная, Саито встала со своего рабочего места и всеми силами старалась не смотреть на Дазая, который, кажется, продолжал не отрывать от неё взгляда, словно испытывал на прочность, проверял её выдержку. Сломается или нет? Каноко подумала, что скоро сама захочет его задушить. Сердце бешено колотилось. Да она же не сможет работать с ним в одном помещении!.. Облегчение наступило за закрытыми дверями уже родного архива, когда Каноко позволила себе прижаться к стене и съехать по ней. Она не была готова к этому разочарованию, к этим чувствам, к этим... Каноко не имела в этом вообще никакого опыта, не могла обратиться за советом, ибо ей ужасно стыдно. Признать это кому-то вслух — признать собственную слабость. Она начала рыться в папках, которые сама же раскладывала здесь, и искать все иностранные организации, однако ненароком Каноко задела локтём какие-то документы, которые разлетелись по комнате белыми пятнами. Она ощутила себя главной растяпой всего мира и стала собирать листы в кучу, случайно решив окинуть взглядом один из документов. Кажется, тут была какая-то самая основная информация о сотрудниках по типу имени, фамилии и даты рождения. Отсюда Каноко узнала, что Йосано родилась в декабре, а Рампо — к концу октября. Однако удивило её вовсе не это. Дазай Осаму родился девятнадцатого июня, что было почти неделю назад. И почему никто не сказал? Никто не поздравил его?.. Он ненавидит свою жизнь. Почему-то первая мысль была именно об этом. Дазай часто читал какую-то книжку о самоубийствах, но Каноко принимала это больше на уровне чёрного юмора, нежели как реальное желание уйти из этого мира, однако сейчас ей показалось это таким серьёзным и жутким. Вероятно, он никому не говорил о своём дне рождения, ведь в ином случае его бы поздравили. Никто не станет поздравлять потенциального самоубийцу. Самоубийца и сам не хотел, чтобы его поздравляли, потому что это — абсолютно не нужный день, вынужденное бремя. Каноко почувствовала, как волосы встали дыбом, и дрожащими пальцами отложила лист в общую кучу. Предательское осознание пришло к ней ровно через пару минут размышлений. Она, чёрт возьми, не хочет, чтобы Дазай умирал. Боги!.. Разумеется, Каноко никогда не подойдёт к нему и не станет рассуждать на тему жизни и смерти, не будет даже отговоривать от новой попытки суицида, но она так не хочет, чтобы он умирал. Понимание того, что Осаму способен в любую минуту уйти в загробный мир, просто сводило её с ума... почему же ей так не везёт? Почему её тянет постоянно на какой-то дикий ужас? Влюблённая идиотка ты, Каноко. Диагноз. Точка в собственном деле. Да когда же это пройдёт? Когда ей станет всё равно?! — Я сошла с ума, — шепнула себе под нос Каноко. Кожу всё ещё жгло, она снова ощущала эти прикосновения, фантомную боль... это приятно. Саито ни разу не чувствовала ничего похожего, и от этого румянец расползался по лицу только сильнее. Почему он не навестил её? Почему? Она закрыла листами щёки, и ненавистный вопрос вновь всплыл в голове. И это было невыносимо. Ей казалось, что он только делал вид, что ему всё равно, нет дела до всего этого. Но Каноко просто хотела, чтобы он зашёл к ней и банально спросил о самочувствии. Так много? Она выдохнула. Спокойно, успокойся ты уже... Каноко первый раз испытывала нечто такое, когда в голове не остаётся уже ничего, кроме этого. Вновь захотелось закричать. Хоть бейся лбом об стенку — это чувство никуда не исчезнет. Наоборот, Каноко понимала, что оно становится только сильнее. Ей нельзя даже пересекаться с ним. Нельзя допускать ни единой мысли. — Не смотреть, не думать, — как мантру, повторяла себе на английском Каноко. Саито виделась себе такой незрелой с таким сознанием... Каноко считала, что взрослые женщины могут подавить ненужные чувства, а она ведёт себя, как неразумный подросток, первый раз увидивший в ином свете человека противоположного пола. Ну не пришёл навестить её. И что с этого? Вешаться теперь? Каноко успокаивала внутреннее «я» именно так и пыталась искать в жестах Дазая хоть какой-то намёк. Бесполезно всё равно. Не найдёт и капли. Она вздохнула, махая листами, чтобы отогнать от себя этот жар смущения и вернуть прежний вид. Боги ведают, как ей было тяжело сохранять видимое спокойствие на людях. Ни черта Каноко не холодная, ни черта она не равнодушная, ни черта подобного!.. Саито всё же нашла в себе силы и решила рассмотреть документы, которые она собиралась принести Куникиде. Взгляд нечаянно зацепился за одно единственное название, от которого у Каноко округлились глаза, а в голове стало как-то абсолютно пусто. Она перечитала ещё раз, но не поверила. Гильдия?.. Как же так? — Этого не может быть. Гильдия являлась преступной организацией, в существование которой не верила даже американская полиция. В мегаполисах США это стало, скорее, легендой, нежели реальностью. Но Маркус-то знал, что Гильдия есть на самом деле, и Каноко тоже осознала это ещё в детстве, но никто в их семье не любил обсуждать ни саму Гильдию, ни Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, который однажды бывал у них дома, когда Каноко была ещё совсем ребёнком... но этого человека она не забыла. Его высокомерие, поистине аристократические манеры и богатство, которым он сыпался. В те годы Фрэнсис уже построил собственную империю и жил с пониманием, что всё в мире можно купить за «зелёные» купюры. Это было так давно, и Каноко не знала: запомнил ли тогда в доме Маркуса её Фицджеральд? Что он вообще мог с ним обсуждать? Каноко никогда не задавалась этим вопросом, но Фрида как-то шепнула ей, что Фрэнсис хотел купить компанию её семьи. Видимо, Маркус тогда отказал. И что Гильдия забыла в Японии?! Какой же это абсурд... и в сознании крутилась одно понимание. Магнат действительно мог её запомнить. Пусть Каноко стала старше, отрастила волосы, но черты лица узнаваемые. Каков шанс того, что агентство столкнётся с Гильдией напрямую? Она молилась, чтобы этого не случилось. Иначе проблемы будут не только у Фукудзавы. — Саито, почему так долго? — Куникида обернулся, когда Каноко принесла ему папку с документами. У неё не нашлось оправданий. Дазая не оказалось в помещении, и девушка выдохнула, ощущая, как хорошо становится на душе. Его отсутствие приводит её в состояние равновесия. Как иронично ведь. — Наводила порядок на полках. — За это хвалю, — сказал Доппо. Из кабинета вышла Йосано, а из-за стола встал Ацуши. — Время обеда, — сонно ответила Акико, и Каноко почувствовала, как желудок заурчал. Она ничего не ела со вчерашнего вечера. Банально не успела. — Каноко, хочешь с нами? — поинтересовался по-доброму Ацуши, и вместе с ним оказалась Кёка, смотрящая на Саито с едва уловимым недоверием. Каноко сглотнула. Девочка практически не говорила ни с кем, кроме Накаджимы, отвечала заученными фразами и носила в рукаве кимоно нож со старым телефоном-раскладушкой, на котором болтался брелок. Носилась она исключительно за Ацуши и глядела на каждого члена агентства с боязнью. Её пугало такое пристальное внимание со стороны Кёки, будто они виделись когда-то раньше и успели возненавидеть друг друга. Накаджима же ко всем относился одинаково хорошо и, видимо, не желал, чтобы кто-то чувствовал себя в одиночестве. Каноко закусила щёку изнутри и натянула на себя улыбку. — Конечно. В кафе внизу им принесли мисо-суп, чай и данго. Ацуши ушёл куда-то взять палочки и чайные ложки, и Каноко осталась один на один с Кёкой, которая продолжала смотреть на неё в упор, совершенно не стеснялась, не думала, что это, возможно, выходило за рамки приличия. Саито же старалась не глядеть на неё, чтобы не чувствовать себя ещё более неловко... куда уж там? Она не видела её способность в действии, но узнала, что Кёка могла призывать некого фантома, убивающего людей одним взмахом катаны. И становилось не по себе. Каноко изо всех старалась абстрагироваться от того, что сейчас сидела за столом с одним из членов — пусть и бывших — мафии. В этот момент Кёка Изуми — такая же сотрудница агентства, как и она, но у Саито банально не получалось отделаться от этой мысли. — У меня что-то... на лице? — спросила Каноко, не выдержав такой атмосферы между ними. Кёка почти никак не отреагировала. — Ты так смотришь на меня. Изуми только указала на свою щёку под глазом, и Каноко инстинктивно прикоснулась к тому же месту, не зная, для чего Кёка это сделала. Она всем своим видом показала, что явно не понимала её, но девочка вновь заговорила: — Если человек рождается с родинкой под глазом, он рождён плакать и страдать. У Каноко похолодела душа, и на мгновение Саито подумала, что задыхается. Нет, в суеверия она никогда не верила. И в такое время вряд ли начнёт верить, но уверенность Кёки была настолько огромной, что на секунду Каноко испугалась, надавив на родинку ногтём, будто желая оторвать её от своей кожи. Плакать и страдать... она много плакала за свою жизнь; так много, что слёз не оставалось в настоящие дни. И что с этого? Каноко была убеждена, что у многих людей есть родинки. Не все же они в действительности страдают. В конце концов, она всё ещё хотела обрести счастье. — В мафии был... мальчик, — неожиданно продолжила Кёка. — У него такая же родинка, как и у тебя. Зачем она это говорила? Каноко ощутила, как сухо стало во рту, а сердце забилось чаще. И как эта информация ей поможет в жизни? Саито постоянно теребила салфетку, принесённую к данго, но, посмотрев на неё, увидела только белые кусочки... пальцы вновь начали дрожать, и Каноко почувствовала, как вспотела кожа под одеждой. — У вас с ним похожие взгляды, — добавила девочка в конце. Каноко тронула лоб и заметила, насколько он горячий. Переволновалась что ли? Внезапно нечто странное появилось в воздухе, как будто окружающий мир покрылся яркими и острыми пятнами, и запахло тьмой, истинной грозовой тучей, несмотря на отсутствие таковых на небе. Каноко резко встала, чем заставила Кёку вздрогнуть и прижать к себе палочки с данго. Саито огляделась и задышала чаще-чаще, пытаясь найти источник этой энергии в пределах видимости. Откуда? Откуда?! Редкие посетители взглянули на неё с непониманием, приняв за, очевидно, дурную, но Каноко первый раз было настолько всё равно. Она крутила голову из стороны в сторону, но эта такая знакомая, невозможно острая энергия пропала. Каноко схватила свои вещи и пулей вылетела из здания, пытаясь вглядеться в людей, шагающих туда-сюда. Не то. Не то, не то!.. Это была знакомая энергия, родное ощущение чего-то близкого, крайне семейного... проклятие!.. Вне всяких сомнений, это — его энергия. Каноко ещё никогда прежде не была уверена в чём-то так сильно и бежала по улице, расталкивая людей, чтобы не потерять, чтобы не потерять в этот раз. Пару раз её пытались остановить, заставить извиниться и называли сумасшедшей, но Каноко вырывала запястье и неслась по дорогам, едва ли не падая и не врезаясь в фонарные столбы. Горячие слёзы текли по щекам, когда Каноко осознавала, что теряла эту крошечную ниточку, ведущую её к родному человеку. Боги, это же безумие. Невозможно, невозможно... и всё же Саито ни не секунду не оставливалась, не позволяя здравым мыслям взять верх над разумом. Она оказалась в абсолютно незнакомой части города, куда никогда не заходила, и прижалась к бетонной стене, ощущая, как ноги не держат. Каноко пробежала слишком много, и теперь организм в полной мере давал понять, как это ужасно сказывается на нём. Да наплевать!.. Она обязана идти. Не чувствует, не чувствует вообще. Потеряла. Упустила. Слёзы текли без остановки, и Каноко пыталась не терять на надежду на новое появление этой энергии, буквально молила собственную способность помочь ей. Наступила тишина. Нет... нет-нет! Этого не может быть, она не могла упустить его. — Юки... Юки! — почти кричала Каноко, смотря на пасмурное небо Йокогамы. Под рёбрами болело, в икры ног отдавало чем-то неприятным, но девушка не обращала на это внимание, пытаясь изо всех сил прекратить рыдать. Солёная влага капала на камень, и Каноко почти задыхалась от этого. — Пожалуйста, нет. Пожалуйста. Простое рыдание превратилось в истерику. Последний раз Каноко такое чувствовала, когда Накано покончила жизнь самоубийством. Но в тот раз с ней был Дазай, который отрезвил её жёсткими словами. Вот только сейчас Осаму с ней рядом нет. Возможно, он мог сказать ей успокоиться, взять себя в руки, однако Каноко лишь оставалось глушить это отчаяние собственноручно. Энергия принадлежала её Юкиносукэ. Её брату. У неё действительно не оставалось никаких сомнений, и Каноко рассмеялась, как умалишённая, улыбаясь по-больному. — Он жив... боги, он жив. Я не могу в это поверить, — говорила сама с собой Каноко. — Это... это же какой-то бред. Он в Йокогаме. Холодные капли упали ей на макушку, и Саито подавилась своей слюной, вновь посмотрев на небо. Собирался очередной ливень, к которому ей так и не удалось привыкнуть за добрый месяц. А у неё с собой не оказалось даже зонта. Волосы прилипли к вискам, одежда промокла и стала тяжело висеть на теле, и Каноко осознала, как сильно замёрзла. Её начало буквально знобить. Она попыталась обнять себя руками, но это ни капли не помогло. Саито искала место, где могла хотя бы переждать дождь, однако при таком раскладе она бы точно опоздала на работу. По голове её не погладят. Наплевать. Слёзы продолжали течь, Каноко шмыгала носом и в первый раз чихнула, ощущая сильную заложенность в ноздре. Он жив. Эта мысль била по мозгам молотком, и мир будто приобрёл новые оттенки, более тёплые и красочные. Каждый шаг давался невыносимо тяжело, а Саито подумала, что точно упадёт в обморок где-то здесь. Внезапно дождь над головой перестал лить, и Каноко с удивлением посмотрела на молодого человека, протягивающего с улыбкой ей зонт. Саито чуть было не отшатнулась от него. Рыжие волосы, круглые солнечные очки оказались ей абсолютно незнакомыми. Он был выше её почти на пол головы. — Отвратительная погода, не правда ли? Я сам до сих пор не привык к сезону дождей, а Вы? — Каноко не знала, что ей ответить, и только приняла зонт. — Можете не отвечать. Вижу, что у Вас нет своего зонта. — Я не могу его взять. — Да ну, — легко ответил незнакомец. — Бросьте, мне несложно, а вот Вы можете заболеть. До скорых встреч. Надеюсь, ещё увидимся. И быстро ушёл, оставив Каноко с раскрытым ртом и зонтом в левой руке. Ерунда какая-то. Откуда он вообще взялся? Каноко словно отмерла и медленно села на лавку, не заботясь о том, что поверхность была залита дождём. Дыхание сбилось, осознание сковало её с головы до пят, а всё тело дрожало из-за холода и ситуации. Слёзы больше не шли, но на место им пришёл банальный шок. Она повернула голову на тёмную Ооки и подумала, что её, возможно, разыграли. Просто разыграли. Нет. Быть такого не может, но Каноко знала: могло. Это чистое безумие, но такое осязаемое. Её брат, чёрт возьми, жив. И он находится в Йокогаме.