***
На обратном пути все члены процессии сохраняют торжественное молчание. Алву погрузили в карету почти на руках, иссохщегося, грязного, смердящего от отсутствия любого из человеческих благ, похожего скорее на дикое животное, чем человека. По приказу анакса его не пытали так, чтобы как-то навредить его физическому состоянию, Альдо здраво рассудил, что более поучающим и жестоким для Алвы будет полная изоляция от внешнего мира. Лишить человека того, что составляет его суть - герцогских привилегий и соответствующего аристократу отношения, показалось Ракану лучшим из наказаний. Его кормили, но кормили не по-герцогски, одевали, но в крестьянскую холстину, слабо топили камеру и не разговаривали с ним. Помещение не пропускало дневной свет, оттого ориентироваться во времени суток и количестве дней было невозможно. Охранникам и слугам было запрещено входить в обиталище Алвы, еду передавали через щелку в двери, как и все остальное, что было необходимо. Первым человеком, которого Алва увидел спустя год полной изоляции, был Дикон. Но с ним все еще никто не говорил. Никто не обращался к нему по имени, и уж тем более не величал ни герцогом, ни маршалом, и в полной тишине, не считая перестука лошадиных копыт и скрипа колес, его довезли до особняка на улице Мимоз. Уже как третий год, принадлежащий Окделлам.***
Ричард взволнованно мерил шагами пол своего кабинета, в ожидании ужина. Алва был в еще худшем положении, чем он думал. Уменьшившийся настолько, что разница в их росте стала еще более бросаться в глаза, по-птичьи испуганный и даже не сумевший этого скрыть, не способный более маскировать свои чувства, беспомощный, как новорожденный котенок, он вызывал в Ричарде приятное волнение и предвкушение. Алва - подарок Дикону за верную службу Раканам, плата за преданность и возможность уничтожить символ сопротивления, показать, что попытки восстать против нового режима обречены на провал. Если уж даже непобедимому ворону отрезали крылья, то остальным нечего и пытаться взлететь. - Тан Окделл, ужин подан, - служанка почтительно опускает глаза. Ричарду достовляет странное удовольствие факт того, что вся прислуга его побаивается. - Наш пленник? - Его приведут сразу после того, как вы пройдете за стол, тан. - Хорошо, можешь идти. Девушка приседает в книксене и быстро семенит в сторону двери. По прошествии трех лет, долгих войн и смертей близких, Ричард, кажется, наконец повзрослел и перестал казаться людям несмышленным мальчишкой. Он раздался в плечах, научился не краснеть на каждое слово и теперь люди почтительно опускают взгляд и смолкают, когда он входит в комнату. Дикон поправляет волосы ладонью, смотрясь в резное зеркало, и с улыбкой проходит в обеденный зал, богато украшенный золотом. Нутро его поет от предвкушения.