Связанные

Алву вводят в столовую двое надорцев, сажая его напротив Ричарда. Блюда на столе пахнут божественно, а выглядят и того лучше. Хрустящие зажаренные шашлыки, нежно-розовое баранье мясо, куриное харчо, темно красное вино в кувшинах из алатского хрусталя, румяные бока запеченных яблок и пироги из песочного теста распространяют прекрасный аромат. Ричард может видеть, как взгляд Алвы затуманивается голодом, как отказывается функционировать мозг и повышается слюновыделение. На то и был расчет: человек, целый год питающийся жидкой овсянкой на воде, и пивший из заржавевших стаканов кислую водицу, должен восхититься разнообразием блюд и фарфора на столе. - Рад тебя видеть спустя столько лет. Алва вздрагивает, видимо напрочь забыв о присутствии кого-то еще, кроме сочного куска прожаренного говяжьего стейка. - Ты, верно, голоден, но уверяю тебя, я не задержу тебя надолго. Давай я разъясню. Ты здесь на правах пленника, а я как твой великодушный хозяин, обязан тебя обеспечивать. Еда, вода, ежедневная ванна, книги в библиотеке, в пределах этого дома ты можешь развлекаться, как хочешь. Запрещено писать письма, - Ричард усмехается, - хотя, я и не уверен, осталось ли тебе кому. Алва крупно вздрагивает. - Никаких прогулок без сопровождения, разговоров с прислугой, попыток сбежать или самоубийств. Так же не советую злить меня нарушением правил. За тобой будут следить двадцать четыре часа в сутки, включая походы в уборную и сон, среди слуг нет ни одного кэналлийца или того, кто может проникнуться твоим положением. А даже если и есть, - Ричард пожимает плечами, - они боятся меня больше. Диалоги ведутся только со мной, если будут вопросы, так же обращаться ко мне, без моего разрешения никаких выкрутасов. Тебе не сбежать отсюда, и чем быстрее ты смиришься с этим, тем лучше. Алва выглядит в равной степени потерянным и жаждующим, что не позволяет ему осмысливать, сказанное Ричардом. Голод явно перевешивает. -Но, - Дик выдерживает драматическую паузу, наслаждаясь нервозностью в глазах Алвы, - это все не будет бесплатным. Ты разжалован из чина маршала, соответственно, не получаешь жалованье, ты более не герцог, а потому не можешь пользоваться сбережениями из Кэналлоа, твое состояние более тебе не принадлежит, а значит, ни деньгами, ни землей, ни дорогими побрякушками ты со мной расплатиться не в состоянии. Однако же, ты не сможешь оставаться в моем доме на правах иждивенца. Следовательно платить ты будешь единственным, что более менее находится твоем распоряжении. Своим телом. Алва шокирован настолько, что перестает выглядеть голодным, его руки начинают мелко трястись, брови поднимаются к уровню роста волос. Хоть карикатуру с него пиши. Ричард перекидывает ногу на ногу и, улыбаясь, сидит в резном кресле, выглядя при этом хозяином мира. - Ах да, - Дик скользит медленным, оценивающим взглядом по щуплой фигуре Алвы, - твое тело с этого момента тоже более тебе не принадлежит. Алва, кажется, съеживается еще больше, чем раньше, желая, видимо, спрятаться от ричардовых горящих глаз. - Ты будешь там где я хочу, на той поверхности, которой я хочу, в той позе, которую я хочу и с тем поведением, которое я посчитаю приемлемым. Ты должен стонать, когда я скажу, говорить, что попрошу и быть покладистым и покорным. Теперь ты называешь меня не иначе как "герцог Окделл" и не отказываешься, если я говорю сделать ту или иную вещь. Игнорирование приказа карается розгой, как и самовольничество, любая форма протеста будет уничтожена в зародыше. У тебя есть право на одну ошибку в чем бы то ни было, если нарушишь правило после предупреждения - запру в карцер на неделю и запрещу разговаривать, есть, пить и мыться. Все равно продолжишь - вернешься в Багерлее. Ты же не хочешь оказаться там? Алва кажется поглощенным ужасом от одной лишь идеи. - Вот и славно. Запомни: тебе никто не даст умереть. Тебя не ждет Ноха или плаха, никакого суда или следствия, никаких ножей, веревок, ядов или чего другого. Ты будешь жить этой жизнью, жить заложником своего положения, ровно так, как жил я. Если надеешься взбесить меня, чтобы я продырявил тебя кинжалом, то можешь не стараться. Мои слова понятны? Спустя долгую минуту Алва через силу кивает, будто мышцы его шеи затвердели настолько, что ему приходится прикладывать невероятное усилие, чтобы двигать ими хоть на миллиметр. - Я не слышу. Алва разлепляет бескровные, потрескавшиеся губы: - Да, герцог Окделл. От того, что он не говорил многие месяцы его голос, хриплый и скрипучий, навевает на Ричарда ощущение ветхости, будто его голосовые связки могли обрасти паутиной. - Хорошо, - Ричард довольно улыбается. - Но прежде, чем приступить к еде, думаю мы можем устроить маленькую демонстрацию. Ричард разводит колени в стороны, как бы показывая, что именно нужно делать. Но Алва, кажется, плохо соображает, одновременно пытаясь подавить голод и проанализировать слова Дика. Бывший первый маршал кидает недоуменный взгляд на герцога. - Что? - ощущение, будто каждая буква дается ему с трудом. - Ты, как я вижу, голоден, но ведь за любую еду нужно платить. Денег у тебя нет. Но есть этот прекрасный рот. Уверен, ты справишься. Ричард еще шире разводит колени, откидываясь в кресле, и красноречиво кивает на свой пах. - Чем быстрее ты это сделаешь, тем скорее останешься один на один с жареной бараниной. Дикон издает снисходительный фырк, презрительно усмехаясь краешком губ. Вряд ли он до конца осознает, что копирует мимику бывшего герцога Алвы в абсолютной точности. Рокэ шумно сглатывает, видимо решившись на что-то, кивает самому себе и на негнущихся ногах подходит к ричардову креслу. Не то чтобы него был выбор, но все же. Взгляд Ричарда темнеет, и полувозбужденный еще с момента хождения в кабинете член заинтересованно дергается. - На колени, - голос его враз становится хриплым и властным, его интонации заставляют Алву дрожать от страха. Ричард звучит слегка безумно и пугающе, и совсем не похож на того, кем Алва его запомнил. Рокэ грузно валится на колени, будто земля приковала его к себе, и дрожащими руками расстегивает Дикону ширинку. - Мммм,- Дик довольно мычит, когда тонкие пальцы задевают его возбуждение. На лице Алвы читается отвращение, оно зеленеет на глазах, вместе с тем, как его руки стаскивают с Дикона бриджи напару с нижним бельем. - Убери это выражение с лица и заимись, наконец, своим кошкиным делом. Сильная ладонь хватает Рокэ за волосы и грубо прижимает его к паху. Его крючковатый нос больно примят к чужому бедру, а рука Дикона в волосах заставляет его елозить лицом по покрытому короткими волосками паху. Дик вытаскивает возбужденный член и постукивает им по чужому плотно закрытому рту. Рокэ кажется, что еще немного и его стошнит прямо на этот кошкин член, хотя он ничего не ел вот уже неделю, а само естество вполе себе красиво на вид. - Открой рот, - говорит Дикон, и у Алвы нет возможности не повиноваться этому человеку. Его волосы сгребают в кулак до искр перед глазами и, не давая привыкнуть, начинают проникать ему в рот. - Да, вот так, открой пошире, - Дикон тяжело дышит, начиная насаживать Алву на себя. Рокэ старается одновременно не задохнуться, наловчиться дышать только носом и сдержать рвотный позыв. Получается у него не очень хорошо, потому что вдыхать с каждым разом становится все труднее, челюсть немеет, а оставаться в сознании становится сложно и, откровенно говоря, невыносимо. Больно, унизительно и страшнострашнострашно. Кажется, в приступе бессознательности он задевает зубами чужой член, потому что в какой-то момент его резко отрывают от паха, и он ударяется головой о край стола. Тяжелая ладонь отвешивает ему размашистую пощечину. Голова Алвы, словно ей обрезали ниточки на которых она держалась, безвольно откидывается к плечу. Из разбитой губы сочится кровь. - Никаких зубов, - шипит Окделл сквозь зубы и больно сжимает чужую челюсть, заставляя смотреть себе в лицо. Он выглядит пугающим, перекошенным от злости и возбуждения, с раздувающимися ноздрями и красными щеками. Он настолько большой по сравнению с Алвой, что будто заполняет собой всю комнату, - Ясно? Алва внутренне содрогается, его начинает потряхивать, глаза наполняются иррациональными слезами. - Да, герцог Окделл, - он выдыхает это тихо, обреченно, и слезы катятся по его подбородку, горячие и унизительные. - Хороший мальчик. Он входит в рот Алвы, продолжая вбиваться, подаваясь бедрами вперед, слыша и чувствуя, как Рокэ давится, и его горло издает мерзкие хлюпающие звуки. Ричард начинает усерднее работать бедрами, чувствуя скорую разрядку, пальцы в черных волосах сжимаются сильнее и надавливают, заставляя Алву прижаться губами к основанию члена, слыша полузадушенный вскрик, и пресекает чужие попытки вырваться. Ричард замирает и глядит на картину, развернувшуюся у его ног. Алва с раскрасневшимися, опухшими губами, на которых засыхает кровь. Ало-розовые струйки на подбородке, спускающиеся к шее, соленые корочки слез на щеках и полуприкрытые глаза, мечущиеся в агонии, полные боли, страха и унижения. Никто кроме Ричарда Окделла и в целом свете не видел такого Рокэ Алву. Порочного, все еще дьявольски красивого, сдавшегося, сломанного, распластавшегося и униженного, ради простого желания поесть. Отсасывающего своему кровнику, которого он презирал и которым пренебрегал, на полу столовой, в доме, который раньше принадлежал ему. Дикон готов кончить только от осознания собственной власти над этим человеком, от ситуации, в которой он оказался. Непобедимый, блистательный Рокэ Алва, против его воли оттраханный и опущенный Ричардом Окделлом. С этими мыслями Ричард в последний раз глубоко толкается в чужое мягкое горло и со стоном кончает. - Глотай, - расслабленно предупреждает он застывшего в мине отвращения Алву. Он сглатывает чужое семя вместе с короткими волосками, отвратительное на вкус, горькое, вязкое, и думает, что ему не отмыть этот вкус даже куском мыла. Ричард застегивает ширинку и на твердых ногах встает и шагает к двери в гостиную, даже не взглянув на обмякшего у его кресла Алву. - Приятного аппетита. Прежде, чем выйти из столовой, Ричард смотрит, как Алва зубами вгрызается в баранью ногу, пачкая подбородок и руки в жире, и издает полуживотные нетерпеливые звуки, выглядя при этом, словно сошедший с ума голодный ызарг. Дикон кивает своим мыслям и уходит.