you say that I'm kinda difficult but it's always someone else's fault got you wrapped around my finger, babe you can count on me to misbehave
Антон встряхивает электронку, надеясь, что жидкости хватит ещё на пару вдохов. Кончик «загорается», позволяя сделать первую затяжку, и Антон падает на кровать. Дым отдаёт кислым привкусом ягод, Антон усмехается, что хоть что-то омежье в нём есть — любовь к таким сладким электронкам и текущая задница. Текущая прямо сейчас. Последний день течки самый дурацкий — подавители глушат боль и дикое желание трахаться, оставляя только стоящий член, вечно влажную задницу и лёгкое желание что-то в неё засунуть. За почти пятнадцать лет ежемесячных течек Антон хорошо знает свой организм — в первый день затрахать себя вибратором, закинувшись подавителями, а на второй пару раз с оттяжкой подрочить. К вечеру даже можно идти в люди, если заткнуть анус пробкой. Что Антон и планирует — приглашение на день рождения от коллеги он не ожидал, хотя со всего офиса общается только с Серёжей. Их рабочие столы касаются друг друга, сережины ручки и бумажки часто вторгаются на территорию его стола, но зато у коллеги всегда есть какая-то шоколадка и лишняя минутка на пустой разговор — Антон не чувствует тяжести от общения, что кажется ему удивительным. Серёжа, даже будучи альфой, не вызывает у Антона звенящее чувство тревоги, пахнет какой-то солёной выпечкой, не давит и не лезет, когда Антон не в настроении, но при желании показывает фотографии своего черного шпица и молодой беременной жены. Шпиц Антону более интересен, но Серёже не нужно это знать. Откинувшись на спину, Антон делает вторую затяжку, выпуская дым через нос. Встряхивает свободную руку, звеня массивными браслетами, и опускает её на поджатые яйца, чуть сжимая. Согнув одну ногу в колене, Антон устраивается удобнее на кровати-полторашке — по скидке и для одиночества самое то. Член, раззадоренный течкой, подрагивает, но он намеренно его игнорирует, перебирая в ладони влажные от смазки яйца. Металлические браслеты быстро нагреваются, жалят кожу, тяжестью оседая, пока Антон пальцами наглаживает то мошонку, то спускается касаниями ниже, растирая смазку по мягкой промежности. Рот, который во время течки хочется заткнуть чем-то, занят электронкой, на языке кружится дым, смешивается со слюной в кисло-сладкий сироп — хочется весь рот заполнить жидкостью, чтобы разрывала сомкнутые губы, текла по подбородку, пачкала щёки. Хочется омежьей задницы — не приторно-сладкой, а с кислинкой, вылизывать, собирать смазку во рту, перекатывать за щекой и сплёвывать на чужой мягкий член, чтобы потом облизывать-добивать. Какой же он больной. Антон чувствует, как собственная смазка обильнее вытекает из ануса, подтягивает вторую ногу, отводя в сторону для устойчивости, и наконец легко касается члена. Член крупный, что для омеги не типично, но Антону насрать — для его ладони как раз. Он с оттяжкой проводит пару раз от основания к головке, оттягивая крайнюю плоть, сжимает пальцами головку, отчего бёдра самовольно сокращаются — это страшно бесит, но безусловные рефлексы ему не подвластны. Прекама много, Антон растягивает его пальцами как паутинку, пытаясь подавить дикое желание облизать пальцы. Хмыкает, вместо этого затягиваясь электронкой, а рука на члене сжимается крепче. Антон чуть гнёт спину, разводя ноги шире, надрачивает быстрее, дышит часто, чудом не захлёбываясь дымом. Сам себя дразнит то сбавляя, то набирая темп, отчего браслеты на запястье звенят — ужасно пошло, грязно, будто звонкие стоны мягкой омежки, чью задницу Антон долго-долго обхаживает. Чувствуя, как бёдра мелко содрогаются в предоргазме, Антон пережимает член у основания, недовольно свистит сквозь сжатые зубы, пытаясь удержать стон. Электронка падает где-то рядом, вместо неё Антон тянется за небольшим плагом на прикроватной тумбочке. Анус мягкий, растраханный течкой и новеньким вибратором (Антон не зажлобился отдать за него добрую долю зарплаты, отложив покупку новенькой плойки), послушно раскрывается, стоит надавить кончиком на вход. Зажимает головку в кулаке и мелко дрочит, пока анус поддаётся — Антон довольно охает, почувствовав, как плаг вошёл полностью, приятно растягивая. В несколько коротких фрикций Антон кончает в кулак и расслабляется, выпрямляет ноги, отчего пробка чуть смещается, вызывая в разнеженном теле прилив лёгкой дрожи. Придя в себя после оргазма, Антон поднимается с кровати, прислушиваясь к ощущениям — пробка не раздражает, кончиком не доставая до простаты, только стопорит смазку, что ещё грозит политься, но за это он не переживает. Стерев салфетками сперму с ладони и остатки смазки с ягодиц и члена, Антон натягивает бельё, прикидывая, что вообще надеть в клуб. В такие места Антон не ходит — его максимум это проверенный и прокуренный паб на окраине, где собирается их старая студенческая компания. С каждым годом всё реже, но Антон и не настаивает, понимая, что к тридцати друзья обзавелись семьями-детьми-работами не для того, чтобы пропускать кружку эля в компании вечного одиночки. Антон всё понимает, Антона — мало кто. Долго не думает — черная футболка, любимые мешковатые штаны и обычная рубашка в жёлто-черную клетку. Браслеты не снимает, усмехаясь, что тихий перезвон металла будет ему напоминать о дрочке, а в пару им натягивает кольца едва не на каждый палец. Кольца разные — по-омежьи тонкие полоски белого металла, массивные камни в грубой огранке и куски серебра, что так любят альфы. Антон в зеркало не смотрит — там всё та же патлатая шевелюра и уставшее лицо. Распихивает по карманам нужные мелочи, хватает с тумбочки почти новую пачку сигарет, ленясь заправлять электронку, и вызывает такси к подъезду. В коридоре Антона ожидает уже привычная дилемма — новые (уже как три месяца) ботинки на массивной платформе смотрят на него гипнотически. «Для настоящей бляди» — Антон сильно рилейтится с отзывом на страничке интернет-магазина, взвешивает все «за» и «против», пересчитывает деньги, которых точно хватит (и не придётся голодать), но жалкая душонка понимает, что в офис эти ботинки не войдут — Антон зайчишка-трусишка, блядь только в стенах просторной однушки, а в офисе лишь светло-серое пятнышко планктона. Но ботинки Антон покупает — разнашивает по квартире, рассматривает длинные ноги в зеркале, ёжится от того, как ему (не)нравится на себя смотреть, и снова прячет их в коробку, мысленно давая себе оплеуху за слабость. Каждое утро натягивает обычные кроссовки, оставляя ботинки с чистой подошвой и совестью для квартирных дефиле. И сейчас, проиграв себе, Антон заталкивает ногой коробку с ботинками подальше, и натягивает черные найки, отписывая водителю, что уже спускается. Летний вечер душит, обещая к ночи дождь, и Антон запрыгивает в такси, окунаясь в прохладу от кондиционера. Водитель бросает на него короткий взгляд в зеркало заднего вида, чуть принюхивается, улавливая вязкий послетечный запах, но теряет интерес и возвращается к дороге, выруливая из двора. Антон пахнет странно для омеги — ментол, от которого самому хочется чихать, и для альф в нём мало привлекательного. Он весь такой — ни нашим, ни вашим. Овца в волчьей шкуре, которой бы такую же овечку — но Антон едва может представить, что заинтересует какую-то из омег. Это ещё невероятнее чем то, что все вокруг обрадуются, увидев пару из двух омег. Такси мягко паркуется у входа, не глуша двигатель, и Антон выскальзывает из машины, коротко поблагодарив. Даже накидывает три процента чаевых за комфортное молчание — попадались ему таксисты, которые не прочь обсудить и его запах, и кольца, среди которых нет обручального. Внутри клуб самый обычный — Антон не ходок по таким, но музыка не кажется настолько раздражающей и громкой, обилие разных запахов не заставляет проблеваться, да и вовсе после течки Антон более спокоен, так что плечи понемногу расслабляются под натиском чужого веселья. Серёжа замечает его длинную фигуру издалека, и Антон под нос смеётся с того, как высокая кичка мелькает в толпе на пути к нему. — Я рад, что ты решил вылезти из своей берлоги, — Серёжа, с лёгким запахом крепкого алкоголя, едва перекрикивает музыку, хватаясь за предплечье Антона, который услужливо наклоняется ниже, чтобы расслышать. — Только ради тебя, — уверяет шутливо, чем вызывает смех коллеги. — И я ненадолго, — предупреждает, но его перебивают, притягивая ближе — другому бы Антон въебал без раздумий, но Серёже чудом прощается. — Не парься, я понимаю, — вот почему. — Заказывай что хочешь на моё имя, окей? И если будут проблемы, то говори, — Серёжа, наверное, видит в нём младшего брата, или отцовские инстинкты пробудились уже сейчас, но эта своеобразная забота кажется Антону милой — в таком большом городе не всем на тебя плевать. — Хорошо, — кричит в ответ Антон, чуть улыбаясь. — Иди, не волнуйся, — Антон коротко хохочет — скорее фырчит — и Серёжа напоследок хлопает по предплечью, снова теряясь в толпе. Антон рукой подзывает официанта, что мелькает в толпе накрахмаленным воротником и заебанным взглядом, просит бутылку обычного пива, не чувствуя желания пить что-то крепче, и отходит к диванчикам. Единственный свободный столик, что примыкает к длинной полосе мягкого сиденья вдоль стены, оказывается ближе к сцене, где во всех возможных направлениях выгибается несколько танцовщиков, зазывно обнажая гладкие бёдра в разрезах странных брюк. Антон честно старается не смотреть, но то и дело возвращается взглядом, пытается уследить за мелькающей в разрезе нежно-белой кожей внутренней части бедра — течка напоминает о себе, заставляя ёрзать на диванчике, пробка внутри уже мешает. Холодное пиво немного остужает, а понравившийся омега — самый высокий и широкоплечий из них — прячется за кулисами. Вместо него появляется девушка более смазливая и хрупкая, двигаясь плавно-красиво, но не так. Привереда. Залив смешок очередным глотком пива, Антон лениво рассматривает толпу — кого-то он узнаёт, не раз встречав на бесконечных этажах офиса, но без галстуков-виселиц и брони классической рубашки они кажутся необычными. А в понедельник придут на работу, закутанные в пиджаки и заботы, сотрут улыбки и запах алкоголя, обсасывая в курилке и на кухне кусочки сегодняшнего вечера — если кто-то снова потрахается в туалете, то это будет темой недели. Наверное не странно, что именно на этой мысли Антон видит его. Если бы он забыл Арсения, то обязательно бы вспомнил — тот, кажется, один из его core memories, то самое «трудно найти, легко потерять» и вместе с тем «не для тебя моя роза цвела». Арсений одна большая сплетня офиса, тайна загадочнее пропадающего кофе на кухне или авторства матерных надписей в омежьем туалете. Появляясь в офисе от силы раз в месяц, Арсений наводит шороху, будоражит бухгалтерию и начальство, изредка появляется на этаже дизайнеров, среди которых числится, но предпочитает работать дома — и хорошо, поскольку работоспособность в дни его пришествия падает ниже каморки охранника на цокольном этаже. Антон с ним знаком лично, но наверняка в памяти Арсения остался лишь бледно-безликим «коллегой», к которому его привязали ради глупых командных заданий по тимбилдингу — прошлой весной весь филиал вывезли за город на выходные, хорошенько промариновав вместо привычных шашлыков. В ужасно (запредельно) коротких шортах Арсений вызывал бóльший интерес нежели несколько головоломок, которые их попросили сложить, предварительно соединив руки наручниками. От простейших до сложных, похожих на те, что используются при определении коэффициента интеллекта — Антон был жутко горд тем, что они не только хорошо с ними справились, но и пообщались, пусть Арсений и не смотрел на него, увлёкшись заданием. Но даже так, даже крошки взглядов из-под острых ресниц, горящая кожа гладкого, голого бедра, что тёрлась о тонкую ткань его мешковатых «подкаблучных» штанов, много слов, одно смешливо-ласковое «молодец» и запущенная в короткие волосы пятерня — кажется, это были его core memories как в диснеевском мультике. Потом их отцепили друг от друга, наградив первым призом, но Арсений отпраздновал победу не с ним — какой-то альфа из типографии с энтузиазмом вылизывал его задницу в общем душе посреди ночи. Антону было откровенно насрать и на альфу, и на общую интимность ситуации, только белая-белая задница, ямочки на пояснице и спина Арсения, усеянная мелкой крапинкой родинок и пигментных пятен, волновали. Антон сто раз забыл, что хотел помыться в тишине, только позорно подглядывал сквозь тонкую щель в двери, которую так удачно забыли закрыть. Стыд затапливал, заливая уши, лицо горело — Арсений выгибался навстречу, пытался зацепиться за скользкую плитку и перебирал ногами, что чуть дрожали — вот-вот кончит от языка в своей распрекрасной заднице. Антону было стыдно смотреть и кайфовать — Арсений лучше любого порно, живее, чувствительнее, и вместе с желанием отвернуться от смущения Антона распирало желание самому вжаться лицом в эту задницу. Чудом этот момент остался только между Арсением и альфой, которого Антон потом видел пиздец каким довольным в курилке. Их тайну знал Антон и больше никто — однако слух, что Арсений успел потрахаться с кем-то из начальства, появился, но Антон ему уже не верил. Арсений ведь не глупый. Не глупый, знает, что нравится без лишних усилий, танцует так, как нравится самому, позволяя смотреть на себя в узких джинсах с дырками на коленках — Антону хочется чокнуться с этими чашечками. Не смазливый, высокий для омеги, широкоплечий, с крепкими омежьими бёдрами (как-то Антон слышал, что у него как у коня — но было ли это о бёдрах или о члене) — Арсению далеко не восемнадцать как тем омежкам на сцене, но все смотрят на него. И Антон всего на миг отвлекается, оглядываясь по сторонам в надежде, что кто-то ещё курит в помещении, но расстраивается, заметив на соседнем столике возбраняющую табличку. Откидываясь назад на спинку диванчика, Антон шерстит взглядом по толпе, но Арсения уже нет — Антон только надеется, что не скрылся где-то в туалете, и не придётся завтра слушать о спёртом запахе быстрого секса в туалете. — Ой, качнуло! — Антон краем глаза замечает, что с правой стороны на него падает нечто — безусловно грациозно, прямо на колени, и механически Антон хватается за тело, чувствуя, как шею обвивают сильные руки. Антона с ног до головы обдаёт кисло-сладким запахом спелого белого налива, и живот скручивает в тугой узел — как в детстве, когда объелся их вдоволь прямо с ветки, что тянется от соседского участка. И голос сладкий, липкой коркой сока остаётся на щеке Антона в миллиметре от губ Арсения. Он приятно тяжелый в руках, на кончиках пальцев мягкий, переспелый, что надавить — и мякоть останется в руках. Арсений тоже тянется, носом ведёт осторожно у виска, дышит громко и разочарованно выдыхает. — Омега, — никогда ещё Антон не был так зол на свою сущность. И голос у Арсения уже не сладкий, которым он разговаривает с альфами, а хриплый, с мягкими нотками снисхождения. Снизошёл, упав ему в руки с неба, обдав жаром, что сердце Антона зашевелилось в груди. — Прости, перепутал, — легко проговаривает Арсений, выпутываясь из длинных рук Антона — пиздит тот, кто говорит, что синица в руках лучше — лучше Арсений в руках, но эта синица не бежит от него, усаживается рядом, растекаясь на диванчике. И за раз теряет ту магию, которой обдал его секунду назад. Уже не такой спело-мягкотелый, в нём не остаётся собранности, омежьего очарования, только усталая дымка и тихое спокойствие. Клубный свет подсвечивает его лицо с небольшой улыбкой, выделяя лёгкие морщинки у глаз и переносицы, отбрасывает тень от длинных ресниц — те трепыхаются, щекоча тенями щёки. Тонкая испарина покрывает виски, отчего кожа чуть блестит — пот у Арсения тоже на вкус кисло-сладкий? И снова Антон видит вблизи смешной профиль носа, который кажется каким-то детским, и уши с вытянутыми вверх кончиками — в тот раз ему вспомнился Леголас, но теперь на Арсения смотрит только он, и Арсений кажется совсем другим. — Мы знакомы? — спрашивает он, закидывая ногу на ногу так, что коленная чашечка таранит его колено. — Кажется, я тебя где-то видел, — улыбка растягивается шире, уголки губ острые-острые и обнаженная кромка зубов (резец чуть сколот!) кажется неожиданно нежной. — Я — Антон. Мы были в одной команде на тимбилдинге, — отвечает, чуть прокашлявшись. — Со связанными руками, — он уточняет, чувствуя смущение от воспоминаний в душе, и Арсений на секунду задумывается, очаровательно нахмурив брови, но кивает — и тянет руку к волосам, зарываясь пальцами в кучерявый хаос, который у Антона никак не дойдут руки отстричь. — Ты отрастил такую гриву, что я тебя не узнал, — он смеётся тихо, но даже сквозь гул клуба Антон хорошо слышит приглушенный, высокий смех. Кажется, ещё одна core memory. — Ты же куришь? — крылья носа чуть раздуваются, утягивая лёгкий запах сигарет — Антон старается не думать, что Арсений слишком близко к нему, раз сквозь запах омеги слышит и сигареты. — Да, идём на улицу, — Антон поднимается рывком, стряхивая с себя лёгкий мандраж, и засматривается, как плавно Арсений поднимается следом, расправляя несуществующие складки на своей футболке. Как он поправляет растрепанную после танцев челку, как облизывает сухие губы, как улыбается — будто точно знает все потаённые мысли Антона. Арсений мягко хватает за запястье и тянет за собой сквозь толпу, и Антон только и может ведомо плестись следом, звеня браслетами как телёнок колокольчиком, и нескладно перебирать длинными ногами. Свежий воздух немного отрезвляет, Антон трёт лицо влажными ладонями, не беспокоясь о внешнем виде, зачесывает челку в бок, чтобы не мешалась, и тянется в карман за сигаретами. — Это… Бонд с кнопкой, — он протягивает мятую пачку, вскидывая брови вверх. Курить именно их Антон начал не из-за мема, но кажется Арсений и не в курсе зафорсенного прикола на дваче, а потому спокойно вытягивает из коробки сигарету и зажигалку заодно. У Арсения тонкие пальцы — как у всех омег, конечно — но не хрупкие, узловатые, с широкими ногтевыми пластинами, острыми костяшками. И Антону вспоминается, как мама густо намазывала свои руки душистым кремом, брала его маленькие ладошки в свои, пачкая тоже — приговаривала, что кожа на руках первой выдаёт возраст. И это видно — вены выпуклые, тонкие, видно морщинки и трещинки. — Тебе сколько лет? — вырывается у Антона неожиданно. Чтобы замять смятение, Антон выхватывает другую сигарету, спешно раскуривает и надеется, что Арсений сделает вид, что не слышал. Но Арсений выглядит спокойным (пусть о возрасте спрашивать не совсем культурно), продолжает снисходительно улыбаться, не спеша затягиваясь и выдыхая дым сквозь тонкие губы. — Тридцать три, — отвечает Арсений. — Несчастья, — бормочет Антон в ответ, туша бычок об стену. Надо же, Антон был уверен, что старше, давал себе скидку из-за возраста, наивно полагая, что к тридцати Арсений раздастся в бёдрах ещё сильнее, футболка будет обтягивать мягкий животик, а не крепкую грудь, но Арсению уже тридцать три — цветёт, пахнет и наверняка течёт так горячо, что Антону и не снится. — Для тебя? — Арсений плавно выдыхает дым вверх, сложив губы трубочкой — в тусклом свете улицы, немного хмельной он и в святые тридцать три горяч. — Возможно, — хмыкает Арсений, выкидывая бычок в урну. — Но всё же, я искал альфу. — Как видишь, попал на омегу, — невесело усмехается Антон, надеясь напиться дома пива и забыть этот вечер. — У тебя течка только закончилась? — резво спрашивает Арсений, будто в этом нет ничего личного. — Да, — булькает в ответ Антон — у него нет друзей-омег, с которыми они обсуждают течки-альф-ноготочки. — Судя по запаху справляешься сам, — Арсений снова слишком близко, безошибочно улавливает запах его одиночества, чем заставляет сердце уныло рухнуть в пустой желудок. Антон чувствует густую смесь раздражения и жалости, будто его ткнули носом в собственное несовершенство, но не успевает зажечься, как Арсений тушит — прикладывается ладонью к макушке и треплет как щенка. — Не злись, одуванчик, — Арсений улыбается невесело, возможно виновато, и Антон тушуется сразу — ладонь в волосах слишком ласкова, чтобы злиться по-настоящему, или Антон просто тактильно голоден. — Подавители меня не держат, а если и Бог создал альф, то точно для секса, — сокрушенно тянет Арсений, выпутывая ладонь из кудрявой головы. Антон бы поспорил, но никакого желания не чувствует, только невольно тянется за рукой, не желая терять прикосновение. Но Арсений прячет руки в карманы и пятится — кажется, этот клуб тянет его назад, и Антон неловко улыбается, намереваясь сбежать домой. Подрочить ещё раз на лёгкий запах яблок на себе и фантомное ощущение чужой ладони на макушке. — Пока, одуванчик, — Арсений дарит ему ещё немного смеха. Антон старается не думать, кому Арсений подарит себя целиком.×××
Когда Антону откровенно скучно на работе (а такое происходит часто в среднестатистической региональной компании), он представляет, что снимается в документальном фильме о бумажной компании — когда Серёжа выясняет отношения со своей женой по телефону, Антон смотрит в воображаемую камеру, закатывая глаза. Или когда Стас в сотый раз перенаправляет его тексты на доработку, Антон может запереться в пустой кухне и высказаться вишнёвому йогурту, как его достала работа, рутина и глупые тексты для рекламы. К сожалению, на месте секретаря сидит не милый и стеснительный — Антон через силу улыбается, когда этот омега в возрасте смотрит на него исподлобья, позволяя зайти в кабинет начальства. Антон знает, что глупо мечтать и представлять себя другим человеком. Смеяться с Серёжи, который на спор засовывает в нос ручки, есть на обед один и тот же бутерброд, возвращаться в пустую квартиру, чтобы посмотреть сериал перед сном, параллельно просматривая объявления о новой работе. Полтора года назад он уже поменял рабочее место, надеясь, что всё изменится — изменился только номер автобуса, которым он добирается до работы. Даже старое желание завести собаку не воплощает, задумываясь над тем, кто будет за ней присматривать, пока он на работе. Антон не теряется в днях недели только благодаря цветастым галстукам Виталика — ярко-красный с собачьими следами напоминает, что сегодня среда, но для Антона все будние дни как день сурка, повторяются по кругу, отличаясь только чужими галстуками. Рабочая почта к девяти утра уже забита сообщениями, Антон лениво щёлкает мышкой, отправляя в корзину корпоративную рассылку о ментальном здоровье и напоминанием пройти ежегодный медосмотр, пробегается по правкам к рекламе языковой школы — дотошность Стаса видно по названию файла «язык.школа_8», но рекорд Серёжи «курс.пап_17» ещё никто не побил. За это у Серёжи на рабочем столе даже есть статуэтка — сын Стаса ходит на гончарство и по просьбе папы слепил Серёже кривого щенка. Стас проходит мимо, хлопая Антона по плечу, и недовольно смотрит на пустующий стол Серёжи. Не отрываясь от телефона, он жестами спрашивает, где Серёжа, но Антон только пожимает плечами, утыкаясь в монитор — будто его так сильно заинтересовали уроки испанского. Стас вздыхает слишком громко, демонстрируя всему отделу своё недовольство, и Антон надеется, что Серёжа придумал достойное оправдание. Когда переваливает за десять, парни скидываются на то, какими словами Стас будет промывать мозг, но не успевает Антон кинуть сотку за «безрассудное поведение», как Серёжа заваливается в офис. — Тебе… — Пизда, знаю, — хмыкает Серёжа, перебивая, и устало падает на стул, тяжело выдыхая. — Понедельник день тяжелый, — он оседает на стуле ниже, надеясь, что Стас не сразу заметит его появление. — Сегодня среда, — невзначай замечает Антон, покачиваясь на стуле. — А тяжело как в понедельник, — выдыхает он. — Я чокнусь скоро, — сознаётся Серёжа. Обычно Серёжа может уделить несколько минут тому, чтобы пожаловаться на капризную жену, на соседа, который ворует еду из доставки, или на Стаса (тогда они жалуются вдвоём), и Антон часто просто поддакивает, но сегодня Серёжа кажется особенно заебанным. — Я могу как-то помочь? — искренне интересуется Антон — Стас пролетает мимо их стола, всё ещё болтая по телефону, и дёргает Серёжу за кичку, обещая ещё поговорить. — Блять, — ворчит он, поправляя затянутый хвостик на макушке. — Разве у тебя есть свободная квартира или комната, — Серёжа устало трёт лицо, включив монитор. — Есть диван, — осторожно отвечает Антон, раздумывая, насколько нормально пустить к себе Серёжу. На несколько дней, пока не помирится с женой — кажется, в этом проблема? — О, так ты можешь приютить у себя Арса на несколько дней? — будничным тоном бормочет Серёжа. — Или недель, — уже тише добавляет, но Антон сосредотачивается только на имени. — Арс? — Арсений, — оживает Серёжа, ощутив интерес. — Из дизайнеров. Вы знакомились на моём дне рождения, — Антон надеется, что не покраснел. Прошло уже больше недели, но запах яблок ещё не выветрился из головы, как и не исчезли разговоры на кухне — после ухода Антона Арсений подцепил кого-то из бухгалтерии, додумавшись поехать домой, а не перепихнуться прямо в туалете. Антон матерился под нос, пытаясь выудить из кипятка упавший язычок от пакетика чая, а над ухом тарахтела типичная «Лариса», уверяя, что видела, как Арсений отсасывал счастливчику у туалетов. — А что случилось? — Антон спрашивает, заранее боясь услышать ответ. — Его блядское высочество выселили из квартиры, — недовольно цокает Серёжа, щёлкая мышкой в такт. — Удивительно, что арендодательница не выцарапала ему глаза — додуматься только, переспать с хозяйским сыночком! — у Антона ёкает где-то под ребром. — Если припомнить, что он обещал не водить всех своих жополизов, — тут Антон задумывается, насколько хорошо Серёжа знает Арсения, — то я удивлён, что это случилось только сейчас, — выдыхает Серёжа. Он умолкает, переключая внимание на непрочитанные сообщения, хотя продолжает что-то бормотать под нос — Антон же пытается отделаться от мыслей. Как хозяйский сынок приходит на квартиру родителей (конечно, он кажется Антону глупым, напыщенным сопляком, у которого ещё член не дорос спать с такими омегами как Арс), как Арсений встречает его в своих коротких шортах, как зарывается пальцами в чужую шевелюру — как называет «одуванчиком», а потом Антон трясёт головой, убеждая себя, что чужая жизнь (тем более Арсова) не его ебаное дело. — Короче, так ты можешь пустить его себе? — спрашивает Серёжа, не отвлекаясь от экрана. — Эм, — ёмко отвечает Антон, вскидывая брови. — Он не будет водить альф, я обещаю, — то ли шутит, то ли серьёзно. — Просто он спит в детской, нервируя и без этого нервную Сашу, а я не могу его просто выгнать из квартиры — он мой друг, всё-таки. Серёжа умолкает, принимаясь активно печатать (Стас угрожающе проходит мимо), и вопрос остаётся открытым. Антон пытается включиться в работу, печатает несколько строк в текущий проект, но мысли расплываются, растекаются вокруг воображаемого Арсения в его квартире. В шкафу есть место для футболок и джинсов с ободранными коленками, в ванной найдётся полка для банок и шампуней — чёрт возьми, квартира не будет настолько угнетающе-пустой. Возможно, они станут хорошими друзьями? — Серёж, — подаёт голос Антон, когда монитор уже погас без активности. — Арсений действительно… Действительно часто спит с альфами? — Серёжа переводит на него насмешливый взгляд, заставляя смутиться. — То есть, он действительно один? — Антон пытается перефразировать, как-то оправдать бестактность (будто Арсений не интересовался его течкой), но Серёжа лишь мягко перебивает, откидываясь на спинку кресла. — Ему уже больше тридцати — к такому возрасту омеги остаются одни не просто так, — Антон неловко улыбается, но молчит — ему ли не знать. — Кхм, хорошо, — нарочито бодро отвечает Антон. — Арсений может заехать сегодня после работы, — Серёжа светится слишком ярко, заставляя Антона думать, что он купил кота в мешке.×××
В тот вечер, когда Серёжа любезно подвёз его домой, у подъезда уже ждал Арсений, восседая на одном из чемоданов, закинув ногу на ногу, и Антон пытался предугадать, что же в Арсении будет его раздражать. Может Арсений отвратительно поёт в душе, громко сморкается или разбрасывает вещи (Антон сам этим грешит) — но Арсений сверкал, стягивая солнцезащитные очки, улыбался по-лисьи, галантно пожимая антонову ладонь. На деле Арсений оказывается неплохим соседом: платит за диван месячную коммуналку, хотя его никто не просит — Антон не спорит, рассудив, что деньги лишними не бывают, да и Арсений слишком гордый павлин, чтобы жить на вольных хлебах. Арсений работает дома, потому квартира пропитывается запахом яблок очень быстро, и Антон может спрятаться от него только в собственной спальне — пока хозяйственные руки Арсения не добираются туда. Он складывает одежду Антона и за ужином комментирует едва не каждую тряпку — и натягивая утром рубашку, Антон как дурной нюхает воротник, что пропитался душистым кондиционером. Арсений наводит порядки везде, даже полки на кухне не минует и на собственные плечи взваливает готовку — опять же, Антон не просит, но жарко благодарит за каждый ужин и завтрак. Даже если это заказанная в ресторане веганская лазанья — Арсений не веган, но иногда в таком настроении. Арсений громко слушает музыку, когда работает, и несколько песен Антон шазамит, но странную любовь к песне «примадонна гёрл» понимает, после десятого прослушивания. Да и похож — кружится вокруг в своих блядских шортах, обдаёт запахом яблок, бесконечно шутит, часто на грани глупости, но Антону искренне смешно. Квартира ощущается иначе, теплее и уютнее, и пусть арсовы рисунки на холодильнике кажутся инфантильными для тридцатилетнего омеги, но Антон на них красивый — по словам самого мастера. Арсений тогда решил нарисовать его во время завтрака — рабочий день начинался в девять утра только для Антона, но Арсений просыпался ещё раньше: бегал где-то на улице, торчал в ванной полчаса, дорисовывал ночные эскизы, пока Антон лениво ковырял яичницу. Арсений долго примерялся, в каком углу кухни присесть, разводя целую церемонию из этого действия: точил карандаши, выкладывал их перед собой, упорядочив по мягкости грифеля, прятал волосы под беретом (Антон решил не спрашивать, откуда у него берет), надевая его наискось. Антон уже не успевал увидеть конечный вариант, спеша на работу, но после длинного рабочего дня оценил рисунок, что занял почётное место на холодильнике, зацепившись за магнитик. — Ты красивый. Арсений уверенно занимает все core memories собой. Именно этот квартирный Арсений, домашний и настоящий — с неуложенными волосами и мешками под глазами. В чертовых шортах которого хорошо видно крепкие бёдра с лёгким пушком волос — это когда Арсений не бреет ноги, а так ноги гладкие, блестящие, но такими ногами Арсений уходит на ночь. А когда возвращается, то пахнет собой и лёгким послеароматом незнакомого альфы — от которого Антона тошнит. И это один из тех минусов в совместной жизни с Арсением — каждый раз знать и чувствовать, что пышущий счастьем и довольный Арсений только-только соскочил с какого-то члена. Второй минус, когда Арсений выплёскивает всю свою сучливость в неуместных вопросах или замечаниях, но такое Антон игнорирует — когда сучливость отпускает, Арсений ластится: неожиданно обнимает или чмокает в щеку. Как омега омегу, конечно. — Кажется, ты выгорел, — как-то замечает Арсений невзначай, спустя три недели совместной жизни. Чтобы выгореть нужно гореть — Антон не горел никогда, тлел и курил, а потому пропускает фразу мимо ушей, на силу улыбаясь. Вместо этого бросает взгляд на часы, раздумывая свалить на работу пораньше, а то с утра Арсений кажется особо раздраженным, будто не удалось пробежать нужные пять километров за тридцать минут. — Может тебе подыскать альфу? — не унимается Арсений, размазывая по тарелке скрамбл. — Я не заинтересован в отношениях, — спокойно отвечает Антон. — Я тебя не спрашиваю, почему ты не в отношениях — я спросил об альфе, — цокает Арс, отпихивая от себя тарелку. — Ты хоть не девственник к тридцати? — шутливо спрашивает он, вскакивая со стула, чтобы убрать посуду. Ответ Арсения уже не интересует, он заворачивает любимый бутерброд Антона в бумажный пакетик и желает хорошего дня, заметно повеселев после их короткого разговора. Антон кивает на пожелание, в коридоре натягивает кроссовки, грустно взглянув на коробку со своими блядскими ботинками — в присутствии Арсения дефилировать не решается. Пятничным вечером Антон возвращается в пустую квартиру, так как Арсений ещё днём отправляет сообщение, что ночевать дома не будет, «ужин не жди» — Антону даже немного смешно, но он отправляет стикер с улыбающимся котом и по пути покупает фастфуд, чтобы не мучать себя готовкой. Антон не обижается за утренний разговор, но просто так откинуть навязчивые мысли из головы не может. Утром в автобусе его придавили к окну — иронично вспомнился первый раз с альфой в университете: вязкий запах душил, «знакомый знакомых» не сильно старался расслабить и зажатый Антон зажался ещё сильнее, судорожно сжимая покатые плечи. Его не спрашивали, вогнав с узлом и заставив скулить, скупо поцеловали в висок и приготовили хороший завтрак. И больше не виделись. В принципе, альфы для Антона — это тянущая боль, спёртый запах и сила, которая остаётся следами на теле, и хорошо, что в родном доме давно не пахнет ничем, кроме маминых цитрусов. Девушки же для Антона загадка — в его мире их будто не существует, они слишком другие, непонятные, и единственные, от кого Антон не чувствует противное волнение, это омеги. Парни. С течными красивыми задницами, скачущими гормонами и тактильным голодом, ещё, желательно, крупные, с голубыми глазами и отзываются на имя Арсений. Антон обречённо стонет. Наверное, не стоило тогда целоваться с Мишей. На втором курсе его затащили на закрытую вечеринку к старшим — пьяные посиделки в тесной общажной комнате Антон считал самой крутой тусовкой в своей жизни, исподтишка засматриваясь не на перекачанных альф, а на Мишу. Антон едва его знал, постыдно залипнув на красивое лицо и подтянутую задницу, которую Миша успел показать всем, облачившись в тугие лосины, но не упирался, стоило Мише прижаться к нему на балконе. Сигарета выпала из слабых рук, а нервы щекотали крики и смех из коридора, но Антону было так насрать — Миша был мягким, жутко тёплым, со сладкими губами от гигиенички. Антон целовался с омегой впервые, и это короткое мгновение затмило всё, что было — тем более первый секс. — Не дай себя обидеть, воробушек, — напоследок, Миша чмокнул его в уголок губ, оставив на балконе одного с крепким стояком в домашних штанах. Сейчас Антона никто не целует, но крепкий стояк в штанах ощущается хорошо. Антон устало трёт глаза, откидываясь на спинку арсового дивана — тут концентрация омежьего запаха самая сильная, бьёт в голову, отдаваясь в паху, и Антон невольно раздвигает ноги, сжимая член сквозь штаны и бельё. Он не дрочил всё это время, стесняясь Арсения, хотя сам Арс не стеснялся пахнуть альфами, и сейчас Антон пытается в деталях вспомнить черты его лица, ямочки улыбки и как перекатываются мышцы бёдер, когда Арсений пританцовывает. Антон думает, в каких позах его раскладывают сегодня, как придавливают к кровати, сцеловывают стоны — если Арсений смеётся так красиво, то как он стонет? Антон выдыхает, хмурится, но приспускает штаны вместе с бельём, освобождая напряженный член. Голую задницу дразнит обивка дивана, и Антон волнуется только за то, чтобы не протечь на диван, где завтра будет спать Арс. Антон крепко сжимает член, шикая от того, как кольца давят на гладкую кожу, но проводит на пробу вверх-вниз, из-под ресниц смотря, как оголяется головка. Арсений в мыслях изгибается, трётся рядом — Антон прикрывает глаза, чтобы яблоки забились в голову ещё крепче, а вместо собственной ладони представлялась арсова. Антон ведёт ладонью ниже, сжимая яйца в кулаке, придавливая член к мягкому животу — у Арсения он гладенький, Антон же не бреется, оставляя дорожку тонких волос от пупка к паху. — Ты как дикарь, — смеётся Арсений, подловив его после душа в коридоре. Антон неловко улыбается. Что-то в нём есть, наверное, какая-то дикость, которую Антон сдерживает, хотя до мурашек хочется вжать Арсения в стенку, чтобы курчавые паховые волосы щекотали его гладкую задницу. От этих мыслей Антон чуть течёт, промежность липкая и влажная, и он собирает немного на пальцах, чтобы вернуться к члену. Ментол и яблоко щекочут нос, Антон надеется надышаться этой смесью надолго, ведёт кулаком резче, концентрируясь на головке, а второй ладонью сжимает грудь. Тёплое семя попадает на живот, пачкая край футболки, Антон тяжело дышит, приходя в себя, но никакого расслабления не чувствует, только зияющую пустоту внутри. Антон неловко заправляет обмякший член в штаны, морщась от влажного белья, натягивает футболку ниже, не заботясь о сперме на животе, и ложится на бок, подтягивая ноги к животу. Длинными руками Антон обхватывает себя вокруг туловища, представляя, что его обнимают, и зарывается носом в шероховатую обивку дивана. Хочется яблок.