Змей-провокатор

— Орочимару-сама, всё готово, можно выдвигаться. Змей нахмурился и строго посмотрел на Кабуто в попытках вспомнить, куда тот собрался выдвигаться. Увы, попытки окончились неудачей. — Куда? — отрезал Орочимару. — Как, куда? В южное убежище. Вы же сами распорядились — регулярно переезжать из одного убежища в другое, — Кабуто непонимающе уставился на наставника. Слишком много тем для размышлений было у Орочимару в последнее время, он и думать забыл о грядущем переезде. Сложные опыты с генами, наконец, дали положительные результаты. А ещё Цунаде никак не шла из головы. Убежала сразу, как только он отказался продолжать. Испугалась лечь рядом? Но ведь он ей ничего плохого не сделал, даже не укусил, хотя очень хотелось. Может, не стоит сдерживаться, если от тебя всё равно ничего хорошего не ждут? Но своим экспериментом Орочимару всё ещё был недоволен. Те редкие сдавленные стоны, что он услышал, не удовлетворяли его любопытство. Он был уверен, что она может громче и артистичнее. — Переезд пока отложим, — безапелляционным тоном заявил Змей и после паузы добавил: — У меня здесь есть незаконченное дело. Да, и ещё, — отметил он, — переезжать будем не в южное убежище, а в северное. Дня через два отправишься туда, проверишь, всё ли там в порядке, обработаешь мой кабинет. А пока ты нужен мне здесь. — Да, Орочимару-сама. Когда за помощником закрылась дверь, Змей сел в кресло и, в задумчивости откинувшись на спинку, прикрыл глаза. С этим договором он совсем забыл про переезды. Раньше Орочимару за собой такого не замечал. Он откинул часть столешницы, открывая небольшой тайник. Там хранились онигири, принесённые Цунаде. Остался последний. Орочимару со вздохом протянул за ним руку. «Чтобы забыть то, что давно планировал? Эта Цунаде определённо внесла долю хаоса в мою жизнь... Но, несмотря на это, я хотел бы продолжить с ней… хм, экспериментировать, — он усмехнулся своим мыслям. — Обнажённой она была такой слабой и уязвимой, так непривычно. А как она таяла от моих поцелуев, как прижималась ближе, — он довольно облизнулся. — Ей ведь… было хорошо? Но через два дня она всё равно придёт «ради деревни», а не потому, что хочет меня. Эта чёртова деревня вклинивается даже в мою личную жизнь!» Ногти Орочимару со злостью впились в ладони, а лицо исказила гневная гримаса. Когда он оставался один, то мог, наконец, дать волю эмоциям и не изображать непоколебимого лидера. «Почему же мне так хочется, чтобы она прибежала ко мне сама? Чтобы умоляла овладеть ей? И почему я не могу спокойно смотреть на этот стол, не представляя её, лежащую на нём в откровенной позе? Это какая-то неизвестная болезнь? Тогда я просто обязан найти от неё лекарство».

***

Когда Цунаде бежала по лесу, её лицо горело. От стыда? Или от смущения? Она сама толком не поняла. Ветки хлестали по лицу, а солнце так и норовило швырнуть свои ослепляющие сенбоны прямо в глаза. Там, в подземелье Орочимару, господствует вечная ночь, ни единый лучик не разрежет полумрак, лишь тусклые лампы не дают пространству погрузиться в непроглядную тьму. Лишь добравшись до домика, который Шизуне сняла по её просьбе, Цунаде смогла отдышаться и спокойно подумать о том, что произошло часом ранее. Она подошла к зеркалу и покрутила головой, рассматривая шею. «Даже следов не осталось, — удивлённо отметила она. Безупречная с виду кожа хранила воспоминания о терпких страстных поцелуях и мимолётных касаниях языка. — Он как будто не стремился сделать мне больно. Моё тело реагировало на его осторожные ласки как сухие ветки на искру пламени. Он смог разжечь во мне эмоции и чувства, давно похороненные глубоко внутри. Как же сложно было сдерживать стоны, не кричать от наслаждения. Мне даже захотелось в ответ сделать приятное и ему. Это так странно. Я шла принести себя в жертву ради деревни, вытерпеть надругательства, а получила такие приятные ощущения, каких у меня давно не было». Она поёжилась, словно от холода, и обняла себя руками. Вдруг позади, в зеркале, она будто увидела силуэт Орочимару. Но стоило только распахнуть занавески и впустить яркие солнечные лучи, как и без того смутное видение окончательно растаяло. Цунаде поймала себя на мысли, что её это опечалило. ─ А чего ты ожидала? ─ с грустной усмешкой спросила она у своего отражения. ─ Что он побежит за тобой, забыв все свои дела? Кто угодно, но только не он. Она прилегла на кровать и погрузилась в топкий омут воспоминаний. Орочимару. Всегда такой загадочный, отрешённый, вечно на своей волне. Он привлекал взгляды. И её взгляд тоже частенько задерживался на нём. Длинные угольно-чёрные волосы эффектно оттеняли неестественно бледную кожу, а цепкий пронзительный взгляд золотистых глаз, казалось, смотрел прямо в душу. Внешне он почти такой же, но что-то неуловимо изменилось: взгляд стал более мрачным, ухмылка — язвительнее, а сам он... напряжёнее, что ли. Но всё это напряжение исчезло, стоило ему только коснуться её. «И всё-таки я ─ куноичи, и я не должна позволить ему вот так запросто очаровать себя. Я иду к нему ради деревни, ни о каких личных привязанностях и речи быть не может», — словно мантру она повторяла эти слова про себя вновь и вновь. Но это не помогало. Цунаде провела рукой по груди, по животу, вспоминая, как Орочимару ловко и умело ласкал её, заставлял выгибаться навстречу и глотать стоны. Кто бы мог подумать, что его противный, скользкий язык может сделать настолько приятно. И почему ей от этого становится стыдно? Но неприятнее всего то, что хочется продолжения. Тело изнывает от предвкушения следующего раза, и она ничего не может с собой поделать. Когда он лёг к ней спиной, и Цунаде практически уткнулась носом в его худощавое плечо, внезапно Орочимару показался ей таким уязвимым и таким... одиноким? Почему-то безумно захотелось сжать его в объятиях и больше не отпускать. Но она так и не решилась. Хотя это казалось совсем несложным. Как ей частенько не хватало таких вот дружеских объятий. Дружеских ли? Тогда, лёжа на его кровати, Цунаде почувствовала, как между ними будто натянулась тонкая ниточка, связь. А может, она была всегда. Может, это из-за неё наследница Сенджу кочевала по мелким деревенькам в надежде наткнуться на товарища или хотя бы на слухи о нём… Белоснежное плечо так и манило своей болезненной бледностью и резкими угловатыми линиями. Цунаде не смогла не поцеловать. Лёгкое небрежное касание губ заставило Орочимару вздрогнуть. Не ожидал? А чего он вообще ждал от этой близости? Развлечения? Удовлетворения собственных потребностей? Специально решил подразнить? «Он был во власти грязных желаний. Так жадно целовал и ласкал моё тело, вынуждая отвечать и прогибаться под его руками и языком. А потом вошёл и двигался так быстро, ненасытно вонзаясь в мою плоть снова и снова, будто изголодался по женскому телу. Ах! Почему так приятно вспоминать эти моменты? Орочимару, что ты сделал со мной?» Даже Шизуне отметила то, как улучшилось настроение наставницы после встречи с этим таинственным знакомым, и поэтому не возникала. Давно она не видела Цунаде такой улыбчивой и благосклонной. Кто бы ни был этот её собеседник, Шизуне была ему очень благодарна. В день следующей встречи она встала пораньше, чтобы приготовить завтрак. И предчувствия её не обманули — наставница снова проснулась рано. Видно, ей не терпелось поскорее отправиться к нему. Наконец-то она кем-то увлеклась. Это всяко лучше, чем погружаться в уныние и тоску по прошлому. Цунаде поприветствовала свою подопечную улыбкой и кивком головы. С души будто камень свалился после того, как она отдалась Орочимару. Он всё тот же, каким Цунаде его помнит: снаружи колкий и язвительный, а на деле, может, и странный, но готовый подставить плечо или что-нибудь ещё. Она едва слышно хихикнула. И всё равно, на окраине сознания билась предательская мысль: произошедшее между ними в прошлый раз, никак не означало того, что в будущем всё будет столь же безоблачно. Значит, надо брать инициативу в свои руки. Она решительно ткнула вилкой рисовый омлет, приготовленный Шизуне. «Мне он запретил издавать громкие звуки. Даже мой храп показался ему слишком громким. А что, если он сам будет стонать? Задача непростая, но, впрочем, выполнимая». В предвкушении она облизала с губ остатки кетчупа. Хитрый сосредоточенный взгляд обратился к окну. Солнце пригревало ласковым светом землю. Все, кто жил в подземных норах, в корнях деревьев, в дуплах, вылезали погреться под его лучами. Цунаде вышла из дома и направилась в лес, весь обмотанный искрящимися солнечными прядями. Вдруг так захотелось перейти на бег, купаться в этих лучах, радостно кружиться, задевая стволы деревьев пальцами. Она будто вернулась в детство, когда родители иногда отпускали поиграть с друзьями. Эти ребяческие радость, лёгкость и беззаботность окрыляли, придавали смелости. Но Цунаде всё же держала себя в руках. Своё приподнятое настроение она не хотела показывать ни Шизуне, чтобы не возникало лишних вопросов, ни, тем более, Орочимару. Хотя она и верила, что однажды всё-таки сможет раскрыться перед ним полностью. Чем глубже она проникала в чащу леса, тем меньше солнечных нитей касалось её кожи. «Это место очень ему подходит, не зря он обосновался именно здесь», — успела подумать Цунаде, прежде чем её окликнули. — Сегодня Принцесса улыбается, редкое зрелище, — с ухмылкой проговорил Орочимару и с напускным удивлением добавил: — И даже оружие оставила дома. ─ В прошлый раз оно не понадобилось, чего зря таскать, ─ несколько легкомысленно проговорила Цунаде. ─ Хм, думаю, не мне тебе объяснять, что раз на раз не приходится. От этих слов Принцессе стало не по себе, а от её беззаботного настроя не осталось и следа. — Посмотрим, — неожиданно решительно даже для себя ответила она. Орочимару смерил её пристальным взглядом и вдруг хрипло рассмеялся. — А Принцесса-то, оказывается, строит планы. «Да ещё какие!» — подумала Цунаде, а вслух предпочла лишь неопределённо хмыкнуть. В этот раз Орочимару не стал хватать её за руку. Цунаде шла сама, добровольно, но, к своему удивлению, то и дело ловила себя на мысли, что хотела бы лишний раз прикоснуться к нему. Ей было мало касаний, слишком мало слов и катастрофически мало объятий. Она вгляделась в спину друга, идущего впереди неё по коридору. Эта фигура утопала в окружающем их полумраке и в то же время была для Цунаде маяком, ориентиром. Она и сама понимала, насколько абсурдна эта метафора. Он ─ создание, сотканное из теней, зарывшееся под землю, таящееся от людей. Это она, Цунаде, должна была направлять его своим светом. Да только, вот беда, света в ней уже почти не осталось. Она с годами светит всё тускнее и тускнее. Погружаясь всё глубже в уныние, она уже забыла как это — улыбаться, делиться частичками радости и частичками себя. Тут Змей остановился. Они, наконец, пришли. Знакомая тесная комнатка, где из мебели были только кровать и тумбочка, воскресила в памяти Цунаде те сладостные ощущения, которые она испытала три дня назад. Она взглянула Орочимару в глаза. По ним было практически невозможно угадать, чувствует ли он хоть что-то, отдалённо похожее. И всё же на дне золотистых глаз, там, где начинаются смертельные зыбучие пески, она разглядела... сомнение? Может, показалось? — Уже не боишься, а, Цунаде? — он чуть скривил губы в усмешке. Глаза сразу подёрнулись насмешливой рябью. Цунаде оставила попытки что-либо в них рассмотреть. Она упёрла руки в бока и ответила: — Зачем мне бояться моего дорогого... товарища? — Хм, только товарища? — ехидно переспросил Орочимару. Цунаде не решалась задать самой себе этот вопрос вот уже довольно давно. Что заставило её так рьяно взяться за его поиски, ловить каждое упоминание, проверять слухи? Почему она поставила себе цель — вернуть его? Потому что скучала. Потому что он для Цунаде уже давно стал не просто товарищем. Вот только она отчаянно боялась признаться в этом, даже самой себе. И уж точно не собиралась отвечать на эту неприкрытую насмешку. — Ну, может, чуть больше, чем только товарища, — ответила она в тон Змею, а затем резко подошла ближе. Орочимару инстинктивно отступил на полшага назад. Такая решительность партнёрши, видимо, не входила в его планы. Некоторая обескураженность отчётливо читалась в его глазах. Тем временем Цунаде не собиралась останавливаться. Решительным движением она стянула с Орочимару штаны вместе с нижним бельём и опустилась на корточки. — Цунаде, что ты... — возмущения Змея прерывает его судорожный вдох, когда она проводит языком по всей длине члена и медленно обводит головку. Цунаде чувствует, как в её руках член Орочимару твердеет, как проступают вены. Это раззадоривает. Значит, она всё делает правильно. Она обхватывает губами головку, не забывая двигать языком. Он тяжело дышит. Зарывается пальцами в её волосы. Цунаде ощущает, как подрагивают от возбуждения его пальцы. Это ощущение непередаваемое. Сейчас она контролирует ситуацию, а он лишь плывёт по течению, изо всех сил стараясь контролировать себя. Он давит на затылок, и она соглашается — вбирает член ротиком пока наполовину. Сжимает губы, не спеша проводит ими вверх, затем вниз. Хриплый натужный стон вырывается из глотки Орочимару. И вот он уже беззастенчиво толкается в рот Цунаде. Она не сопротивляется, ухватившись пальцами за его бёдра, заглатывает член почти целиком. Двигается всё быстрее и быстрее. И вот уже Орочимару не сдерживается — стонет в голос. Член сжимается, пульсирует внутри, и густая солоновато-кислая жидкость наполняет рот. Цунаде отстраняется и глотает. Ей нравится этот вкус — вкус её победы, вкус её Орочимару. Она, улыбаясь, облизывает губы. Тем временем Змей падает на кровать и закрывает порозовевшие щёки рукавом. «Он так мило смущается, — подумала она, мечтательно улыбаясь. — И стонет так сладко. Самый приятный звук в мире ─ звук удовольствия, подаренного мной». Рассматривая стену, она задумалась о чём-то своём. Однако в мысли бесцеремонно вторгся хорошо знакомый голос: — Цунаде, я... — Орочимару сделал паузу. Он будто подбирал слова, но Принцесса догадывалась, что у него всё давно разложено по полочкам, а этой паузой он хочет только подразнить её. Однако ей было неизвестно, что Орочимару, привыкший говорить в лицо даже самую неприятную правду, пожалуй, впервые в жизни сомневался. Он прикрылся одеялом и продолжил: — Я освобождаю тебя от нашего договора. У Цунаде внутри всё оборвалось. Островок безмятежной радости поглотила беспощадная пучина тревоги. «Он сначала поманил, увлёк, показал, как с ним может быть хорошо, а теперь хочет выставить за дверь, как нашкодившего ребёнка? Ему не понравилось быть со мной? Я что-то сделала не так?» — Внезапно её глаза расширились от ужаса, она хватала воздух губами, прежде чем смогла выговорить: — Ты... нападёшь на Коноху? — Нет, — небрежно бросил Орочимару, про себя добавив: — «Пока нет». Цунаде подошла ближе и села на край кровати. Повинуясь внезапному порыву, она наконец решилась и обняла его. Она не ждала никаких ответных действий, просто делилась своим теплом, показывала свою привязанность. Тихонько, одними губами Цунаде прошептала ему на ухо, будто хватаясь за последнюю хрупкую соломинку: — Но тогда... зачем? Я только начала лучше узнавать тебя, лучше чувствовать нашу связь. Учиться быть твоей. С надеждой она взглянула в эти хитрые насмешливые змеиные глаза. — Ты меня не поняла. Я освобождаю тебя от выполнения договора. Больше ты не обязана приходить ко мне ради Конохи. Ты вольна делать всё, что посчитаешь нужным. Прежде чем она уловила суть сказанного, Орочимару притянул Цунаде ближе и мягко накрыл её губы своими.