***
— Кацую-сама, вы уверены, что он сказал именно это? Что скучает? — Цунаде не поверила ушам, ведь раньше он ей никогда ничего подобного не говорил. — Абсолютно уверена, — заверила миниатюрная копия Кацую. — Так и сказал. Цунаде устало сползла по стволу дерева. Она всё ещё находилась в лесу. Тут было спокойно и безлюдно, а значит, можно было дать волю эмоциям, и никто на тебя косо не посмотрит. «Эх! Я ведь только обустроилась здесь, предполагая, как буду ходить к нему в гости. Но нет, ему взбрело в голову переехать подальше. Вот же вредный Змей! Ещё и интересуется, когда я приду! Хочет меня в расписание внести. Но я вне всяких там расписаний, свалюсь как снег на голову... Когда приведу мысли в порядок». И всё равно, даже несмотря на раздражение и гнев, слова о том, что он скучает, приятно согревали душу. Вот только был ли он серьёзен, когда говорил это? Узнать детали от Кацую довольно проблематично. Но Цунаде радовалась даже тому, что удалось поговорить вот так. Узнать, что он жив, что ждёт её прихода и... скучает. Что бы это ни значило. После того, как Кацую растворилась в белой дымке, Цунаде ещё немного посидела под деревом и послушала тишину, наполненную шорохом листьев, шепотом ветра и чириканьем птиц. Она уже и не помнила, когда в последний раз вот так останавливалась, чтобы вслушаться в природу. Эти приятные расслабляющие звуки заполняли её пустоту изнутри, успокаивали, дарили столь желанный покой. За эту лесную медитацию, как ни странно, нужно было благодарить Орочимару. Цунаде его уже почти простила за вероломный переезд. За одно только то, что он по ней скучает, Цунаде уже была готова простить многое. Ведь она тоже скучала. Скучала по его ловким пальцам, по жадным поцелуям, по этим горящим возбуждением глазам, по теплу, которое разливалось по телу от его ласк. Ей так хотелось снова обнять Орочимару, и чтобы он в этот раз обнял в ответ. Глядя на Орочимару, кажется, что на ощупь он такой же холодный, как и его змеи, но Цунаде знала, что это не так. Он тёплый. Ощущать его тепло губами было до невозможности приятно. Хотелось снова почувствовать, как жилка на шее бьётся всё быстрее от её поцелуев. В такие моменты она жаждала лишь одного — губами впиться что есть силы в эту идеально белую кожу, оставить на ней свой след, чтобы она перестала быть такой уж идеальной. Цунаде была уверена, что Орочимару не составит труда скрыть от посторонних глаз подобные вещи. Также как и ей. Но при этом Орочимару обращался с ней на удивление бережно и аккуратно. Она хотела отплатить ему тем же и поэтому не оставляла никаких отметин. Цунаде не знала, почему он так ведёт себя. Когда она шла к нему в первый раз, ожидала чего угодно, но только не такого ласкового и заботливого Орочимару. Да, в его взгляде сквозила извечная насмешка, приправленная щепоткой презрения и высокомерия, но Цунаде видела эту маску насквозь. Видела, что он с её помощью отгораживается ото всех, прячет своё одиночество от них, а заодно и от себя. Цунаде по себе знала, что это дело не только неблагодарное, но и бессмысленное. Поиски этого самого смысла и привели её в итоге сюда. Она путешествовала, играла и проигрывалась, а потом напивалась в надежде найти то, ради чего стоит жить. Она и не заметила, как смыслом её жизни, её светом стал Орочимару. Цунаде ощущала почти физически, как вокруг него сгущалась тьма, что неслышно ползла за ним большой чёрной змеёй, выбирая момент, чтобы напасть, придушить. А змейки поменьше сползались из тёмных углов, из пустующих комнат, сплетаясь в прочную тёмную сеть. Цунаде знала, что Орочимару не состоит из тьмы. Что, если разогнать всех этих змей, если разорвать плащом облегающую его фигуру тьму, то где-то там будет тот самый Орочимару — добрый, застенчивый и очень талантливый подросток. «Я должна постараться, ради него. Он сам открыл своё сердце тьме, сам впустил её в себя. Мне же надо всего лишь своим теплом и заботой вытеснить всё плохое из его сердца. Всего лишь...» — она тяжело вздохнула и выпрямила согнутые в коленях ноги. Цунаде посидела ещё немного на галантно приподнятых, будто специально для неё, корнях дерева и поплелась домой. Этот день внезапно оказался переполненным эмоциями: от бездонного отчаяния до мечтательной радости. Цунаде и не помнила, когда в последний раз испытывала нечто подобное, да ещё и в один день. «Когда я приду? — Цунаде усмехнулась. — Как будто сложно догадаться, что я сама этого пока не знаю. Точно не сегодня. И не завтра. И вообще, лучше не торопиться с визитом. В качестве наказания. Чтобы впредь не переезжал вот так, втайне. Скучает? Ну так пусть поскучает ещё, ему полезно». Высоко подняв голову, Цунаде вышла из леса. Она всеми силами старалась придать лицу обычное выражение, но в актёрской игре, равно как и в азартных играх, она не слишком преуспела. На следующий день Цунаде провалялась в постели до обеда. После волнений и переживаний предыдущего дня она чувствовала странный упадок сил. Казалось бы, она прошла войну и множество сложных и опасных миссий, а сейчас такая ерунда вывела её из строя. Аж самой противно стало. «До чего я докатилась! Позволила страху поглотить себя и совсем расклеилась. Лишилась возможности думать, впала в панику. Хороша бы я была, если бы очкарик нашёл меня ревущей на полу убежища. Неужели Орочимару дорог мне настолько сильно, что из-за его предположительной гибели я так запаниковала? Почему-то от мысли, что я больше не смогу ощущать тепло его тела и не услышу, как бьётся его сердце, становится так тоскливо». Цунаде села в кровати и прижала руки к сердцу. Оно отстукивало рваный ритм, то ускоряясь, то пропуская удары, как и всегда, когда она думала об Орочимару. «Неужели это любовь? Желание упасть в его объятия, слушать его дыхание, вглядываться в золотистые омуты глаз, разделить с ним тот груз, что он несёт на плечах, развеять ту тьму, в которую он завернулся как в плащ. Идти с ним рядом, поддерживать и вдохновлять на что-то хорошее, светлое. Может, тогда он сможет показать мне не ставшую привычной кривую ухмылку, а искреннюю и милую улыбку. Он ведь умеет улыбаться, просто… у него, наверное, сейчас нет повода улыбнуться так, как он это делал, ещё будучи подростком». В тот момент Цунаде и не заметила, как губы растянулись в мечтательной улыбке. Иногда она позволяла себе витать в облаках, мечтая о несбыточном. Она и сама прекрасно понимала, насколько её грёзы далеки от реальности. Да, она таяла в его руках, и он был не против поразвлечься с ней. Но он вряд ли испытывает нечто подобное, а может, даже не вспоминает о ней, когда они не вместе. Но эти слова, «я скучаю», вселяли ненужную надежду. «Может, он вообще имел в виду, что ему там нечем заняться, в новом убежище. А вовсе не то, что я себе насочиняла. Но всё же так хочется, чтобы он скучал именно по мне. Такая глупость. Я уже увязла в своих чувствах чуть более, чем полностью. Пути назад нет».***
Они шли по мрачному, плохо освещённому коридору. Тьма сочилась из каждой трещинки, сползалась из тёмных углов и свисала сталактитами с потолка. Вязкая тьма, пугающая тьма, беспощадная тьма. Цунаде едва могла разглядеть силуэт идущего впереди Орочимару. Он шагал быстро, будто мог видеть сквозь тьму. Цунаде же ступала с осторожностью — мало ли что может скрываться за этой густой угольно-черной завесой. Вдруг Орочимару сделал очередной шаг, и левая половина его тела погрузилась во тьму. Полностью. Цунаде больше не могла её видеть. Тьма будто пожирала его. Он обернулся и жутковато ухмыльнулся видимой половиной лица, а затем жестом поманил Цунаде за собой. Она хотела крикнуть, остановить его, но тьма будто облепила и горло тоже, склеила губы и душила изнутри. Тем временем Орочимару полностью жнырнул во тьму, плавно погрузился в неё. Тьма поглотила всего его, не оставляя Цунаде ни пряди волос, ни улыбки, ни дыхания. Она больше ничего не видела впереди, лишь тьма раскрывала перед ней свои гостеприимные объятия. И Цунаде решилась. Идти только вперёд, вслед за Орочимару, отдаться тьме, найти его во тьме. Утвердившись в своём решении, она шагнула вперёд и... наткнулась на невидимую стену. Что-то не пускало её пройти дальше. Она ощупала препятствие пальцами и в отчаянии забарабанила по нему кулаками. Какая-то неведомая сила не пускала Цунаде дальше. Внезапно тьма стала сильно давить на плечи, прижимая к земле. Последние неяркие источники света погасли. Кругом только тьма, а внутри лишь бессилие и страх. Стену не преодолеть, Орочимару не спасти... Тут Цунаде проснулась. Живая, здоровая, в своей кровати. За окном было темно — облака полностью закрывали луну, ни единому лучику света не проскользнуть сквозь их плотную завесу. Цунаде отдышалась, всё ещё переживая события сна, и решила, что медлить нельзя, что она не отпустит его так далеко вперёд, что не отдаст его противной, липкой тьме. Она была сыта по горло всеми этими снами, сожалениями и мыслями о нём. Цунаде не могла больше ждать ни минуты. Быстренько набросала записку для Шизуне о том, что её чувства не могут ждать и что она, возможно, задержится на пару дней. В конце добавила искренних извинений. Абсолютно бесшумно переоделась, собралась и выскользнула из комнаты. Ни шорохом, ни скрипом Цунаде не выдала своих действий. Неслышно спустилась вниз по лестнице, положила записку на стол, осторожно открыла защёлку на входной двери и, тихо прошептав «прости, Шизуне», покинула дом. Все ориентиры, которые диктовала ей Кацую, она выучила наизусть. «У раскидистого дуба к северу от убежища повернуть направо, затем пересечь реку и двигаться вверх по течению вдоль берега... Но сначала надо снова пойти в тот самый лес, где мы... где я... впервые осознала, что нуждаюсь в нём». Дыхание участилось и немного закружилась голова, когда она вспомнила свой последний визит в опустевшее убежище. Цунаде встряхнула головой, прогоняя морок неприятных воспоминаний. «Сейчас уже всё по-другому. Я знаю, что его там нет, что он просто переехал, чтоб его!» Её раздражала собственная слабость и то, как легко она поддалась панике. Пусть даже никто не видел, всё равно это тяготило. А сейчас ей предстояло вновь увидеть тот пустой, безжизненный провал убежища. Но несмотря на все неприятные воспоминания, несмотря на страх, Цунаде всё равно пошла в лес. Ради себя, ради их с Орочимару общего будущего. Она посмотрела в небо. Облака, заслоняющие луну, рассеялись, и на землю пролился серебряный лунный свет. Будто указывая Цунаде путь сквозь мрачный ночной лес. Пускай луна сама по себе и не светит, а лишь отражает свет более яркого небесного тела, даже этих отсветов хватит, чтобы осветить путь, чтобы разогнать тьму.