Змей-провокатор

Цунаде поняла, что отпираться бессмысленно. Ведь одно дело недоговаривать, а открыто врать — уже совсем другое. Да и сможет ли она? Джирайя ведь её как облупленную знает. «Он будет чертовски недоволен моим выбором. Будто голос совести, будь он неладен!» — Привет, Джирайя, давно не виделись, — с натянутой улыбкой проговорила Цунаде. — Ты не ответила, — продолжил напирать он. — Я, между прочим, свободная женщина, с кем хочу с тем и встречаюсь! — раздражённо топнула ногой Цунаде. За её спиной раздался звук разлетающейся на осколки посуды. Принцесса обернулась. На пороге стояла бледная, как смерть, Шизуне. — Так Джирайя-сан... прав? — с ужасом вопрошала она. — Я сначала не хотела верить, но... — Какая разница, где я была и с кем? — закипала праведным гневом Цунаде. — Послушай, — Джирайя доверительно положил руку ей на плечо, — он опасен, он может причинить тебе вред: сделать больно, а то и вообще убить. Если ты знаешь, где он скрывается, тебе стоит сообщить об этом куда следует. — Ну уж нет, — она, резко дёрнув плечом, сбросила руку Джирайи. — И тебе не советую. — Ты не понимаешь, — Джирайя нахмурился и скрестил руки на груди. — Он не вернётся. Я пытался его уговорить, но он и слушать ничего не хочет. Он больше не хочет принадлежать ни Конохе, ни нашей команде. Он отринул кодекс чести шиноби. — А почему обязательно надо чему-то принадлежать? Класть на алтарь поклонения своё время, здоровье, жизнь и жизни близких, чтобы потом твоё имя высекли на каменной плите. Ради этого мы живём? — Цунаде, ты в большой опасности, — будто бы не слыша её крика души, продолжал Джирайя. — То, что он до сих пор не убил тебя, значит лишь то, что он ещё с тобой не наигрался, но, когда ему наскучит, он безжалостно разделается с тобой. У Цунаде на глаза навернулись слёзы, и она поспешила отвернуться. Было до боли обидно, что даже бывший товарищ считает Орочимару чудовищем, что уж говорить про остальных жителей деревни. Но, если бы он и вправду был таким, стал бы он обращаться с ней так ласково? — Откуда тебе знать? Он что, тебе лично об этом докладывал? — Цунаде, это уже не тот Орочимару, которого мы знали. Он изменился. Причём не в лучшую сторону. — Да он всегда был таким! Безжалостный, себе на уме, свободолюбивый, закрытый ото всех и... одинокий. Просто мы не хотели этого видеть. Притворялись слепыми и глухими, пока его действия не шли вразрез с желаниями руководства деревни. Может, будь мы чуточку внимательнее к нему, чуточку добрее и заботливее, ничего бы этого не случилось. Об этом ты не думал? — Нет, не думал, — простодушно ответил Джирайя. — Даже если так, пустыми сожалениями всё равно ничего не исправить. В одиночку ты не сможешь изменить его. — А что, если это он изменит меня? Что, если это я устала задыхаться от боли потерь, гнить заживо в болоте сожалений и упущенных возможностей, переживая всё снова и снова в сотый раз? Что, если он был единственным, кто протянул мне руку помощи, кто позволил почувствовать себя живой и любимой? — Прости, — тихо проговорил озадаченный Джирайя. — Прости, что оставил тебя одну. Прости, что не пришёл на помощь, когда ты так в этом нуждалась. — Он обнял её печально опущенные плечи. Цунаде не сопротивлялась и даже опустила ладони на его широкую спину. — Выходит, ты теперь с ним? Так недолго тоже стать... отступницей. — Я странствующая куноичи, — резко оборвала его Цунаде, высвобождаясь из объятий, — а кто странствует рядом со мной, кто делит со мной стол и постель ─ это никого не должно волновать. ─ Упряма, как и всегда, ─ цокнул языком Джирайя. ─ Что-то меняется, а что-то не изменится никогда, ─ он усмехнулся и насмешливо добавил: ─ Хоть не выгонишь старого друга? ─ Не выгоню, если не будешь нести чушь. — Я вот тут подумал, не погостить ли мне у тебя недельку-другую? — он так широко улыбнулся, как прежде, в юности. Шизуне радостно закивала. — На мозги мне будешь капать? — нахмурилась Цунаде. — Нет, что ты! Вспомним прежние времена за чашечкой чая, погуляем по округе, половим рыбку, — по её лицу Джирайя видел, что этого недостаточно, поэтому пришлось прибегнуть к запретной технике: — Угощу тебя выпивкой. — Ну ладно, так и быть, — смилостивилась Цунаде, а про себя подумала: — «Это он так внезапно решил возместить недостаточное участие в моей жизни? Спустя столько времени? Или хочет выследить Орочимару с моей помощью? Ещё и Шизуне всё рассказал, придурок. Я бы её ещё долго не посвящала в детали. А она и рада бы была, что у меня настроение хорошее, и не спрашивала бы тактично ничего, не то, что некоторые. Ещё и в гости напросился. Теперь я, как хозяйка, не могу надолго покинуть дом, пока здесь гость. Это будет невежливо, да и не хочу я привести его к Орочимару». — Вот только сейчас я устала с дороги и хочу отдохнуть. У себя. Не обессудь. И, Шизуне, посмотри в кладовке, там должен быть запасной футон для нашего гостя. — Хорошо, — пусть и с запозданием, но всё же отозвалась Шизуне. Она догнала Цунаде у двери в её комнату и, тактично откашлявшись, негромко спросила: — И всё-таки я хочу услышать это от вас без излишних недомолвок и умалчиваний: вы действительно ходили всё это время к Орочимару? Такое искреннее беспокойство и, в то же время, неумолимую решимость прочитала Цунаде в глазах своей верной помощницы и, поняв, что сейчас ей не отвертеться, произнесла: — Да, я встречалась с Орочимару. — Шизуне нахмурилась, а Цунаде продолжила: — Но, Шизуне! Если после всего, что я пережила, этот человек смог сделать меня счастливее, разве важно то, каких взглядов он придерживается и какому пути следует? Ещё никогда и ни с кем мне не было так хорошо, как с ним. — Я рада за вас, — мрачно проговорила Шизуне и наконец оставила наставницу в покое. Закрыв за собой дверь комнаты, Цунаде облегчённо выдохнула. Наконец она могла побыть наедине с собой без этих страдальческих вздохов и взглядов, полных не то тревоги, не то осуждения. «И почему они все считают Орочимару чудовищем? Разве чудовище будет спрашивать разрешения, прежде чем укусить? Разве чудовище будет так аккуратно и бережно обращаться со своей жертвой? Разве чудовище будет кормить и укладывать спать пьяную девушку? Он не чудовище, он просто слишком одинокий человек, который застыл во льду своего безразличия и цинизма. А я изо всех сил стараюсь растопить этот лёд. Растопить, даже если придётся замёрзнуть самой». Так, переполненная сочувствием к Орочимару, с осознанием того, что она делает благое дело, а не попусту рискует жизнью, Цунаде медленно погрузилась в такой приятный тягучий сон, успев напоследок отметить, что дорога всего в несколько часов на удивление сильно утомила её. Однако находясь на границе между сном и явью, она не придала этой мысли значения. Проснулась Цунаде, когда на небосклоне заблестели капельками росы далёкие звёзды. Она потянулась и негромко зевнула. Ощущение приятной боли в мышцах не проходило. Цунаде поймала себя на мысли, что хотела бы увидеть рядом мирно спящего Орочимару. Она бы прикоснулась губами к его щеке и пошла готовить завтрак. От осознания того, что этого никогда не случится, что им не суждено жить, как нормальная семья, стало грустно и тоскливо, а ещё пересохло в горле. Она пошла на кухню, по дороге споткнувшись обо что-то большое на полу в гостиной. Цунаде чуть не упала и громко выругалась. Тут это что-то заявило сквозь сон голосом Джирайи: — Цуночка, не сердись, иди лучше сюда. Он, не размыкая глаз, потянул к ней руки. «Ой, а я и забыла про него», ─ подумала Цунаде и, ногой отодвинув протянутые руки, прошла на кухню. Вскоре она услышала мерный храп товарища и вздохнула с облегчением. В тот момент она не хотела ни с кем говорить. В окно кухни был виден тонкий, чуть расплывчатый в облаках серп луны. Он будто гипнотизировал Цунаде, притягивая её взгляд. А в один момент ей даже показалось, что он, подобно змее, помахал ей хвостом. Она замотала головой, чтобы прогнать наваждение. Больше месяц не двигался. «Кажется, я понемногу схожу с ума, ─ со вздохом рассудила Цунаде, ─ везде змеи мерещатся. Но уж лучше сходить с ума от его прикосновений, чем от того, что не могу быть рядом… Надеюсь, Джирайя надолго не задержится, и я смогу навестить Орочимару снова, ─ Цунаде подпёрла щёку рукой и вновь обратила мечтательный взор к небесам. ─ Интересно, что он сейчас делает? Спит? Или засиделся за своими опытами? Вспоминает ли обо мне? Или ему всё равно?» Беспардонный солнечный лучик пробежал по свежему личику Цунаде в надежде выдернуть её из сладкой предрассветной дрёмы. Положив щёку на выставленную вперёд руку, она прикорнула незадолго до рассвета. Никто не осмелился разбудить её. Первый день с Джирайей выдался на удивление нераздражающим. Он болтал без умолку о себе, о своих приключениях, хвастался тем, что наконец-то начал писать свою книгу. Его праздная болтовня полностью заглушала, слабые аккорды грусти и сомнений, заполняла неприятную пустоту глубоко в сердце Цунаде. Забыв обо всём, она смеялась над его шутками, но чаще над тем, как смешно он их рассказывает. Сейчас ей действительно было это нужно — отвлечься и просто поболтать со старым приятелем. Когда же он расспрашивал о её жизни, Цунаде отшучивалась, что, мол, ничего особенного с ней не происходило и что это не стоит его внимания. Ничего особенного... ровно до встречи с Орочимару. Но уж с кем с кем, а с Джирайей она хотела обсуждать это в последнюю очередь. Он всегда с оптимизмом встречал все её отказы, улыбался своей дурацкой улыбкой, но Цунаде всё равно чувствовала его боль за этим показным бахвальством. Однако несмотря на это она всё равно не могла ответить ему взаимностью. Это было бы нечестно по отношению к самому Джирайе. Цунаде ведь не испытывала к нему чувств, а притворяться не имела никакого желания. И всё-таки ему, неунывающему дурню и неисправимому оптимисту, не понять их с Орочимару. Не понять их отчаяния, толкнувшего на радикальные меры. Не понять их такой странной, выходящей за рамки привязанности. Впрочем, он и не старался. Даже сейчас, когда решил скрасить досуг своей сокомандницы, он говорил, в основном, о себе. Ну хотя бы не пытался выведать информацию об Орочимару. За это Цунаде была ему благодарна. Джирайя по-прежнему оставался простодушным, прямолинейным эгоистом. В шпионы таких не берут. «Вот если бы на его месте оказался Орочимару, мне пришлось бы несладко, ведь хитрить и действовать окольными путями ему не впервой, — Цунаде в задумчивости подняла глаза к небу. — И что вообще за глупости лезут в мою голову! Они никогда не поменяются местами. Они ведь как огонь и лёд, как небо и земля — такие непохожие, будто из разных миров… И всё равно этот наглый Змей смог пролезть в мои мысли. Даже когда он далеко, даже когда я занята другими делами». Она чуть улыбнулась уголком рта. — Правда ведь, а, Цунаде? Громкий возглас Джирайи, обращённый к ней вернул Принцессу к действительности. Как бы она ни хотела утонуть в своих мыслях и грёзах, настойчивый товарищ смотрел на неё во все глаза и требовал ответа. — Кхм, — откашлялась Цунаде, прочищая горло, — прости, я задумалась о своём, не повторишь, о чём ты? — Ну ты даёшь, конечно! — удивился Джирайя. — Раньше ты не была такой рассеянной. — Раньше мы все были другими, — мрачно отрезала Цунаде. — Моложе, беззаботнее и глупее. Так о чём ты там меня спрашивал? Ей чертовски не хотелось развивать тему изменений в их душах и сердцах. Воспоминания ввергали её в тоску, поэтому излишних напоминаний о прошлом Цунаде старалась избегать всеми доступными способами. — Я говорил, что хорошая из нас получилась команда: ты, я и Орочимару. — Да, — поскорей выпалила Цунаде, лишь бы только поскорее закончить этот разговор. — Послушай, — начал Джирайя неожиданно тихо и вкрадчиво, — я тоже дорожу нашими общими воспоминаниями, я тоже был рад работать с Орочимару и считал его своим товарищем. И тоже, как и ты, хотел вернуть его домой, — он тяжело вздохнул и продолжил: — Но столкнулся с такой непробиваемой стеной непонимания, что руки сами опустились. Мы не сможем вернуть его, покуда он сам не захочет вернуться. Джирайя ненадолго замолчал и опустил взгляд. Цунаде молилась всем богам, чтобы он не посмотрел на неё. Отвернувшись, она быстрым движением смахнула рукавом так некстати навернувшиеся слёзы. Джирайя же тем временем продолжал: — Я уже потерял одного товарища. Смириться с этим было непросто. Прошу тебя, не иди вслед за Орочимару. Я не хочу потерять ещё и тебя. Это было бы поистине невыносимо. — Он взял её изящные ладони своими большими и огрубевшими и добавил только: — Пожалуйста. — А ты представь себя на его месте. Что, если бы подглядывание в женской бане считалось преступлением мирового масштаба? — Какой кошмар! — ужаснулся Джирайя. — Не говори таких страшных вещей! Тут Цунаде не выдержала и расхохоталась, а следом за ней и её товарищ. Вообще-то она хотела на доступном балбесу Джирайе языке объяснить свою мысль, но получилось почему-то очень смешно. А там и Шизуне позвала их ужинать. Только тогда Цунаде почувствовала, что голодна как волк, нет, как стая волков. Стряпню своей помощницы Принцесса хвалила всегда, а сейчас умяла аж двойную порцию, а затем сытая и спокойная отправилась спать. Поднимаясь к себе, она краем уха услышала голос Шизуне и напрягла слух. Вот только услышанное ей совсем не понравилось. — Вы хорошо влияете на госпожу, Джирайя-сан. Прошу, помогите ей забыть... его. Цунаде изо всех сил раздражённо сжала ручку двери. Ответ Джирайи она даже слушать не желала. То, что Шизуне настроена прекратить их встречи с Орочимару, не предвещало ничего хорошего. Но у Цунаде тоже есть воля, она больше не та, кто убегает от себя со всех ног и пытается забыться азартными играми и выпивкой. Она уже всё для себя решила. Что вцепится зубами в их связь с Орочимару, что не даст никому разорвать и уничтожить её. Ведь это последнее, что у неё осталось.