Я украдена этой ночью

      Карла Джин не могла потом точно описать, как она, не до конца разбуженная, вылезла из машины и проковыляла вслед за Антоном в какой уж по счёту скромный номер.       Единственное, что она запомнила, это режущий глаза свет и бесконтрольно льющиеся из глаз слёзы. Вспомнилось детство. Как лет в пять она серьезно простудилась. Затронутые болезнью глаза тогда так же болели от яркого света и всё время слезились, а бабушка закапывала их противно щиплющими каплями, чему Карла Джин, конечно, отчаянно противилась и плакала ещё больше.       Пребывая среди поблёкших старых воспоминаний и сонных, своевольно текущих мыслей, она, слегка пошатываясь, добрела до кровати и рухнула на нее, не раздеваясь. Мгновенно отключившись.       Кажется, ей что-то снилось. Кажется, ей снился Ллувелин. И кажется, этот сон не был хорошим. Судя по тому, что проснулась она с влажными глазами и уже почти привычным ощущением нехватки воздуха.       Не открывая глаз, вытерла лицо тыльной стороной руки. Полежала так немного, ожидая, пока пара невидимых тисков, — одни сдавили грудную клетку, другие сердце, — медленно разжималась.       В номере было очень тихо. Карла Джин открыла глаза, огляделась, не поднимая головы. Антона не было.       Вставать не хотелось. Не хотелось шевелиться. Она провела рукой по груди, откидывая одеяло. Заставила себя сесть, опустив босые ноги на полинявший полосатый коврик.       Просидела так минут десять, пока наконец до неё не дошло, что же не так.       Она вчера легла, не раздеваясь. И если то, что она могла в полусне сама забраться под одеяло и скинуть обувь, звучало правдоподобно, то смена джинс и футболки на ночнушку…       Комната расплылась и закружилась. По щекам побежали горячие слезы. Она свернулась, как от ударов, уткнувшись лицом между обтянутых светлым хлопком колен. Скрюченные пальцы запутались в волосах, почти выдирая их.       Ни один мужчина, кроме её теперь мёртвого мужа, не прикасался к ней. Не трогал её тела. До этого дня.       Или… Или всё-таки не до этого?       Боже, в каком месте были её мозги?! Он уже делал это. Конечно. То платье, в котором она впервые очнулась, ничуть не было похоже ни на больничное одеяние, ни на то платье, в которое она была одета, когда…       Сдавленное спазмом горло вытолкнуло какой-то тонкий, ноющий звук, едва ли похожий на плач. Несколько судорожных всхлипов.       Когда он выстрелил ей в грудь. Застрелил её. А потом сделал с ней что-то, что было ещё хуже.       Как он мог прикасаться к ней? После такого?       Вскочив, Карла Джин сдернула с себя ночнушку (ее же собственную, лежавшую до недавнего времени в коробке с вещами в доме бабушки), принялась осматривать себя. Если Антон зашел дальше простого лапанья, то должны были остаться следы. Синяки, следы пальцев. Царапины. Следы трения. Что-нибудь.       Кроме детских шрамов ничего. Детских шрамов — и следов его тогдашнего выстрела. Карла Джин перешла в ванную, и в зеркале смогла хорошенько осмотреть и спину. Небольшой след на груди. Побольше, более неряшливый — на спине пониже лопаток. До нее только сейчас дошло, что пуля должна была раздробить ее позвоночник. Отклонившись назад, потом в бок, Карла Джин с удивлением поняла, что совсем не чувствует этого.       Ах, ну да, конечно.       Кажется, это было в каком-то фильме. Кровь вампира, играющая роль живой воды.       Как и то, что остановить вампира можно только осиновым колом. И серебром. Обычное оружие их не берет. Интересно, ее теперь, выходит, тоже?       И если да, то, получается, искать следы насилия на теле бесполезно?       Выскочив из ванной, она метнулась к своей кровати, где на тумбочке рядом со стаканом воды лежал ее ножик. Пока не передумала, схватила его, вытолкнула лезвие и резанула по подушечке указательного пальца. Спохватившись, отдернула ножик, сложила левую ладонь лодочкой, поспешила обратно в ванную, распрямила пальцы над раковиной.       Боли не было. Вообще. Кровь медленно набухла между краев кожи. Капнула вниз. Такая темная, это вообще нормально? Покусывая губы, Карла Джин сжала правой рукой разрезанный палец. Еще несколько капель упали в раковину. И все.       Через минуту рану затянула глянцевая красная пленка свернувшейся крови. Чертовски неправильно. Совсем не по-человечески. Вернувшись в комнату, она рухнула на кровать, подняв над собой руку, наблюдая, как зарастает ранка.       Это заняло около двух часов, но даже так это было слишком быстро. Когда след раны исчез, Карла Джин поднялась. Навела порядок в ванной, промыла и высушила ножик. Она всегда считала себя благоразумной девушкой и поэтому не стала повторять опыт.       Одно ей было ясно — Антон мог хоть вырезать ей на спине какой-нибудь свой вампирский псалом, за время отключки все все равно бы зажило. А еще — что он до сих пор не вернулся. Между тем как солнце за стенами мотеля садилось.       Она снова обессиленно села на кровать, натянув на себя ночнушку. Оглядела номер.       Поднялась, подошла к двери, подергала ручку. Заперто. Иного она и не ожидала. Походила из угла в угол, обхватив себя руками.       Остановилась.       Окно! Окно, конечно, не запирается.       Если не получится открыть то, что в комнате, можно попробовать вылезти через окно в ванной. Оно меньше, но ей должно и того хватить.       Но начать лучше с большого.       Осторожно раздвинула шторы, внимательно оглядывая другие два крыла мотеля, — они вместе с тем, в котором она сейчас была образовали фигуру вроде подковы, — и парковку между ними.       Людей было мало. И похоже, каждый из них занимался своими делами. Никто даже мельком не глянул в её окно.       На секунду ей показалось, что не то в одной из машин, не то за ней скрывался в тенях знакомый тёмный силуэт.       Карла Джин отшатнулась от окна с ощущением, что её сердце сделало прыжок с переворотом.       Она выглянула в окно снова и поглядела туда, где как будто увидела Антона, когда уже привычно восстановила дыхание. Долго, упорно вглядывалась. Никого. Ни следа движения или ещё чего.       Наверное, что-то стало и с её мозгом. Вот она и видит всякое. Сначала мёртвого мужа. Теперь это… Или она просто напугана до чёртиков и шарахается от любой тени.       Что ж. Нужно прекращать пугаться и открыть уже наконец окно.       С этим обнаружилась проблема. Деревянные рамы исправно красили, не заботясь о том, чтобы открыть, и теперь на её пути встал толстый слой краски с натёками. Старое дерево и металл задвижек казались сплавленными в одно целое.       Задвижки не желали поддаваться её усилиям. Можно, конечно, было попробовать без затей выбить стекло. Но это будет шумно, привлечёт внимание. Кто знает, может, Антон и в самом деле где-то близко? А если нет… Нет, конечно можно было бы связаться с властями. Можно было бы, если бы она вчера не пила кровь проститутки. Карла Джин помотала головой. Нет. Ей теперь только одна дорога — в свободное плаванье. Забыв о всей предыдущей жизни.       Чем бы сковырнуть краску? Ее ножик не подойдет — слишком хлипкий. Может, у Антона в вещах найдется что-то подходящее? В сумке с её вещами ничего такого не было. Не зубной же щёткой это делать. Она подошла к его кровати и застыла в раздумьях. Что, если он зайдет именно в тот момент, когда она будет рыться в его сумке? «Смотри, до чего ты меня довел! Неужели нельзя было оставить запасной ключ? Мне было так страшно одной!».       Карла Джин поежилась. Прям слова ее бабушки, та обычно оправдывала обыски в ее комнате заботой о нравственности внучки. А, к черту. Присев, она вытащила из-под кровати спортивную сумку, поставила на покрывало и расстегнула молнию.       Вещей у Антона было почти так же мало, как и у неё. Джинсы, три рубашки, две или три футболки, бельё… Которое Карла Джин вытряхнула на кровать, не разглядывая. До его уровня она не собиралась опускаться.       Ничего такого по вещам о их владельце сказать было нельзя. Обычный походный набор. Ни оружия, ни каких-то документов. Денег и то не было. Ни цента. Не было и никаких записей. Что же, если рассуждать беспристрастно, то с его стороны это очень разумное решение. Вот поэтому он и не опасался её побега. В том числе.       Зато в несессере помимо бритвенных принадлежностей, небольшой аптечки и ещё пары мелочей обнаружился складной нож. Небольшой, — она могла бы спрятать лезвие в кулаке, — и потому сомнительно, что сойдёт за оружие. Но металл на её взгляд как будто бы ничего, и лезвие не тоненькое. Может, Антон использует его чтобы… не кусать людей? Нет, тогда нож бы был при нём.       Что ж. Инструмент найден. Пора приступать к работе.       Карла Джин подошла к окну. Присела на корточки у подоконника, стараясь устроиться так, чтобы её не было видно снаружи. И принялась за задвижку.       Старая краска местами отваливалась крупными кусками, местами сходила медленно, не желая поддаваться. Небо за время её самодеятельного обыска потемнело, но включать свет Карла Джин не стала. Когда очередная попытка привести в движение расчищенный кусок металла удалась, фонари уже горели.       Верхняя задвижка очистилась ещё быстрее, видимо, слой краски был меньше. Однако для этого Карле Джин пришлось придвинуть к окну кресло и встать в полный рост, что заставляло её понервничать. Пришлось слегка задёрнуть штору, чтобы скрыть большую часть себя от возможных любопытствующих.       Наконец она повернула ручки и потянула створку на себя. Окно открылось лишь когда она упёрлась ногой во вторую створку и дёрнула как следует. Скрип вышел на редкость мерзкий. Сам по себе громкий, для неё он прозвучал как выстрел из пушки. Карла Джин застыла, не дыша, не шевелясь. Как будто это действительно могло помочь остаться не обнаруженной.       Прошла минута. Другая. Ничего не произошло.       Она медленно, на подрагивающих ногах спустилась с кресла. Закрыла приоткрытое окно. Отодвинула кресло на старое место. Оглядела комнату.       Да, она устроила здесь беспорядок. Как только Антон войдёт в номер, то сразу поймет, что что-то очень сильно не так. Нужно хотя бы немного прибраться, это может дать ей две-три минуты форы. Если он будет её преследовать. А он будет. Непохоже, что он из тех, кто отступается от своего так легко, особенно после стольких вложенных усилий.       Прежде всего она как смогла собрала обратно в сумку его вещи. Надеясь, что её копание в них не слишком очевидно. Ей самой это казалось не совсем правильным, она могла оправдаться лишь своим положением. Как к таким поступкам (по отношению к себе, конечно, в её-то с бабушкой вещах он рылся совершенно спокойно, как минимум один раз) относится Антон, думать не очень хотелось.       Нож она, поразмыслив, оставила себе.       Переоделась. Не в ночнушке же сбегать. Надела обувь. Присела на кровать рядом с разворошенной «своей» сумкой, гадая, что из вещей брать, что оставить. Нет, сумка ей будет лишь мешаться. Решительно достала куртку, надела, сунула в карманы смену носков и белья, нож. Застегнула сумку и сунула под кровать, так же, как до этого его.       Оглядела комнату. Небрежно, ногой смела кусочки отколотой краски подальше от глаз. Остановилась взглядом на маленьком канцелярском ножике, лежащем на прикроватной тумбочке. Подарок покойного мужа. Единственный его подарок, что у неё сейчас остался. Который Антон словно во второй раз подарил ей сутки назад. То, с чем совсем недавно она напала на человека. Орудие преступления.       Решительно схватила его и сунула в карман. Пока не передумала.       Вылезти в окно оказалось делом пары минут, да и то потому что Карла Джин озаботилась тем, чтобы ее никто не увидел и постаралась прикрыть его за собой.       Вот и все.       Теперь — бежать, прочь от номера-тюрьмы с непонятным тюремщиком. Город ждал ее. Плана у нее никакого не было. Но раз она теперь почти не ощущает холода и ранить ее невозможно…       Можно было бы сесть к первому попавшемуся водителю, но она не стала делать этого. Стоять и ждать чужой милости в нескольких шагах от места, из которого только что сбежала, было бы глупым. И Карла Джин пошла пешком.        Конечно, она не знала этого города. Могла лишь примерно определить, где центр, а где выезды на шоссе. Решила пройти через город. Так она, конечно, может привлечь ненужное внимание, но зато будет проще найти кого-нибудь, кто согласится её подбросить. Проще замести следы.       Если, конечно, у них с Антоном не образовалась мистическая связь крови, или как оно там в кино называлось. Но вряд ли. Было бы так, он наверняка бы давно понял, что она собирается бежать.       Карла Джин никогда не гуляла по городу просто так, за исключением нескольких случаев в старшей школе. Не с кем было, да и некогда. Мешала работа, бабушка, потом быт… Она считала себя хорошей хозяйкой, пусть даже и в стоящем на кирпичах доме на колёсах. Старательно заботилась об их с Ллувелином семейном гнёздышке, отдавая этому всё время и силы.       Подруг, с кем можно было гулять, не завела. В город одна не ездила — машина почти всё время была у Ллувелина, да и незачем ей было туда-сюда раскатывать.       Нет, она конечно же часто ездила в разные места. С бабушкой, с мужем. Сама — когда возила бабушку по врачам. Но вот пешком никуда не ходила.       Звуки, запахи, свет — всё было куда острее, куда более навязчиво, чем в чинных поездках в автомобиле. Может, конечно, дело в этом самом обострённом восприятии, но Карле Джин не слишком в это верилось.       Старенькие, но верные туфли-лодочки шаркали по асфальту, оставляя за собой сияющие огнями улицы.       Она вертела головой и порой оглядывалась, рассматривая незнакомое окружение, не могла сдержаться, хотя боялась привлечь внимание и каким-то образом выдать в себе беглянку.

***

      — Вы, очевидно, заблудились, молодая леди. Похоже, вам нужна помощь. — Задорный, наглый и громкий молодой голос из-за спины. Карла Джин скверно выругалась про себя. Она уже поняла, что та шумная троица её преследует, но надеялась, что на самом деле всё не так, что это её разыгравшаяся в незнакомом месте тревога. Глупая надежда. Они ведь уже два раза сворачивали вслед за ней.       Пришлось заставить себя обернулся.       — Я не заблудилась, и мне не нужна помощь. — Голос прозвучал слишком высоко, выдавая её страх.       Если сейчас броситься бежать, они, возможно, не догонят ее сразу. Но куда? Она совсем не знает этих мест.       Двое разошлись по сторонам, окружая, сокращая дистанцию. Третий остался стоять, перегораживая путь назад.       — Не нужно меня бояться, милая. Мы всего лишь хотим позаботиться о тебе.       Затравленно оглядев троицу и пустынные замусоренные улицы, веером распадающиеся за спиной вожака, Карла Джин бросилась бежать. Вперёд, где ещё можно было проскочить.       Рванула с места, только краем уха услышав короткое удивлённое ругательство одного из «загонщиков». Улица размылась, взгляд фокусировался то на одном возможном пути к бегству, то на другом.       По крайней мере пока у нее было куда бежать. Ноги упруго отталкивались от асфальта, казалось, она бежала как никогда в жизни. Наслаждалась ощущением лёгкости и силы своего тела. Страх расплавился в этом восторге, она ещё слышала преследователей, но она почти оторвалась.       Картонная куча по левую руку зашевелилась, высунувшаяся оттуда нога оказалась на ее пути. Карла Джин пребольно грохнулась, ободрав себе выставленные локти. Перекатилась на спину, уставившись на причину своего падения.       Мужчина, чей возраст едва ли можно было определить, на вид лет шестьдесят, но скорее всего куда меньше. Костлявое лицо в густой щетине. Равнодушный взгляд с поворотом головы плавно перешёл с неё на приближающуюся троицу.       — И чего ради было так спешить, дамочка?       Карла Джин резким порывом, оттолкнувшись ободранными ладонями от грязного асфальта, встала на ноги и тут же упала. Что-то произошло с её туфлями. Что-то с подошвой, что ли, или каблук оторвался, она не поняла. Как обидно. Радость, наслаждение от почти бездумного бега совсем исчезли, но страх ещё не вернулся.       Второй раз подняться ей не дали. Один из троих, подбежавший первым, опустил ногу на подол её платья. Когда она попыталась вырваться, материя угрожающе затрещала. Остаться голой в этой компании? Ну уж нет!       — Ну и заставила же ты нас побегать, псина бешеная… — Главарь явно пытался это скрыть, но дыхание у него сбилось. И, — нельзя было понять, правда она его слышит, или это очередная причуда сбоящего мозга, — будто сердцебиение у них троих тоже зачастило.       — Майки, проучи её, что ли.       — Не вопрос. — Названный, — как раз тот, что удерживал её, — шутливо козырнул и запустил руку в глубину карманов.       — А ты пока прогуляйся где-нибудь подальше, мужик! — рявкнул тот, что до этого не подавал голоса. Только тогда Карла Джин увидела бездомного, всё так же сидящего в своей картонной куче и внимательно смотрящего на происходящее.       — Ухожу. Жаль, я надеялся на неплохое бесплатное представление. — Он не особо торопясь собирался с места, но Карла Джин этого уже не замечала, потому что перед её лицом качнулся, блеснул и с щелчком раскрылся нож-бабочка. Не заметила она, хоть и услышала, как тот, третий в ответ огрызнулся: «Охренел? Тут тебе не ярмарка на День Благодарения!»       Нож. Острый, длинный, узкий. Остриё упирается в щёку пониже глаза. Нет ничего страшного, если ей просто порежут лицо, но вот глаз… Или перерезанное горло… И страх наконец вернулся. А за страхом пришла ярость.       Нож. Складной. Небольшой и острый. Лежащий у неё в кармане. С простым и практичным кнопочным механизмом. Она медленно-медленно сдвинула руку ближе к карману. Ещё, ещё.       — Не сопротивляйся, сучка. — С видимым удовольствием протянул Майки, Парень-с-ножом. — Иначе я срежу твоё гладенькое чистенькое личико с твоей глупой башки.       И медленно потянул лезвием вдоль щеки, оставляя горячую тонкую полосу.       Пальцы проникли в нутро кармана и коснулись металла. Осталось совсем немного.       По щекам Карлы Джин, разъедая солью порез, бежали жгучие, злые слёзы.