Слишком долгое время

Если бы Щербину попросили описать, как он провел конкретный послеобеденный час последующего дня, зампред совмина отказался поведать об этом наотрез. Потому как в этой истории фигурировал бы: – поиск на пустыре совершенно конкретного кота, что без дозиметра в мареве голодных хвостатых тушек оказалось чрезвычайно тяжелым делом. К счастью, кот был приметным, другое такое страшилище поди найди; – само страшилище, которое на пустырь выйти не соизволило, а бессовестно отсиживалось в подвале и в руки категорически не давалось. Но купилось на припасенную пачку сметаны из столовских запасов и половинку бутерброда, за что и поплатилось; – ободранный изнутри подклад пальто, пока Щербина нес кота до коробки, и цапнутое когтями запястье, когда бестолковую сопротивляющуюся тушку в эту коробку запихивали. А потом пережидали, стоя дурак дураком посреди других котов, пока страдалец угомонится. Словом, всего этого с педантичным Борисом, не понимающим кошачьих, трепетно относящимся к своим вещам и определенно не мотающимся по сомнительным недостроям, случиться просто не могло. И это неслучившееся совершенно не имеет никакого отношения к тому, что, едва вернувшись в лагерь, Щербина первым делом окликает Пикалова: – Владимир Карпович, на два слова. Генерал-полковник, собранный и сдержанный, следует за Борисом – почему-то в офицерскую палатку, а не в рабочий трейлер, но мало ли, какие у Щербины основания для таких причуд. Про прослушку, к примеру, Пикалов знает: видел, как устанавливали. Он же уверен, что не знает еще о большем. – Мне нужно отправить в Киев груз, – развернувшись на каблуках заляпанных грязью туфель, коротко рапортует зампред совмина, обнимаясь с какой-то подозрительной коробкой. – Вот по этому адресу, – и вручает Пикалову записку. Другая записка, уже будущим владельцам груза, аккуратно пришпилена скотчем к внутренней стороне коробки, а потому не видна. – Конечно, давайте сопроводительный лист с назначением, – автоматически откликается генерал-полковник. И только взглянув на Щербину, вдруг с интересом принявшегося изучать брезент палатки, соображает. – Так, отставить... Груз, я так понимаю, неучтенный. – Правильно понимаете. Неизвестно, что успевает подумать об означенном грузе Пикалов при разведенной-то Борисом секретности. Явно подозревает как минимум подметные письма и дворцовые интриги. Увы, груз выбирает именно этот момент, чтобы несуществующий заговор поскорее развенчать: жалобно мяучит, намекая, что ему смертельно надоела коробка. Щербина, при всем внутреннем смущении, которое так и норовит окрасить ему щеки совершенно не по возрасту, все же успевает пожалеть об отсутствии под рукой фотографического аппарата: такого лица у уравновешенного генерал-полковника он еще не видел. – Борис Евдокимович, – задумчиво спрашивает Пикалов, с молчаливого кивка осторожно приподнимая продырявленную крышку коробки. – Вы хорошо посмотрели, ну, там, где вы это взяли? По-моему, это неправильный груз. – На него ругается дозиметр? – флегматично вопрошает Щербина, готовый сражаться за этого кота столько, сколько потребуется. Он уже притащил его. И не потащит это чудо природы обратно на пустырь! Ни за что. – На него уже поругалась жизнь, – невесело хмыкает генерал-полковник. – Одноухий, с покоцанным хвостом, косоглазый… странно, что при всех четырех лапах. Вот я и спрашиваю, что, никого покрасивее для спасательной операции не нашлось? – Легасов хотел этого, – не подумав, брякает Борис вместо слов про уровни, подвал и обреченность остальной своры. И соизволит-таки взглянуть, из-за кого, собственно, развел сыр-бор: на пустыре не до того было, найти бы правильного. Кот и вправду еще и косоглаз, понятно, почему Пикалов едва ли не ржет в голос. Особенно учитывая помпезность транспортировки. Будто кошачий бомонд отправляют, а не сомнительного хвостатого оборвыша. Ну у Валерия Алексеевича и вкус, однако. – Ну раз Легасов хотел... – как-то понимающе хмыкает генерал-полковник и все же протягивает к коту руку. Предварительно ознакомив одноухий груз с собственным дозиметром, разумеется. И усмехается уже совершенно по-доброму. – Надо же, и вправду чистый. Это не уровни даже не по местным меркам, а вообще. Котенок еще, вон как в ладонь тычется. Борис, насупившись, наблюдает, как наглая пиратская морда деловито обнюхивает протянутую ладонь, чтобы потом основательно ее облизать. Пикалов накануне тоже бутербродами, что ли, перебивался? Почему тогда Щербине немного ласки не перепало? Вот же неблагодарный кот. – Смотрите, Борис Евдокимович, а посылка-то с сюрпризом, – разворачивает генерал-полковник животное к Щербине… не фасадом. Борис только моргает озадаченно. И чему он тогда удивляется, если у кота явным рисунком на шерсти просматривается сердце прямо на заднице? Вот все с ним не по-людски. Или не по-кошачьи? Да нужен Щербине такой, еще чего. Пусть со своим Пикаловым милуется. – Его зовут Счастливчик, – совершенно серьезно напутствует Борис, теряя к посылке всякий интерес. – Переправьте побыстрее, пока еще есть, о чем разговаривать. Радиоактивного кота Киев нам точно не простит. – Возражений не имею, – пожимает плечами Пикалов, бережно закрыв крышку и потрепав напоследок кота за единственным ухом. – Счастливчик так Счастливчик.