Как родилось добро.

Пока поезд двигался в сторону Новосибирска страны победители наведались в тюрьму, куда заключили проигравших. — Хорошее фото получится - позлорадствовал СССР - Великий Третий Рейх, закованный в кандалы, на фоне Красной площади... Нацист сидел в углу камеры, положив голову на колени — после того "разговора" с Австро-Венгрией он был раздавлен — она была единственным человеком, кто всегда был за него. Теперь, когда она отвернулась от него, он понимал, что на суде за него никто не заступится. — Я скорее убью себя, чем буду жить с этим позором... - пробубнил он, повторяя фразу своей матери. — В глаза смотри, фашист! - рявкнул Союз. — Нацист. - поправил Рейх, но голову, пусть и медленно, поднял. СССР невольно вздрогнул. Взгляд арийца — ледяной и безчувственный — словно пытался вытянуть из него душу. Социалист прекрасно помнил, что у Рейха всегда был такой взгляд. Но в детстве у русского не было такого ужаса, перед ним... 1921 год. 22 июня. За двадцать лет до рокового дня. Союз вместе с Рейхом сидят в беседке в саду Российской империи. Володьке пятнадцать, Дирк на год старше его. На плетёном столике две чашки с чаем, посередине корзинка с фруктами и печеньем. Напротив друг друга два плетёных садовых кресла, обитые тканью. Беседка опутана длинными лозами какого-то вьюнка. Союз увлечённо читает труды Маркса, запивая печенье чаем, Рейх недалеко от него. Он стоит вне беседки, напротив него мольберт. В одной руке у Дирка палитра, в другой — кисть. На мольберте холст с наброском этого сада и беседки. Союза на наброске нет, но он не обижается — Дирк не умеет рисовать людей. Володька в коричневых шортах, примерно до колен и бедой рубашке, Рейх в такой же одежде, только рубашка его перепачкана краской. — Дирк, а как ты думаешь... - спрашивает русский, откладывая книгу, - Что появилось раньше: курица или яйцо? — Я думаю, что курица. Ведь если нет курицы, нет и яйца. - немец привычно безэмоционален и спокоен. Его взгляд сосредоточен на картине. — А я думаю, что яйцо... - Союз какое-то время молчит, прежде, чем спросить, - Рейх? — Что? — Мы ведь... всегда будем дружить? — Почему тебя вообще волнуют такие вопросы, Ленин? - прозвище, которое немец дал Союзу. Дирк наконец отрывается от картины, поворачивается к русскому и их взгляды пересекаются... Тогда Союз в первый раз ощутил негативные флюиды, исходившие от его друга. Но сейчас, когда зрачки у Рейха стали вертикальными, взгляд у него стал ещё более пронизывающим. — Товарищ СССР! - позвал солдат, - Нам нужно идти. Социалист попятился назад, стараясь не поддерживать зрительный контакт с Дирком. Владимир заметил, что лицо нациста перекосила жуткая улыбка во все 32 острых, как лезвие ножа клыка... Тем временем в госпитале Ленинграда в палату к Югославии и Чехословакии наведалась медсестра. — Товарищ Югославия, как вы? - спросила она своего пациента. — Спасибо, Наденька, оклимаюсь... - прохрипел тот. — Принести вам чего-нибудь? — О нет, не нужно... *** На репетиции парада в ряду с остальными стояла маленькая девочка. — Давид! Братик! Где же ты?! Давидушка! - она плакала и едва не кричала имя брата. — Не плачь, вы ещё свидитесь, - утешал ее кто-то из парней рядом, - когда он пропал? — Мы в один отряд попали, когда уходили от дома, а потом в один день он исчез... — Вы оба евреи, да? — А ты как думаешь? — Значит готовься к худшему... Вероятно он уже мертв. — Нет, я не верю! Он жив, точно жив! Я буду ждать! Не мог он умереть! — Надежда умирает последней! СССР, вернувшийся всего пять минут назад, построил остальных и тут же замер. — Товарищи, дайте мне минутку времени! - крикнул он. Владимир обошел колонну и подбежал к мавзолею, возле которого стоял мужчина и, забрав голову, читал фамилию "Ленин". — Привет, папа! — Привет, Союз. - улыбнулся РИ, повернувшись к нему. - поздравляю с победой! — Спасибо... — А где друзья твои? — Товарищи, - поправил СССР. — Конечно, конечно, товарищи! — Тоже здесь или по домам разошлись, а может ещё не вернулись... — Ладно, иди, репетируй парад, не буду отвлекать. СССР кивнул и ушел к своим. *** Тем временем дети направлялись домой, в родной Новосибирск. На улице уже стемнело. Вся семья Союза спала, только Сергей смотрел в окно на проносящиеся мимо деревья, дома, облака и мечтал поскорее вернуться домой. Ветеран вздохнул и, подперев щеку рукой, погрузился в свои мысли. "Скорей бы вернуться домой... Устал, как собака..." - мысли путались в голове, но вот Сергей уцепился за одну - "Вечером иногда находит грусть... Стоп! Вечером на нас находит грусть порой... Ээм... Сердце... Домой... А! Сердце ноет, сердце просится домой... А дальше?... Может уже припев?... Да! Аэм... Ветер... Взвоет ветер... Взвоет ветер над бараками... БМП нам лязгнет траками... Что я несу вообще?" В какой-то момент Сергей тихо запел: — Вечером на нас находит грусть Порой, порой. Сердце ноет, сердце просится Домой, домой. Взвоет ветер над бараками, БМП нам лязгнет траками: "Домой! Домой, пора домой!" — Это, что? - спросил Россия сквозь сон. — Да так, мысли. - Сергей откинулся на спинку сиденья.. — Ну, пой... - парень снова погрузился в сон. — Лучше молодым любить, А не воевать, не убивать, Не цевье, а руки девичьи В руках держать. Пуля просвистит пронзительно, АКМ трещит презрительно: Плевать! Плевать, на все плевать! Мальчики опять надеются, Что бой, последний бой. Ждут они когда приказ придет Домой! Домой! Голуби сваркуют радостно И запахнет воздух сладостно: "Домой! Домой, пора домой!" Утром солнце вспыхнет весело Над той горой. Наконец мы снова встретимся С семьёй, с братвой. Солнышко пригреет лучиком, Ивушка помашет прутиком: "Домой! Домой, пора домой!" — Неплохо. - вполудреме выдала Беларусь. — Спасибо. - улыбнулся Сергей. Немного поразмышляв о смысле жизни, генерал зедремал. Нормально заснуть не получалось, как Сергей не старался. Ему не мешал ни стук колес, ни неудобная поза, нет, ему мешали только мысли. Стоило ветерану закрыть глаза, как перед глазами всплывали лица друзей и родных. Алексеева Вика — крепенькая девчушка с светлыми волнистыми волосами, серо-голубыми глазами, вечной улыбкой и вздернутым носиком. Дочь Сергея. Погибла смертью храбрых в Брестской крепости, в первые дни войны. Ей было всего 19 с половиной лет. Дерпе́щев Артем — худенький паренек с зелёными глазами, брюнет с озорными веснушками на носу и щеках. Хороший друг Сергея. Сражался вместе с ним под Сталинградом в одной роте. Посмертно награждён медалью "За Отвагу". Возраст на момент смерти — 20 лет и три месяца. Стави́щев Егор — брюнет с серыми глазами, игривым румянцем на щеках и кроткой улыбкой. Лучший друг Сергея. Дошел до Берлина, видел, как Егоров и Кантария поднимали флаг над Рейхстагом, но был ранен осколочной гранатой в живот и умер с улыбкой на лице. На момент смерти было 22 года и 5 месяцев. Алексеев Сашка — голубоглазый блондин, с худыми скулами. Сын Сергея. Когда они вдвоем спасали маленькую девочку от преследовавших ее нацистов, был ранен пулей в спину в области лопатки. Считается безвести пропавшим. На момент исчезновения, ему не было и 18 лет. Са́льцев Павел — кариеглазый брюнет с озорной улыбкой. Лучший друг Сергея. Погиб в блокадном Ленинграде от голода. На момент смерти было 15 лет. И это ещё не все. На этой войне Сергей потерял всех своих друзей. Несмотря на то, что он нашел новых товарищей, память о павших никогда не покидала его мысли. До войны Сергей был обычным мужчиной с серыми глазами и черными волосами, крепкий, сильный коммунист, готовый насмерть стоять за Родину. Сейчас внешность его сильно изменилась: на правом глазу устроилась черная повязка, а руки были перевязаны окровавленными бинтами. Это только самые заметные: на груди и животе Сергея красовались небрежные швы, а ноги ели двигались. Также были заметны и другие изменения. Волосы поседели, хоть парню и было всего 20, светлая кожа стала более темной, от грязи, и пота, глаза потеряли свой цвет, взгляд был печальным... Поезд постукивал по рельсам, двигаясь в Новосибирск. — Мчу скорей домой с войны Из немецкой стороны. Лечь бы на кровать в тени Сказать: "здравия, свои!" Отпереть свою квартиру, Выпить кофе с молоком И друзей своих любимых Мне б обнять скорей живьём... Только нет уже ни дома, Нету моего жилья, Нету города того уж, Что запомнил, уходя... Все фашисты разбомбили, Всех угнали в лагеря. Нету больше той квартиры, Нет кровати, нет житья... Без семьи на фронт ушел — Нет отца, нет матери. Не обнять мне уж друзей — На войне оставил их... Мне бы в слезы, только смысл? Это не поможет... Стынет фраза в моих мыслях: "Мертвый встать не сможет" - на ходу сочинял Сергей. Это был его первый стих в жизни. Спящая Германия, не замечала, как по её щекам текли слезы... Пауль тем временем вернулся с вылазки обратно в убежище. Он отнёс на кухню корзинку яблок, которыми его угостила местная старушка. — Привет, пап! - позвали его дети. - мы рады, что ты вернулся. Пауль смутился, это происходило взякий раз, когда малыши называли его "папой". Ведь для них Пауль был совсем чужим человеком. — Нужно, вас накормить... - перевел он тему и направился в печке в углу. Закинув внутрь пару сухих веток и разведя огонь, немец занялся приготовлением еды.