Лишь когда приходят холода, становится ясно, что сосны и кипарисы последними теряют свой убор.
— Конфуций
Жизнь вне политики была воодушевляющей, вдохновляющей, дарящей спокойную рутину серых будней, без обязательств перед законами или страной. Вполне было достаточно исполнять гражданский долг и не совершать того, что могло быть противозаконным. Это было увлекательно — жить так, как хочется, строить собственную судьбу самому, без упора на какие-то правила или же чувство 《долга》, которое давило, вынуждало подчиняться. Ещё с детства, когда Алина сбегала из Керамзина, чтобы побыть наедине с собой, она размышляла о сущности бытия, её предназначении. Ана Куя никогда не любила разглагольствовать на подобные темы: женщина была реалистом и радикалом. Любые мечты должны остаться в стороне, если дело касается долга перед кем-то. Старкова никогда не считала себя особенной: обычный ребёнок, тот, кто в будущем вступит в Первую Армию. Она стала картографом, вручая свою жизнь на попечение судьбы. Чувствовала ли она себя сильной? Никогда. Рядом был Мал, который оберегал и защищал, помогал справляться с любыми трудностями и препятствиями, возникающими на пути. Она же была посредственностью, никчёмной девчонкой. — Вставай, равкианская шваль! Руки вверх и не дёргайся, иначе прострелю тебе голову! — на ломаном равкианском завопил шуханец, продолжая держать дуло винтовки над лицом Алины. Что есть сила? Это не мускулы и не магия. Наверное, что-то связанное с душой. Только вот что? Знания? Нетривиальное мышление? Радикализм, подпитанный несломимой логикой? Собственное мнение? Алина медленно встаёт, опираясь руками в землю, отрывая колени от песка. Её тело дрожит от страха, ведь силы по-прежнему нет. Она не может совершить разрез, да что там, даже ослепить нападавшего. Может, это моральный облик? Сила духа? То, что позволяет делать первый шаг? Рядом был Мал, а сейчас его нет. Солнца нет рядом с ней. Дарклинга нет рядом с ней. Девушка одна во всëм этом опасном мире, который готов обратить её в пепел, а потом развеять по ветру, желая забыть Алину Старкову. Заклинательницу Солнца и Святую. Она смотрит в узкие глаза, такие же, как, наверное, и у её матери. Шуханцы — её родословная, от которой Старкова пыталась отмыться все эти годы, как от грязи на коже. Её руки подрагивают, когда Алина поднимает их вверх, тем самым 《сдавшись》. Мужчина смотрит на неё с неверием, будто пытается разглядеть под кожей нечто, что может выползти наружу. Он узнал её и ждёт солнечного 《представления》. Алина чувствует себя монстром, таким же, как Дарклинг. 《Это》вылезало из неё, подобно самому страшному и ужасному пороку. Новокрибирск. Все те люди, которые умерли тогда… Они преследовали её и сейчас, когда Старкова с силой пнула мужчину, сбрасывая его с себя и цепляясь закоченевшими пальцами за дуло ружья, отводя от своего лица. Возможно, все это было глупой жизненной шуткой, о которой ей не рассказывали в детстве. Тот самый жестокий урок, забытый всеми, но такой болезненный и съедающий всë изнутри. Убийство. Оно никогда не прощается и не забывается. Сначала, ты помнишь о нëм, коря себя, потом сбиваешься со счëта, а затем темнота становится твоим спутником, сопровождая везде, подобно собственной тени. Её рука отталкивает винтовку в сторону, направляя дуло под подбородок шуханца, пытаясь перебороть то, что гораздо сильнее. Веру другого человека в победу над противником. Мускулы напрягаются, кажется, что ткань платья лопнет в районе рук из-за натяжения, но Алина не обращает на подобные мелочи внимания, продолжая эту борьбу. Против кого она борется? Против врагов или же со своими убеждениями? С самой собой? Из глаз текут слезы, когда она касается спускового крючка, чтобы нажать и быть уверенной в том, что уйдёт живой. На лице противника появляется жадный оскал, а потом он с силой пинает её в живот, выбивая весь воздух и заставляя Алину жадно глотать, жалкими попытками попытаться вдохнуть больше, чтобы не чувствовать себя уязвимой. 《– Ей хорошо! Она и коридор осветить не может, но у неë всë хорошо! 》— вспомнился рёв Багры, когда она тренировалась в её тесной лачуге. Алину с силой бьют по лицу, а потом подминают под себя, собирая подол платья в грязных руках. Шуханец мерзко улыбается, откидывая винтовку в сторону и скользящими движениями трогая каждый изгиб тела. Старкова дёргается под ним, пока мужчина возится с длинной юбкой. Паника накатывает лавиной, она горит изнутри, подобно Фениксу. Девушка пыталась, черт возьми, пыталась. Спастись, убежать, спрятаться от жестокости этого мира. Ана Куя говорила ей о лицемерах и лжецах, которые окружают, хотят сделать очередную подлость, принуждая стать такими же бездушными. Алина боялась таких людей, потому что они вовсе не были людьми. Вот, кто настоящие монстры. Её рука находит лежащий камень, такой шершавый на ощупь и вполне реальный, чтобы ухватиться за него с надеждой на лучшее. Алина с силой ударяет мужчину в висок, чтобы убрать это зло, эту лютую ненависть к себе. Враг падает, держась за окровавленную голову. Чувствует ли Алина приближение монстров, когда поднимает оружие и целится в голову? Будет ли это действие её собственным поражением? — Я бы могла стать лучшим человеком для этого мира, но мне слишком сложно осознать, что пока я лучшая, рядом есть худшие, которые творят беззаконие, — выпалила Старкова, направляя дуло прямо ему в лицо. Возможно, вся жизнь — это игра, в которую легко проиграть, сделай только один неверный шаг. И если бы у Алины был шанс не быть монстром, таким же, как и все эти лицедеи, сидящие в своих укреплëнных замках и смотрящие на творящийся ужас — она бы его использовала. Она слаба, но по-прежнему может чувствовать себя живой. Ей никто не давал выбирать, кем быть, а она так часто представляла себя кем-то, кто не наделён такой ответственностью. Было ли это её предназначением? А может, это все-таки проклятье? Но с Дарклингом она усвоила это железное правило выживания. Таких, как они — больше не будет. Винтовка сильной отдачей впечатывается в плечо, а Алина не смотрит на изуродованное лицо, исказившееся в гримасе нескончаемой боли. Такое же, как и Ольги. Дарклинга. Будет ли её лик таким же уродливым со временем? Исполосованным шрамами и напоминаниями о её жестоких решениях, которые всегда будут иметь последствия в дальнейшем? Её руки трясутся, а ноги подкашиваются каждый раз, когда глаза встречаются с телом, ещё неуспевшим остыть, предаться забвению со стороны других. Алина думала, что с приходом силы Солнца, она станет непобедимой, но она по-прежнему была маленькой девочкой из Керамзина, которая боялась собственной судьбы и даже не могла призвать силу, чтобы подарить себе минутное спокойствие. 《— Что если кто-то из нас окажется Гришем? — спросил Мал, нервно сжимая её руку, до боли впиваясь ногтями в нежную девичью кожу. — Мы слишком просты для этого, Мал. Даже если так — мы не оставим друг друга.》 Малый и Большой Дворцы были пристанищем для тех, кто имел особую миссию, нечто большее, чем любой обычный человек. И неизвестно, кто был бóльшей ошибкой природы: гриши или обычные люди? Была ли она — ошибкой? Старкова бежит изо всех сил, спотыкаясь и падая, но по-прежнему бежит, чтобы схватиться за призрачную надежду двигаться дальше, не потеряв себя во всëм этом потоке безумия, которым обременили её, надев корону 《власти》, подобно терновому венцу. Она забегает во двор и быстро отвязывает Тару, чтобы в очередной раз бежать. Всю свою жизнь она сбегала от проблем, но по-другому Алина просто не могла. Ей хотелось, чтобы рядом был тот человек, который научит её простой науке: смотреть правде в лицо, не боясь при этом трудностей. Она запрыгивает в седло, закидывая ремень ружья себе на плечо и пришпоривает Тару, чтобы та скакала быстрее ветра. Весь этот хаос вокруг — глупое представление действительности, которое давит, подобно удавке, заставляя прочувствовать весь крах, всю боль. Кто-то кричит и стонет, завывая песнь страдальца, но Алина скачет дальше, испуганная и жалкая, ведь рядом нет защитников, которые могли бы закрыть её своей грудью. Старкова была уязвима: ни кафтана, ни армии, ни силы. Ожерелье Морозова и чешуйки бесполезны, а Алина слаба, как никогда раньше. Тара скачет так быстро, что сама Алина начинает задыхаться. Деревня была взята Шуханцами, как, наверное, и сам Сикурск. Что будет дальше? Что будет со всеми ними? Она спрыгивает, чувствуя всю твёрдость земли, что так священна под её ногами, ведь это Равка. Место, где Гриши могут творить Малую Науку. Место, где осенью цветут маки в полях. — Филипп! — Алина срывает голос, крича такое неродное и незнакомое имя. Ноги несут её к каждой комнате этого дома, в поисках живой души. И нет никакого ответа, пока её руки не хватаются за ружье, на случай, если придётся убить вновь. — Филипп! Она буквально влетает в его крепкую спину, пока мужчина стоит в дверном проёме, смотря на нечто в комнате, что не видно с её стороны. Кажется, Алина начинает слышать биение своего сердца, которое так учащëнно начинает стучать о грудную клетку, грозясь вырваться наружу. Старкова хватает его за плечо, разворачивая лицом, и видит лишь опущенный взгляд из-под мокрых ресниц. Глаза невольно смотрят в сторону, встречаясь с бездыханным телом Марьи на полу. — Святые… Филипп, что произошло? — Старкова даже не скрывает собственную дрожь и ужас в голосе, который рвётся наружу, прорывая все её моральные принципы, устои и порядки, сравнивая достоинство с землёй. Мужчина молчит, а потом поднимает свои тёмные, полные боли, разочарования и злобы, глаза. Алина видит всë это через призму собственных разбитых чувств, которые никак не угаснут. — Она шуханка. Я должен был догадаться, что когда-то она предаст нас. Влюбиться не в того человека… Это шутка судьбы? — вопрошал Троянов, смотря на Алину резко, колко, почти что злясь. — Филипп… Нам нужно… Надо уходить, — выпалила Старкова, хватая его за крупную мозолистую ладонь. Троянов, не говоря ни слова уходит из комнаты, оставляя её наедине с трупом Марьи, чьё лицо перекошено от минувшей боли и истязаний. Алина подходит ближе, чувствуя, как половицы прогинаются под ногами со скрипом, пытаясь вернуть её в ложное подобие реальности. Святые… Он остановил собственной жене сердце, потому что та оказалась предательницей страны. Было ли это истинным кошмаром? Ужасом из шкафа, про который рассказывали в Керамзине, чтобы пугать маленьких детей перед сном? Нет. Это реальность, с которой Старкова столкнулась ещё раз. Она медленно уходит, встречаясь в дверях с Филиппом, который держит увесистый мешок в руках, а также топор и ружье. — Ты сердцебит. Зачем тебе ружье? — тихо спрашивает Алина, когда он закрывает дверь в собственный дом. — Оно не для меня.***
Луна всë отчëтливее виднеется, а лес погружается во тьму, такую же страшную, как и у Дарклинга, когда он окружал ею своих врагов, медленно убивая. Алина кладёт на корень языка ножку шампиньона, неторопливо посасывая, в надежде отвлечься от накатывающей истерики. Филипп спал рядом, уже затушив костёр, чтобы их не нашли по дыму. Всë, что они делали на протяжении этих тяжёлых двух месяцев, которые могли стать последними в их жизни, будь они хоть немного неосторожными — это движение вперёд, тренировки по пути, остановки в деревнях под чужими именами, чтобы давать себе передышку на короткий период, а затем вновь двигаться дальше. Они шли к Балакиреву, чтобы потом направиться в Крибирск, держа курс на Каньон. Алина была в опасной близости к Ос-Альте, но, даже если их поймают, будут более серьёзные проблемы, которые заинтересуют Дарклинга сильнее, чем возня с Заклинательницей, утерявшей свою силу. Слухи о нападении на Сикурск расползались по Равке, подобно проказе, растлевая умы уверовавших в неё и заставляя усомниться в святости Алины. Она и сама сомневалась, только никому об этом не говорила, а особенно — Филиппу. Троянов был разбит и подавлен, как если бы кто-то вырвал у него сердце. Сердцебит без сердца. Святые, как это смешно звучит. Скорбь. Вот, что чувствовала Старкова, до кровавых ран на запястьях, до удушливого кашля каждый раз, когда карие глаза сталкивались с фигурой Филиппа. Это было похоже на подобие жизни, потому что они не жили. Выживали, пытаясь удержать друг друга в объятиях поддержки, которые дарили минутное успокоение, такое сладостное, что когда наступала отвратительная до омерзения, до скрипа зубов, реальность, то хотелось просто раствориться и не существовать вовсе, будто это было единственным вариантом. Ольга была той, кто помог, кто делил с ней хлеб, кто смывал с её тела грязь, когда Алина только пришла к ней. То милосердие, которым одарила её женщина, Старкова пыталась передать и Филиппу, чувствуя долг. Троянов пошёл за ней, как послушная овечка за пастухом. Она вела его, чувствовала за него ответственность, как за близкого человека. Столько всего произошло между ними, что, казалось, они были ближе, чем с тем же Малом. Филипп и она — родственные души, обременëнные обстоятельствами. — Почему не спишь? — хриплый голос мужчины раздался слева от неё, отрывая от бесконечных раздумий и метаний. Алина медленно перевела на него взгляд: весь растрëпанный ото сна, в тёмных кудрях застряли еловые иголки, а сам вид такой невинный, что ей бы лечь рядом и даровать ему покой, но девушка лишь пожимает плечами, продолжая рассматривать его помятое лицо. — Не могу уснуть, — пробормотала Алина, подбираясь к нему поближе. Филипп распростëр руки, грея медвежьими объятиями. Старкова уткнулась носом в грудь Троянова: от него слышался тонкий аромат осенней листвы и лимона. В один момент ей стало слишком тепло и уютно. — Что гложет? — его рокочущий голос отозвался вибрацией на грудной клетке. Алина слышала каждый хрип и интонацию, приложившись к груди ухом. — Я даже не знаю, как это объяснить. Словно меня душит что-то… Возможно дело в том, что я просто боюсь находиться вблизи Ос-Альты? — прошептала Старкова, выводя на ладони мужчины узор ликориса, чей цвет несёт за собой скорую смерть, но так пугающе красив. Она видела его на картинках в книгах. Грудь парня сотряслась от едва ощутимого смеха. Вибрация прокатила под ухом, Алина чувствовала себя странно. Будто не здесь она должна быть. — И из-за этого ты так переживаешь? Алина, я думал, что ты смелее смотришь в глаза страхам, — она буквально чувствовала его улыбку. Старкова приподнялась, внимательно смотря на его лицо. Филипп был как огромный медведь — такой же необъятный и милый. Удивительно, что они так быстро сдружились. — Помолчи, мои страхи вполне оправданы, — фыркнула Заклинательница, ударяя в грудь мужчину. Троянов лишь ухмыльнулся, откидывая её от себя в кучу листвы под заливистый хохот Алины, которая весьма болезненно ударяется копчиком о выступающий корень. — Тише смейся, иначе нас разоблачат, — шикнул на неё Филипп, а потом сгреб в охапку, откидываясь вместе с ней на мешки. — Филипп, это крайне нечестно! Если ты сильнее, это не значит, что со мной можно обращаться, как с мешком! — буркнула Алина, отпихивая Троянова от себя. Он рассмеялся, укладываясь поудобнее. Это называлось безмятежностью, что так сладко и лестно щекотала её сердце. Алина никогда не любила ночевать в лесу, но открытое небо, усеянное тысячами звёзд, вызывало блаженный трепет. Она могла сидеть и часами считать каждую, вырисовывать пальцем несуществующие созвездия. — Ты ещё девчонка, по сравнению со мной, так что не возникай, — ухмыльнулся Троянов. — Эта девчонка может ударить тебя по лбу, чтобы много не возникал. И так было каждый раз. Они спорили, подначивали друг друга, а потом от души смеялись, вспоминая беззаботные моменты жизни и переживая их раз за разом. Филипп был хорошим собеседником и Алина даже ловила себя на мысли, что они могли бы стать друзьями. Если всë будет идти по её плану, она заберёт его в Западную Равку. Им нужно единение, даже несмотря на наличие Каньона. Фьерда и Шухан могут напасть и на этот лакомый 《кусок》после того, как свергнут Дарклинга. Что им Западная Равка, когда основной противник будет побеждён? Девушка спустя месяцы смогла почувствовать свою значимость, пусть свет до сих пор не появился. Алина обнаружила, что есть обратная сила, такая неосязаемая и далёкая, но преследующая её, ощущаемая на кончиках пальцев. Тень. Она повелевала тенями, будто те были её детьми. Старкова и не думала, что подобная сила будет завораживающей, чарующей и опасной. Это сила Дарклинга, которую она так нагло забрала в часовне. Единственное, что пугало её — теперь и сам Дарклинг сможет пройти через Каньон. Если она забрала его силу, значит, он тоже получил что-то взамен. Лучи её света, к примеру. Дарклинг силëн и могуществен, она это ощутила в полной мере, когда он творил несколько разрезов одновременно. Он сможет 《правильно》использовать её дар, к несчастью самой Старковой. — О чём задумалась? — голос Троянова вырвал её из раздумий, возвращая в реальность прохладной ночи. — Да так… Ни о чем. Я отойду ненадолго, — пробормотала Старкова, поднимаясь со спального места. Предупреждающий взгляд Филиппа означал: далеко не уходить и взять фонарь. — Будь осторожна. Возьми клинок, — его взгляд стал строгим, как у Аны Куи, если бы они в очередной раз с Малом стащили банку с земляничным вареньем. Алина закатила глаза, прикрепляя к поясу на платье ножны: — Ты как всегда слишком осторожен. Я сейчас. По мере удаления от их импровизированного 《лагеря》становилось всë холоднее и темнее. Трава шелестела под ногами, а деревья угрожающе двигались из-за ветра, наклоняя ветки к голове девушки, будто руки, тянущиеся чтобы убить. Алина поëжилась и укуталась в платок, подаренный Ольгой, плотнее. Сегодня был холодный ветер. Она прихватила с собой ведро: неподалеку был маленький ручей, а её мучила жажда. Старкова медленно подошла к ключу, а лесной звук прервал стук воды, которая звонко и очень громко ударялась о металлические стенки ведра. Алина беспокоилась о Мале, Николае, Жене и даже Зое. Как они там? Сражаются ли против Дарклинга дальше или же скрываются, набирая боевую мощь? Пока она набирала воду, мысли путались, подобно паутине. Из-за того, что она была так далеко от соратников, было сложно следить за новостями. Вода переполнилась через край, обливая ей ноги. — Чёрт, — прошипела Алина, отодвигая его в сторону. Ноги сразу же промокли, вместе с тряпичными обвязками до колен. Её начал бить озноб. — Наверное, задам ещё один подобный вопрос. Что ты делаешь в лесу, моя милая Алина? — до дрожи в коленках, до сжимающегося желудка — этот голос смял её существо, заставляя судорожно сглотнуть. Алина резко обернулась, задевая ведро — ледяная вода обжигает ступни, а Старкова чуть ли не вскрикивает и от испуга, и от шока. Он стоял в зарослях папоротника, такой идеальный и невероятный в своей ужасающей красоте, что Алина готова была упасть без чувств, лишь бы не смотреть в эти серые, полные холода и одновременно трепета, глаза. Все его естество не выражало ничего, кроме расслабленности и интереса. Его взгляд мазнул по фигуре Старковой: все формы были видны в этом платье, каждый изгиб тела и очертание. Она нервно сжала юбку в руках, всматриваясь в его тёмный силуэт: на нëм была тёмная рубашка, видимо, Дарклинг только вернулся в свои покои и уже успел стянуть с себя излюбленный чёрный кафтан. Поздняя ночь, звёздное небо, что так красиво в своей очаровательной темноте. Кажется, что в лесу только они одни и больше никого, ни единой души, что могла бы потревожить возникшую 《идиллию》смутного перемирия. Всë кажется ненастоящим, кукольным, призрачным. Алина видела его графитово-серые глаза во мраке, вспоминая каждый миг, который предвещал беду, беспокойство. Что греха таить — он был дьяволом с оболочкой принца. Существо, которому шестьсот лет. Чёрный еретик. — Дарклинг, — судорожно шепчет Алина, смотря на его приближающуюся фигуру, что до боли знакома. Мужчина улыбается, так по-рысьи хищно, с таким животным азартом, что она чувствует себя ланью, которую вот-вот должны заколоть. — Здравствуй, Алина. Ночи в лесу невероятно холодные, не правда ли? — голос как горная вода, он рокочет и заставляет чувствовать холод слов, одновременно убаюкивает и ослабляет бдительность. Странная смесь, которую Старкова не может распробовать, понять, осознать. — Хочешь побеседовать о погоде? Что тебе нужно от меня? — зуб не попадает на зуб, а губы синеют — ей холодно, страшно. Алина нервно обхватывает плечи руками, чтобы хоть как-то согреть себя. Мужчина усмехается, подступая ближе. Алина сделала бы шаг назад, но ступи она ещё немного — угодила бы в ручей, промокнув до нитки. — А ты всë так же язвительна и прекрасна в своей ненависти ко мне. Где ты? — спрашивает Дарклинг, смотря на неё, окуная в пучину своих глаз с головой. — Беспокоишься, что зверь не на привязи около твоей ноги? — прошипела девушка, беспокойно глянув за спину — отступать некуда. — Мне нет резона искать тебя по всем окрестным лесам, тратя силы Гришей на поиски самонадеянной девчонки, которая решила, что ей всë дозволено, — он наклоняет голову вбок, изучая её, подобно предмету мебели или того же сервиза. Девушка фыркает, едва стараясь не отстраниться от его давящей 《ауры》всевластия. Дарклинг хочет задавить её, уничтожить то самое ядро, стержень, который держит Алину на плаву. — Ты приходил тогда. В лесу, — не спрашивает, а утверждает Старкова, смотря прямо на него. — Я искал тебя, Алина. Ты сбежала, оставив отказника и кучку бродяг в моей власти, а сама носишься по деревням, совершенно не представляя, что тебе делать, — Дарклинг возвышается над ней, как чёрный ворон над падалью. Ей хочется завыть, отогнать ужасное видение, напоминать ему о Новокрибирске, о Каньоне, но она лишь прикусывает язык, в ожидании ещё одного удара в спину. — Хочешь сказать, что они в плену у тебя? — голос дрогнул, когда Дарклинг мягким скользящим движением дотронулся до её локтя, приподнимая руку. — Идём со мной и сама увидишь, — его голос хриплый, не источающий яда или презрения. Он не ненавидит её, после всего того, что произошло в часовне. После того, как она обратила их общую мощь против него. Старкова хочет одернуть руку, прижать к груди кулак, в надежде, что видение расстворится, но она чётко ощущает цепкие пальцы на запястье, когда мужчина тянет её на себя, чуть ли не прижимая плотнее, заставляя задохнуться в аромате мускуса и апельсина, что так навязчиво ворвался в ноздри, подначивая вдохнуть как можно больше. — Ни за что и никогда, Дарклинг. Я могла простить тебе создание Каньона, но не могу снять со всех счетов Новокрибирск и всех тех Гришей, что сражались за моей спиной и погибли, — выдыхает Алина, упираясь ладонями ему в грудь, дразня зверя, давая знак к нападению. — Если ты вдруг ещё не поняла, я воюю за благополучие Гришей на протяжении многих лет. Думаешь, что сможешь противостоять мне, когда так ослабла? Считаешь меня глупцом, ничего не смыслящим в этой тленной жизни? Я прожил шестьсот лет, моя дорогая девочка, — Дарклинг сжимает её в своих объятиях, таких навязанных и одновременно желанных, что Алина горит и тает, чувствуя, как сердце сжимается. Все это неправильно. — Прекрати, хватит! — шипит Старкова, извиваясь, как дикая кошка. Трава шелестит под ногами, когда она делает шаг и чуть ли не падает в речку, но Дарклинг тянет её на себя и они замирают в эту же секунду. Перед глазами проносятся звëзды, сотни и миллиарды, хоть и называют его Беззвездным. Его ладонь невольно касается её шеи и тусклый свет озаряет поляну. Слишком мало, для них двоих. Она вздрагивает, когда мужчина очерчивает линию подбородка и Алина начинает светиться ещё ярче: Дарклинг и сам не отрывает от нее завороженного взгляда. Фаланги пальцев касаются усилителя Морозова и глаза наполняются суровостью. Старкова продолжает смотреть на свет, исходящий от них двоих. Его так давно не было, что ей хочется утонуть в этих ощущениях. — Я думала, что никогда больше не увижу его, — шепчет Алина, смотря на освещенное лицо мужчины, выражение которого становится по-ребячески насмешливым. — Невозможно отнять то, что принадлежит только тебе, — Дарклинг убирает руку от её подбородка и свет гаснет, погружая их в уже непривычную тьму. Мужчина отходит, под его ногами шуршит листва, а сам он приобретает задумчивый вид: глаза устремлены в сторону лагеря, а на лице вновь появилась маска ледяного равнодушия ко всему. Алину прошибла догадка, что, наверное, он через связь пришёл убедиться, что Солнце все ещё сияет. И, хотя его и нет в реальном лесу вместе с ней, но он дёргал за нить, как искусный кукловод. Свет появился даже на расстоянии, хотя Дарклинга и близко не было. Дело в самовнушении или же в связи между ними, определённо. — Ты сказал, что Мал и остальные Гриши в твоей власти. Что ты имел в виду? Они в Малом Дворце? Скажи мне, — Алина заняла наступательную позицию. — Надеешься освободить их всех? Щенок Ланцов уже проигрывает, у него нет преимуществ. В один день он просто придёт и сложит оружие у подножия моего трона, Алина, — его голос рубит Старкову на куски, как если бы ей сказали, что конец всего мира уже завтра. — Допустим ты подчинишь всю Восточную Равку себе. Сделаешь всех моих близких ничегоями. Что будешь делать дальше? Охотиться на меня, как на дичь? Или оставишь в покое, потому что не нужна буду? — прошептала девушка, вновь ощущая холод в ступнях. Дарклинг медленно оборачивается, его взгляд подобен смерчу, который готов уничтожить её, стереть с лица земли, развеять по ветру, чтобы не было ни одного напоминания об Алине Старковой. — Думаешь, дело только в тебе? В твоей уникальности? Да, мы уникальны, Алина Старкова, но сейчас есть проблемы, которые несоизмеримы с теми, что создаёшь мне ты. Грядёт война, мне не до девичьих слез и истерик, — холод режет подобно клинку. Конечно же. Она никто. Помеха в большой системе, которая портит всë, к чему прикасается. Даже свет, без помощи усилителя, вызвать не может. — Девичьих слëз не будет, не беспокойся, — зло выплюнула ему Старкова, с грохотом хватая ведро с земли, — Я и без тебя знаю, что такое война. Когда убивают друзей и близких. Можешь не учить меня этой науке, Дарклинг, я её уже одолела.