***
Огромная зала, где наверняка проходили балы и танцы, пустовала. Сейчас здесь находилась Алина, которая упорно тренировалась с Романом над ведением боя. — Солнце — твоё оружие, твоя подпитка. Если не сможешь вызывать его тогда, когда тебе угодно, то ты не Заклинательница, а лишь девчонка, которая не может подчинить собственную Силу, — твердит Драгомиром, обходя её с другой стороны. Алина делает рывок вправо и неуклюже валится на колени, когда огненный шар проносится прямо над головой. Спина потная, а чёрный тренировочный костюм хоть выжимай. Белёсые волосы собраны в хвост и больше походят на метёлку. Весь её вид кричит об усталости. За окном уже всходила заря, тренировка длилась всю ночь. Мышцы ног болели от напряжения, ещё немного и Алина завалилась бы на пол, обессилевшая. — Твоя концентрация должна быть на нескольких объектах одновременно. Враги не будут ждать, пока ты поднимешься на ноги, — в его руке появляется огненный кнут, которым он с силой бьёт её по боку. Заклинательница кричит от ожога и падает на пол, поднимая руки вверх. Роман разочарованно цокает языком и потом протягивает руку, предлагая помощь. Алина, тяжело дыша, ухватывается за ладонь и принимает вертикальное положение. — Вы сегодня слишком агрессивны, Роман. К чему такая злоба? — хрипит Старкова, пытаясь унять дрожь в кистях рук. — А ты слабее, чем вчера. Сила тебя не слушается, вот в чëм проблема. Это уже третья тренировка подряд. Параллельно, они занимаются силовыми, а также отдельным применением Магии. Сегодня были боевые искусства с использованием Силы Солнца, очевидно, закончившиеся неудачно. Он ведёт её к креслу, в которое Алина буквально плюхается со всем размахом. Роман садится напротив: сейчас будет очередная лекция о том, что она совершенно не думает и так далее… — Ты должна думать о намерении, в первую очередь. Что ты хочешь сделать с врагом, чего добиться. Алина, ты контролируешь свою Силу, а не наоборот. Алина прикрывает глаза, пытаясь сконцентрироваться. После тяжёлого ожесточëнного боя ей это даётся с трудом, но Магистр заверил, что именно так она научится действовать в сложных ситуациях быстрее, чем любой другой Гриш. Это называется медитацией. Искренним намерением, который должен исходить из разума, сердца, тела. Нужно научиться расслаблять тело быстро, воссоединяться с природным естеством. Он учил её, что Свет и Солнце должны исходить изнутри, но также, она должна уметь черпать его отовсюду. Всë, что связано со Светом — её церковь, её богодельня. Дар, что был у неё с самого детства, никуда не ушёл даже после использования Скверны. Алина представляет опушку леса: она стоит на поваленном бревне, босые ступни щекочет новый мох, только ставший зелёным. Лучи летнего солнца ласкают кожу лица, 《целуют》розоватые щëки. Слышно пение сойки, как тогда, в равкианском лесу. Старкова открывает глаза от прикосновения к тыльной стороне ладони — бабочка с белыми крыльями потрясывала своими длинными усиками, осматриваясь. Что она хочет здесь сделать? Радуга. Старкова открывает глаза по-настоящему: летний мираж испаряется, перед ней вновь бальная зала. Концентрация силы переходит из головы в руки: ладонь начинает вспыхивать светом. Алина медленно соединяет руки, а потом резко разводит, отчего между ними образуется длинная световая дуга, что пестрит яркими красками, подсвечивая лицо Заклинательницы красным, жёлтым, синим и другими цветами. Девушка довольно улыбается и переводит взгляд на Романа, который с каким-то непонятным для неё умилением, смотрит на возникшую радугу. — Хорошо. Очень даже хорошо, — кивает Роман и показывает ей знаком, что она может закончить. Она сжимает ладони и радуга рассеивается, а вслед за ней и свет. — Это потрясающе, — шепчет Заклинательница, вновь желая повторить. — Всё зависит от твоего контроля. Поверь, твоя Сила не ограничивается разрезами и лучами. Как думаешь, на что влияет Свет в нашей жизни? — спрашивает Драгомиров, меряя залу шагами. Алина никогда не задумывалась над другим применением. По сути, Солнце — всë для человечества. Не будь его, люди бы не существовали. — Солнце — это жизнь, — Алина смотрит на Магистра, замечая лукавую улыбку. — Свет является источником всего того, что мы видим: предметы, явления, даже тьму. Ты можешь изменять восприятие людей, в зависимости от того, как ты желаешь. Становиться невидимой, преломляя лучи таким образом, чтобы ни один человеческий взгляд тебя не заметил. Строить иллюзию другого мира, в зависимости от того, чего хочется тебе. Солнце — источник жизни для всего. Ту же тьму ты можешь разглядеть только потому, что знаешь о существовании света. Живи ты без света, то смогла бы различать всë в темноте, исходя из того, что она тоже бывает разной. Именно поэтому вас с Дарклингом называют Великими Заклинателями: вы умеете то, что недоступно другим Гришам. Менять людское восприятие, — говорит Роман. — Хочешь сказать, что Тьма Дарклинга тоже бывает разной? — её любопытство разгорается внутри, желая знать больше о том, чьё имя высечено на подкорке души. Драгомиров хмыкает, а потом заносит руку вверх и над его ладонью возникает огненный обруч ярко-оранжевого цвета. — Все Гриши способны подчинять свою магию по удобству. Этот обруч находится в стандартном для всех виде, но если я захочу, то смогу сделать пламя синим или же не обжигающим вовсе, — улыбается Роман и он с силой сжимает пространство вокруг обруча. Огонь в его руке становится синим, таким холодным на вид. Сила Инферна поражает, Драгомиров действительно понимает, о чëм он ей рассказывает. — Получается, все Гриши могут в полной мере контролировать силы? Например, Шквальные делают поток воздух морозным, а потом резко меняют температуру и он превращается в тёплый? — Не ограничивайся воздухом. Из разности температур Шквальные могут создавать молнии. Проливные умеют управлять также и холодом, сотворяя ледяные глыбы и шипы, даже поднять цунами или, докоснувшись до земли, выкачать всю воду из недр почвы. Способности Эфириалов очень разнообразны, как и твои с Дарклингом. Ваше естество схоже с Корпориалами — Вы непосредственно влияете на состояние людей, в отличие от нас. Мы действуем только в единение с природой. Алина кивает: определённо, такие уроки гораздо приятнее, чем покалачивания со стороны Багры. Ей нравится познавать мир не только со стороны практики. — Тьма досталась и мне, как и Дарклингу мой свет. Я же могу научиться управлять ею? — спрашивает в нетерпении Заклинательница Солнца. — Тебе будет сложно подчинить её своей воле. Эта сила не твоя и никогда твоей не будет, запомни. Также и он не сможет обуздать твой Свет в полной мере, если ты ему не позволишь. Но контролировать Тьму я тебя научу, — заверяет Драгомиров. В голове всплывает разговор с Дарклингом, ещё тогда, в лесу: — Я думала, что никогда больше не увижу его, — шепчет Алина, смотря на освещëнное лицо мужчины, выражение которого становится по-ребячески насмешливым. — Невозможно отнять то, что принадлежит только тебе, — Дарклинг убирает руку от её подбородка и свет гаснет, погружая их в уже непривычную тьму. Видимо, он действительно был прав на этот счёт. Свет был по-прежнему её. А Тьма — его. — Какой бывает Тьма? — очередной вопрос с её стороны. — Тьма бывает разной. Сам создатель делает её такой, какой желает: ужасающей, гнетущей, блаженной, успокаивающей. Каким бы монстром ни был Дарклинг, его способности также многогранны, как и твои. И поверь, его Тьма создана не только для пыток, — хмыкает Магистр. — С трудом верится, — улыбается Алина. Почему-то перед глазами вновь его образ, который она не может выкинуть из головы, вычеркнуть из памяти…***
Мерный стук каблуков от её ботинок разносился по Малому Дворцу. Сюда их 《выселили》по предлогом того, что восставшим не место рядом с Дарклингом. Зою колотило от злости, что хотелось избить кого-нибудь до полусмерти. Дурацкий договор, не менее идиотская идея. Ланцов придурок. — Ты решила навестить меня так поздно? Я польщён, — его светлая макушка выглядывает из спинки кресла, развёрнутого прямо к камину. На столике рядом стоит графин с квасом и хлеб с маслом, поверх — зеленушка, что выглядит весьма аппетитно. — Этот гад запретил покидать Малый Дворец! С каких пор? Иди и скажи ему, что я хочу выйти, — шипит Назяленская, на что Николай лишь смеётся. — Куда собралась? — Не твоё дело, — фыркает Зоя, но тут Ланцов встаёт с кресла и вырастает над ней, возвышаясь. Она смотрит на него исподлобья, как недовольная сорока, у которой только что отобрали хорошенькую блестяшку. — Мне иногда становится неловко от того, как ты мне приказываешь. Я тут главный, позабыла? — ухмыляется Николай. Ей кажется, что ещё немного и она сорвётся. Зоя могла кричать, шипеть, вырываться и отрицать, но правда была иной: Штурмхонд засел в голове слишком прочно. Лицемерие, по отношению к себе, а он, как хитрый лис, лишь щурит свои голубые глаза, что очаровывали, чëрт подери. — Открой мне путь, Ланцов, иначе за себя не отвечаю, — едкий голос, как мышьяк в питье. Назяленская — чёрный лебедь, подменная Одетта. Его пальцы касаются чёрного локона, наматывают на палец, а она поднимает на него злющие карие глаза, что так полны отчаяния по отношению к нему. Николай ухмыляется и выпускает локон из рук, делает шаг вперёд и обходит её, намереваясь двинуться к выходу и запросить разрешение для этой дикой кошки, но оклик пригвождает его к полу намертво: — Стой. Он медленно поворачивается, видя перед собой неуверенную девушку: Зоя поджимает губы, нервно их облизывая, и теребит пальцы, будто сломает себе фаланги, если хотя бы произнесет ещё одно слово. — Чего тебе, Зоя? — ему надоели её игры за всë время восстановления Первой Армии. Слишком холодная, слишком жестокая. К нему. — Это вранье. Я пришла не ради этого, — смущается Назяленская, но потом, отчего то злится и проговаривает, — Ах, к черту! Расстояние сокращается, она хватает его за ворот распахнутой рубашки и тянет вниз, к себе. Их губы сталкиваются, сливаясь в поцелуе. Её — вишня, его — хмельной квас. И друг друга им мало, это уж точно, Святые… Николай скользит руками по её талии, задевая пуговицы синего кафтана. Зоя льнёт, хватается за него так, что кости трещат от её бешенства. Воздуха становится мало, кажется, что Назяленская решила его убить таким очаровательным способом. Ланцов отрывается от неё, а ей всë мало — Шквальная хватает его за плечи, буквально поваливая на диван гостиной. Одинокий месяц за окном светит ярко, её тёмные, как чёрный шоколад, волосы обрамляются голубым. Николай хитро улыбается, за что получает по губам. Зоя пытливо смотрит на него, сжирая лицо глазами-аметистами, а затем шепчет: — Как же я тебя ненавижу, Ланцов. Будь моя воля, кинула б тебя в торнадо да расщепила в мелкие куски, — слова, словно заклятие. — Ты как всегда романтична, Назяленская. Я тебя понял, — ухмыляется Николай и покрывает поцелуями шею. Зоя стонет от блаженства, он тлеет от её удовольствия. Слишком горячо. Женские руки тянутся к мужской груди, очерчивая бледное тело. Интимный момент для них двоих, как признание в привязанности. Он выдыхает ей в волосы. Зоя действительно пахнет ветром. Восточным ветром.***
В груди разносится странная боль, пульсирующая, будто кто-то режет ножом по сердцу, медленно и тягуче. Алина хватается за ворот ночной рубахи и оттягивает его вниз, пытаясь дать себе больше воздуха. То ли тренировки всему виной, то ли дело совершенно в другом. Ей хочется закричать от этого ощущения, но нельзя — все вокруг спят, а это происходит уже не первый день. Старкова хочет подойти к окну и открыть створку, чтобы впустить в комнату морозный воздух, но слышит шаги позади. Она медленно оборачивается и видит тёмную фигуру в углу комнаты. Её душит нечто, будто кто-то сжал на шее удавку, сильнее затягивая узел. Карие глаза хаотично бегают по вошедшему в комнату, Алина пытается дышать, но из горла вырываются лишь влажные хрипы. Он медленно ступает, как лев, который пасёт лань. Она же чувствует себя беспомощным ягненком, что бьется в панике от приближающегося хищника. — Что ты здесь делаешь? — дыхание становится тяжёлым, когда Дарклинг подходит ближе. — Ты плохо выглядишь, Алина, — его голос с хрипотцой возвращает её в реальность. Ей слишком дурно… Слишком нехорошо. Может, в этом есть его вина? Он делает это с ней? — Это ты со мной делаешь? Зачем… Старкова не успевает договорить, как ноги подкашиваются и она падает на пол, заваливаясь на бок. От прикосновения головы с половицами её спасают сильные руки, которые обхватывают её кольцом вокруг плеч. Алина хватается за него, как за спасательный круг, что вытащит её из водяной пучины. Дарклинг поднимает её на руки и несёт в сторону кровати, будто это всë происходит на самом деле. В ноздри ударяет запах цитруса и морской соли с мятой. — Алина, позови кого-нибудь. Ты неважно выглядишь, — его голос действует как наркотик, она сама не знает, почему льнет ближе, расстегивая пуговицы его чёрного кафтана. — Мне плохо, Дарклинг. Со мной что-то не так, — шепчет Старкова, запуская руки в его волосы, царапая ногтями затылок. Как только кожа соприкасается с кожей, она чувствует самое настоящее блаженство, когда свет огромным шаром освещает их лица, а боль в груди в тот же момент стихает. Она улыбается, тяжело дышит, чувствует себя счастливой. Рядом с монстром. Её монстром. — Как же хорошо… Святые, это слишком, — она распахивает слепившиеся от слез веки и только сейчас замечает сосредоточенный на её лице взгляд серых глаз. Их носы практически соприкаются, а в этот момент Старковой кажется, что в серых озёрах Беззвездного Святого появляются самые настоящие созвездия. Она видит Кассиопею. Они дышат одним воздухом, дыхание Дарклинга опаляет лицо, пьянит, призывает. Эта реакция ненормальна, но как только Алина дотронулась до его шеи, то почувствовала странную истому, а жалящее чувство под ребрами прошло, даря успокоение. — Что с тобой, Алина? — хриплый, такой интимный голос, что её щеки краснеют. — Не знаю. Мне было так плохо, будто грудная клетка готова была взорваться и разлететься осколками по комнате. Я не знаю, что со мной Дарклинг. Может, дело в Усилителях… Как только дотронулась до тебя, сразу же стало легче, — на выдохе произносит Заклинательница, продолжая смотреть на его прекрасный анфас. Ужасающе прекрасен. Даже шрамы от когтистых лап волькр не портили его шарма, а Алина таяла, как пломбир, хотя и корила себя за это. Ей надо бы его ненавидеть, но Старкова не может. Не сейчас. Не когда удушающая паутина только сползла с шеи. — Я пришёл поговорить, — начинает Дарклинг, но она прерывает его, прикладывая указательный палец к сухим губам. — Не сейчас. Позже. В следующий раз, — Заклинательница вновь поднимает на него глаза. Дарклинг касается костяшками её щеки и Старкова замирает, как если бы еловая веточка мягко дотронулась до кожи, слегка покалывая. Алина смотрит на него, пытаясь прийти в себя. Ну же! Вернись, рассудок и здравый смысл! Но она продолжает смотреть, как завороженная марионетка, а он гипнотизер-кукловод, что знал, за какие красные нитки дёргать. Сердце перестаёт болезненно стучать о кости, замедляется, пока она пожирает его взглядом. Странное чувство. Будто кто-то влил ей по венам Юрду, отныне захватившую её голос разума. Перед глазами пляшут костровые огни — веки начинают прикрываться. Она чувствует движения его рук на своих плечах, будто Дарклинг оглаживает их, пробираясь под плечики ночной рубахи. — Комната слишком роскошная. Где ты? — Дарклинг ведёт носом по её макушке, а мурашки бегут по шее. — Один мужчина приютил меня. Я живу у него сейчас, — издалека начала Старкова. Она почувствовала, как мужские руки сжались на её плечах. Такая реакция позабавила Алину. Неужели, ему это покоя не даёт? — Хорошо приютил… Шёлковая сорочка, дорогое постельное белье, — бурчит Дарклинг, а ей от чего-то становится слишком смешно. — Тебя это бесит? — ухмыляется Старкова, позволяя себе подобную вольность. Сейчас они были просто… Парнем и девушкой, что лежали в кровати и обсуждали жизнь. Очень странное чувство, будто кто-то наиграл на гитаре мелодию, с которой очень многое связано… Алина лежит вместе с ним, ноги переплелись как корни вековых деревьев, а пальцы очерчивают лица друг друга, запоминая каждую деталь. Она и сама не знала, почему её так тянуло к Беззвездному. В этом была своя магия, своя тайна, которую она вряд ли разгадает. Сердце трепетало, как птица в клетке, а ей всë было мало. Подушечки пальцев покалывает, когда трогает его скулу правой щеки — серые глаза смотрят настороженно, с благоговением. Это и есть власть. Алина хочет себя одëрнуть, вспомнить, что он сделал ей и остальным, но почему-то именно сейчас она перестаёт чувствовать себя такой одинокой. Что есть одиночество? Когда нет человека, который поддержит. Дарклинг точно не из разряда тех, кто будет оказывать поддержку. Но ей так лучше. И вправду лучше. Назойливый голос в голове кричит о том, что пора уходить, но когда он прикрывает веки от одного лишь её касания — это как скатиться вниз по ледяной горке. Захватывающе. Неописуемое чувство. Возможно, уже завтра она будет жалеть об этой странной ночи, но когда её тело начинает излучать мягкий свет, а Дарклинг вновь приоткрывает глаза, в которых отражается её лицо, она наконец осознает, что он имел в виду. Мы похожи. Таких, как мы, больше нет и никогда не будет. Наверное, в этом и есть правда. Она ощущает это всем своим естеством, теми уголками души, которые, казалось, навсегда закрылись после использования Скверны. Алина предавала его и не раз. Но он по-прежнему приходит, спрашивает о событиях, происходящих в её жизни, и Старкова уверена, что дело не в Усилителях. Сложно признавать, но ей нравился Дарклинг. До скрежета зубов, до вкуса крови на языке, до воспоминаний о быстрых танцах на приёмах. Он смотрит на неë, путаясь взглядом в седых волосах, заострëнных чертах лица, костяшках пальцев. — Да. Бесит. Потому что ты неизвестно где, а я даже не могу дотронуться до тебя по-настоящему, — хриплый голос даёт разряд тока по позвоночнику, ей хочется зажмуриться и представить, будто на языке крем-брюле с карамелью. — Перетерпишь, — язвит Алина, убирая руку от его лица, но он перехватывает ладошку и вновь подносит к своей щеке. Это самоубийство и предательство, но она поглаживает его, а Дарклинг, как довольный кот, только и трëтся. Они дышат одним кислородом, ловят каждый выдох друг друга, будто это что-то изменит. Судьба-злодейка думает иначе. Алина сама не понимает, почему так лояльна к тому, кто разбил её жизнь на мелкие осколки. — Знаешь, Алина, если бы ты не использовала Скверну, а ушла со мной, всë было бы иначе. Она запускает ладонь в волосы, что по цвету напоминают крылья чëрного ворона, и мягко поглаживает затылок. Очередная игра, которая закончится ничем. — Всё было бы иначе, если бы ты рассказал мне всë. Я бы простила тебя, если бы ты не решился стать антагонистом в этой истории, — шепчет она ему в губы, будто дразня. — Как много 《если бы》, — в его усмешке чувствуется горечь. — Иначе и быть не может. Это же наша 《история》, — Алина смотрит на шрамы волькр и очерчивает пальцем один из них. Дарклинг хмыкает, а потом обхватывает её за талию и притягивает ближе, отчего Старкова вздрагивает. — Я хочу её дополнить. Своим именем. — Именем? — Заклинательница недоуменно вздергивает бровь вверх. Нос к носу, он ласкает её ароматом цитруса, что пьянит и раздражает одновременно. Алина хочется кричать от собственной слабости, но она ничего не может поделать. Дарклинг сжимает её в объятиях, рука скользит вверх, оголяя бедро. Старкова вздрагивает от прикосновения — её не касались мужчины. Так… Холодная ладонь останавливается на пояснице, а она дрожит, как осиновый листочек на ветру, то ли от холода, то ли от нахлынувших чувств. Розовые губы касаются подбородка и она судорожно выдыхает. Нет сил больше терпеть эту напасть! Святые… Она чувствует себя амазонкой, кем-то неизведанным в сильных руках, что так жёстко проявляют свою власть. Сладостная истома появляется в животе — это пугает. Они дышат друг другу в рот, доля секунд и Дарклинг льнет к ней, а Алина притягивает ближе, как если бы он ушёл сейчас. Свет обволакивает их фигуры, ей уже не так холодно, как прежде. Языки сплетаются в жарком танго, Беззвездный переворачивает их, оказываясь сверху. Руки скользят к ребрам, собирая сорочку под грудью. Холодная ладонь движется по животу вверх, а губы наклоняются к шее, затрагивая все точки, которые вызывают дрожь в коленях. Слишком горячо, слишком мало. Алина не может подавить стон: такой сладостный, такой мучительный, что вырывается из её рта, как если бы она подняла белый флаг перед ним, принимая поражение. Дарклинг касается её соска сквозь рубашку и она выгибается дугой, как кошка. Хочется больше ощущать, переполнять душу чувствами, которые, кажется, никогда не иссякнут. Это похоже на глупую игру, что так им нравилась. Дарклинг ловит очередной стон поцелуем, а потом резко вздергивает вверх, прижимая её бёдра к своему паху. — Вот, что ты делаешь, Алина Старкова. Ты не Святая, скорее мучительница, — шипит он, а девушка чуть не сгорает от стыда, чувствуя двусмысленную выпуклость. Она тяжело дышит, будто кто-то ударил её в живот. Потрясение за потрясением — Алина перестанет дышать в один момент, это уж точно! — Имя, Дарклинг. Ты обещался, — шепчет Алина, вздрагивая от того, как он льнет к её шее, но даже не старается снять рубашку. — Проси, — Дарклинг кусает и оттягивает мочку уха, а ей хочется кричать, лишь бы он продолжил. Алина смеётся, отпихивая его коленом: — Ну уж нет! Они светятся, как чёртова ёлка на Рождество, но продолжают дальше, кожа к коже. Сумасшествие. Два сумасшедших, что спятили уже давно. — Александр. Алина вздрагивает всем телом. — Теперь понятно. Есть тот, кого я ненавижу, а есть тот, чьё имя будет держаться на подкорке сознания до конца. Приятно познакомиться, Александр, — усмехается Старкова.***
Наутро она просыпается совершенно одна, будто и не было этой сцены ни в голове, ни в жизни. Возможно, Алина всё надумала. Стечение обстоятельств. Но сердце больше не болит, на шее нет удавки. И ей кажется, будто всë приснилось, его имя и он сам. В ноздрях нет привычного аромата цитрусов, а кровать не смята в том месте, где он лежал. Единственное напоминание о ночи, которая стала признанием друг друга, временным перемирием — фиолетовый ирис на прикроватной тумбе, без записки. Потому что она знает, от кого.