Три месяца спустя
Красивый узор на подоле дорогого платья приковывал внимание, не давая отвести взгляд. Алина восторженно выдохнула, мягко касаясь края ткани. — Норвуд… Где ты взял это чудо? Мужчина ухмыльнулся, подходя ближе: он вернулся месяц назад, тайно сбежав из Ос-Альты. Его долго не могли найти — стражи Дарклинга рыскали повсюду. И когда он пришел с ранением от волькры и сжал Старкову в своих объятиях, то все рассказал. Про Елизавету. Обман. Его настоящее имя и суть. Алина не могла поверить в его слова, но точно знала — Олби не врал. Несмотря на внутренние противоречия, мгновенно возникшую злость на подкорках сознания, ей хотелось продолжать их «странные» отношения, хотя со страхом осознавала: это можно счесть за предательство. Несмотря на то, что Роман обманул её не менее жестоко, Алина наивно верила Норвуду. Не хотелось думать, что все произошедшее между ними было фальшивой игрой. Его настоящая суть в лице Санкт-Юриса была «плотно» скрыта под оболочкой привлекательного юноши, с такими же светлыми волосами, как у неё. — Из Кеттердама один знакомый привёз его по моему заказу. Знал, что тебе подобное нравится, — ухмыльнулся Олби. Его руки дотронулись до оголённых плеч девушки, которые красиво виднелись из-под опущенных бретелек платья, но Алина сделала шаг в сторону, моментально уходя от прикосновения. Несмотря на то, что Норвуд, а точнее Юрис, признался во всём, ей всё равно было сложно осознавать, что перед ней совершенно другой человек, скрывающийся под лживой личиной. — Не надо. Я… Мне пока что сложно, — нервно улыбнулась Старкова. Норвуд сделал шаг вперёд, упираясь руками по обе стороны её бёдер, и взглянул в глаза пытливо, словно пытаясь высмотреть в глазах цвета меди, ответы на свои вопросы, что не смолкали. — Мы были близки, Алина. И я не хочу, чтобы наша история заканчивалась. Того тела больше нет, — он склонил голову набок, будто играюче. — Да, но от этого твоя душа не изменится. Тем более, ты же знаешь, что сейчас не лучшее время, — покачала головой Алина. Её ладонь коснулась груди мужчины, едва надавливая. Олби ухмыльнулся, хищно оглядывая лицо Королевы: его злило абсолютно все, начиная от реакции Старковой, заканчивая её виноватым взглядом. — Все из-за Дарклинга? Ты любишь его?! — Норвуд готов был закричать этот вопрос прямо в лицо, но тон скорее получился по-змеиному шипящим. — Он ничего для меня не значит! Почему ты заставляешь меня оправдываться? — выпалила, стискивая ворот кафтана сильнее, натягивая на себя, вынуждая мужчину склониться к ней. Керчиец с силой сдавил её горло и повалил на стол, сметая попутно все документы. Нависнув сверху, он словно маньяк, потёрся носом об щеку Алины. Девушка судорожно выдохнула, невольно сгибая ноги на его бёдрах, прижимая к себе ещё ближе. — Потому что я неравнодушен к тебе, разве это не очевидно? — прошептал Норвуд. Старкова предполагала подобный исход давно, когда только правила Западом и даже не подозревала, что вновь вернётся домой, на Восток. Но она, как наивная девчонка, думала, что Норвуд сдержит своё обещание. Алина любила с ним разговаривать — Олби интеллектуально подкован, она узнавала много нового рядом с ним: о бирже в Керчии, об идеях создания механических изобретений, о его жизни в Кеттердаме и непринятии его фьерданской натуры. Когда выяснилось о лжи, Заклинательница все никак не могла соотнести подобные тонкости в своей голове. Почему-то, ей по-прежнему хотелось верить, что это не Юрис. Но это был он. — Юрис. Оставь меня, — тихо произнесла Алина. «Норвуд» поднялся с неё, старательно избегая прямого столкновения взглядов. Эту битву он бы проиграл. — Спасибо за платье. И дай мне время. Алина вышла из своей комнаты, совершенно не заботясь о разброшенных на полу документах или же об оставленном в комнате Юрисе. Единственное, чего она хотела — поскорее оказаться на свежем воздухе и вдохнуть полной грудью. Казалось, что лёгкие сжали до таких неестественных размеров, что становилось не только тяжело дышать, а даже ощущать грудную клетку: её все время разрывало острой болью. В саду стояла блаженная тишина, в которой она так долго нуждалась. Невольно перед глазами возник образ Жени, когда она попала в Ос-Керво в качестве посла Дарклинга. Тогда она даже не подозревала, чем обернется её приход. Сафина была символом несокрушения: Старкова, несмотря на свой холодный приём для Жени, почему-то все чаще и чаще вспоминала Портную. «Кусты с белыми розами выглядят бесподобно: нежные лепестки ласкают огрубевшие подушечки пальцев. Главное, не касаться стебля — на нем полно острых шипов! — Эти розы прекрасны, не правда ли? — Алина улыбается, трогая мягкие лепестки, — Хрупкие, напоминающие чистоту и непорочность. Но стоит коснуться стебля и прольётся кровь. — Они были здесь и до моей коронации. И будут ещё долго, если правильно за ними ухаживать. Я слежу за ними, как за детьми. Также и с подданными — всем нужна ласка и внимание, — продолжила Старкова. — Ты стала иной, Алина. Где беззаботная девушка? Где твой глаз? А что с волосами? — Женя хочет протянуть руку к её плечу, но Троянов предостерегающе касается винтовки. — Беззаботность развеялась по ветру, подобно пыли. Волосы попали под влияние Скверны, а глаза меня лишили — в этом мы похожи. — Это точно. В тишине слышен звук, издаваемый цикадами. Здесь была мирная гавань, остров, скрытый ото всех, для личного уединения. — Это место подобно Иерихону. Дом, в котором можно быть самим собой, несмотря на то, что происходит вокруг.» Эта гавань по-прежнему ощущалась как островок спокойствия, где никто не будет досаждать политическими вопросами или же глупыми вопросами о том, что же делать дальше. А что делать дальше? Алина сама не знала. Вот уже три месяца, как она готовила армию к наступлению. Единственным разочарованием была невозможность использовать волькр — все испытания оказались провальными. Твари Дарклинга по-прежнему не могли выходить на свет, они совершенно не были готовы к тому, чтобы сражаться. Их агрессия возвращалась, если не поддерживалась доза юрды-парема, что осложняло задачу и ставило под угрозу все планы. Она сорвала розу и внимательно начала рассматривать белые лепестки: такие нежные, олицетворяющие чистоту, непорочность. Таковой Алина уже не являлась. Невозможно сосчитать, сколько раз её руки окраплялись кровавыми каплями — души были загублены, а она ничего не могла сделать. Исповедь была бессмысленной: Старкова не собиралась останавливаться. Когда она ступила на скользкую бескромпромиссную дорожку, ей отрезало путь назад. Возможно, когда-то она придёт в один из храмов, возведенных столетиями назад во имя Святых, чьи имена остались лишь на ветхих страницах церковных томов, и помолится за свою грешную душу — попросит прощения за все то, что совершила. И это было бы правильным решением, если бы не внутреннее противоречие. Алина готова была убить Романа за предательство, вздёрнуть на виселице Норвуда, дать пощёчину Дарклингу — и все это за одно преступление, которое совершала и она сама. Хотелось смыть с себя это, чтобы с ненавистью вершить мнимое правосудие, которое ощущалась на корне языка с горечью, но она ничего не могла поделать. — Вы поранились, Королева. Голос Катерины Люберач застиг её врасплох: она выронила цветок из рук, который стал красным из-за капель её крови. Алина даже не заметила, насколько сильно сжала розу: шипы изранили нежную ладонь. — Я думала, что вы делаете подношения Святым перед военным походом. Он состоится через месяц, поэтому уже пора заниматься делом, — задумчивость в тоне превратилась в скептецизм. Люберач ухмыльнулась и едва дотронулась пальцами до её руки: раны затянулись — она была поразительным Целителем. Выглядела женщина свежо: рыжие локоны были убраны в «корзинку», а изумрудного цвета платье выглядело довольно симпатично, хотя жрицам позволялась носить только один цвет — красный. Он олицетворял цвет Корпориалов и жизненного цикла: среди жриц были только Целители и Портные. — Все приготовления уже сделаны. А вот по вам не скажешь, что вы в «ресурсе». Что вас гложет? — Катерина прошла дальше, осматривая кусты. — Слишком много факторов влияют на моё настроение в последнее время. Но, увы, я не могу это контролировать, — хмыкнула девушка, светом сжигая один из бутонов. Алина больше всего хотела держать под контролем собственные мысли, но это было невозможным. Ей нужно было разобраться во всём, не терзая при этом душу. Но она, в конечном итоге, страдала больше всего. Заклинательница хотела рыдать навзрыд, чтобы почувствовать в груди хоть что-то, кроме пустоты. Она не знала почему, откуда в голове возникли такие хульные мысли, но одна из них её не отпускала: Старковой казалось, что она скоро умрёт. Не было никакого объяснения, лишь чуйка, которая не подводила никогда. Алина могла лишь нервно кусать губы, в ожидании собственного провала, избежание которого ей напророчила Людмила, в лице нескольких вещей, что были неприменимы. Можно было сказать, что она сдалась, но этого ей не позволяла сделать гордость, что душила её, подобно жирной жабе, усевшейся прямо на глотке. Женя выжила. Зоя, Роза и Филипп выжили. И она должна была, чего бы это не стоило. — Закат также прекрасен, как и восход, Госпожа Старкова. Возможно, то что вы будете считать вашим концом, окажется началом, — Люберач заправила белёсую прядь Заклинательницы за ухо, словно заботясь, чего Алина раньше не замечала за женщиной. — Я умру? — она прикрыла глаза, вслушиваясь лишь в пение птиц и мерное дыхание прорицательницы. Катерина осторожно поднесла палец к её лбу, дотрагиваясь настолько неощутимо, что у Алины возникло опасение, будто все вокруг — иллюзия, один из непонятных снов, что преследовал её из ночи в ночь. — Тебе предначертано страдать, дитя. Но ты обретёшь иной покой. Он будет утешением, цитаделью для твоих ужасов, прячущихся в недрах души. Это успокоило. Но ненадолго.***
Розу мутило страшно: в желудке, кроме желчи, ничего не осталось, но она раз за разом склонялась над ведром, поставленным в тюрьме, в качестве акта милосердия и неравнодушия. Дарклинг ощущался в стенах — каждый камень был пропитан Скверной, словно его злая суть обитала здесь, пряталась, как самый главный позор его жизни. Когда перед носом появились ботинки чёрных сапогов, Ярмакова даже не вздрогнула: реакция замедлилась, осознание и своих, и чужих действий притупилось. Она ощутила холодные перчатки под мышками, прежде чем её рывком оторвали от пола и усадили на кровать, что со скрипом прогнулась вниз, несмотря на её утерянный за этот месяц вес. — Ты сделала себя военнопленной, хотя никто тебя не держал здесь. Отказываешься от еды, пренебрегаешь лекарствами. Понравилось купание в ледяной воде от Елизаветы? Можем повторить, — бархат в его голосе на деле — угроза. Роза не верила ни на йоту. — Вы с Елизаветой — просто законченные психи. Алина убьёт вас обоих, как только придёт время, — выплюнула Ярмакова, трогая подол грязной сорочки: в районе бёдер была видна кровь. Никто даже не предоставил ей жалкую тряпку с тёплой водой, а потому она сидела и сцепив зубы терпела всю эту грязь и боль внизу живота. Дарклинг окинул её фигуру равнодушным взглядом, словно не обращая внимания на гематомы и ссадины, которые оставила после себя Санкта-Елизавета. Ей было холодно, мучительно. Хотелось умереть и не мучиться, но здесь не было ничего, кроме глухих стен и решётки, что являлась окном наружу. — Тебя видели с Норвудом Олби. Ты так отчаянно хотела сбежать, что когда увидела Гришей, от горя и неудачи чуть не вспорола себе вены ножом. А раз он нашёл тебя, значит рассказал о своём плане. Я бы сразу позвал Ивана — мне не нравится пытать женщин, но вот Елизавета это любит. Не смог отказать союзнице, — пожал плечами Беззвездный, словно говорил о нечто обыденном, а не о её мучениях и терзаниях. — Вы просто поселились под её каблуком и вам там вполне удобно. Неудивительно, что Алина сбежала, — хищно и безумно расхохоталась Роза. Дарклинг навис над ней угрожающей тенью: за его спиной появилась Ничегоя. Это заставило Шквальную замолкнуть, вжимаясь в стену, словно та могла её оградить. Тема Алины была для него болезненна, а она ударила точно в цель. Как неразумно… — Ты ничего не знаешь об Алине, Ярмакова. Иначе бы злилась, вместо того, чтобы смеяться. Она оставила тебя одну, на растерзание у врагов, совершенно не позаботившись о твоей безопасности. Ты глупая девчонка, раз думаешь, что знаешь её, — холодный тон мужчины подействовал отрезвляюще. — Она ничего не знала о Елизавете. Но доверилась вам и вашему благоразумию. А вы подвели её, снова спрятав свою человечность в грязный чулан. Когда она придёт и увидит меня в таком состоянии, её постигнет разочарование, — хмыкнула Роза, отворачиваясь от Дарклинга, словно его присутствие в темнице перестало иметь какой-либо смысл для неё. Ничегоя яростно зашипела, вот-вот готовясь накинуться на девушку и растерзать окаянную на части, но Дарклинг взмахнул рукой, прогоняя, как наваждение. Он смотрел на неё пытливо, словно пытаясь понять, почему не боится. Почему все ещё отчаянно борется, если её Госпожа оставила её, подобно ненужной игрушке, в руках других людей. — Алина не вернётся. Роза подняла на него взгляд, изучая прекрасное лицо, изувеченное шрамами от своих же сотворённых тварей. — Вы ничего не знаете о ней. Только твердите без умолку о вашей схожести и неповторимости, но на деле даже не представляете, какая она, в то время как Алина знает вас наизусть. Она научилась читать вас, подобно открытой книге. Дарклинг, надейтесь, что она придёт. Если же ваши догадки окажутся верными, вы возненавидете себя ещё больше, — прошептала Роза и отвернулась, теперь уже окончательно. Разговор был окончен. Беззвёздный был полон холодной ярости, но не нашелся, что сказать племяннице Драгомирова насчёт Алины. — Елизавета сейчас в Раевости, вернётся совсем скоро. И когда она придёт, будь добра молчать также, как и до этого. Иначе ты мне дашь ещё один повод убить твою Госпожу, — его тихий вкрадчивый голос усыплял бдительность. Роза улыбнулась рвано, как если бы ей со всей силы дали поддых. — Не убьёте. Будете мучить всех её близких, но не убьёте. А знаете, в чем ваша слабость? Рука не поднимается убрать тех, кто ей очень сильно дорог. Вот почему вы не убили Норвуда, хотя могли. Дарклинг лишь хмыкнул насмешливо, тешась с наивности Ярмаковой. Но как бы ему не было забавно, в словах Шквальной — своя правда. Морозов действительно не хотел её расстраивать. От этого было тошно.***
Кожа волькры под кончиками пальцев ощущалась слишком тонкой, гладкой, как шёлк, несмотря на то, что была иссиня-чёрной, напоминающей смолу, что-то такое же тёмное, как и то, из чего сотворена душа Дарклинга. Заклинательница трепетно, словно боясь навредить «грязной твари», гладила её, совершенно не боясь. На дворе стояла глубокая ночь, а они с Романом все ещё не вышли из лаборатории, прогнав даже Алкемов и Фабрикаторов, для полного спокойствия и уединения. — Вы хотите вывести их из состояния покоя и опробовать в битве? Но каковы шансы, что они не разорвут всадника на части? — едва слышно спросила Старкова. — Проблем с волькрой не должно возникнуть. Есть другая: все работающие в лаборатории отказались от эксперимента, — покачал головой Драгомиров, аккуратно стягивая удерживающие ремни в районе когтистых лап. Алина недоверчиво глянула, но ничего не сказала: вызвав небольшую солнечную сферу, которая светила в «щадящем» режиме, она поднесла её к коже волькры, смотря на реакцию монстра. Сначала, он не реагировал, но потом, утробное рычание из самых недр его существа, заставило Старкову отпрянуть. Волькра дернулась: на её чёрной коже появились ожоги, которые наверняка приносили сильнейший дискомфорт. — Ну и каков смысл с ними возиться? Одна моя вспышка и весь батальон всадников окажется на земле вместе с этими обугленными выродками. Чернов ошибался, как и вы. Эта затея опасна и глупа, — раздражение в голосе не хотелось даже скрывать: Алина была недовольна его работой. — Данные разведки показали, что шуханское нападение на Ос-Альту будет ночью. Мы сможем дать отпор, — Драгомиров едва ли сам верил в свои слова, но упорно продолжал защищать собственные слова. — Вы предупредите Дарклинга или это сделать мне? — перевела тему Алина, прерывая поток его нескончаемой речи. Драгомиров с отвращением скривил губы: Инферн явно не собирался этого делать даже под дулом ружья, направленного в грудь, и без кафтана. — Он наш враг, Алина. Как бы вы не старались защитить Восток и объединить страну, не забывайте, с кем боролись изначально. И ради чего пришли в Ос-Керво, — он ткнул Заклинательницу носом в собственный провал. Звонкая пощечина разнеслась по пустой лаборатории. Только волькра приоткрыла свои глаза и моментально закрыла, погружаясь в бессознательное состояние. Мужчина прижал пальцы к щеке, что жглась самым настоящим пеклом. — Я не забываю, Роман. То же самое могу сказать и про твоё предательство. Наступит день, когда я избавлюсь от тебя, просто потому что ты оступишься. Ты был другом, а стал никем, — прошипела Алина, сжимая кулак. В глазах застыли злые слезы разочарования и обиды на того, кому доверяла больше всего. — Я просто вижу это и боюсь, что ты потеряешься. Алина, ты не последний человек для меня. Не знаю, что наговорил тебе Дарклинг за время пребывания в Ос-Альте, но ты стала другой. Снова влюблённой в злодея, — Роман грустно усмехнулся, беря её за руку. Подушечки пальцев начали массировать кисть, расслабляя. Алина замерла, боясь сказать хоть слово. — Нет. Не смей говорить ничего дальше. — Не буду, — он заглянул в глаза отчаянно, но Старкова отвернулась, чтобы не искушать судьбу понапрасну. Заклинательница вырвала руку из хватки Романа, прижав ладонь к груди: тяжёлый выдох сорвался с её высохших губ вишнёвого цвета, оповещая всех об нестабильном состоянии Алины. Терпкий аромат Дарклинга засел в ноздрях, не отпуская её из своих тисков. Она, наверняка, сходила с ума. Каждая ночь была жестокой пыткой: она тайком пробиралась по связи в его голову, скрываясь за иллюзорностью, словно за плотной завесой, что скрывала Старкову от взгляда ярких глаз. Она наблюдала, как несчастный человек за успехом других: то ли с тоской на душе, то ли с завистью, которую нельзя перекрыть даже самой красочной эмоцией. И самым страшным было то, что Алина мечтала быть рядом с ним. Кутаться в его черный кафтан, как наивная девчонка, только-только сбежавшая из Керамзина. Не ожидая подвоха, всплеска холодной ярости. Ощущая лишь спокойствие по всему телу. С виду Дарклинг всегда был спокойным, когда читал документы, разрабатывал стратегию — его безмятежный взор мягко скользил по графитовой бумаге. Алина торопливо ушла из лаборатории, слыша только звук собственных каблуков. Вкус горькой правды на корне языка оставлял за собой лишь досаду и желание забыться. Не проявлять больше слабости. Но нет, она снова пришла в комнату, стянув неудобные туфли со ступней, и прикрыла глаза, невольно касаясь рукой место распространения Скверны, часть которой забрал Дарклинг себе. Глаза закрылись сами собой, готовые к заученным действиям Старковой. Очертания комнаты поменялись, смазываясь, больше напоминая следы масляных красок по холсту при свечах. Она сделала так, чтобы он не заметил её, скрывшись за очередной завесой. Дарклинг читал военные отчёты с отряда Зои: это можно было определить по характерному конверту цвета индиго. Алина медленно, крадучись, подошла сзади, заглядывая за плечо мужчины. — Я знаю, что ты здесь. Можешь не скрываться, — Дарклинг отбросил документ в сторону и развернулся, вперяясь взглядом в пустоту, где стояла она, по-прежнему невидимая. Заклинательница замерла, не двигаясь с места, словно здесь и правда никого не было. Морозов прищурился, а потом тяжело выдохнул: его явно что-то расстроило. — Очередной дурман. Зря перебрал, — фыркнул Дарклинг. Алина в первый раз видела его выпившим: ранее он никогда не позволял себе ничего, кроме кваса. А сейчас, он вновь думал, что её здесь нет. Ей стало грустно. — Я ждал тебя каждый раз, когда проходила рябь по связи. Сначала думал, что дразнишь, но теперь понимаю, что тебя никогда и не было рядом. Ты — очередная пыль в моей жизни, которую сдует порыв ветра, Старкова, — горькая ухмылка украсила его губы, как нечто нереальное, иррациональное по всем законам этого мира. Она медленно подошла сзади, скинув завесу, как нечто ненужное. Её ладони мягко легли на плечи, поверх чёрного кафтана, заставив Морозова вздрогнуть. Дарклинг медленно обернулся, вперяясь в неё затуманенным взором, что говорил ей всё, вместо тысячи слов. Алина сама едва могла дышать, но по-прежнему стояла за ним, вслушиваясь в сбившееся дыхание. — Я здесь. — И зря ты пришла. Потому что я зол за то, что так долго скрывалась, — в его глазах вспыхнул огонь холодной ярости. — Я не хотела, чтобы это как-то повлияло на нас. Ты злишься. Из-за Норвуда, из-за того, что я ушла не попрощавшись, — выпалила Старкова, боясь его бурной реакции. Беззвёздный встал, возвышаясь над ней. Его она чувствовала даже на расстоянии, но сейчас — это было нечто странное. Присутствие Дарклинга рядом окутало её со всех сторон, подобно сфере, накрывшей куполом, без возможности вдохнуть кислорода, вместо этого — только его аромат. Алина сжала край его кафтана, невольно притягивая к себе ещё ближе, забываясь в этой атмосфере. Тёмная ночь за окном, они ощущали каждый вдох и выдох друг друга. Не было Дарклинга, не было Алины Старковой. Были только он и она: две фигуры, что стояли напротив безликих оболочек. Две души, которые хотели покоя. Которые захотели друг друга. Вкус вина на его устах отозвался истомой, как только он притянул её к себе, впиваясь в губы жадно, сминая так, что хотелось лишь продолжать, не останавливаясь ни на миг. Она запустила пальцы в чёрные, как крыло ворона, локоны, ощущая острую необходимость в осязании его присутствия рядом. Тёмная ночь, их тела горели пламенем. Тёмная ночь, касания все сильнее. Тёмная ночь, они поняли, что их привязанность ещё отыграется на жизнях обоих. Нежный рассвет. Она ушла, оставив его в кровати, укрыв одеялом, ведь в кафтане могло быть холодно. Зарево. Это любовь.…
…
…
…
Она была точно в этом уверена. И ей стало страшно. Потому что она подняла белый флаг.