Сокрушая барьеры. История первая. Единственный последователь

В этом секторе Инзе бывать не доводилось — неудивительно, учитывая, что Оморон покрывал почти целый континент. В черте города она запустила автопилот, и тот без проблем ввел флаер в транспортный поток. Разглядев место посадки, Инза только хмыкнула. Стеклянный цветок, обрамленный золотом — понятно, почему Полуликому здесь понравилось. Вообще эр-ланы жили по всему Оморону, но обычно арендовали верхние этажи самых высоких зданий, что позволяло почти не сталкиваться с сегами. Кроме того, у каждого клана было что-то вроде резиденции, и Инза не удивилась бы, узнав, что строитель комплекса слизал идею с дворца клана Лэ. Оставив флаер на площади, она бегом поднялась по спиралевидному пандусу и коснулась нужной двери. Она оказалась не заперта, и Инза тут же вошла, внутренне подготовившись ко всему — вплоть до зрелища мертвого тела напарника. Однако Полуликий был вполне себе жив — сидел на неубранной постели, уперевшись локтями в колени, а подбородком в ладони. Рассеянный свет с потолка тускло поблескивал на его волосах. В комнате стоял почти невыносимый резко-горький запах, от него перехватывало дыхание и начинали слезиться глаза. При звуке шагов Полуликий поднял голову, и Инза вздрогнула — в его взгляде плескалась такая боль, какую человек едва ли может вынести. Казалось, что-то раздирало его на части изнутри, пыталось вырваться на свободу, и на борьбу уходили все силы. — Использовал мою кровь, чтобы выйти, — хрипло произнес он, — кровь с повязки. Инза поморщилась и взъерошила волосы. — Соображает. Есть идеи, куда он пошел? — Хотел вернуться за Барьер... — Час от часу не легче! И давно он отправился в сей освободительный поход? — Запас пищевых капсул обновлялся несколько раз, значит, он жил здесь по меньшей мере недели полторы. Инза со вздохом села рядом с Полуликим. Обычно эр-лан не терпел даже мимолетных прикосновений, но сейчас не отодвинулся. Он был похож на подмытый берег реки, готовый в любой момент обрушиться в бурный поток. — Ну, ментальным управлением он овладел, — Инза старалась рассуждать спокойно, хотя внутри все дрожало. Она ощущала, как утекают секунды так остро, словно молотком били по кости, — но что толку — его генотипа нет в системе, флаеры ему не повинуются... не пешком же он пойдет к Барьеру? Он вовсе не дурак и должен понимать, как это опасно... может, просто вышел поглядеть на город и скоро вернется? Две недели в этой коробке — так и спятить недолго. Полуликий стиснул руки с такой силой, что белая кожа натянулась и заблестела на исхудалых запястьях. — До Дебатов шестнадцать часов... — Я знаю! — перебила Инза с досадой. — Ты собираешься что-то делать или скорбеть? В последнем случае справишься и без меня. Лицо Полуликого дернулось, но голос прозвучал почти спокойно: — Говори. — Для начала поставим сигналку, — Инза подошла к двери, сдвинула крышку с утопленной в стене панели, — иди сюда, нужно твое подтверждение... вот так... если он вернется, ты сразу узнаешь. А теперь полетели. — Куда? — Полуликий оживал прямо на глазах, словно Инза передала ему часть своей решительности. — В Башню. У тебя ведь остались образцы крови Питера? Помню, ты проверял, не заразный ли он. Полуликий бросил на нее укоряющий взгляд, пока они быстро спускались по пандусу. Лучи солнца пронизывали стеклянные лепестки «цветка», по золотистым стенам и площади прыгали бесчисленные разноцветные пятнышки. — Я проверял, не появились ли за Барьером новые, опасные для нас заболевания. — Это то же самое, — Инза легкомысленно взмахнула рукой, и Полуликий вздохнул. Но лицо его слегка разгладилось, а из глаз исчезло затравленное выражение, которое всерьез напугало Инзу. Хотя, конечно, расслабляться не стоило. За то, что она собиралась сделать, ее могли вышвырнуть из универа так же верно, как и за неуплату. Но ее уже охватил азарт, да и поворачивать назад было слишком поздно. Полуликий почти угадал — Питер и правда сбежал совсем недавно. А точнее, буквально за несколько часов до появления эр-лана. После ухода Полуликого он настолько расклеился, что не хотел не то что думать о чем-то, но даже и двигаться. Целыми днями валялся на кровати, глядя в потолок, время от времени грыз пищевые капсулы, запивая водой из небольших металлических сосудов. Они появлялись в нише вместе с запасом капсул, и, увидев их в первый раз, Питер ужасно обрадовался — точно в таких же сосудах у Инзы хранилась самбука. Но, к его огромному разочарованию, во всех отливающих металлом бутылочках содержалась исключительно чистая вода. А именно сейчас Питеру очень хотелось напиться, нализаться вдрызг. Сперва он думал, что Полуликий ушел ненадолго, и кое-как держался. Но время шло, и вскоре даже без какого-либо прибора для определения времени и без солнца, позволяющего за ним следить, он почувствовал, что прошло уже несколько дней. Осознав, что возвращаться Полуликий не собирается, Питер впал в ярость. Не думал, что способен так злиться, что в его сердце когда-нибудь родится иное чувство кроме любви и благоговения перед золотоволосым эр-ланом. Но правда заключалась в том, что Полуликий просто запер его без объяснений, словно животное в клетке, и ушел. И это приводило Питера в такое бешенство, что вернись Фэлри в тот самый миг, он вполне мог бы избить его в кровь. Он не мог поверить, что попался снова в ту же самую ловушку — попался, как дурак. Когда парни в деревне подначивали и высмеивали его, Питер лишь пожимал плечами. «Пити, ты у нас птичка?» «Пити, когда ты уже полетишь, я хочу взглянуть!» «Ты же не будешь жадничать, дашь и нам полетать немножко?» И так далее, и тому подобное; Питеру казалось, он привык к подколкам, и они его совсем не задевают. Он твердо решил построить действующий летательный аппарат, это стало целью его жизни — что значат перед этим насмешки деревенских дурней! И, возможно, так оно и было — до той истории с Винни. Когда этот подлец — высокий, крепкий, зеленоглазый, с умопомрачительной копной каштановых кудрей — бросил на Питера насмешливый взгляд, ему словно иголка вошла в одно место. Он начал горячиться и в конце концов дал себя втянуть в идиотский спор — что пересечет Барьер и вернется. Барьер, высоты которого никто не знает, а границы четко обозначены трупами животных разной степени разложения. Из-за безнадежной, нелепой любви Питер уже попал один раз в передрягу — и выжил просто чудом, по всей видимости, только ради того, чтобы тут же снова вляпаться. Только теперь он пошел гораздо дальше глупой влюбленности в сверстника — и, соответственно, получил в разы более существенную плюху. И все же Питер не умел злиться долго — вскоре его охватила печаль, а за ней пришла тоска. Он тосковал по Фэлри, пусть тот и сделал его орудием для достижения своей цели. Но раньше можно было хотя бы видеть эр-лана и говорить с ним. Питер целыми днями валялся на кровати, заросший, в пропахшей потом одежде и предавался воспоминаниям. Порой вдруг вздрагивал — что если Фэлри вернется и найдет его в таком виде?! Подскакивал, бежал в дезьку, чистил одежду и прыгал под ультразвуковым душем до умопомрачения. Со всеми этими устройствами он быстро нашел общий язык, все работало на одном и том же принципе и управлялось мысленными приказами в виде слов или образов. Один раз Питер случайно представил вместо душа полную лохань — и через несколько минут с изумлением увидел перед собой круглый бассейн с зеленоватой водой. На ум сразу же начали приходить непристойные фантазии на тему, как они могли бы искупаться вместе с Фэлри. Однако волю таким мыслям Питер давать не стал — в дезьке по-прежнему не было двери, поставить выбитую на место так и не удалось. И если Полуликий вдруг вернется... Только бы он поскорее вернулся! Само по себе одиночество не сильно тяготило Питера — он более-менее привык к нему. Но дни шли, гнев сменился печалью, печаль — тоской, а тоска — тревогой. Он уже не думал о возвращении за Барьер и не злился, что его используют. Он боялся, что с Фэлри что-то случилось. В те счастливые дни в Башне, когда они часами обсуждали удивительные изобретения и технологии, их мысли словно бы текли рядом, как две реки. Только познакомившись, они мгновенно угадывали тайный смысл в словах друг друга. Невозможно представить, что он полностью безразличен Фэлри. Быть может, ему нужна помощь, а Питер сидит здесь и жует сопли?! Эта мысль оказалась куда нестерпимее тоски и, движимый ею, Питер начал обшаривать все уголки комнаты в поисках хоть чего-нибудь, что помогло бы выбраться на свободу. В конце концов управление флаерами тоже мысленное, он может призвать один на площадь и велит отвезти себя к сто пятьдесят второй Наблюдательной Башне. А уж там будет видно, что делать. Как говорится, кто ищет — тот всегда найдет, и Питер довольно быстро обнаружил за «помывочным» агрегатом невесть как попавшую туда грязную тряпку в пятнах засохшей крови. Он сразу же признал в ней рукав своей старой рубашки, которым перевязал руку Полуликого — и порадовался, что чуть раньше нашел в одной из ниш комнатки новую одежду. Короткая темная куртка, бежевая туника и брюки из странного скользкого материала выглядели непривычно, но были новыми, целыми, а главное — не привлекали внимания. Питер был одного роста с Полуликим, но гораздо массивнее и крепче, так что он взялся за штаны эр-лана с большими сомнениями. Но едва попытался их натянуть, как ткань словно бы раздалась под его руками, и штаны сели так, словно шились для него. То же самое произошло с остальной одеждой — Питер только покрутил головой, пораженный этим новым чудом. Оторванный рукав он вначале хотел спрятать — на память — и тут его осенило. Замок реагирует на генотип Полуликого, кровь, конечно, давно засохла, но попытка не пытка. И точно — едва он поднес тряпку к двери, зеленый огонек радостно вспыхнул, и серая пластина бесшумно скользнула в сторону. Питер аккуратно спрятал свою «отмычку» во внутренний карман куртки, набил оставшиеся карманы пищевыми капсулами и осторожно вышел на галерею. Низкое вечернее солнце, пробивавшееся сквозь стеклянные «лепестки» купола, плеснуло ему в глаза, и Питер тут же почувствовал невероятное облегчение. Привыкший к простору и зелени полей и лесов, он сам не осознавал, насколько тяжелым оказалось заточение в унылой серой комнате. Он двинулся вниз, стараясь не слишком глазеть по сторонам, чтобы сойти за местного жителя. Люди проходили мимо, поднимались или спускались, болтали или шли молча. Обыкновенные люди, почти такие же, как у них в деревне — ну разве что почище и поухоженней... вот только Питер не мог понять ни слова из того, о чем они говорили! Напрочь забыл про лингвокодер, который дала ему Инза еще в первый день — смахивающий на мелкий камушек прибор так и остался в кармане старых штанов. Пришлось вернуться и совершить побег вторично — осматривая комнату на предмет еще каких-нибудь забытых вещей, Питер с досадой думал, что такое могло случиться только с ним. Мама, когда злилась, порой говорила, что он такой же растяпа, как и отец — и, похоже, была недалека от истины. Все еще укоряя себя за дурацкую оплошность, он наконец спустился по пандусу на площадь. Солнце уже ушло, и она погрузилась бы в полумрак, если бы не парящие в воздухе полупрозрачные шары, заливающие мягким светом песочного цвета плитки и оазис зелени в центре площади. Вокруг него прогуливались несколько парочек, еще человек двадцать стояли в центре площади в уже знакомых позах — высматривая что-то в небе. Плеск воды в водопаде сливался с ровным шумом голосов. Питер робко присоединился к центральной группе и подумал, что на самом деле смотреть вверх для того, чтобы мысленно призвать флаер наверняка не нужно, люди делают это просто машинально. Но на всякий случай тоже задрал голову и уставился туда, где гигантские стеклянные «лепестки» почти смыкались, оставляя лишь небольшое пространство для спуска флаеров. За ними виднелось темно-голубое небо, с легкими облачками, напоминающими серое овечье руно — их брюшки розовели в закатных лучах. Питер впервые осознал, что сейчас вечер, еще немного — и станет темно, для флаера это наверняка не проблема, и все же днем, пожалуй, было бы надежнее... но при одной мысли о возвращении в опостылевшую комнатку внутри все перевернулось. Нет уж, он решил выбраться отсюда и лететь к Башне — значит, надо лететь к Башне во что бы то ни стало! Он снова уставился вверх и, сосредоточившись на образе Башни, произнес про себя: «Ко мне! Спустись ко мне!». Какая-то стандартная команда наверняка существовала, но Питер ее не знал. И призывы его оставались без ответа. Флаеры спускались один за другим, люди садились в них, поодиночке или группами, и грациозные машины стремительно взмывали вверх, исчезая в быстро темнеющем отверстии купола. Шары над площадью светили все ярче по мере того, как сгущались сумерки. То и дело подходили новые желающие улететь, а Питер все стоял на месте и не мог ничего добиться. Он терпеливо перепробовал несколько разных фраз, даже бормотал под нос название места, куда хочет отправиться. Но ни одна из чудесных машин, принцип движения которых он так и не понял, не опустилась рядом с ним, и Башня оставалась недосягаемой. Тут Питер начал злиться. Он твердо решил не возвращаться, что бы ни случилось, и все больше поглядывал на высокую, стреловидную арку — выход с площади. Многие отправлялись туда пешком, то ли погулять, то ли по каким-то другим причинам. В любом случае альтернативный путь существовал. Но уходить из здания-«цветка», с площади, которую Питер уже считал «своей», было страшновато. Если с ним что-то случится, кто тогда поможет Полуликому? Кто ему поможет достичь той, неведомой цели? Питер впервые осознал, что уже согласен даже на это — стать пешкой в планах бессовестного Фэлри — только бы снова увидеть прекрасное лицо, вдохнуть нежный аромат, ощутить прикосновение руки, обвивавшей его талию в момент полета. Мысль об этом словно подтолкнула Питера. Пешком, конечно, идти нереально — особенно через трущобы — может, попросить кого-нибудь вызвать для него флаер? Вот только на площади многовато людей, странная просьба привлечет лишнее внимание. Как он объяснит, почему сам не может вызвать флаер, Питер понятия не имел, но решил действовать по обстоятельствам. Если у тебя нет никакого плана, никто его и не нарушит, не без самонадеянности подумал он и зашагал в сторону слабо подсвеченной арки. Ну и конечно — о чем тут говорить! — любопытство пересиливало страх и осмотрительность. Питеру хотелось хоть одним глазком взглянуть на Оморон. Деревенские, конечно, не поверят его рассказам, а вот маме они должны понравиться — это же в сто раз невероятней, чем поход к любому, даже самому труднодоступному Хранилищу! Вблизи арка выглядела еще грандиознее, чем издали — шириной в десяток телег и высотой в три дома, поставленных один на другой. Питер невольно подумал о том, что строят в Омороне с размахом, ничего удивительного, что места не хватает. Тем более никакой толкотни не наблюдалось — люди входили и выходили в основном по одному или парами, большинство пользовалось флаерами. Питер украдкой разглядывал сегов и понял, что в новой одежде вполне может смешаться с толпой. Даже белые пряди спереди надо лбом смотрелись просто данью моды — у многих волосы были куда более диких расцветок. Седеть Питер почему-то начал очень рано — лет в восемнадцать. Это почти уничтожило его и без того низкую самооценку, хотя отец, мама и даже дед наперебой убеждали, что белые пряди в темных волосах смотрятся очень красиво. А Фэлри, похоже, даже внимания на это не обратил, что обрадовало его до безумия. Он миновал арку и вышел на широкую балюстраду, которая полукольцом охватывала здание. Уже совсем стемнело, но звезды терялись в свете бесчисленных огней Оморона — их отсвет придавал небу коричнево-кремовый оттенок. Питер подошел к краю балюстрады и, вцепившись покрепче в поручень, погрузился в созерцание открывшейся ему картины.