Связи

Ночь была глухая и тёмная. Редко когда тишину могла нарушить птица, украдкой пролетавшая над домами, или сверчки, робко стрекочущие под окнами. В такое время все воины клана спали, стараясь набраться сил к следующему дню. Однако среди правил всегда есть исключения. Две фигуры двигались тихо, стараясь не привлекать внимания, ведь если их поймают за пределами комнат после отбоя, то накажут, а этого никому не хотелось. В Лин Куэй наставники были строги даже к таким мелочам, ведь хороший сон — залог выносливости ученика. Если же он отказывался ложиться, ему либо давали отвар снотворных трав, либо оставляли в комнате, а наутро усложняли тренировки в два раза. Если ученик спит крепко, значит, хорошо тренировался днём, если нет, значит — тело устало недостаточно. Куай не раз испытывал действенность этой схемы на себе. Привыкнуть к жизни в Лин Куэй было сложно, особенно в первые месяцы. От волнения он не мог уснуть, но уже следующей ночью сваливался на татами прямо в одежде. Нередко когда главный задерживал его допоздна, а утром поднимал вместе со всеми, не давая никаких поблажек. Однажды ему всё-таки пришло в голову об этом заикнуться, но вместо ответа его вывели на тренировочную площадь, раздели до пояса и отхлестали бамбуковой палкой по меньшей мере пятнадцать раз. Когда он, прижимаясь в страхе к единственному родному человеку и глотая горькие слёзы, спросил, о причинах, ему сухо ответили, что для дисциплины. Би-Хану не позволили отвести его в больничное крыло и обработать рассечённую спину, а сразу после наказания подняли на ноги и отправили к остальным. Куай старался терпеть, но на тот момент был всего лишь десятилетним ребёнком, поэтому получалось у него плохо. Единственное, что помогало сдерживаться, это жуткий страх того, что всё повторится. Жить стало легче тогда, когда Би-Хан потом и кровью заработал уважение наставника, и тот даже соизволил выделить братьям отдельную комнату. После чего стал лично заниматься его тренировками. Под таким строгим и чётким руководством старший из братьев полностью овладел криомантией в подростковом возрасте. В то время, как младший всё ещё оставался на низкой ступени её развития. Именно это побудило Би-Хана самому взяться за него, ибо у мастера не было времени заниматься обоими. Куай не мог не заметить изменений в характере брата. Наставник определённо оказал на него своё влияние. Занятия служили частой причиной их раздоров. Ему не нравилось абсолютно всё: от положения ног и рук, до самого стиля, которым привык драться Куай, поэтому пришлось переучиваться на тот, который хотел Би-Хан. После таких нагрузок суставы болели так сильно, что, казалось, конечности выворачивают в обратную сторону или растягивают тело на дыбе. К сожалению, боль и плохое самочувствие не могли послужить причиной для отдыха и часто назывались Би-Ханом обузой или же испытанием, которое предстоит вынести, чтобы стать сильнее. Но с каждым днём их становилось всё больше, а результаты так и не улучшались. Куай не овладел даже и половиной того, чем мог похвастаться старший брат в его годы. Сейчас ему двадцать и он уже получил признание грандмастера, а иногда отправлялся на важные тайные задания, с которых возвращался глубокой ночью. Поэтому времени на совместные тренировки оставалось всё меньше, а недовольства и разочарования в его глазах всё больше. Если он узнает и об этой выходке, то младший брат окончательно станет для него пустым местом. Единственным, кто всегда был готов прикрыть спину, оставался сирота, которого Лин Куэй подобрали на улице, когда Куаю было двенадцать. Томаш быстро привлёк их внимание, когда попытался обокрасть одного из наставников во время того, как он шёл по улице, направляясь в оружейную лавку. Они специально прибыли в Чехию за лучшими, по словам грандмастера, метательными кинжалами. Разумеется, их визит должен был остаться в тайне, но юноша, живущий на улице, обратил внимание на их опрятный и солидный внешний вид и сразу понял, что они не отсюда. Ещё он сообразил, что у этих людей должно быть много денег и, не теряя ни секунды, попытался заполучить заветный мешочек монет, чтобы хоть как-то выжить. Однако кто он в сравнении с лучшими убийцами из Лин Куэй? Разумеется, его быстро поймали. Томаш попытался сбежать при помощи своей особой техники превращения в дым, но не успел даже рукой двинуть, как был лишён сознания одним точным ударом ребра ладони по затылку. Очнулся юноша уже в клане. Он был неотёсанным и грубым, и за такое обращение с наставниками был частым претендентом на то, чтобы простоять всю ночь на бамбуковых щепках или получить по спине всё той же палкой. Другие ученики не желали проявлять к нему сострадание, боясь, что попадёт и им, поэтому единственным, кто протянул руку помощи, стал Куай. Человек, который всю жизнь рос на улице и не знал хотя бы минимальной ласки, конечно, воспримет всё в штыки и, словно злобный пёс, сперва укусит эту руку. Только поняв, что ему не хотят навредить, он начнёт понемногу привыкать и позволит погладить себя, а после привяжется и отдаст этому человеку последнее, что у него будет. Томаш оказался очень понимающим и отзывчивым человеком, хотя поначалу вовсе таким не казался. Он быстро понял, чего именно не хватало Куаю и что он пытался в нём найти. Сейчас им было уже по четырнадцать, и все беды они по-прежнему разделяли на двоих. Если накажут одного, значит, следом за ним пойдёт и второй, даже если не виноват. Единственное, чего им не хватало, это общения. Именно поэтому сейчас двое воинов бежали к самому старому крылу Лин Куэй, чтобы по обыкновению залезть на крышу и просто поговорить о неважных мелочах. Это вошло в привычку пару месяцев назад. Поначалу они боялись, что их поймают, но по прошествии времени в то место так никто и не пришёл, поэтому вывод напрашивался сам — здесь никто не живёт, никто не использует это место для тренировок, а значит, никто о нём и не знает. Архитектура зданий была довольно старинной, но сами сооружения ещё довольно крепкими. Куай первым добежал до одного из таких зданий, по-видимому, ранее бывшим столовой или общей комнатой, и забрался наверх, протягивая руку Томашу. Тот несильно ударил по ней и улыбнулся. Шутливо тряхнув своими пепельно-белыми волосами, сказал: — И без тебя справлюсь. — Ну как знаешь, — ответил его друг, а сам уже присел на крышу. Тот, недолго думая, тоже опустился рядом. Прошло немного времени, прежде чем каждый придумал, что именно ему рассказать. У каждого произошло за день много всего, главное было начать, чтобы потом слова сами срывались с губ. — У нас на занятии сегодня кто-то подвернул ногу, но ему не позволили даже минуту отдохнуть и вернули в строй, причём заставили специально опираться на больную лодыжку. — Ты же на этой неделе занимался у мастера Юна? — Мгм, — кивнул Томаш и придвинулся ближе. Ночной ветер уже начал холодеть к тому моменту, как они сюда прибыли. Единственным способом хоть как-то согреться было прижаться друг к другу. — Хм… да, он известен такими методами. Мне повезло никогда не повредить ничего на его занятиях. — По мне так, он просто жестокий садист, которому нравится мучить нас и смотреть на это. Куай покачал головой. — Я тоже так считал, пока Би-Хан не объяснил мне, что это нужно для того, чтобы если при побеге ты подвернул ногу, то было не так больно бежать. Нет ничего хуже, чем быть убитым на задании, а так хоть будет шанс вернуться в клан, — Куай упомянул брата машинально, но тут же пожалел об этом. На сердце опустился тяжёлый камень, а на лицо легла тень печали. — А что потом? Позориться перед грандмастером и объяснять, почему тебя поймали? — Ты прав, — он замолчал, понимая, что в любом случае клан не останется равнодушным ни к одному из исходов, — но я всё же думаю, что это полезный навык. — Без сомнений, но… — Томаш печально вздохнул, — у этого парня теперь наверняка опухнет нога или сустав сместится, — задумчиво протянул он и посмотрел в пустоту. — Откуда ты это знаешь? — удивился Куай. В груди у него всё ещё было тяжело, но он старался поддерживать разговор. Юноша тряхнул своими белыми волосами и с усмешкой взглянул на него. — Ты забываешь, что я вырос на улице и мне часто приходилось лечить себя самого и других бездомных детей, вправлять вывихи, накладывать шины на переломы. Я даже знаю, как использовать некоторые травы, но не все. — Тогда сделай моему брату успокаивающий чай, — он уже засмеялся, но Томашу было вовсе не весело. Это вырвалось машинально, но пути назад уже не было. — Вы что, опять поругались? — серьёзным тоном ответил друг вопросом на вопрос. — Ай, — Куай махнул рукой, показывая, что эту тему лучше не развивать, но юношу, сидевшего рядом, уже было не остановить. — Нет, расскажи, — Томаш схватил его за запястье, и почти сразу же увидел, как губы у него искривились, словно ему было больно. Он отпрянул и с опаской спросил: — Что случилось? Ничего не оставалось, кроме как показать ему. Он закатал рукав пижамы, в которую они оба были сейчас одеты, и на руке показался синяк в виде пяти пальцев. — Это он с тобой сделал? — ужаснулся юноша и аккуратно коснулся пальцами лилово-синей отметины. Куай коротко кивнул, а потом убрал руку и опустил рукав. Не хотелось втягивать Томаша в их проблемы ещё глубже. Он и так делал многое для него, а просить о большем язык не поворачивался. Оставалось только молча проглотить все свои проблемы. Но и это было уже невыносимо. Во что бы то ни стало, Томаш не должен был вмешиваться в отношения братьев, иначе это погубит его и утащит вслед за ними на самое дно. Ни к чему хорошему эти ссоры не приведут, и это было очевидно, как день. — Ничего, мы просто тренировались вчера. — Не ври мне, не может быть такого от тренировки. — Да честно! — всплеснул руками Куай. — Клянусь, мы будто насмерть деремся, а не тренируемся. Много дури у кого-то просто, — он скрестил руки на груди, пряча ту, что с синяком, под низ и насупился, глядя в ночную пустоту. Томаш аккуратно коснулся его плеча и мягко сказал: — Ну не расстраивайся, хочешь, я сделаю для тебя мазь от синяков? Я умею. Его ясные серые глаза смотрели на него без тени злобы или жалости. И почти всегда Куай видел только чистую и искренне верную привязанность, которая не угаснет, казалось, уже никогда. Он был единственным, кто смотрел на него так. Некоторые с завистью, Би-Хан чаще всего с недовольством и злобой, но вот Томаш… это было трудно описать словами. В голове крутились самые разнообразные мысли, но одна оформилась особенно чётко, и уже было трудно её сдержать. — Томаш, — тихо позвал он. — Да? — Я… считаю тебя братом даже больше, чем его. Понятно, кого именно имел в виду Куай под словом «его». Томаш смущённо опустил глаза, но в конце концов осмелился сказать тихое: — Спасибо, я ценю это. Это тронуло его до глубины души, но не могло не поселить в ней тревогу. Раз он считает какого-то чужака с улицы роднее брата, значит, между ними точно не всё в порядке. Выяснять, что именно, было уже бесполезно — Куай ни за что не скажет больше. Всё, что он мог теперь сделать, это просто быть рядом. И как ни странно, он хотел быть рядом, но не из-за того, что был нужен ему, а потому, что не мог представить свою жизнь без него. Томаш наверняка бы потерял волю к жизни, если бы узнал, что Куай больше не хочет его видеть, но к счастью, сейчас всё было хорошо — они сидели плечом к плечу и просто молчали. Этого было достаточно. — Может, пойдём? Холодает. — Да, идём. Становилось и правда холодно, и роса уже начинала ложиться на траву, а при каждом вдохе изо рта вырывалось облако пара. Они спустились и направились обратно так же незаметно, как и пришли. Куай тихо вернулся в комнату, боясь, что эта вылазка могла стать последней, но брат спал. Он сразу почувствовал облегчение, видимо, сегодня его решили тренировать, пока сознание не потеряет. Как только Би-Хан справляется с такими нагрузками? Всё время ему приходится проверять себя на прочность на пределе человеческих возможностей, и кажется, что его это даже устраивает. Но кто знает, что на самом деле у него на душе? Может, брат вообще не хочет тут быть? Если бы только он осмелился его об этом спросить, но возможности поговорить у них никогда не было. Единственное, что было на уме у Би-Хана, — это тренировки и задания. Это неимоверно раздражало Куая. Неужели нельзя хоть раз быть помягче с ним? Всё это было несправедливо: отношение брата к нему, отношение клана, да и вообще то, что их забрали в Лин Куэй. Почему их отец не мог быть простым плотником или фермером? Почему именно член Лин Куэй? Что он мог сделать сейчас, чтобы всё исправить? Сбежать? Поднять бунт? Ни на что из этого у него не хватило бы духу. С судьбой, которая им выпала, уже ничего нельзя поделать, и остаётся только смириться. К счастью, ему был дан шанс повстречать здесь друга, и это уже можно назвать плюсом. Следующий день как обычно начался с тренировки. Куай выполнял всё, что хотел от него брат, но тот всё равно недовольно косился и тяжело вздыхал, а потом подходил и приподнимал его локоть или отодвигал ногу подальше. Он терпел и только молча повторял одно и то же упражнение, это порядком начало раздражать, но последней каплей стало то, что Би-Хан подошёл и со всей силы хлопнул ладонью ему между лопаток. Тот вытянулся, словно струна и зажмурился от жгучей боли. — Да за что?! — Не сутулься. — А сказать нельзя? Я же не глухой. Би-Хан скривил губы. — Почему я должен тебе это говорить? Додуматься нельзя? — Я у тебя всегда виноват. А может, дело в тебе? Ты вечно недоволен, тебе всегда всего недостаточно! — Не смей так разговаривать со мной. — Иначе что? Можешь бить меня, можешь сдать главному, но это лучше, чем жить с тобой в одной комнате! — он уже хотел было замолчать, но гнев поднялся одной сплошной волной, смывая остатки благоразумия. — Ты вечно смотришь на меня свысока, а всё из-за чего? Из-за того, что я не овладел криомантией? Ну так дай мне немного времени, и я смогу тебя догнать, или ты так этим горд, что теперь равняешь меня на себя? Или тебя не устраивает мой стиль боя? Ну так я и не обязан!.. — он не успел договорить, потому что по лицу ему прилетела хлёсткая пощёчина. Куай отшатнулся и взялся за лицо, а после поднял глаза. Би-Хан холодно смотрел на него, уже убрав обе руки за спину. — Сейчас ты ничего из себя не представляешь. Я пытаюсь сделать из тебя человека достойного, и это твоя благодарность? — По-твоему, человек достойный только тогда, когда смотрит на всех свысока просто потому, что ему доверяет грандмастер? И что с того? Я не обязан лезть из кожи вон, чтобы угодить твоим принципам. Может, мне вообще не нужно его доверие? — Ты забываешься, — гневно процедил сквозь зубы Би-Хан. Куай вдруг осознал, что скажи он такое наставнику, то уже позорно стоял бы на коленях и принимал наказание. Это мигом остудило его пыл. Тем временем, брат продолжил: — В Лин Куэй если ты не лучший — значит, никто, подумай, сколько усилий тебе придётся приложить, чтобы из того, что есть сейчас, — он толкнул его в плечо, а в глазах уже зарождался бушующий огонь, который грозился сжечь любого без остатка, — сделать что-то стоящее. Или ты думаешь, что раз якшаешься с каким-то бродяжкой, значит, уже преуспел? Нашёл себе друзей, и всё, дальше стремиться не к чему? Запомни раз и навсегда — в клане у тебя не может быть друзей. Любой из них может с лёгкостью бросить тебя и убежать, спасая свою жизнь. Разумеется, Би-Хан решил задеть его побольнее и упомянуть Томаша, но Куай не собирался это так оставлять и позволить опорочить его имя клеветой, поэтому сыграл его же картой: — А что насчёт тебя? Тебе, значит, можно доверять? Огонь в его глазах на мгновение ослаб, но тут же разгорелся с новой силой, он сжал кулаки до боли в костяшках и усмехнулся. Издевательская ухмылка застыла на его лице, а гнев постепенно отступил, давая место ледяному спокойствию. В таком состоянии Би-Хан был страшнее всего. Никто не знал, чего от него ожидать в тот момент, он мог ударить тебя под дых или схватить за горло в попытке придушить. Куай не раз такое видел и уже ожидал чего-то подобного, но брат лишь тихо произнёс, чётко выговаривая каждое слово: — Пусть так, но с этого дня ты будешь справляться без меня, — последовала небольшая пауза. — Если у тебя ничего не выйдет, то я откажусь от любых отношений с тобой. У Куая после этих слов земля ушла из-под ног, но он не мог показать свою слабость, а если ответит тем же, то это будет не лучше. Сейчас у него было явственное ощущение того, что их отношения дали огромную трещину. Сердце болезненно заныло, будто внутри стала раскрываться давно забытая рана. Это всё было жутко неправильно. Так не должно быть между братьями, если бы только характер Би-Хана был попроще, возможно, он бы полюбил его. Однако этот человек добровольно отгородил себя от всякого тепла людских взаимоотношений ледяной стеной. Чего же он так боялся? Эта загадка, которую никто никогда не разгадает, даже сам Би-Хан. Если его спросить об этом, ответом будет лишь молчание, холодная всепоглощающая тишина, которая пробирает до самых костей. Пора бы уже смириться с тем, что между ними никогда не будет взаимопонимания. Сколько бы Куай не пытался наладить контакт, у него не выходило. Всегда по прошествии времени он возвращался к своей обычной модели поведения, пытался угодить ему, но вновь наталкивался на стену непонимания и отчуждённости. Тогда всё повторялось, словно порочный круг, из которого никак им обоим не выбраться. Это печалило больше всего. Неужели ничего не было способно зацепить его? Ему не нравилось, как Куай тренировался, как сидел и как говорил, всё время что-то было способно вывести его из равновесия. Если он неправильно держал палочки, то его били по рукам, если сидел, сутулясь, то по спине, а про тренировки и говорить было нечего. Если Би-Хан был недоволен, то на глаза ему лучше не показываться, как и сейчас. Ничего не оставалось, кроме как пойти в общую комнату и заночевать там. Ему было плохо от того, что его легко могли выгнать из комнаты, словно нашкодившего котёнка. Одна провинность, и ему уже негде ночевать. Немного поразмыслив, Куай решил, что идти в общую комнату тоже плохая идея. Не хотелось показываться наставнику на глаза, поэтому надо сделать вид, что он с Би-Ханом в очередной раз ночует вместе. А до этого надо было как-то провести сегодняшний день. Вечером он направился на то место, где они с Томашем обычно разговаривали, но на этот раз решил не лезть на крышу, а пойти внутрь и найти место для ночлега. В целом, там не должно быть сильно холодно хотя бы до середины ночи. Может, даже удастся найти что-то вроде покрывала. Он долго бродил по заброшенному зданию и уже выбрал место, где будет теплее всего спать, поэтому можно было отдохнуть и напоследок выглянуть в окно. Как только он повернулся, то увидел красивое юное лицо с яркими серыми глазами, смотрящими прямо на него. Куай отшатнулся в испуге, а Томаш звонко рассмеялся. Ему почему-то было вовсе не до смеха, напротив, хотелось беспомощно разрыдаться у него на плече. Нельзя показывать, что он чем-то расстроен, иначе его тут же кинуться расспрашивать обо всём. Рассказывать об этом во второй раз будет ещё больнее. — Ты чего тут? — Тебя жду, — соврал Куай. — Да? Отлично, пойдём. Он весело махнул рукой, зазывая его за собой, по-видимому, не замечая перемен в настроении друга. Они вновь сели на крышу, и Томаш повернулся, готовый выслушать всё, что скажет Куай, но рассказывать ничего не хотелось. В голове несмолкаемо звучал голос Би-Хана и последнее, что он сказал ему, и если бы он открыл рот, то непременно эта фраза вырвалась бы первой. Однако уже давно им было дано обещание, что Томаш не будет втянут в их отношения. Но ведь сейчас ему так плохо, не лучше ли будет поделиться с ним? Всё-таки это его друг. — Что-то сегодня ты молчаливый, — он по обыкновению придвинулся ближе. — Я думал, ты начнешь. — Я? — Ну да, что, за целый день не произошло ничего? Этот вопрос поставил Куая в тупик. Рассказать или нет? — Вообще… — он сделал паузу, стараясь отмести прочь сомнения, ему всё-таки нужен совет, — есть кое-что. — Что? — Скажи, ты доверяешь мне? — Конечно, к чему вопросы? — он пожал плечами, совершенно не понимая, чего от него хотят. Будто это для него был неоспоримый факт. — И ты не бросил бы меня в опасности? — Нет, конечно, а что случилось? Почему ты спрашиваешь? — Томаш заволновался. Неужели он всё-таки был плохим другом, и Куай хочет перестать с ним общаться? Тогда это будет для него наихудший исход. В незнакомой стране остаться одному и так было страшно, но потерять единственного друга, которым дорожил, вдвойне страшней. Но быть такого не может, чтобы он так быстро отказался от своих вчерашних слов. Эта мысль немного успокоила, но тревога в сердце не унималась. Значит, это вновь связанно с Би-Ханом. На мгновение Томаш почувствовал раздражение. Почему же эти двое никак не могут найти общий язык? Как-никак они братья, но ведут себя хуже врагов. — Ничего… ничего, я просто… — Куай тяжело вздохнул, ему явно было неприятно об этом говорить, но торопиться было некуда, поэтому у него было достаточно времени, чтобы собраться с мыслями. — Это опять связано с твоим братом? — Томаш вовсе не хотел его торопить, но решил задать наводящий вопрос. Всегда, когда дело касалось их отношений, слова приходилось тянуть клещами. Была вероятность того, что он ему вообще ничего не скажет, но это тоже никуда не годилось. Облегчить душу всегда приятнее, чем тяготить её ненужными переживаниями. К тому же они — не чужие люди, поэтому никуда дальше их разговора эта тема не уйдёт. Никто посторонний и слова не услышит, особенно здесь, когда вокруг ни одной живой души, кроме них. Куай в ответ лишь молча кивнул. — Вы опять поругались? — Не просто поругались. — А что? После этого вопроса плечи друга опустились, а на лице отразилась глубокая печаль. — Прости, прости, — Томаш взял его за руку и принялся трясти, чтобы привести в чувства; видимо, рассказать всё, что произошло, было выше его сил, — можешь ничего не говорить, клянусь, я не буду обижаться. Я просто тут с тобой посижу, если нужно, только не расстраивайся так, пожалуйста, я прошу тебя. Мне не стоило в это лезть. Куай слегка улыбнулся сквозь маску печали на лице и посмотрел на юношу. Он всегда так волновался о нём и его чувствах в отличие от Би-Хана. — Всё нормально, просто он опять завел свою байку о том, что никому нельзя доверять и тому подобное. Почему с ним так сложно, скажи? Даже я не могу его понять. Такой характер не каждый выдержит, я удивлён, как наставник это ещё терпит. Он такой холодный, словно стена изо льда, и как бы я не пытался к нему подступиться, всё время терплю неудачу и натыкаюсь на ещё большее непонимание. Томаш вздохнул и стал подбирать слова утешения, но его перебили: — Он даже банально не может спросить, как моё самочувствие, я ведь не прошу сильной заботы, пусть всего лишь проявит ко мне хоть каплю лояльности. Ему же всё не то и не так, и сколько бы я ни старался, хоть из кожи вон лезь, этого всё равно мало. Я физически не могу сделать больше, как ему это объяснить? Мне четырнадцать лет, а Би-Хану все двадцать, а он хочет, чтобы моя криомантия была уже развита до максимума. Это невозможно… — Куай вздохнул и закрыл лицо руками, из него будто разом вытянули все силы. Это признание, без сомнения, далось ему тяжело. — Знаешь, живя на улице, я видел разных людей: кто-то, кто пару минут назад обругал продавца на рынке с ног до головы, мог подойти и протянуть мне кукурузную лепёшку, или наоборот — с виду добрый человек оказывался чёрствым и подлым. Не каждый готов выставить свои чувства напоказ, боясь быть высмеянным или пристыженным. Тем более не забывай, мы в Лин Куэй, здесь один косой взгляд уже карается. — Но мы почти всё время находимся за закрытыми дверями, чего он боится? — Возможно, это уже просто привычка, его так научили, и ничего с этим не поделаешь. Нужно много терпения, чтобы как-то ужиться с этим. Но поговорить всегда можно, надо только осторожно подбирать слова. — Если я открою рот, то боюсь, тут же получу в зубы. — Ну это ты так думаешь, вдруг он хочет того же? Просто не может выразить. — Да какой там, — махнул рукой Куай, чувствуя, как по телу идут мурашки, — я сегодня даже в комнате не ночую. — Он выгнал тебя? И тут его будто водой окатили. Ведь и правда, Би-Хан не сказал, что ему запрещено сегодня ночевать рядом, это уже он всё выдумал. — Нет, — ошарашенно прошептал тот. — А почему?.. — Ладно, не важно, — он резко встал, — я сейчас же пойду и… — Куай не успел договорить, потому что черепица под его ногой поехала вниз и потянула его за собой. — Куай! — вскрикнул Томаш и протянул к нему руки, но был уже бессилен, чтобы удержать друга. Его фигура исчезла в ночной темноте, а потом послышался глухой стук. Ужас охватил душу и сковал тело. Серые глаза долго смотрели в темноту, прежде чем он решил спуститься и проверить. А вдруг высота была слишком большая? Что, если у него голова проломлена? Паника охватила его настолько, что губы начали беззвучно шевелиться, бормоча что-то на чешском. Томаш подошёл к телу, с первого взгляда не подающему признаки жизни, и тряхнул его. Никакой реакции не последовало. Страх, словно повилика, опутался вокруг его разума и отказывался выпустить из плена. Потребовалось много времени, чтобы взять себя в руки и приподнять голову Куая. — Ó můj bože… — прошептал он, аккуратно касаясь её пальцами, словно череп был сделан из самого тонкого хрусталя, и любое движение могло навредить. Крови не было, это уже хорошо. Следовало отнести его в больничное крыло, но сейчас ему самому вряд ли удастся справиться. Руки трясутся, а мозг не соображает ясно. Единственным вариантом оставалось отнести его к Би-Хану. Взрослый человек поможет всяко лучше, чем ребёнок. Томаш аккуратно приподнял друга и взвалил к себе на спину. Тот был тяжёлым, но это сейчас было не важно. Он обязательно донесёт его. Нужно держаться, как бы ни было тяжело продолжать идти. Путь был не особо близким, но Томаш надеялся, что силы не оставят его по дороге. Стоя около комнаты братьев, он аккуратно постучал, а после подбросил Куая повыше, ибо тот уже начал сползать. Руки устали от тяжёлой ноши и не могли больше удерживать его тело. Сам юноша тяжело дышал, лицо его было красным от натуги, а пепельные волосы растрёпаны. Би-Хан открыл глаза. Сон у него всегда был чутким, а сейчас, когда в дверь постучали, он испарился вовсе. В комнате, как ни странно, был только он один. Почему же брат не вернулся? Неужели из-за того, что произошло сегодня утром? Эта ссора была обычным делом, так что же заставило его уйти? С этим можно было разобраться потом, сейчас надо выяснить, кто стучит. Он встал и открыл дверь. На пороге стоял тот самый бродяжка, за дружбу с которым Би-Хан сегодня отчитывал брата. Сам Куай висел на его спине, не подавая признаков жизни. При виде этой картины его лицо вытянулось, а тело стало напряжённым, будто струна. В мыслях не было и намёка на тревогу или панику. Вместо неё только спокойствие и строгость. — Помоги, — прошептал юноша, — пожалуйста, помоги ему. Вместо ответа он лишь холодно скользнул глазами по его фигуре и отошёл, позволяя пройти в комнату. Мальчишка положил тело брата на кровать и сел рядом. Би-Хан отвернулся и стал что-то искать в тумбе. Он был ещё сонным, поэтому не соображал, что произошло. Голосом холоднее льда произнёс: — Любопытно, каким образом вы двое оказались не в постели после отбоя. — Не вини его, это всё я. Ясное дело, что это была неправда, и это сказано только для того, чтобы выгородить Куая. — Что произошло? — Он упал с высоты, — голос его был тихий и слабый, будто он боялся. Что ж, это неудивительно, у всех младших учеников при виде него трясутся поджилки. — Ясно. Поди вон. — Что? — Я неясно сказал? — Но… — Прочь. Би-Хан нетерпеливо взглянул на него. Повторять дважды он не собирался, сюсюкаться с ним и объяснять, что к чему, — тоже. Нужно было поскорее выпроводить этого бродяжку и заняться младшим братом. Наверняка у него было сильное сотрясение, и на восстановление уйдет не меньше двух недель. Лучше начать готовить целебный отвар сейчас, чтобы за ночь он успел настояться, а утром дать его Куаю. К счастью, мальчишка не стал больше докучать, только лишь напоследок печально взглянул на фигуру своего друга и вышел. Странно. Неужели переживает? Получается, он нёс его на себе неизвестно сколько, это заслуживало благодарности, но Би-Хан не опустился бы до такого. Видимо, неспроста сегодня они поругались из-за него. Куай действительно ему верит. Это было смехотворно — довериться кому-то в Лин Куэй означало подписать себе приговор на смерть. Нельзя было доверять даже грандмастеру, ведь все солдаты для него просто пешки: умрёт один, ему на смену придёт другой. Ничья жизнь не была для него привилегией, ибо даже самого лучшего воина можно было заменить другим. Именно по этой причине он не сильно открывался остальным и держался отстранённо. Конечно, ему всё ещё было нужно общество других людей, общение и тому подобное, но это слишком большая роскошь. Даже брату можно доверять, только когда он слабее и меньше —его, ибо не сможет дать отпор. В голове промелькнула мысль, которой лучше бы не было. А не оставить ли Куая умирать? Он мотнул головой. Нет, так нельзя. Но с другой стороны, почему нельзя? Пропадёт лишняя обуза. Тут же послышался хлопок — Би-Хан отвесил себе пощечину. С такими грязными намерениями ему и правда стоит держаться подальше ото всех. Велик шанс кому-то навредить, в том числе и брату. Он ведь этого не хочет, но в конечном итоге так и получается. Пусть не делом, но словом. Возможно, сегодня Би-Хан и правда переборщил, сказав, что разорвёт все отношения с ним? Ведь если подумать, то для него самого это тоже будет больно. После отца Куай — самый близкий для него человек. И самое печальное то, что даже ему он решил не доверять. Возможно, стоит хотя бы попытаться открыть ему душу? Пусть эта затея обречена на провал с самого начала, но он решил хотя бы попытаться. Протянуть руки к открытому пламени и обжечь их было для него проще, чем вымолвить пару одобрительных слов. Всё равно брат не воспримет их всерьёз и решит, что Би-Хан опять над ним издевается. Он его ненавидит и найдёт грязь даже в самых чистых речах. Что ж, в этом не было ничьей вины, кроме как его самого. Исправлять что-либо уже поздно. Три метра льда не образуются за один день холода, так же и их отношения не наладятся после долгих лет ссор и недоверия. Он выстроил стену, а теперь бьётся о неё в тщетных попытках разрушить. Маска, которая была им создана, уже давно приросла к лицу, и если попытаться её снять, то станет ещё хуже. Но сейчас… она разве не треснула? Сейчас он сидит посреди комнаты и держит в руках чашку с отваром для младшего брата, чтобы утром обязательно напоить его. Было бы так, если бы они находились на людях? Скорее всего, нет, скорее всего, Би-Хан бы просто привёл Куая в чувство и заставил идти своими силами, не протянув руку помощи. Удивительно, как сильно он мог измениться, находясь на людях. Было ли это признаком силы или всего лишь очередной слабостью, которую умело удавалось скрывать? Би-Хану стоит перестать думать о таких сложных вещах, тем более, что ни к какому разумному выводу сейчас прийти не получится. Была глубокая ночь, тело болело после тренировок с наставником, а в голове сейчас слишком много всего. Поэтому пойти спать было самым лучшим решением, но сможет ли он сейчас уснуть? Ответ искать не хотелось. В конце концов, можно было просто заставить себя спать, это не сложнее, чем поднимать себя каждое утро с постели. Би-Хан поставил чашу с отваром на тумбу. Вряд ли то, что он приготовил, поможет моментально поставить Куая на ноги, в таком случае лучше не мучиться и вылить это, но вдруг получится? Только эта мысль заставила его успокоиться и лечь в постель. Утром Куаю едва удалось открыть глаза. Перед ним всё расплывалось в мутное светлое пятно, а яркое солнце, пробившееся через окно, резало глаза. Он прикрыл их и почувствовал головокружение, смешанное с болью. В памяти невольно начали появляться события вчерашнего вечера. Лучше было их не вспоминать. И как так вышло, что его нога поскользнулась на черепице? Так глупо травмировать себя — это надо ещё постараться, но раз он сам не мог идти, то как оказался здесь? Должно быть, кто-то принёс его, но кто? Неужели Томаш? В голове не укладывается, но это было единственным разумным объяснением. Не мог же Би-Хан разузнать об этом месте и следить за ними до этого момента. Это было бы просто смешно. Скорее всего, Куай сейчас находится в комнате, а значит, и брат тоже. Удивительно, почему он до сих пор не поднял его с криками. Мысли путались, поэтому не хотелось об этом размышлять. Во рту было противно сухо, а в желудке зарождалась тошнота. Всё тело ломило от слабости, но сил на то, чтобы открыть глаза и повернуть голову, хватило. Кровь мгновенно застыла в жилах от увиденного. Би-Хан сидел на стуле напротив него и, скрестив руки на груди, наблюдал. Хотелось отвернуться от него, спрятаться от этого ледяного пронизывающего взора, провалиться под землю в самый Ад, лишь бы не встречаться с ним глазами в этот момент. Это было подобно пытке, он не мог отвернуться или закрыть глаза, потому что страх не позволял ему двинуться. Однако вопреки самым худшим ожиданиям, Би-Хан ничего не сказал про вчерашнее, он лишь молча подошёл и поставил чашу с отваром на тумбу рядом с кроватью. Сесть и дотянуться до неё Куай должен был уже сам. Это далось ему сложно. Он едва смог приподняться на локтях, чтобы затем выпрямиться и взять пиалу. Жидкость в ней напоминала, скорее, болотную воду, такую же мутную и тёмную. Пахла она тоже ужасно. Куай поднёс её к губам и скривился, невольно вырвалось хриплое: — Противное, — он замолчал и, пересилив себя, всё-таки отпил немного. Каков лекарь, таков и отвар. Нутро буквально вывернуло наизнанку. Казалось, ещё немного, и ему станет плохо прямо тут. Лицо сморщилось ещё сильнее, и он недовольно посмотрел на Би-Хана. — Ты решил отравить меня? Его губы тронула ухмылка, но она не была похожа на остальные. В ней не было издевательства или злого торжества. Даже смотрел он сейчас по-другому, но Куай не мог объяснить, что это может значить. Злость и недовольство отступили на второй план. Его образ строгого и недовольного всем человека треснул, словно фарфоровая статуэтка, обнажая за тонкой коркой мягкую глину, из которой она была вылеплена на самом деле. Чаша в его руках едва заметно затряслась. Ему хотелось выдавить из себя хотя бы пару слов, но ничего на ум не приходило. Единственным способом выразить благодарность, было допить эту гадость молча, без пререканий, а затем самому поставить её на тумбу. Куай снова лёг на постель и посмотрел на брата. Он был уже собран, на нём была шёлковая тёмно-синяя жилетка, штаны и обычные чёрные чешки, которые носили и младшие, и старшие ученики. Значит, Би-Хан мог бы с лёгкостью уйти на тренировку, но предпочёл остаться с ним? Сердце пропустило удар, а губы разомкнулись, желая сказать ещё что-то, но резкий приступ тошноты заставил его передумать. Сейчас было так спокойно, что, кажется, любое слово способно сломать такой и без того трепетный момент. Брат редко когда выглядел таким умиротворённым, чаще — просто уставшим. Именно это чувство двигало им всю жизнь. Он устал от такой жизни, устал от тренировок, устал учить Куая, у которого ничего не получается, сколько бы он ни старался. Вот в чём была причина такого поведения. Жаль, что такая простая истина дошла до него только сейчас. Исправлять что-то было уже слишком поздно, но попытаться стоило. С этого дня он будет делать всё, что в его силах и даже больше, пусть будет тяжело, пусть придётся немало постараться, но Куай обязательно добьётся большего. Ради себя и ради брата. Неожиданно в дверь постучали. Это уже было плохим знаком. Би-Хан встал, а затем бумажная ширма отъехала в сторону, и на пороге комнаты показались старшие наставники. Раз они оба пришли, значит, дело серьёзное. Брат поклонился им, а Куай в свою очередь не придумал ничего лучше, чем сесть и сложить руки в приветственном жесте. Мастера придирчиво осмотрели его, а после из-за их спин показалась голова юноши с пепельными волосами. Он бросил быстрый взгляд на своего друга, и в нём прочитались явные ноты сожаления. У них не было времени поговорить полноценно и выяснить, что произошло, поэтому оставалось только ждать. — Старший наставник, от меня что-то требуется? Мастер Лей нахмурился, а затем горделиво усмехнулся. — А я думал, вы станете нашей гордостью, а не позором. Два человека, владеющие криомантией — это такая редкость. Ты хоть понимаешь, сколько сил уже ушло и ещё уйдёт на ваши тренировки? И вот так вы мне отплатили? Вы разочаровываете меня всё больше, ладно бродяжка, которого мы нашли на улице, — он махнул рукой в сторону Томаша, — с него и взять-то нечего, но вы могли бы стать великими воинами. А в результате? Не соблюдаете отбой, бегаете неизвестно где, чем вы двое занимались, м? — мастер сощурил глаза и посмотрел на Куая. — Напоминаю, что в Лин Куэй всем ученикам запрещено нарушать отбой, грубить наставникам, лентяйничать, а бегство и вовсе карается смертью. Поскольку вы всего лишь нарушили отбой, вам положено лишь двадцать ударов, и тебе тоже, Би-Хан, за то, что ты их покрывал, — вмешался наставник Вэй. Он всегда был спокойнее своего брата по оружию, поэтому нравился Куаю больше. Всё же в Лин Куэй оставались ещё хорошие люди. Мастер никогда бы просто так не стал наказывать своих учеников, да и по взгляду было видно, что даётся ему это тяжело. Он был строг, но справедлив в отличие от мастера Лея, который наказывал учеников за лишний неверный вздох в его сторону. Но сейчас нужно быть благодарным судьбе, что об этом не узнал грандмастер, иначе репутация Би-Хана была бы испорчена. Разумеется, наставник Лей, который им занимается, расскажет ему об этом, но ничего сделать было уже нельзя. — Старшие наставники, — брат вновь низко поклонился им, — я возьму наказание за двоих. От этих слов в груди у Куая похолодело, кровь превратилась в горячую, адски обжигающую лаву, текущую по венам. Он медленно выдохнул, стараясь взять себя в руки, но ничего не получилось. Паника накрыла его с головой. — Как ты смеешь оспаривать наше решение? — мастер Лей вскинул брови и подошёл к ним. — Я прошу вас, — Би-Хан сохранял ледяное спокойствие, глядя прямо ему в глаза. — Не добавить ли ему пять ударов за дерзость? — наставник повернулся к мастеру Вэю, но тот отрицательно покачал головой. — Времени и без того потеряно много, пошли скорее, у нас есть дела поважнее. Мастер вышел, уводя с собой Томаша. Куай успел заметить, как он кладёт ладонь ему на плечо. Последним из комнаты намеревался выйти Би-Хан, но его слабо схватили за руку. — Не надо, нет… — хрипло шепнул младший из братьев, но старший даже не повернулся и, высвободившись из его хватки, ушёл. Брат всё-таки сделал ему больно, но совсем иначе. Сердце сжали ледяные тиски. Он прижал обе руки к груди, чтобы унять боль, но она разливалась удушливой волной. Первой мыслью было встать и побежать следом, но сил у него не было на то, чтобы даже голову повернуть, не то что выдержать двадцать ударов палкой. Куай упал на подушку и закрыл лицо руками. Би-Хан вышел на тренировочную площадку и оглядел её. Вокруг уже собрался народ, а в середине были постелены жёсткие коврики из волокон бамбука. Рядом стояли двое крепких мужчин, державших в руках орудие наказания. Это его не пугало, на лице было всё то же ледяное спокойствие, а глаза напоминали два замёрзших озера. Младшие ученики до сих пор пугались его. Даже на наказание, на которое иные шли с позором, он шёл величественно и гордо, будто сам был палачом. Би-Хан спокойно расстегнул пуговицы на жилетке и снял её, раздевшись до пояса. На лице не дрогнуло ни единого мускула. Он сел на коврик, поджав ноги под себя, а ладони положил на бёдра. Главной целью было не вздрогнуть при первом ударе, ибо тот был неожиданным. Дальше можно стерпеть, но первые удары были самыми страшными. Его наказывали по-другому, но не менее болезненно. На бледной коже не было видно следов от шрамов, но на груди и руках были яркие лиловые синяки. Для Би-Хана они не значили абсолютно ничего, будто были не на его теле, а на другом. Таковы последствия тренировок с мастером, но это даже лучше. Терпеть боль теперь было обычным делом. Это лишь испытание, которое ему предстоит сейчас выдержать. Хлоп! Первый удар пришёлся ему точно между лопаток, вышибая весь дух. Он закусил губу, но совсем немного, чтобы не было видно другим. Последующие удары не причиняли сильной боли. Слышно было, как кричит тот бродяжка, притащивший Куая на спине. Позорище. Он явно не добьётся ничего и так и будет прозябать на лёгких миссиях, с которыми способен справиться даже ребёнок. Будто в наказание за эту мысль его лопатку пронзила острая боль. Видимо, кожа здесь была уже рассечена, и оттого второй раз попавшая по этому месту бамбуковая палка причинила намного больше боли, чем должна была. В какой-то момент Би-Хан прикрыл глаза, во рту появился солёный привкус крови, всё его тело было будто натянутой струной, а спина онемела настолько, что он уже не чувствовал ничего. Суставы на руках болели от напряжения, а костяшки пальцев побелели. Дрожь в руках начала нарастать, ноги замлели, а в голове было пусто. Ему было больно. Это единственное, что сейчас мог воспринимать затуманенный агонией мозг. До слуха начали доходить едва различимые хлюпающие звуки. Кровь стекала по спине и пояснице. Бамбуковая палка попадала по открытым ранам, выбивая из них густые бордовые капли. Как ни странно, но сейчас терпеть боль стало проще. Возможно, потому, что Би-Хан был уже на грани сознания. Он это заслужил. За то, что был недостаточно хорош, чтобы всё удержать в своих руках, за то, что не сумел найти правильный подход к людям и за то, что опустился настолько, что родной брат его ненавидит. Пожалуй, так всё и должно быть. Возможно, это даже слишком мягко для такого ужасного человека, как он. Всё затихло. Удары прекратились. Нужно было встать. Секунда промедления могла стоить ему репутации. Но подняться сейчас было выше его сил. Би-Хан глубоко вдохнул и, преодолевая боль и дрожь в ногах, встал. Бросил взгляд на наставников, которые всё это время наблюдали за ним, и поклонился, травмируя и без того израненную спину. Тонкая плёнка, которая успела образоваться на некоторых ранах, порвалась, причиняя жгучую боль. Он стерпел и это. Взгляд был затуманен, но до слуха доносились всхлипы. Бродяжка, сидящий на коленях около него, плакал, истекая кровью. Чтобы не позориться перед наставниками ещё больше, Би-Хан схватил его за руку и одним рывком поднял. Тот вскрикнул, но удержался, а после он потащил его под руку в общую комнату. Куай всё это время не находил себе места. Разумеется, ему было слышно и то, как кричал Томаш, и то, с каким ужасным звуком опускалась бамбуковая палка на их спины. Это было невыносимо. Он закрыл уши, но почему-то это показалось жутко неправильным. Его брат и друг страдают по его вине, а ему не хватает духу даже на то, чтобы хотя бы услышать их крики, не то что смотреть на процесс. Сердце сейчас самым настоящим образом было разбито, а осколки раздавлены и втоптаны в землю. Хотелось вырвать его из груди, чтобы не чувствовать боли, но она упрямо выжигала нутро. Взгляд был потухшим, и в нём совершенно не было жизни. Любая искра радости растворится в густой тьме, которая сейчас переполняла душу. Дверь отворилась, и на пороге показался Би-Хан. Куай мгновенно сел, позабыв о головокружении и тошноте. Зрачки расширились от ужаса, а руки затряслись. Тело похолодело, а по спине пробежали мурашки. Он хотел сказать что-то, но из горла не вырвалось и звука. Брат устало рухнул на кровать и опустил голову. Спина превратилась в сплошное кровавое месиво, и казалось, что он сейчас потеряет сознание. Как этот человек всё ещё держится? Руки Куая сжали одеяло, и наконец, с губ сорвалось тихое: — Прости. Мне стоило быть осторожнее и… Би-Хан поднял ладонь. — Замолчи. Он встал и взял полотенце, быстро промокнул кровь, а потом снова развернулся к выходу, накидывая на себя жилетку. — Ты куда? — голос Куая звучал взволнованно, но сейчас заботиться о правилах приличия и строить из себя невесть кого не хотелось вовсе. — К наставнику. — Ты сумасшедший? Куда ты собрался? — ответа на вопросы не последовало, Би-Хан просто игнорировал их. — А ну стой! Эй, погоди же, — он уже порывался встать, чтобы остановить его, но брат вышел из комнаты и хлопнул дверью. Бежать за ним было уже бесполезно. Сейчас ему стало до жути обидно. Что же опять не так? Почему даже не успев ничего создать, они заранее всё разрушили? Всегда так происходило, когда их отношения хоть немного выходили за рамки ученика и наставника. При обсуждении тренировок всё было более-менее спокойно, но когда кто-то из них решается задать лишний вопрос, то другой сразу начинает злиться и говорить, чтобы не лез не в своё дело. На этом всё и заканчивается. Но разве Куай не пообещал себе постараться стать достойным человеком, каким его хотел видеть Би-Хан? Что ему стоит дать ещё одно обещание? Поклясться, что он сумет растопить его сердце и, наконец, поладить с родным братом. Какой бы боли это ни стоило. Это будет ещё одной целью, которую нужно обязательно достичь, иначе она так и останется пустой мечтой до самой смерти. Глубокой ночью Куай лежал на кровати и не мог сомкнуть глаз. Не должен был. Ведь скоро придёт Томаш и принесёт мазь. Днём ему всё-таки удалось встать и, преодолевая головокружение и тошноту, дойти до общей комнаты. Там он увидел своего друга в очень плачевном состоянии, и сердце его болезненно сжалось. К счастью, на этот раз младшие ученики не остались к нему равнодушными. Они помогли ему вытереть кровь и наложили слабую повязку. Куай не знал, как у него хватило наглости попросить Томаша об этом одолжении, но он был благодарен судьбе, что друг согласился. Сейчас оставалось только ждать и попутно следить за Би-Ханом, чтобы ему не стало хуже. В тишине было чётко слышно, насколько тяжёлое и хриплое у него дыхание. С каждым выдохом он то и дело болезненно и вымученно стонал. Хорошо, что ему не пришло в голову спать на спине, иначе бы вся эта затея с мазью провалилась. У них было много времени, чтобы всё подготовить, потому что с тех пор, как брат ушёл к наставнику, прошло не менее двенадцати часов. Куай мог только гадать, что там с ним делали, но лучше было об этом не думать. Сейчас главное — хоть немного облегчить его боль, а с остальным придётся разбираться самому. Он твёрдо решил поговорить с Би-Ханом начистоту, не скрывая ничего, возможно, ему удастся найти правильный путь к его сердцу. Дверь тихо отъехала в сторону, и на пороге показался светловолосый юноша. Куай тут же сел, но головная боль остудила пыл. Томаш прижал палец к губам и на носочках подошёл к кровати. — Принёс, — шёпотом сказал он и достал из-за пазухи маленькую баночку. — Спасибо. — Как он? — Плохо, ему очень тяжело. — Не волнуйся, это поможет, — он хотел уже встать, но Куай остановил его за руку и посмотрел прямо в глаза. Томаш замер и затем вновь опустился на колени, словно под гипнозом. Лицо его вспыхнуло красным, словно цветки яблони, но, к счастью, в темноте этого было не видно. Они смотрят друг на друга слишком долго. Всё потому, что Куаю слишком стыдно спросить о самочувствии друга, потому что целый день он думал только о брате, а сейчас, когда Томаш оказался тут, стало неимоверно стыдно. — Прости, — шепнул он. — Как ты себя чувствуешь? — Я в порядке, правда, — его ладонь мягко накрыла холодные пальцы, а на лице появилась лёгкая беззаботная улыбка. — Это всё я виноват, если бы не эта крыша, я бы… — Перестань, это ведь я тебя туда потащил, а пока нёс обратно, совсем забыл про скрытность, вот нас и увидели. — Но он ведь тут совсем ни при чём, а досталось больше всего ему. — Мы обязательно поможем твоему брату, — Томаш безо всякого стеснения взял Куая за руку и ободряюще сжал её. — Я могу что-то сделать? — он поднял на него свои голубые глаза и замер. Юноша оглядел Би-Хана и кивнул: — Да. Они тихо подошли к нему, и Томаш шепнул: — Спусти покрывало. Куаю было страшно даже дотронуться до него, не то что выполнить просьбу. А вдруг проснётся? Хотя с другой стороны ему сейчас так плохо, что даже если будешь трясти, не разбудишь. В темноте было не так видно страшные раны, оставленные бамбуковой палкой, но он знал, что всё намного серьёзнее. Они могли раскрыться и начать кровоточить или загноиться, а может, и всё сразу. Трясущимися руками покрывало всё-таки удалось приспустить. Края его были в тёмно-бурых пятнах, как и шёлковая жилетка. Должно быть, Би-Хан не дал ссадинам хоть немного затянуться и надел её сразу, а когда кровь высохла, пришлось снимать одежду вместе с коркой запёкшейся крови. Без сомнений, такой расклад сделал только хуже. Зачем он вообще так поступает с собой? Для Куая это было дикостью, он мог понять, зачем брат изнурял себя тяжелыми тренировками, но не мог понять, зачем намеренно ранить себя. Томаш присел рядом и открыл баночку с мазью. Аккуратно взял её двумя пальцами и коснулся спины Би-Хана. Тот в свою очередь не подавал никаких признаков того, что находится в сознании. Поэтому он продолжил уже более спокойно. Мазь должна была помочь, но только немного и не сразу. Вряд ли его брат добровольно согласится на лечение, уж слишком он был упрямым. Однако сегодняшний поступок всколыхнул в нём бурю эмоций. По словам Куая, он был чёрствым и холодным человеком, поэтому Томаш мог делать лишь примерные выводы. И все они оказались неверными. Теперь ему было сложно выстроить какое-то конкретное мнение, но без сомнений Би-Хан заслуживал благодарности за то, что не позволил его другу страдать. Между ними всё было непросто, это очевидно, но кровные узы никуда не исчезнут, поэтому, скорее всего, эти двое будут ладить в своей манере. Куай долго наблюдал за тем, сколько мази Томаш наносит на рассечённую кожу и как именно, поэтому решил долго не стоять в стороне и помочь. Он присел рядом и начал осторожно повторять за ним, обрабатывая поясницу Би-Хана. Вместе они закончили гораздо быстрее, но в баночке ещё оставалось немного лекарства, поэтому Куай настоял на том, чтобы использовать его на Томаше. Тот сначала протестовал и просил оставить это на потом, но спорить сейчас было бесполезно. Спустя несколько секунд уговоров он всё-таки согласился. Они подошли к кровати, и Куай опустился на неё, тут же почувствовав головокружение. Оно быстро прекратилось, но было неприятно. Так будет ещё неделю, возможно ли вообще в таком состоянии делать что-то нормальное? Определённо грядёт самая трудная неделя в жизни. С этими невесёлыми мыслями он зачерпнул пальцами остатки мази. Пока Томаш снимал с себя одежду и развязывал повязку, Куай внимательно наблюдал за ним. На худом теле показались синяки. Днём их было не видно потому, что когда он пришёл в общую комнату, то разглядел только плечо в бинтах. Бледная кожа почти сливалась с ними, но сейчас отчётливо были видны сине-фиолетовые пятна. На предплечьях, руках и на боку красовались совсем свежие. Вероятно, он получил их вчера или позавчера, но предпочёл промолчать. Интересно почему. Боялся потревожить его своими проблемами, или, может, просто позабыл? Томаш повернулся к нему и заметил пристальный взгляд. — Что такое? — спросил он шёпотом. — Откуда у тебя синяки? Ответа не последовало, вместо него юноша поджал губы и развернулся спиной. Присел подле Куая и откинул пепельные волосы с шеи. — Не важно. Это не могло не разозлить. — Как это не важно? Для меня важно, говори давай. Пусть такой тон и был грубоват, но теперь ему не отвертеться и придётся всё рассказать. — Просто последствия занятий, не обращай внимания. — Томаш, — Куай положил свободную руку на его плечо, — я лишь хочу, чтобы ты был в порядке. Взгляд его смягчился и упал ему между лопаток. Там красовались ярко-красные рубцы. Нужно было осторожно наложить на них мазь и прикрыть бинтом, только тогда он будет спокоен. Томаш накрыл его руку своей до того момента, как пальцы успели коснуться ран. — Я тоже. — Сиди спокойно, хорошо? С этими словами, Куай принялся обрабатывать спину. Кожа была мягкой, поэтому неудивительно, что бамбуковая палка оставила ощутимые следы. Теперь там останутся уродливые шрамы, и вся юношеская красота, которой обладал Томаш, будет испорчена. На теле эти изъяны можно будет скрыть, но на лице — нет, и это самое страшное. Попади бамбуковая палка по щеке, то неизбежно глубоко рассекла бы её. Лицо его было бы безобразным, но в любом случае Куай бы считал иначе. Он не имел привычки осуждать внешность, тем более этот человек для него особенный. Их дружбу нельзя будет разорвать даже расстоянием, всё равно память о нём будет жива. Единственный верный ему и искренний человек — это ли не счастье? Пусть он один, но Куай и не хотел большего. Разве что Би-Хан был исключением. Задумавшись, он сам не понял, что уже несколько минут держит Томаша за плечи. Как только до него дошло, то руки сразу же затряслись. Убирать их почему-то не хотелось, но придётся, чтобы его друг сумел уйти и поспать в общей комнате. — Я всё. — Спасибо тебе, Куай. — Давай я наложу повязку. — Хорошо. Он встал и замер. Вдруг послышался гортанный хрип, а затем стон. У них обоих кровь застыла в жилах. Это был Би-Хан. Они переглянулись, но не стали подходить к нему, чтобы ненароком не разбудить. Куай плотно забинтовал Томаша и только после этого попрощался с ним, пожелав спокойной ночи. Самому сегодня будет сложно уснуть. Страшно было услышать такие хрипы и стоны ещё раз, поэтому он подошёл к кровати брата и долго смотрел на его фигуру, думая, что же ещё предпринять, чтобы облегчить боль. В голову не приходило абсолютно ничего путного, но Куаю вдруг безумно захотелось запустить руку ему в волосы и погладить по голове. Этого никогда бы не случилось при обычных обстоятельствах, но сейчас вовсе другой случай. У него не было возможности поблагодарить брата за сегодняшнее. Он пострадал именно из-за него, что было жутко несправедливо. Би-Хан всегда получал от жизни только боль, и никогда никто не подарил ему хотя бы каплю ласки, ни отец, ни мать, ни даже он. Хотя, казалось бы, ребёнку было вовсе не сложно проявить её, но не в случае с ним. Брат и сам не терпел всего этого. Вопреки всему Куай всё-таки положил руку ему на голову и аккуратно взъерошил волосы. С ним тоже никогда не поступали ласково, но так почему же его сердце не огрубело, а душа не покрылась коркой льда? Это вопрос, который так и останется без ответа. Они с братом и правда были слишком разными. Би-Хан тяжело выдохнул, но не проснулся. Казалось, что такое простое проявление привязанности смогло облегчить его боль. До конца ночи Куай не отходил от постели брата, а после и сам уснул на краю. Что будет утром, когда он увидит его спящего, да ещё и положившего руку ему на голову? Возможно, с криками оттолкнет, а возможно, просто уйдёт, после не упоминая об этом случае никогда. Его тело и душа навсегда обречены быть покрыты глубокими шрамами, которые никуда не исчезнут. Это уже не дано исправить никому, кроме него самого. Оставалось только ждать и надеяться, что мудрость придёт к нему со временем.