Связи

С того момента, как часть воинов вернулась в Ширай Рю, прошло около недели. Ученики не особо доверяли своему новому мастеру, но верили Кенши, поэтому косвенно лидером клана считался он. Такеда был ещё слишком юн для того, чтобы управлять таким количеством человек, поэтому оставался на вторых ролях. Сам Ханзо понимал, что ему ещё нужно многому научиться, и старательно работал над собой, пытаясь бороться с демоном внутри. С переменным успехом это получалось, но помимо гнева Скорпиона, внутри него бушевал и собственный ураган чувств. Они, словно огненный шторм, превращали в труху то, что он так старательно выстраивал. Как бы Ханзо из прошлого не пытался убедить себя, что надо идти вперёд, ему никак не удавалось преодолеть желание оглянуться назад. Там ведь была вся его жизнь: жена, сын, клан. На то, чтобы горечь от их потери улеглась, требуется немало времени, пусть даже часть воспоминаний удалось сделать менее травмирующими при помощи телепатии. Всё же часть из них ядовитыми сгустками таилась глубоко внутри, и для их выведения требуются уже собственные усилия Ханзо. Но что будет, если он отпустит их? Вдруг это не понравится Скорпиону, и тот, охваченный огнём ярости, взбунтуется, превратив остатки его души в пепел? Нельзя было допустить подобного развития событий, ведь долг перед будущим я сковывал по рукам и ногам, висел над ним, словно топор палача. Отступись он хоть немного от предначертанного, и тут же случится непоправимое. Ханзо и так причинил людям много боли, а если не сумеет исполнить и это, то окончательно потеряет себя. Однако день ото дня он всё больше задавался вопросом: есть ли в его личности то, что можно потерять? Ведь от начала и до конца Ханзо копировал повадки будущего "я", лишь изредка позволяя себе право на собственное мнение. В конце концов, всё так смешалось, что уже и не ясно было, где граница между настоящим я и маской, которую приходилось носить. Он перестал подолгу сидеть у могильной таблички, но всё-таки иногда приходил на закате, отбивал три земных поклона и уходил. Ханзо ведь даже не знал его толком, так почему же так скорбел? Почему не смел прикасаться к личным вещам мастера Хасаши, считая, что недостоин их трогать? Во всей этой веренице чувств и эмоций было трудно отыскать нить, которая хоть немного приблизила бы его к ответу. Всё, что у него было — это слабая надежда на то, что время расставит всё на свои места. Как и всегда, ночью он не спал, а просто тихо сидел где-нибудь подальше от остальных, чтобы не разбудить их. В этот раз таким местом стала кухня. Сюда явно никто не захочет зайти посреди ночи, разве что в особых случаях. Кенши давно уже спит, значит, не придёт, а его сын и подавно. Хотя мечник несколько раз уже был замечен бодрствующим, то в два часа ночи, то в три, но никто из них об этом и словом не обмолвился. Ему явно плохо спалось на фоне пережитого стресса, да и к тому же дела клана заставляли его поздно ложиться. Ханзо попросту не хватало смелости спросить о том, что тревожит его сон. По-хорошему, на месте Кенши должен быть он сам, однако судьба не дала ему шанса. Как бы он ни старался заслужить доверие учеников, они по-прежнему смотрели на него с плохо скрываемым презрением, хоть и позволили себя тренировать. Однако, случись что, все как один бежали за советом к Кенши. Тот, конечно, лишь неловко отмахивался и говорил, что лучше бы им пойти к грандмастеру, но никто так и не подумал этого сделать. К тому же, что-то явно произошло на базе спецназа, но юный чуджин скрывал правду и убедил отца ничего не говорить. Фактически мечник оказался меж двух огней, поэтому и сильно нервничал. Ханзо не желал становиться для него дополнительной головной болью, поэтому старался не устраивать сколков, из-за чего чувствовал себя будто бы на цепи. Неожиданно из коридора послышались тихие шаги. Ханзо повернулся и увидел, как Кенши направляется в его сторону. Зайдя, мечник никак не отреагировал на присутствие ещё одного члена Ширай Рю. Однако ему и не хотелось быть замеченным. Может, он уйдёт и не станет расспрашивать ни о чём? Надежды Ханзо, к сожалению, разбились вдребезги, когда Кенши повернулся и спросил: — Не спится? — Нет, — мрачно ответил Ханзо. — Мне тоже, — сочувствующе кивнул мечник и подошёл к кухонным шкафчикам. — Не знаешь, в каком из них лежат травы? — Нет. Кенши приложил руку к дверце и провёл по ней, ощупывая. Он точно помнил, что во времена его визитов в Ширай Рю Ханзо вытаскивал мешочки с травами откуда-то отсюда, но в каком именно шкафчике они лежали, ему было неизвестно. Целебные снадобья хранились в общем доступе, в то время как ядовитые травы и эссенции Ханзо хранил вдали от всех. — Ты не осматривался тут? — Нет, — Ханзо вздохнул и сжал руку в кулак, — я не смею. — М? — Кенши повернулся. — Что не смеешь? — Трогать его вещи. На удивление, мечник усмехнулся, вместо того, чтобы печально вздохнуть. Он всегда так делал, когда разговор заходил о мастере Хасаши. Вот и сейчас Ханзо ждал каких-то отмашек с его стороны, но Кенши просто достал из шкафчика мешочек с травами и кинул на стол. Сев рядом, он сложил руки в замок и сказал: — Я тоже скорблю по нему. В голосе у него сквозила горечь и боль, которая так и осталась внутри, и о ней было некому рассказать. Тот, по кому он тосковал, безвозвратно сгинул. Поэтому, будь то невысказанные обиды или тёплые слова, Кенши больше никогда не адресует их тому, кому хотел. Да и к тому же Ханзо заметил, что даже если мечника что-то тревожит, то это до самого конца остаётся внутри него. Он не смел спрашивать о боли, которую чувствовал Кенши. Они не были друзьями, не были приятелями, они были просто людьми, которых свело несчастье. И раз уж сам Ханзо скорбел по мастеру Хасаши, то что уж говорить о его близком друге, который явно чего-то недоговаривал. Он вздохнул и прикусил щёку, а потом на одном дыхании произнёс: — Могу я спросить? — Да, конечно. — Что случилось между вами? В тот день, когда ты предложил мне помощь, я заметил, что… — Ханзо замялся, думая, договаривать ему или нет, но в итоге, несмело произнёс, — что тебя что-то тревожит. — Так вот о чём ты, — Кенши с досадой вздохнул. — В этом нет никакой страшной тайны. Любой, кого ты спросишь, скажет тебе, что Ханзо помог Шинноку вырваться на свободу, — он замолчал, но тишина показалась им обоим очень тяжелой. По нему было видно, насколько сильно ему не хочется об этом говорить. Однако почему-то мечник предпочёл ответить на заданный вопрос. Ханзо долго смотрел на него, пытаясь понять и усвоить услышанное, но это никак не укладывалось в голове. Теперь стало ясно, почему будущее "я" так яростно настаивал на том, что Шиннок ни в коем случае не должен быть выпущен. Он не хотел, чтобы Ханзо совершил ту же ошибку, но почему тогда вышло так, что его будущее я способствовало освобождению этого безумного бога, который и был архитектором их общей боли? Ханзо жаждал узнать подробности, но в голове не было ни единого уточняющего вопроса. Будто бы прочитав его мысли, Кенши заговорил первым: — Ни то, что бы он сделал это намеренно, скорее наоборот. Всё дело в том, что во время турнира многие были убиты, а потом воскрешены Куан Чи как марионетки. Ханзо уже давно был в числе верных слуг некроманта, но тогда ещё не знал правды, продолжая служить не по своей воле. Он был на стороне зла, когда началось вторжение, но тогда нам удалось получить преимущество и с помощью магии Рейдена, которая резонировала с магией Куан Чи, освободить Ханзо, Саб-Зиро и Джакса. Тогда-то и начался его долгий путь к искуплению. Ханзо жадно впитывал каждое слово и оттого всё больше приходил в замешательство. Всё, что он помнил, это как после убийства старшего Саб-Зиро, объятый стыдом и ненавистью на самого себя, исчез в преисподней. Именно там его нашла Кроника и предложила исправить только что совершённую ошибку. Узнавать о таких подробностях сейчас было более чем шокирующе. Мечник тем временем продолжил свой рассказ: — Я дал ему всё, что мог, и знал, что Ханзо по гроб жизни будет мне благодарен, — Кенши замолчал, плечи его опустились, а пальцы сильнее сжались в замок, но через некоторое время он продолжил, горько усмехнувшись. — Только вот вся эта благодарность испарилась, когда ему открылась правда о том, что не Лин Куэй виноваты в истреблении Ширай Рю. К тому времени мы уже нашли Куан Чи. Оставалось только дождаться Рейдена и вместе придумать способ по возвращению погибших, но тут появился Ханзо. Мы с Соней просто попросили его подождать немного, но гнев взял верх над разумом, и он приказал отряду Ширай Рю напасть на нас. Добравшись до некроманта, Ханзо, не раздумывая, срубил ему голову, но перед смертью Куан Чи успел прочитать заклинание, ломающее печати на тюрьме Шиннока. Кенши не стал вдаваться в подробности об амулете, посчитав, что такого количества информации для этого Ханзо будет уже достаточно. Тот ни разу не перебил его и не спросил ни о чём, что уже говорило о глубоком потрясении. — Потом конечно, он попытался всё исправить, но было уже поздно. Последнюю фразу Ханзо кое-как уловил, а потом окончательно провалился в свои мысли. Выходит, что мастер Хасаши, которого он так яро ставил в пример, оказался не лучше него самого. Им тоже могли овладеть такие чувства, как гнев и досада, да настолько, что он не гнушался пойти против близких друзей и союзников. Мастер Хасаши тоже совершал ошибки, которые были куда хуже его собственных, но, тем не менее, Ханзо считал себя недостойным, а его превозносил. В одночасье всё рухнуло, словно хрупкий карточный домик. Земля и небо поменялись местами, а его самого будто бы пронзил мощный разряд молнии. Всё, к чему Ханзо так старательно пытался привыкнуть, сгорело дотла в огне жестокой реальности, а прах этих надежд и убеждений рассеялся по ветру. Он долго молчал, прежде чем тихо заговорить: — Вот почему он так старательно отговаривал меня от союза с Кроникой. Кенши кивнул: — Верно, думаю, ты и сам уже всё понял. — Да, — тихо произнёс Ханзо. Мечник же не стал дальше продолжать разговор, а встал из-за стола, прихватив с собой мешочек с травами, и зажёг в печи огонь, поставив чайник нагреваться. Он не забыл, зачем сюда пришёл, и решил воспользоваться этим, чтобы дать Ханзо немного времени на обдумывание всего услышанного. Вскоре вода нагрелась, и Кенши заварил две чашки травяного чая. Ему удалось выбрать нужные с первого раза, поэтому он решил предложить напиток и Ханзо. — Вот, выпей, — сказал он и поставил перед ним дымящуюся чашку. — Спасибо, но не нужно. — Просто пей, — Кенши поднял руку, пресекая дальнейшие возражения. Ханзо взял чашу и сразу же отпил, не почувствовав никакой горечи, а уж тем более вкуса трав. — Знаешь, — начал мечник, едва пригубив свой напиток, — у меня к тебе встречный вопрос. — Да, спрашивай. Раз уж ты ответил на мой, я постараюсь ответить на твой. — Когда я пытался выудить Скорпиона, то, видимо, случайно коснулся того, чего не должен был. Ханзо даже немного смутился. Неужели он видел воспоминания, связанные с Харуми? — Чего именно? Кенши сделал глубокий вдох и аккуратно начал: — Такеши и Ран, они ведь… — Да, это мои родители, — Ханзо оборвал его на полуслове, — но они тут причём? — Знаешь, во время моей, так скажем, работы с Ханзо, я пришёл к выводу, что Скорпион — это нечто большее, чем гнев от потери клана и семьи. Это, скорее некая совокупность пережитых им травм, — Кенши попытался изобразить руками подобие круга. — Они скапливались внутри на протяжении многих лет, и когда Ханзо умер, то Куан Чи вытащил их все наружу, превратив в огненного демона. — Уверен, что дело в этом? — Ханзо крепче обхватил чашку, вспоминая тот роковой день. — Когда Саб…когда Куан Чи убил меня, последнее, что предстало перед моими глазами, были тела Харуми и Сатоши, закованные во льдах. Я молился самому огню, чтобы он растопил лёд, но этого не случилось. — Я знаю, это мне известно, и твои мольбы — основная причина, а пережитое в молодости — скорее катализатор, который усилил всю твою боль. То есть, если мы сумеем как-то свести это на нет, то бороться со Скорпионом станет легче. — Я и сейчас не чувствую от него особого дискомфорта. — Думаю, дело в том, что без преисподней у него мало сил, и совсем скоро они и вовсе иссякнут. — Без преисподней? — удивился Ханзо. — Да, ведь пока что Лю Кан восстановил одно лишь Земное царство, а остальными мирами, думаю, он занимается сейчас. В том числе Внешним миром, царствами Хаоса и Порядка и далее по списку. Ханзо кивнул и снова сделал глоток, но, как ни крути, травяной чай казался ему безвкусным. — Насчет моих родителей, — начал он, — если это может тебе как-то помочь, то я расскажу всё, что помню. — Да, это бы существенно облегчило бы задачу. Ханзо вздохнул. Он не особо горел желанием вспоминать родителей, но раз так нужно, то для него не составит труда объяснить. Стоит лишь рассказывать отвлечённо, будто его это не касается. — Моя мать была юдзё, а отец жил в пригороде Ширай Рю. Там никто не занимался боевыми искусствами, в основном, жившие там купцы просто продавали рыбу, рис, возделывали землю. Случилось так, что судьба свела их, отец влюбился, а мать вскоре понесла от него, — он сказал это настолько грубо, что мечник сразу же понял, какие у Ханзо были отношения с родителями и почему даже при жизни он был грубым и агрессивным. — Поскольку беременным юдзё было не место в публичном доме, а никто бы просто так её не отпустил бы, отец влез в большие долги, но в итоге выкупил мать и взял её в жены, — теперь Ханзо говорил быстро и сбивчиво, как бы желая поскорее закончить этот и без того малоприятный рассказ. — Однако после женитьбы он начал обвинять мать в изменах, говорить, что она понесла не от него, а от другого. В итоге она меня невзлюбила, а отец не желал воспитывать, как ему казалось, чужого ребёнка. — Прости, что спросил, — неловко выпалил Кенши. — Ничего, давай забудем об этом, мне совершенно не хочется вспоминать о том времени, — раздражённо сказал он, махнув рукой. — Единственная радость в моей жизни — это Харуми. Только она смогла зажечь в моём жёстком и неприступном сердце такие сильные чувства, — тон его голоса изменился, став заворожённым и даже несколько мечтательным. Кенши слегка улыбнулся, но на деле же за душой у него не было ни капли радости. Он понимал, что Ханзо уже давно не любит свою жену, а просто одержим горем и печалью от её потери. Без неё жизнь ему казалось тусклой и безрадостной, словно бы сам Ханзо в этих отношениях совсем ничего не значил. Он погряз в своей трагедии, совершенно не понимая, что расставание не означает конец жизни. Однако сказать ему об этом Кенши не мог. — Давай не будем об этом, — мечник натянуто улыбнулся. — Лучше идём спать, разговоры с тобой действуют лучше всякого чая. — Да, разумеется, иди. — Тебе тоже стоит попробовать. — Я не чувствую необходимости спать. — И всё же я настаиваю, — Кенши встал и схватил Ханзо за руку, утаскивая за собой, а ему не оставалось ничего, кроме как пойти следом. Они дошли до покоев грандмастера, которые в данный момент пустовали, и мечник, преодолевая волнение, отворил двери. У них обоих возникло явное ощущение того, что комната ещё хранила следы прошлого владельца. Держа Ханзо за запястье, Кенши в нерешительности замер на пороге. Это место о многом ему напоминало, к примеру, за чайным столиком они с Ханзо часто разговаривали, а в углу у него стояла курильница для благовоний, из которой всегда пахло чем-то приторно-сладким. Кенши терпеть не мог этот запах, поэтому как только заходил в комнату, то сразу же открывал окно. От благовоний у него часто болела голова, что очень мешало ориентироваться в пространстве, так как духовное зрение оказывалось затуманенным. Ханзо использовал курильницу для медитации и успокоения духа. Подобные практики немного помогали сдерживать гнев. Кенши многое бы отдал за то, чтобы Ханзо вновь зажёг здесь эти приторно-сладкие благовония. Он вздохнул и отпустил того, с кем пришёл. Не время предаваться воспоминаниям, остаётся только пожелать спокойной ночи и идти ложиться. По сути, теперь эта комната должна принадлежать этому Ханзо, поэтому Кенши показалось правильным отвести его именно сюда. Он растерянно сел на кровать, простой человеческий быт был ему уже чужд. Есть или спать для было так странно, но ещё более странным ему казалось то, что мечник привёл его именно в эту комнату. Возможно, он хочет, чтобы Ханзо побыстрее привык к возложенной на него роли? Или же это случилось совершенно машинально? Рано или поздно ему бы всё-таки пришлось занять покои мастера Хасаши. Но всё случилось так быстро, что он не знал, как реагировать. Было неловко сидеть на постели, которая ему не принадлежит. Сегодня на него и без того свалилось слишком много. Ханзо старался не терзать себя тяжелыми мыслями, но рассказ мечника пробудил в нём воспоминания о прошлом. В памяти то и дело возникал образ жены, который, как оказалось, он почти забыл, её лицо не имело чётких черт, и у него никак не получалось воссоздать их. Как можно было позабыть о таком? Неужели за всем этим гневом и одержимостью убийством Лин Куэй он позабыл ту, за которую мстил? Ханзо постарался воссоздать в памяти образ Сатоши, но у него снова ничего не вышло. Сердце охватила непонятная тревога, а следом и горькая тоска. Как так вышло, что образы самых дорогих ему людей вдруг начали забываться? Вот если бы у него была возможность взглянуть на них хотя бы ещё раз, но это, к сожалению, невозможно. А может, удастся уговорить юного чуджина или Кенши помочь ему с этим? Нет, мечник и так делает для него многое, к тому же он очень устал, поэтому надеяться не на кого. Утром Такеда вместе со всеми отправился на тренировку. Под руководством Ханзо ученики отрабатывали построение и некоторые приёмы рукопашного боя, но спустя некоторое время раздался звон колокола, который означал окончание утренних занятий. Теперь им было необходимо пойти в свои комнаты и привести себя в порядок перед обедом, а именно омыться и сменить одежду. Такеда встряхнул уставшую руку и, тяжело выдохнув, направился следом, но Ханзо несмело окликнул его: — Юный чуджин. Он резко повернулся и вздёрнул подбородок, как бы спрашивая чего ему надо. — Я бы хотел попросить об одолжении. — Ну, говори, — нетерпеливо высказался Такеда. Сердце Ханзо ускорило темп, просить об этом было очень глупо и даже наивно с его стороны, но тоска, которая овладела им прошлой ночью, продолжала нещадно жечь нутро. Необходимо было хотя бы попытаться, а если удача будет не на его стороне, то он придумает другой способ. — Всё, чего я прошу, это дать мне возможность ещё раз взглянуть на свою семью. Твой отец и так уже много для меня сделал, поэтому тревожить его - уже сверх меры. Чуджин замер, а потом поджал губы и неожиданно кивнул. — Я знаю, как это устроить, жди меня на холме. — Благодарю, — Ханзо низко поклонился. — Оставь при себе, — раздражённо отмахнулся Такеда и ушёл. И зачем он вообще на это согласился? Что на него нашло? В любом случае, отец хотя бы один день отдохнёт от него. Ему и без того приходится тяжело, к тому же с базой спецназа уже который день творится какая-то чертовщина. Всего спустя два дня после возвращения Ширай Рю и Лин Куэй им поступил сигнал, что у них творится то же самое, но вернулось каких-то десять человек, а некоторое время назад сквозь портал прибыло ещё двадцать. Тут явно что-то не складывалось, поэтому командующий Кейдж обратилась к Кенши. Он помогал чем мог, но на расстоянии сделать что-то значительное было трудно. Сейчас отец стоял перед выбором: бросить всё и отправиться на базу спецназа или же не оставлять Ширай Рю и помогать только словесно. Вместо него мог бы прийти Такеда, но ему пока было тяжело принять решение, ведь это значит, что придётся вновь расстаться с отцом. Но что ещё хуже — бросить его одного со Скорпионом. Он хоть и пытался увидеть в нём хотя бы отголосок мастера Хасаши, но ничего не выходило от слова "совсем". Спустя полчаса они встретились на том самом холме, где Кенши в первый раз призвал мстительного духа, который таился внутри Скорпиона. Тот уже ждал его там, мирно сидя на траве. Казалось, он даже не двигался, о чём-то задумавшись. Такеда подошёл сзади и тактично кашлянул, а потом опустился напротив. Ему было нечего сказать, но просто молчать было не совсем уместно. Всё-таки у этой встречи есть цель, и без разговора её вряд ли удастся достичь. — Кхм, — Скорпион прочистил горло и немного неловко спросил, — что от меня требуется? — Ничего, просто постарайся меня не убить, — огрызнулся Такеда, сам не понимая, откуда взялась злость. Всё-таки им ещё далеко до взаимопонимания. Скорпион тут же замолчал и поджал губы, его это явно задело, но сейчас не было времени выяснять отношения. Ему следует успокоиться, чтобы можно было совладать с телепатией и создать в голове этого Ханзо правдоподобную иллюзию. Всё будет ощущаться как сон, но немного реальнее. Чувства, которые он там испытает, перенесутся в реальность, но уже от Скорпиона зависело, что именно говорить и как развернутся события. Такеда вздохнул и коснулся лба призрака, хотя его уже нельзя было назвать демоном или нечистью, но на мастера Хасаши он всё ещё ни капли не похож. Скорпион закрыл глаза и погрузился в подобие транса. Со стороны это выглядело так, будто он спал, но на самом деле всё куда сложнее. Сперва Такеде требовалось прочесть воспоминания, связанные с женой Скорпиона, чтобы создать её правдоподобный образ. Главное не наткнуться на что-то неприятное - ему потом не нужны кошмары, которыми страдал отец. Такеда задумался о том, что было в те далёкие времена, когда они с мастером Хасаши только начинали изгонять Скорпиона, было ли всё точно так же? Тогда ведь и телепатия Кенши была намного слабее, чем сейчас. Но отец никогда особо не рассказывал об этом, оно и понятно почему, ведь то были дела давно минувших дней. Он вообще не любил говорить о том, что чувствует, ведь для того, у кого в голове звучит целый ворох голосов, собственные переживания кажутся и вовсе незначительными. Именно поэтому Кенши скрывал от него всё даже сейчас. Ханзо открыл глаза и услышал умиротворяющее пение птиц. Это было не похоже на места, где он бывал раньше, хотя, может, когда-то давно они тут и бывали, но эти воспоминания оказались похоронены под толщей пепла. Он осмотрелся и понял, что одет в свою обычную одежду без всякой брони, значит, это было время до падения Ширай Рю. Но для чего бы юному чуджину отправлять его сюда? Здесь и вправду было спокойно, но Ханзо ожидал каких-то воспоминаний, связанных с домом. Вдруг сзади послышались лёгкие шаги. Он обернулся и увидел её. Харуми разочарованно вздохнула, держа в руках цветочный венок. — Ты всё испортил! — шутливо разозлилась она и надела на голову Ханзо то, что сплела. Он же стоял недвижимый и, кажется, даже забыл, как дышать. Слова встали поперёк горла. Её лицо было даже прекраснее того, что удалось воссоздать из крупиц воспоминаний. — Нравится? — спросила жена, заложив руки за спину. Наконец, оправившись от шока, Ханзо кивнул. — Что с тобой? Ты выглядишь уставшим, всё нормально? — она подошла к нему и потрогала лоб. — Жара вроде нет. — Я…я в порядке, — он взял её руку в свою и притянул к себе в объятия. — Ух ты, — удивленно выдохнула Харуми, подняв ладони, — полегче, я ведь не побег бамбука, меня легко сломать. — Прости, — Ханзо отступил от неё на шаг, но продолжил держать за руку, — прости. Жена мягко улыбнулась и кивнула, а потом нежно произнесла: — Тебе не нужно объяснять, я всё знаю. Едва эти слова сорвались с её губ, ноги Ханзо подкосились, и он тут же упал на колени, прижимаясь лбом к ладони Харуми. Она тут же опустилась рядом с ним, обнимая: — Тише, — мягко произнесла жена, поглаживая его по голове, — тише. — Прости, что не сумел защитить тебя, — голос Ханзо сорвался от подступивших к горлу рыданий, — прости, что не сумел защитить Сатоши. — Сатоши и я сейчас в лучшем мире, не вини себя. — Если бы только у меня было больше сил, я бы точно… — он не договорил, а только крепче обнял жену, не желая хоть на минуту её выпустить. — Ты сделал всё, что мог, я горжусь тобой, — Харуми отстранилась и подняла его лицо, дабы взглянуть в глаза Ханзо. — Ты должен идти дальше. — Не могу, — захлёбываясь в очередном приступе рыданий, прохрипел он. — Можешь, — она ласково прикоснулась рукой к его груди. — Я знаю, ты сильный, ты сможешь пройти чрез это и снова будешь счастлив. — Не пройду, не буду, — отчаянно качая головой, заявил Ханзо. — Моя любовь всегда будет рядом с тобой, но меня уже не вернуть. Ханзо, пожалуйста, будь счастлив и живи дальше. — Ты бы и правда этого хотела? Харуми мягко кивнула, а потом снова прижалась к нему. — Всем сердцем. Он положил руку ей на голову и осторожно погладил, будто боясь, что от неудачного прикосновения, она разобьется, словно стеклянная статуэтка. Нужно взять себя в руки и, наконец, решиться на что-то. — Некоторых людей приходится отпускать, — шепнул Ханзо, вспоминая слова Кенши, сказанные ему совсем недавно. Ему стало ясно, что пока он не отпустит прошлое, будущее не откроет свои двери. Как бы ни было тяжело, нужно постараться сделать это. — Что? — Харуми подняла голову. — Ничего, — он вытер слёзы и взял её за руку, крепко сжимая. — Харуми, что бы ни случилось, знай, я всегда буду любить тебя, но… — Ханзо запнулся, не желая говорить ей этого, но если не сейчас, то больше шанса не будет, — у меня есть свой долг перед другими людьми, и чтобы его выполнить, я должен отбросить прошлые тяготы. Твоя любовь всегда будет для меня образцом нежности, и я никогда не забуду то время, что мы провели вместе. Обещаю, я больше не позволю своему страху и гневу извратить те светлые чувства, которые я к тебе испытывал, а превращу это в свой собственный путеводный свет, который будет прогонять тьму в душе. Харуми мягко улыбнулась и погладила его по щеке. — Прощай, любимый. — Прощай, — грудь Ханзо сдавило, он обнял жену, понимая, что это их последние мгновения вместе. То, что он пообещал ей, было чистейшей правдой, но сделать это будет очень непросто. Да, Ханзо сказал, что не будет горевать, но сейчас можно позволить себе быть слабым хотя бы на минуту, пока никто, кроме неё этого не видит. Он никогда не позволял себе излишних эмоций и за это часто корил себя, пора перестать держать всё в себе и, наконец, избавиться от того, что тяготило душу долгие годы. Преисподняя превращала всю его боль в гнев, хотя на самом деле испытываемых чувств было намного больше. Горечь, тоска, печаль и все невысказанные обиды вместе со словами любви смешались в единый ком, а потом вырвались наружу безутешными рыданиями. Харуми постепенно рассыпалась в его руках снопом золотых искр, пока сам Ханзо покачивался в агонии нахлынувшей печали. Иллюзия медленно начала рассеиваться, а он постепенно приходил в себя. Как только перед его взором предстало сосредоточенное лицо чуджина, то Ханзо не смог выдавить и слова благодарности. Вместо этого с губ сорвались рваные выдохи, а после по щекам скатились две дорожки из слёз. Ханзо не желал больше сдерживаться, пусть даже рядом с ним сидел Такеда. Он зашёлся горестными рыданиями и, обхватив голову руками, прижался лбом к земле. Наблюдая за этим, Такеда несмело протянул к нему руку, но так и не решился коснуться. Все слова утешения стали ему поперёк горла, а язык словно онемел, поэтому не удалось выдавить и звука. Так они и просидели вдвоём на этом холме, пока солнце не начало садиться. Что Ханзо, что Такеда были опустошены, поэтому никто ничего не сказал, просто разойдясь каждый в свою сторону. И если Ханзо пошёл в покои грандмастера, то юный чуджин направился совсем в другом направлении. Он дошёл до могильной таблички с именем мастера Хасаши и медленно опустился напротив неё. Спустя какое-то время его рука сама потянулась к ней и крепко сжала. Такеда сглотнул ком в горле и на выдохе шепнул: — Простите меня, мастер. Простите, что не нашёл время извиниться перед вами, простите, что порвал все связи, простите, что не понимал вас, — он чувствовал, как глаза начинает щипать, поэтому стал без устали отбивать земные поклоны его могиле. Разумеется, Такеда видел, что происходило в созданной им иллюзии. Теперь ему воочию удалось узреть, какие же муки испытывал его мастер, когда только вырвался из плена преисподней. Он был вынужден до дна испить горькую чашу страданий, прежде чем стать таким, каким его запомнил Такеда. Теперь юному чуджину казалось совершенно бредовым то, что в порыве эмоций он поспеши оборвать все связи с тем, кто был так дорог. Ему даже и близко не было известно, какая буря поднялась в душе мастера Хасаши, когда открылась вся правда о гибели Ширай Рю. Только сейчас Такеда понял, что не имел права осуждать его. Каждый человек хранит в себе огромное количество секретов и тайн, которые нельзя знать другим. У каждого в душе есть боль, которую не понять даже самому близкому. Однако уже поздно жалеть о чём-то. Такеде придётся нести это бремя, и даже если он выскажется отцу, то боль на душе всё равно останется такой же сильной. Ему оставалось лишь надеяться, что со временем удастся утихомирить её, однако сейчас она была острой, как никогда. Такеда был нужен своему мастеру, когда все от него отвернулись, однако вместо того, чтобы быть рядом, предпочел последовать примеру остальных. Пожалуй, это будет терзать его до конца жизни и отпустит только тогда, когда прах бренного тела вместе с воспоминаниями развеют по ветру.