Пришел Лорен и встретил орифламм,
Видал: сидел король в шатре напряжно —
Красою у него главу венчал
Венец, огнем сияющий колпак,
Аторовым сияньем окружал
Дугой вокруг величьем злата,
Тяжелой думой видно обрамлялись
Туманные и ясные глаза.
До отчужденного от всякой страсти Лорена доносились шорохом звуки бурной жизни лежащего за стеной деревьев лагеря. Покачиваясь в седле, трясясь не только телом, но и душой, шевалье верхом на скакуне по грязной тропе пробирался к низкому частоколу, за которым прятались тысячи воинов Изерана. Их ноты пылкой радости никак не могли пробиться сквозь пелену монотонного завывания ветра, что окружил голову Лорена. В мыслях застыло ожидание, терзающее душу. Неспешно лошадь провела его через импровизированные ворота прямо в лагерь. Огромный массив земли с протоптанной жухлой травой и выкорчеванными пнями был забит шныряющими туда-сюда человеческими массами посреди стройных рядов почерневших от погодных условий шатров и деревянных ограждений ристалищ со стрельбищами. В вечерний воздух поднимался дым костров, которые собирали вокруг себя отдыхающих от суеты людей. У каждого работающего в лагере была какая-то таинственная миссия, известная только ему, но она будто бы исходила от единственного желания заполнить томную атмосферу вокруг страстным стремлением жизни. От этой идеи Лорен испытывал лишь едва заметное покалывание мороза на коже, нарастающее, но все такое же монотонное, как напряженный разум. Перед ним вся картина смешалась в единое полотно, где нет ни четкого движения, ни разборчивого слова, ни внятной эмоции. Шевалье оглянулся и увидел вблизи стены твердыни Аманур. Они были поистине огромны: казалось, будто бы зубцы на вершине стен пронзают небеса укусом великой пасти, которая смогла бы проглотить все небо. В сравнение с мощью этих стен осаждающие казались лишь песчинками, не способными что-либо противопоставить необузданной силе, запечатленной в сером булыжнике. Камень хоть и потрескался за тысячелетия службы и покрылся деревянными перегородками, как истлевшее одеяло заплатками, но все еще сохранял заложенный великим гением архитектора смысл — защищать людей внутри от напастей извне. В те далекие времена строители верили, что стены спасут беззащитных от подобных зверям варваров, которые пришли сюда полакомиться яствами богатств великой цивилизации Новама. Сейчас, когда Новам столетия как пал, а крепость заселили вчерашние его разорители, это представилось какой-то иронией. Фигуры патрулей врага наверху казались призраками, далекими не только при взгляде снизу, но и будто бы находящимися не в нашем мире. Они как духи-защитники брели туда-сюда, ожидая, когда могучая душа крепости взовет к ним и принудит к сражению против вторженцев. Эта атмосфера подавляющего превосходства сильной души Аманура давила на осаждающих, и Лорен сам чувствовал, будто бы твердыня хочет раздавить его. Но в своей неприступности Аманур среди безмолвных лесов был одинок, сохраняя в себе стремления стоического отчуждения — унылого и грустного настолько, что даже шевалье невольно отвлекся от застывшего пред глазами томного мгновения и посочувствовал неживому строению. Лорен повел Энит дальше, терзаемый знакомым давлением в груди. Мимо него проносились воины с топорами и мечами на плечах, гремя кольчугой. До его ушей доносились обрывочные фразы, близкие и знакомые, вынуждающие обратить на себя внимание. Шевалье повернул свою голову в сторону небольшого пьедестала с пылающим костром и собравшейся вокруг толпой. Над людьми в шеломах и кольчугах возвышался священник в черной рясе и с прической в форме бублика. Он размахивал книгой, заточенной в толстую красную обложку. Пылкость рассказа отражалась рыжим светом в его увлеченном лице. Уста священника будто бы соединили тысячелетия, и словами современными он, будто бы свидетелем тех лет, рассказывал о великом походе кочевников тенния на север. Тогда великий вождь, названный Мильтиэлем, во имя Атора повел великую армию на врага. Армия была столь огромной, что кинув взор на колесницы и всадников, можно было увлечься и уйти за горизонт, где еще виднелась мильтиэлевская рать. Полководец собрал столь огромное воинство с целью разбить наголову объединенные Анхаром народы в одной великой битве. Сражение велось от рассвета до заката, и, когда тенния почти победили, злая стрела сулинарского короля поразила насмерть Мильтиэля. Великий вождь пал, но тенния победили в этом сражении и заслужили право остаться в Аториаде. «На сим Убар закончил свой рассказ, и Этеростом удалился обдумать сказанное», — завершил священник, который сам как пророк будто бы оживился и пронесся через многие века обратно в текущий момент, чтобы найти себя в лагере вокруг увлеченной толпы и обдумать сказанное. Сюжет был знаком Лорену с детства. Мать зачитывала уроки Убара из Алитиона, священной книги всех аторианцев, лежащему в колыбели младенцу. Он никогда не понимал физийский язык, язык Алитиона, но пересказ событий мифического прошлого всегда возбуждал в нем странное ощущение близости к нему сюжета. Лорен шел дальше. Напоследок он лишь бросил краткий взгляд обратно на толпу. Взор тут же, в подобное скорое мгновение, зацепился за мальчика, совсем юнца, в легкой тунике и с лежащим рядом с ним мечом и шлемом. Его лицо оживленно смотрело на священника, чья заразительная искра зажгла интерес внутри души юноши. Встрявшее на мальчугане внимание вдвойне смутило Лорена, и оттого эта встреча иррациональными позывами засела в голове, смущая мысли еще какое-то время. Лагерь насыщался бурной жизнью, несмотря на месяц осады. Этот импульс энергии и уверенности ударил по Лорену, преобразив его, хоть этой живости было недостаточно, чтобы озарить помраченные и напряженные думы шевалье. Не было проще и от того, как образ юноши навязчиво крутился в голове и что-то пытался ему высказать. Лошадь медленно привела его к еще одному частоколу, посмотрев на который можно было предположить, что это какая-то крепость — малый образ твердыни Аманур с перенятой от него частью силы. Строение явно было нужно, чтобы защитить сидящего внутри даже от угрозы, от которой не спас бы частокол остального лагеря и спрятанная за ним многотысячная армия. Только одному человеку требовалась такая защита. Перед единственными воротами в эту крепость стояли два воина в роскошном обмундировании. Их ламелляр из маленьких и плотно расставленных пластин надежно защищал корпус, а голову прикрывали крепкие и высокие шлема с торчащими конскими волосами. На их испещренных шрамами лицах, седине волос и бород и в тяжелом взгляде можно было прочитать, что это самые суровые воины Изерана — ветераны многих битв. Лорен сразу признал в них личную свиту короля. — Стоять! — ударил хрип в уши шевалье. — Кем будешь, с какой целью прибыл? Такой вздор не напугал бы Лорена, но эти слова впились прямо в душу, слились с синонимичным возбуждением напряжения. Шевалье невольно вздрогнул. — Я граф Лорен, — произнес он, не слезая с лошади. — У меня есть послание для короля. — Лорен, значит… Два стражника обменялись перешептываниями, в которых угадывалось сильное удивление встречей с самым известным из воителей Изерана. — Проходите, первый шевалье, — с признанным уважением произнес хриплый страж. Энит прошла через ворота и остановилась напротив огромного шатра, увешенного знаменами, по бокам которого в упор пристроились два высоких белых конуса и еще два были сзади, едва выглядывая из-за свисающей крыши. Все пространство перед шатром было усеяно веревками и торчащими из земли колышками. По периметру его охраняли все знакомые стражники в роскошном снаряжении, коих тут было с пару десятков. Над крышей королевского шатра гордо развевался бордовый штандарт с изображенным на нем золотым солнцем, от которого отходили многочисленные лучи. Это было знамя Тура и священный символ королей Изерана — пылающий орифламм. Лорен посмотрел на него, но чувствовал не трепет перед грядущей встречей с хозяином кровавого прапора, а все знакомую тягучую и едва выносимую тяжесть. Руки стали отниматься, а челюсть сжиматься. Сердце рвало изнутри. Лорена терзало невыносимое желание немедленно отступить. Но он слез с лошади и направился к входу в шатер, где его кратким кивком пропустил вперед воин. Лорен со всей собранной в кулак уверенностью взмахнул подолом шатра и, благословленный последним лучом уходящего за горизонт солнца, оказался в темной комнате. Здесь, в свете одинокой лампады, на огромном троне сидел юноша в расшитой золотыми нитями мантии, распластавшейся по покрытому сеном полу. Его совсем юношеское лицо, на котором игрались градиенты света и темноты, было погружено в задумчивость. Он выглядел настолько молодо, что даже Лорен казался на его фоне мужчиной далеко в возрасте. Даже Каше, как думалось Лорену, куда более зрел, чем король. Этот контраст особенно будоражил ум новоприбывшего. Он не видел короля так давно, а их знакомство было чуть ли не мимолетным. За время похода на востоке страны парвизеров успелось забыться, насколько сюзерен действительно молодой, чуть ли не ребенок. Над тусклыми губами, на которых застыло непроизнесенное слово, у него только-только начали пробиваться волоски, когда ярко выраженный подбородок был лишен растительности вовсе. Правая рука упиралась кулаком в белоснежную щеку, а прелестные голубые глаза были опущены вниз. Первый среди равных видел в них затаившуюся глубину, которую он никак не мог постичь и понять, но в которой мог бы запросто утонуть. Из-под стального колпака, обрамленного золотыми зубцами, на плечи короля опадали длинные русые волосы, которые напоминали гриву роскошного коня. По правую руку от него стоял гигант, чья голова едва достигала потолка шатра. Даже кольчужное облачение не могло скрыть рельеф его таких же, как он, великих мышц. Его лицо было немолодо и лишено каких-либо эмоций; на месте же волос была гладкая лысина, над которой на мгновение вспыхнула огненная дуга от лампады. Стоило Лорену поймать на себе взгляд великана, как вместе с ним шевалье объял всеобъемлющий свет из глаз. Лучезарность взгляда будто бы обвивала его всего и сильно давила на все тело и душу сразу. Первому шевалье пришлось отвести взгляд в сторону, чтобы избавиться от всепоглощающего влияния гиганта. Поодаль, у края шатра, находился стол с небольшой стопкой пергаментов, чернильницей и тусклой лучиной. Здесь за работой сидел немолодой мужчина в мятой и тусклой тунике. На его голове были лохматые коричневые волосы, маленькие усы и козлиная бородка. Уставшие карие глаза суетно скакали по строчкам пергамента. Перо в костлявой руке стучало по дереву и разносило едва заметный уху скрежет по всему шатру. С момента входа Лорена этот человек объял его кратким оценочным взглядом, после чего, более не отвлекаясь, вернулся к работе. Первому среди равных был знаком этот человек, но они взаимно питали в отношении друг друга абсолютное безразличие, которое в силу понятной только им темы они не хотели прерывать. Все в этой комнате казались куда старше на фоне совсем зеленого короля, который напомнил Лорену встреченного в толпе юношу. Какая-то невольная связь между ними выстроилась в мыслях, и тем вызвала не то отвращение, не то душевное вознесение: ему не следовало нервничать пред столь юным господином. Правда же, как водится, была куда запутаннее, но сейчас любая попытка отвлечь внимание от проблемы облегчала положение первого среди равных. Судорога будто бы сама скосила ногу Лорена так, чтобы он сел на колено перед хранящим молчание правителем. Рука невольно опустилась на падшее колено, а голова вместе со шлемом запрокинулась вперед. Поникли и непокорные волосы. Серые глаза Лорена вспучились, зубы со скрипом сомкнулись, дыхание участилось. Бешено бьющееся сердце огромной дланью схватило его и не давало даже вытянуть изнутри хоть слово. Язык ударился о стену челюсти, губы приоткрылись. Во рту все пересохло. Руки затряслись. — Я ждал твоего визита, Лорен, — журчал спокойный голос короля. В смирных нотах отдавалась несвойственная такому юному лицу мудрость. — Мне сказали, что ты прискакал в лагерь. Лорен не мог ничего произнести. Ему пришлось сделать глубокий вдох и попытаться что-то выдавить из себя, и тут же поднял взгляд на короля. Дикость серости и безмятежность азура схлестнулись друг с другом, мешаясь с багрянцем огня и напряженным стуком пера. — Лорен, — неизменной умиротворенностью говорил юноша, — весть о твоем визите застала меня врасплох. Честно, никто не мог даже предположить, что ты явишься в Аманур так рано. Король перекатил всю голову со щеки так, что кулак стал упираться ему в губы. — Тем не менее… Я приветствую тебя, мой дорогой вассал, благослови Атор нашу встречу дважды. Хватка разжалась, и Лорен, наконец, успокоился. Его чувства вернулись к нему. — Мой король… Энрик… Я… Рад вас видеть. Задумчивость испарилась с лица Энрика, но, кажется, никаких эмоций от этой встречи он не питал: выражение лица оставалось монолитно нейтральным. Теперь он настроился к серьезному разговору. — Встань, Лорен, не надо формальностей. Я вижу, что причина твоего визита крайне важная, раз тебе пришлось оставить обоих шевалье. — Все так, мой король, — произнес Лорен, выпрямляясь в полный рост. — Я принес с собой... Его уста застыли в судьбоносном моменте, остановив течение времени. Именно этот момент станет поворотным. Но в Лорене уже не было сомнений. То, что должно быть сказано, разразит стены Аманура и сокрушит их меланхоличную грозность. — …страшную весть. На Изеран готовится нападение. В этот момент прекратился даже назойливый скрежет пера в руках работающего мужчины. Лицо монарха же осталось невозмутимым. Голубые глаза посмотрели на Лорена с вопросом гнетущего недовольства. — Что это значит? В голову Лорена вовремя заползла предельно простая мысль: все, что он скажет далее, будет натуральным бредом, в который никто не поверит. И снова его разум обратился ко второму мечу на бедре. Вот же зачем ему был вверен клинок. Момент настал. — Мой король, позвольте. Грядущий рассказ покажется полной несусветицей, но вы должны его услышать! Чтобы я мог подтвердить свои слова, я являю Вам неподдельное доказательство. Позвольте показать его. Король качнул головой, зажмурил правый глаз и дернул вверх бровью. Выражение лица Энрика говорило о том, что прямо сейчас он испытывает крайнюю заинтересованность сложившейся ситуацией. — Допустим… Показывай. Лорен снова пал на колено, и в этот раз потянулся за рукоятью второго меча, волшебной Айкливейн. Медленно, обдумывая грядущий и будущий момент, он вытаскивал чудесный булат, пока меч не покинул свою тюрьму вновь. Огненная вспышка лампады накинулась на меч и играючи пробежалась по лезвию. В следующем мгновении Лорен поставил меч на свои ладони и вытянул руки вверх, а сам склонил голову в покорности перед сюзереном. Король со смутным осознанием посмотрел сначала на меч, а потом на Лорена, вновь перекатившись лицом по кулаку. — Этот клинок и есть доказательство? Наконец настал момент, когда тяжелое ожидание исчезнет навсегда, и его душа будет свободна от бремени еще не наступившей ответственности. Она сейчас упадет на него всей массой своих страданий, и ему останется лишь понадеяться, что она не раздавит его тут же. И пусть верная слуга не подведет его. — Айкливейн, явись! Яркая вспышка озарила шатер, белым светом великолепия ослепив всех. Посмотреть на источник вспышки света даже заглянули стражники снаружи. Взоры людей вернулись вместе с удивлением от вида вставшей в глубоком поклоне девушки с лохматой черной головой. Все были сражены не только резким преображением на первый взгляд заурядного предмета, но и несравненной красотой Айкливейн. Смиренный вид кроткой девушки добавлял ее миловидному лицу особенную притязательность, способную смутить даже привыкшему к внешности во время их немногих встреч Лорена. — О Атор… Этого не может быть… — лишь смог отпустить резко оживившийся писарь, навалившийся всем телом на зашатавшийся под весом тела стол. Лишь громада мышц по правую руку от короля оставалась отрешенной. Лицо Энрика охватило резкое удивление, медленно перетекающий в трепет перед видом настоящего волшебства, о котором он мог слышать лишь в сказках. Голубые глаза стали судорожно бегать по всем маленькому телу Айкливейн, пока не устремились прямо в ее прикрытые веками очи. Лорен увидел, как Энрик пытается придумать способ разрядить нависшую в комнате тесноту молчания. — Как Вас зовут, юная леди? — с неожиданной сдержанность сказал Энрик. — Мой король, имя мне Айкливейн, и я верная слуга моего сэра шевалье Лорена. Напряжение не отпускало людей в шатре. Король развалился в своем троне, а писарь выпрямился на стуле и любопытствующе стал разглядывать одеяние девушки. Саму же Айкливейн не мог смутить даже давящий взор лучезарных глаз гиганта. — Да уж, — со вздохом выпалил король. — Мое нутро говорит мне, что просто так ты бы не появилась здесь. Скажи, Лорен, откуда ты ее достал? — Языческие колдуны, забери Анхар их богохульные души в преисподнюю, поведали мне страшную весть. Чтобы я мог доказать свои слова, они вверили мне этот клинок. Колдуны сковали его из волшебного металла, подаренного им фругундами… Лорен посмотрел на Айкливейн. Он не мог видеть ее эмоций, но полагал, что она так же, как и он, чувствует себя неуютно в воцарившейся обстановке. Сам же он ждал, когда ответственность, наконец, упадет и раздавит его, ибо тяжесть ожидания была куда страшнее. — Фругунды? — поинтересовался король. — Позвольте, мой король, я поведаю Вам саму весть… И он рассказал Энрику о короле Хиндрике, который со дна озера Лотон поднял великий клад, и он поделился им с парвизерами ради союза против Изерана, о том, как про это рассказали языческие колдуны и в чаще сковали Айкливейн, и о том, как Энрик должен забрать золото и использовать его для победы в войне с неизвестным драконом. Энрику было тяжко обдумывать все то, что рассказывает Лорен. Ему и без того было трудно на этой войне, которую он собирался закончить размеренно и вернуться домой с минимальными потерями. Судьба, жестокая к нему с первых дней правления, вносила суровые коррективы. Ему оставалось лишь подчиниться своей тяжелой доле. — Все это звучит безумно, первый среди равных… — изверглась томная речь из его уст. — Но я верю тебе. — Рад слышать, мой король. — Какой вариант дальнейших действий ты можешь предложить? — Я не знаю. Мы точно должны принять меры, чтобы фругунды не ударили в тыл нашей армии. Рано или поздно они прибудут на помощь парвизерам. — Осень кончается. Вряд ли они полезут сюда зимой. — Случиться может что угодно, мой король. Нам нельзя терять бдительность, ведь баланс сил явно не в нашу пользу. — Разумно. А ты что скажешь, Астрофель? — Я бы не поверил Лорену, — ответил писарь, — как не поверил бы в волшебный меч. Но вот живое великолепие металла стоит перед нами, и мне сложно не поверить в новость Лорена. Мы могли об опасности Хиндрика только предполагать… Что вообще, до сего момента мы совсем забыли про нее. А еще это золото… Я думаю, удар зимой возможен, и он в состоянии сокрушить нашу армию. Мы должны принять меры. — А что же скажет верная слуга сэра Лорена..? — неожиданно обратился тот к Айкливейн, разглядывая на груди перо, а та удивленно посмотрела на короля, никак не ожидая внимания к ее личности. — Мой король, я… Я не знаю. Не мой удел разбираться в делах военных. Я всего лишь исполняю волю моего сэра. — Что же, как скажешь. Наивно полагал, что тебе может быть известен ответ… Вязкая, тянущаяся и душная тишина схватила души всех собравшихся в шатре. От такой несносности стали сжиматься стены и спускаться потолок, готовясь задавить людей невыносимым ожиданием того, что случится дальше. Абсолютная тишина захватила даже мысли: разум мог лишь покорно подчиниться нарастающему беспокойству, не способный разрядить обстановку. Молчание прерывал лишь треск затухающей лампады, с которым из шатра уходили последние искры света. — Нам остается лишь созвать совет, — кратки были слова Энрика. — Но он не состоится, пока Восемь не будут в сборе. Мы будем ждать Каше и Инаса. Видимо, тяжелая гора пока остается висеть над его головой.