Вот так минуло с встречи той два дня,
Все ждал Лорен, от скуки он метался,
Ушел он в лагерь, там его встречали
И музыка, игра, и состязанье,
И подлого аспида горько жало.
Лорена пристроили в королевском шатре, так как он прибыл сюда налегке и спать ему было негде. Но там ему было невыносимо душно: давящая атмосфера королевского присутствия и вечное шарканье пера, прерываемое лишь во время ухода Астрофеля на несколько часов в лагерь, были ему не по душе. Весь день он гулял и искал для себя какую-либо работу, чтобы в ней на время забыться от скуки и томящейся ответственности. Этим днем он встал рано, оставил в шатре все боевое снаряжение (но из двух мечей он взял Эладонак, а Айкливейн, которую Энрик не стал забирать себе, сейчас покоилась в шатре вместе с Кассиетой) и направился к ближайшей реке, где воины устроили импровизированные «бани». Здесь купались в сколоченных ваннах, стирали белье и приводили заросшие бороды в порядок. В столь холодное время года доступ к горячей воде обеспечивали три костра с разогревающейся на них в чугунках речной водой. Грязный от месяца скачки Лорен, наконец, освежился и выстирал одежду, а позже цирюльник обрил его начавшее зарастать щетиной лицо. Мастерское умение незнакомца обращаться с бритвой не оставило на коже ни одной ранки, что радовало шевалье, привыкшего раз или два порезаться во время самостоятельного бритья. Бритый и вымытый Лорен, когда его одежда подсохла, отправился на обед. Запасы, выданные Инасом в дорогу, давно закончились, и потому Лорен сидел на королевском попечении. Он отобедал чечевичной кашей в компании других солдат и после этого ушел искать себе занятие в лагере. Существовало негласное правило: в обеденное время любая работа в лагере, кроме поварской, останавливалась. Потому было неудивительно, когда огромное поле вытоптанной грязи пустовало. Мужчины отходили на послеобеденный сон или занимались, кто чем хотел. Лорен шел по вытоптанной между буков и дубов тропинке, перешагивая огромные коренья и стараясь не свалиться в канавы, раскиданные тут и там, как у любой лесной тропе. Она находилась в небольшом лесочке посреди лагеря и соединяла два импровизированных района: кухню с трапезными столами и так называемый «спальный» район, где находились жилые шатры, а также арены. Было влажно, что точно не облегчало передвижение здесь с кожаной подошвой обуви. Все время сапог намеревался вырваться из власти владельца и без какой-либо цели свалить его на землю. Шевалье споткнулся о незаметный корень и чуть не улетел прямо в канаву с застоявшейся водой. В голову, будто бы вбитая ударом ноги по дереву, влетела раздраженная мысль: почему этот чертов лесок не срубили и не пустили на поленья для костров? Зачем он вообще здесь ходит, если можно было пойти в обход? Горечь и обида за чуть не случившуюся катастрофу мгновенно испарились, когда ухо Лорена зацепилось за странную мелодию, которая доносилась откуда-то из-за деревьев. Острый взгляд приметил, как у поредевших дальше у тропы стволов мелькал человеческий силуэт — от его стороны и доносилась музыка. Странное и едва ли уловимое любопытство повело Лорена туда, посмотреть, кто это играет и на чем. Сидя на жухлой траве и спрятавшись в полосатый желто-синий плащ, мужчина играл мелодию. Вертикально, положив на колени, в руках он держал высокую и вытянутую кифару с шестью струнами. Инструмент был настолько огромен, что доходил музыканту до шеи. Сжатый кулак плектром шустро пробегался по струнам вверх-вниз, извлекая бодрую мелодию. Каждый удар плектра по зычным струнам переходил в репетативный темп повторяющихся партий. Несведущий в музыке Лорен стоял рядом и слышал оживленную мелодию, все пытаясь понять, в чем символизм действия. Шевалье представлял себе, будто в таких нотах музыкант скрывал олицетворение боевого напряжение, когда две стены щитов врезались друг в друга, и начинался суровый, но однообразный обмен ударов мечей и топоров. Изо рта музыканта, сокрытого за темной и завитой в косы бородой, вырвался бас. Глубокий глас смешался с мелодией в едином потоке музыкального транса. С закрытыми глазами мужчина стал распевать гимн на неизвестном Лорену языке. Увлеченный виртуозной игрой одинокого исполнителя шевалье не сразу признал древнейший язык этой земли — новамский. Глубина баса резко контрастировала с представлением об грациозности этого наречия. Утонченность кифары и языка, принадлежащих носителям высшей культуры далекого прошлого, встречала суровость техники игры и глубину баса, завораживая резким сочетанием. Но то, о чем пел мужчина, Лорен не мог и представить: новамский был ему неизвестен. Ему оставалось лишь оставить певца, осмысляя возможную тему песни и унося от него заряд необъяснимой энергии, начинающей увядать с отдалением шевалье дальше в лагерь. С тем и увядали воспоминания о некогда великой цивилизации. Теперь Лорен плутал между шатров, постоянно пересекаясь вплотную с другими воинами Изерана. Не каждый из них был в боевом обмундировании, но зато меч у бедра держали все. Не каждый также признавал в проходившем рядом с ними Лорене первого шевалье, человека, ставшего легендой при жизни. Те же, что все-таки видели пред собой разящий меч Восьми Лучей, преисполнялись честью и с почетом приветствовали Лорена. Для него самого получать подобное внимание было не впервой, но трепет и гордость от почетного отношения он не испытывал. Интересная картина зацепила его внимание. Двое мужчин в раздумьях сидели на карачках напротив пня, на котором расположилась доска с фишками. На игровом поле восемь на восемь черные и белые фишки из дерева стояли у краев в ряд. Среди фишек выделялись две противоположного цвета, на которых были вырезаны конусы. Игроки по очереди двигали фишки по всему поле, по вертикали и горизонтали. Молча один из мужчин передвинул белую фишку так, чтобы черная оказалась зажата между двумя белыми. Второй мужчина ударил себя по лбу и убрал ее в небольшую кучку на пне, где лежали другие игровые фигурки. Лорен увлекся процессом и подошел посмотреть на игру поближе. Игроки были погружены в игру так сильно, что даже не обратили на пришедшего внимание. Передвижение фишек вдоль всего поля сопровождалось удалением таких, которые оказывались зажаты между двумя фигурами противоположного цвета. Игроки также пытались окружить своими фишками вражескую с рисунком колпака, которая не выбывала из игры после окружения с двух сторон. Игрок за белых попытался дважды окружить «черный колпак», но по итогу остался без фишек вовсе и проиграл. — Еще по одной? — спросил победитель. — Давай. Лорен оставил их наедине и поплелся дальше. Его привлекли звуки ударяющегося о дерево железа. Тропинка меж шатров, наконец, вывела его к ристалищам, и сразу же перед ним всплыло некое состязание между воинами. Около десяти человек стояли напротив мишени, в которую метали маленькие топорики с вытянутыми лезвиями — франциски. Выпущенные на расстояние около тридцати футов, они громко свистели и с выраженным стуком врезались в деревянную мишень. После попадания метавший подбегал, выдирал топор и уносил его. Собравшиеся оживленно обсуждали, кто куда попал и чей результат лучше. Когда топор чуть отклонился от своей дуги и попал не ровно в центр, а чуток в край от яблочка, между двумя воинами вспыхнул напряженный спор, чуть не перелившийся в рукоприкладство. Увидевший это Лорен не мог стоять в стороне, и потому ввязался в разговор. Все заметили первого среди равных и узнали его. Силой собственного авторитета ему удалось разнять мужчин, готовых уже лезть друг на друга с кулаками. — Чем вы вообще занимаетесь? — спросил он. — Мы тренируемся метать франциски, — ответил один из воинов. — Тренируетесь, значится… Что-то вы какие-то напряженные для обычной тренировки. Покосившимся в сторону взглядом шевалье заметил небольшой столик, на котором стояла стопка монет. — Сэр Лорен, — с заметной нерешительностью обратился один из метателей, — а вы действительно самый умелый воин всего Изерана? — Бахвальство не про меня, — с гордостью произносил он, — но этот титул не я выдал себе. — Если Вы такой сильный воин, то и франциску метать хорошо умеете? На мгновение Лорен задумался. Всю свою жизнь он служил конным воином и орудовал копьем — топоры на поле боя он никогда не метал. Как и любой воитель Изерана он тренировал это умение, но не уделял ему должного внимания. — Конечно, умею. — Продемонстрируете Ваши навыки? Воины обступили его вокруг и пропустили к пню, вверху которого торчали три вбитых топорика. Здесь, встав у небольшой отметки, он бы находился в тридцати футах от мишени. Это был явный вызов. Попеременный фокус, сначала на франциски, а потом на яблоко мишени, разжигал в Лорене спортивный интерес. Серые глаза зажмурились в сладком предвкушении, руки игриво задергались, имитируя бросок, а ноги сами понесли шевалье к ограничительной черте. С легкостью Лорен извлек одну из францисок и встал напротив мишени. Стальной осанкой он выпрямился и выставил вперед левую ногу, пока его руки были опущены вниз. Хищный взор понесся сквозь воздух прямо к цели — в краснеющее и испещренное грубыми рубцами яблоко. В голове рисовалась дуга, по которой полетит топор. Хотелось, чтобы она была как можно более прямой, и потому в метание придется вложить немалые силы. Вскидыванием топора в руке Лорен прикинул, какая крепость мышечного напряжение будет достаточной при таком весе изделия. С удовлетворенным интересом размышлений шевалье согнул руку в локте и приготовился к броску. Точность. Сила. Техника. Глазомер выведет ему нужную траекторию, сила обеспечит стабильность полета, а техника объединит их двух в единое произведение искусства. Тело оперлось на подпружиненную левую ногу, голова стойко бдела в цель, а рука покачивалась в ожидании броска. Два наклона вперед и назад в подготовке броска. Последний наклон — правая половина тела вместе с рукой улетает вниз, будто при мощном рубящем ударе меча. В момент наивысшего напряжения ладонь раскрывается. Франциска с громким свистом пролетает за мгновение и прилетает в центр, и угол топора впивается на несколько сантиметров вглубь деревянной мишени. Такой отличный бросок вызвал волну удивления и восторженный хлопот. — Отличный бросок, Лорен, — под насмешливое хлопанье ладош и звон колец кольчуги стал приближаться до боли знакомый шевалье мужской голос. Перед Лореном очутился высокий мужчина за тридцать лет на вид, делающий заметный акцент на атрибутах своего богатого образа. Габариты тела скрывались за широким и очень богато отделанным орнаментами фиолетовым плащом, который крепился за правое плечо и опадал до колен. Он не закрывал лишь правый бок, на котором Лорен видел сделанный из квадратов ремень отделанных серебром ножен и кольчужное полотно панциря, уходящее в рукав с белой туникой. Он носил цельные высокие сапоги без ремней и обмоток. Золоченый узор плаща у шиворота переходил в тонкую шею, на которой держалась вытянутая вверх голова с роскошными длинными волосами белого цвета. Лицо мужчины светилось живостью извивающихся форм, насмешливостью белоснежной улыбки и надменностью острого носа, задранного вверх, несмотря на превосходстве в росте над Лореном. В остром правом ухе у него была сережка с пурпурным самоцветом, который поглощал и настырный свет, и жадный взгляд. Голубые глаза, слегка прищуренные, озаряли Лорена какой-то притворной светлостью, будто бы за мягкой оболочкой радужки скрывался гадкий яд, и его чернота уходила в зрачок. — Изар… — с явным недовольством выдавил из себя Лорен. Мужчина перестал хлопать и встал напротив первого среди равных, сложив вместе ладони в районе груди. Он оттопырил указательные пальцы и указал ими вниз. — Отойдем-поговорим? Лорен бросил взгляд на группу воинов, после чего вместе с Изаром отошел в сторону, где их разговор никто бы не слышал. — Давно не виделись, Лорен. Вот сказали вчера, что ты прискакал, я и пошел искать тебя. — Что-то не верится. — Твое дело мне не верить, — дернул он бровями и улыбнулся. — Я смотрю харизматичный переговорщик так и не сдал в наши руки Аманур… — Не язви, тошно без того. Феликс и его люди не подверглись моему красноречию. — Как же так? Не всегда удается людям заговорить зубы? Изар со вздохом взмахнул руками и сложил их на груди. — Я уже раза четыре выходил на переговоры и просил парвизеров сложить оружие. Они не идут ни на какие условия, увы. Феликс уверен в своей победе, и потому не намеревается сдаваться. — Он не сдастся. К нему на помощь спешат фругунды. — Я слышал, да. Интересным способом ты про это узнал. — Тебе рассказали? — В общих чертах. — Что ты сам думаешь? — О чем? — О намечающейся войне. Перед тем, как ответить на вопрос, Изар почесал бритый подбородок. — Я бы выступил за переговоры с фругундами. — Зачем? Они не станут говорить с нами, им нужна наша кровь! — Такого не бывает. У их короля явно другие планы, чем завоевывать Изеран. — Было бы так, не сиди он на горе золота. — Не все решает золото. — Иронично слышать от тебя. Оба едко обменялись улыбками. — За стенами полно припасов, — начал Изар, — а наша армия к долгой осаде не готова, если она вдруг затянется еще сильнее. В Анемост нам будет нечем питаться. Это Астрофель рассказал. — Вы не стали отнимать еду у местных? — Пытались. Энрик еще во время начала осады послал эмиссаров по всем деревням с сообщением, чтобы они везли еду в наш лагерь. Вроде, мы сейчас правим этой землей, а смещение Феликса вопрос времени. — Я посетил одну из деревень парвизеров — была совершенно пустой. — Именно. Парвизеры еще в начале войны пустили молву, и все из деревень сбежали в леса вместе с едой и скотом. — Вообще все? — Многие. С некоторыми, конечно, удалось договориться взамен на защиту, но, вероятно, такой порядок долго не продержится. Верь нет, но парвизеры дошли до того, что свои же деревни грабят. — Дикость! Как можно докатиться, до такого? Зачем грабить собственный народ? — А ты бы на их месте не то же самое делал? — Нет! Зачем? — От кого от кого, а от тебя такое слышать непривычно. Давно ты такой мягкий стал? Лорена задели слова Изара, будто бы тот действительно считал его мясником. А ведь кто бы его за это упрекал! — Я не гублю людей из жестокой логики, в отличие от тебя, сладоустый лжец. — Прячешь тягу к кровопролитию за благочестием? — стал раздражаться и Изар, вскидывая руки. — Мне нет нужды скрывать карающую справедливость туманящими разум речами! — Ты не умеешь ценить жизнь. Ни свою, ни чужую. — Чужой ты точно попираешь ради своей. — Я люблю жизнь в любой ее красе. Мне нет нужды отрицать счастье наслаждений. — С богатством легко об этом говорить. — И бедным оценил бы красоту. — Это стоит чужих жизней? — Кто-то гибнет ради моего счастья, а кто-то людей без цели губит. Ты, может, удовольствие от вида смерти получаешь? Разъяренный Лорен пожирал Изара взглядом. Ни единого возражения он не мог выдавить из себя, лишь скрипел зубами. Он не знал наверняка, приносило ли убийство врагов Изерана ему наслаждения. Недавний диалог всплывал на поверхность… — Нет. Я проливаю кровь, потому что то необходимо. — Тогда я тебя понял… Напряжение между воинами спало, и оба вернулись в спокойные стойки с безэмоциональными лицами. — Говорят, у тебя второй меч появился. Покажешь? — Только когда все Восемь будут в сборе. Изар раздосадовано вскинул руки в стороны и вздохнул. Он повернулся к Лорену спиной и зашагал прочь, взмахивая правой рукой вслед. — Потом увидимся, друг. — Предвкушаю нашу повторную встречу, — усмехнулся Лорен, оставшийся теперь один наедине с давящим присутствием града Аманур. Он действительно был одинок.