Совет окончился решением:
Пусть будет штурм, его всем не избегнуть —
И воины прольют крови немерено,
За павших слезы жены овдовевши
Годами будут лить, их не пресечь.
Жаль жизни многих: наших, парвизеров,
Умрут мужи геройски вскоре все.
Утром следующего дня, Понтур покинул осадный лагерь с миссией. Он не попрощался ни с кем, лишь король дал ему поручения в ранний час, после чего третий шевалье во главе отряда ускакал на север. Страшные вести, принесенные Лореном, будоражили умы изеран, и уход Понтура не мог не сопровождаться сопутствующими пожеланиями ему удачи, которые он не мог услышать, но могучая и не поддающаяся умам сила заметила бы молвы и обеспечила шевалье успех. Пока король и его воинство были на юге, в любой день едва известный враг мог нанести удар в самое сердце великой державы — столицу Тур — и никто ему не помешал бы. Понтур и майордом должны сдержать славный город королей Изерана до тех пор, пока Энрик не сможет вернуться обратно с победой над враждебными королями… ибо о поражении не было и речи. Оставалось только верить, что «угроза от дракона» была преувеличена, и страна парвизеров подчиниться власти Бланселя малой кровью. Впрочем, сейчас всех заботила другая, более актуальная проблема. Утром после дня собрания, когда советник и воитель короля убыл с миссией, началась масштабная подготовка к штурму. Воины, вооружившись топорами, пошли рубить лес и стругать из бревен лестницы и тараны. Во всем лагере единственным человеком, который хоть в какой-то мере обладал инженерными познаниями, был Астрофель, и ему поручили руководство над работами. Первый снег выпал и подтаял, из-за чего Аманур и осадный лагерь утонули в слякоти. Это негативно сказалось на ходе работ, из-за чего графу-палатину пришлось соотносить сроки с непогодой. Оценки привели его к дате, когда все будет готово к началу штурма — тридцатому числу, последнему дню месяца имени Второго Учителя и Первого Ученика Эторостома. Пока в лагере звенели топоры, на стенах Аманура мелькали тени парвизеров. Часами наверху носились туда-сюда часовые, окидывая глазами столпотворение под ними. В этой ситуации обороняющиеся мало что могли сделать, и потому предельная осведомленность планами энрикова воинства была для них единственным союзником. Изеранам же можно было предполагать, что толстые стены скрывали улицы, на которых возводились баррикады и ловушки для атакующих. О том мог поведать лишь Эторье, но о нем не было давно ни слуху, ни духу: лишь король единожды обмолвился, что шестой шевалье приносит ему сведения из сердца Аманура. Во второй день осады на ковер к королю вызвали Изара. В королевском шатре, где расположили стол с фигурками стен и домов импровизированной копией великой крепости, помимо короля был Инас, который будет руководить штурмом, Астрофель, зашедший на короткое мгновение выслушать Изара перед тем, как вернуться в кипящую работу лагеря, и Лорен, так же вызванный королем по пока неизвестной причине. — Изар, — обратился к пришедшему Энрик, — ты попробуешь еще раз сдать нам дипломатией Аманур? — Не вижу в этом смысла, — самоуверенно произнес вставший в горделивую позу Изар. — Почему? — неудовлетворенно удивился спрятавшийся за своим столом Астрофель, будто бы такой ответ он не мог ожидать. — Я считаю, нам нужно подготовить все необходимое на начало штурма, и уже перед его стартом потребовать от парвизеров сдать Аманур. — Зачем?! Зачем армии изводить на это силы, когда можно попытаться завершить все сейчас? Изар улыбнулся и вытянул руки в стороны, начав обращаться будто бы ко всем присутствующим в шатре разом. Из его рта вылетел смешок. — Они ожидают, что мы решим выйти с ними на контакт, пока готовим лестницы. Наши враги уже морально готовятся отказаться и показать нам свой непокорный характер. А вот если мы не будем им ничего предлагать, они напрягутся, будто бы для нас компромиссов с ними быть не может. Вот когда наша армия, во всеоружии, с подавляющим численным превосходством, встанет под их стенами, можно попробовать их уговорить. Аманур сдержал много атак, но грядущий приступ она не сдержит. Парвизеры это понимают. Заставим их побеспокоиться за свои жизни для пущего эффекта. Напуганными легче манипулировать. Инас затрясся в глубоком хохоте, услышав заявление Изара. — Удивляешь ты меня в последнее время правильными мыслями. Продолжай так же, и заслужишь мое доверие. — Зачем мне твое доверие, грубый маньяк? Тебе такое нравится, потому что в суровости видишь красоту. Я же считаю свое предложение изящным и эффективным. — Да уж, не стать мне такими темпами партнером с трусом. Но идея мне нравится. Эй, Астрофель, а давай тарана будет… три! — ТРИ?! — граф-палатин взлетел со стула и выпучил глаза так, что они закрыли мешки под ними. — Зачем нам третий! У нас не хватит людей на третью сторону атаки! — Я согласен с этим склизким змеем. Парвизеры должны быть убеждены в наших серьезных намерениях. Если они начнут нас бояться, нам это будет только на руку. А насчет третьего направления… Не беспокойся, у меня есть план. — Надеюсь на это, — отгородился Астрофель от предстоящей нагрузки на себя и на лагерь, и с тем спрятался обратно за стол. — Вроде погода притихла, и строительство третьего тарана не должно выйти за рамки положенного срока… — Неплохой ход, львенок, — не то похвалил, не то съязвил Изар невзначай, после чего обратился к сидящему Энрику. — Ваш вердикт, мой король? — Вы в этом лучше меня разбираетесь. Делайте, как считаете нужным. Энрик смотрел куда-то в сторону в течение всего разговора, но сейчас он повернул голову и направил взгляд на Лорена, который стоял здесь и выслушивал разговор. — Лорен, — начал король, — я надеюсь на твой меч. Если он волшебный, он может обеспечить нам победу. — Я тоже надеюсь на Айкливейн, мой король. Слова первого среди равных звучали с ноткой безучастности, но вовсе не из-за отсутствия заинтересованности в серьезном деле. Его мысли вновь захватила проявившееся ответственность, с каждым днем набирающая силу и терзающая Лорена изнутри. Он также носил с собой всюду два меча сразу, и хватка за рукоять Эладонака позволяла ему на мгновение отрешиться от нависших проблем. — Ты уже узнал о его боевых свойствах? — Еще нет. В Амануре она пройдет боевое крещение. — Хорошо. Пусть тогда дебют дара колдунов будет победоносным. После этих слов Лорен уловил едва заметное колебание, исходящее от ножен. Спустя три дня случился единственный за все время подготовки штурма инцидент. В час до рассвета со стороны главных ворот из-под величественной арки вылезли сокрытые в вуали тьмы лазутчики из нутра Аманура. Легковооруженные люди прятались в темноте стен от огня высоких костров и медленно подбирались к недостроенным таранам и лестницам. Они были тихи и незаметны, но что-то выдало их. На полпути к цели весь лагерь залил оглушительный грохот ударов тревоги и крики, начавшие сливаться в единый истошный крик паники. Из палаток повыскакивали сотни едва одетых воинов с мечами наперевес и устремились за устроившими вылазку парвизерами, едва стоило заметить их чужие силуэты. Осознав провал миссии, тени лазутчиков нырнули в глубину темноты Аманура, преследуемые огнями факелов. Разгоряченные изеране не намеревались отпускать нарушителей и преследовали их сквозь черноту предрассветного часа до самых ворот. Стоило им поближе подобраться к ним, как они увидели, что у огромных дверей крепости повсюду валялись десятки трупов с раскиданными вокруг обнаженными ножами и незажженными факелами. У всех убитых были резаные раны, продольные и продолжающие обильно кровоточить. Во всей армии был только один человек, чье оружие могло наносить такие повреждения. И прямо сейчас он скрывался где-то поблизости, сохраненный от всякого взора самой ночью. В сумерки перед днем начала штурма Лорен взобрался на холм, где проходил совет, и отсюда взирал на осадный лагерь и Аманур. Минувшие дни проносились в его голове скомканными воспоминаниями: ночь совета и лицо дяди в свете костра, оголенные стволы, превращающиеся после падения в колеса, опоры и крыши таранов, его личные патрули вдоль размытых дорог в поисках засад парвизеров, рассказы о смертоносной тени… Все это время он терзал себя мыслями о том, что скоро случится что-то великое, и все события были его преддверием. Но сейчас… Сейчас он был абсолютно спокоен. Смута мысли в кульминации танца раздирающих душу в стороны черных рук вскипела так, что исчезла напрочь. Теперь в мыслях была абсолютная безмятежность, подобная завывающему вокруг сонному ветру. Его свист то одинокий, то зловещий, давно стал аккомпанементом похождений Лорена. Ныне его размеренный и едва спадающий гул вторил отрешенности перед суетой, нисходя из вершины холма по крутым склонам вниз, к неспокойной реке, в воде которой извивались вместе с непостоянными формами волн линии рыжего света. Хоть в последние дни и была пасмурная погода, сейчас, когда на носу штурм одинокой твердыни, над головой раскинулся пышный градиент приходящей фиолетовой ночи, алыми цветами перетекающий в насыщенный оранжевый огонь уходящего солнечного диска. Закат омывал теплом понурые стены Аманура и грязные полотна шатров в лагере, придавая их унылости загадочность уходящего момента, о котором, несмотря на предстоящее кровопролитие, захочется думать с доброй ностальгией в неизвестном будущем. Предстоящие события обещают быть куда страшнее, и испытания с ними придут тяжелые, и текущий, растянутый в смаковании момент, хочется запомнить без омрачающих красок. Что под стенами, что на них, разделявшие подобные убеждения люди сновали туда-сюда и исполняли порученную им работу: несли к боевым рубежам лестницы и сменяли патрули на стенах. Завтра прольется много крови. Много кто падет, но много кто переживет сражение — и для всех выживших что само историческое событие, принесшее бурю терзаний и эмоций, что предшествующий ему момент спокойствия, покажутся откровениями, которые надо пронести с собой через всю оставшуюся жизнь. Даже если она после этого долго не продлится. Крепость Аманур станет для них тем далеким образом, тем исполином языческих земель, который соединит мостом для ныне живущих прошлое и будущее, а в грядущем обозначит момент «до» и «после», когда все изменилось. Воспоминания об этом дне впитаются в кости крепости, как кровь сотен сражений древности, стекавших по сочленениям камней в глубину фундамента. Завтра прольется много крови: своей и чужой — и вся людей, которых истязали страдания осады. В пустых серых глазах Лорена было так пусто, что даже блик заката не отражался в них. Взгляд будто бы растворялся в творящейся суматохе, из-за чего он принял дар слепоты и отказался заострять внимание на какой-либо детали. Нет, здесь он был не чтобы уследить глазами, а чтобы уловить момент всеми чувствами сразу: пейзажем заснувшего леса оголенных стволов, свежим запахом чистого воздуха, холодным прозябанием кожи, свистом ветра, в который вплетаются отдаленные звуки Аманура, и стальной вкус будущего на языке. — Мой сэр, у меня есть вопрос. Разразился все знакомый голос отовсюду и ниоткуда — неожиданный, но близкий, такой же безэмоциональный, но заметно нерешительный. — На этот раз Вы прольете мною кровь? Лорен не стал спешить в ответе. Внутренний голос прокручивал возможные варианты реакцией на вопрос девы-меча, покуда сам шевалье смотрел вдаль и выбирал наиболее подходящий. Не было понятно, стоит ли закрутить эту мысль так, чтобы не напугать ее ответом, или стоит, наоборот, раскрутить в душевный диалог и воодушевить на столкновение, а, может, стоит просто подбодрить ее добрым словом и обещаниями, что все будет хорошо… Но нет. В данной ситуации ему претила мысль разрушить волшебную атмосферу спокойствия, щедро выстроенную перед ним уходящим моментом. Все будущее требуется принять в той палитре чувств и эмоций, какая есть сейчас. Не только суровым людям войны и властителям земель: юной девушке тоже. Потому… — Да, — краток был его вердикт. — Хорошо, мой сэр. Если такова Ваша воля, я покорно склоняюсь перед ней. Я оружие. Я создана, чтобы убивать. И со взмыванием ветра в вышине вернулась отчужденная меланхолия предстоящего мытарства за стенами великой крепости. Завтра Аманур снова увидит смерть. — Задавай вопросы… — прошептал он сам себе. И первым его вопросом было: — Что будет после падения Аманура?