Все мы пресмыкающиеся, жалкие, грешные твари. И только милосердие отличает нас от праха, из которого мы вышли и в который должны вернуться. Замок Отранто Гораций (Хорас) Уолпол
Прочное положение Малфоев, которого никогда не существовало, скорее было прекрасной актерской игрой Люциуса, которой он пытался убедить то ли всех остальных, то ли самого себя. Проблема была в том, что переписать прошлое нельзя, а уйти от Пожирателей без потерь было невозможным. Это как попасть в капкан — ты не выберешься, не лишившись ноги. Поначалу какая-то часть сердца Драко, та самая, которая сквозила неуверенностью из-за слов детей вокруг него о том, что семья Малфоев была на стороне зла, надеялась, что Люциус не хотел ступить по неровной дорожке и присоединяться к Воландеморту в продолжении этой войны. Он не из тех, кто совершает одну и ту же ошибку дважды. Но чтобы быть полностью обособленными от Пожирателей, необходимо провести около сотни обрядов для отмены магии крови на Малфой Мэноре, которые позволяли Воландеморту и кругу его приспешников иметь доступ к большей части поместья. У них не было столько времени, чтобы разбираться с многовековой родовой магией, которую перестраивали общими усилиями десятками волшебников, для организации штаб базы Темного Лорда пятнадцать лет назад. Они могли либо играть грязно, либо не играть вообще. Люциус залёг на дно, и большего Драко от него не ожидал. Он снова пошел по шаткой дорожке, но успокаивал себя тем, что ступает по уже протоптанным следам, и как минимум знает, чего ожидать. Как оказалось, этих знаний было недостаточно. Драко бы позлорадствовал, что он отплатился за свои ошибки семьей, если бы этой семьей не был он сам. Позиция Люциуса всегда была шаткой. На слабых позициях у Лорда он держался на плаву только благодаря сладким речам и редким сценкам на собраниях в роли семейного тирана. В этом была проблема. Фамилия Малфоев стояла на перепутье — их не принимала ни Светлая, ни Темная стороны. Они также не могли вести себя как нейтралы из-за слишком активного участия. Это была социальная ловушка, в которую они себя загнали. А потом Драко пленился сладкими и привлекательными речами о силе и могуществе крови, и побежал по протоптанным Люциусам следам, навстречу к своему великому будущему. Воландеморт даже не почтил их своим присутствием, когда Драко награждали меткой. Тетя Белла крепко держала его руку, впиваясь кончиками обломанных ногтей в кожу предплечья, пока она читала заклинание, вселяя змею под кожу племянника. Ее пальцы ощущались склизкими и чужеродными, будто его руку обвили щупальца ядовитого осьминога. Малфои мягко говоря были у Темного Лорда не в любимчиках. Но Лорд был достаточно милосерден, чтобы поручить Драко миссию для реабилитации имени рода в его глазах. Миссию, которую Драко провалил. — Северус! — рявкнул Воландеморт, отвлекаясь от беловолосого подростка, лежащего в его ногах. Снейп тут же подошел ближе, падая на колени и опуская голову. Драко ничего не видит. В поле его зрения попадают чужие ноги и очертание собственной ладони, бессильно лежащей на брусчатом полу. Его голова раскалывается, уши будто забились ватой, не пропуская четкие очертания слов в его сознание. Он тщетными попытками пытается выстроить в сознании бетонную стену, как его учила Нарцисса, но она рассыпается строительным песком каждый раз. Когда лицо Северуса впечатывается в пол, Драко пробирает леденящими мурашками от потока Темной Магии. От чистейшего сосуда с многолетним резервом, который стоит сейчас прямо над ним. Которому Драко безвольно открыл свою шею, позволяя перерезать ее в любой момент. Воландеморт что-то шипит, или может быть это Нагайна, проползающая где-то неподалеку. Северус встает обратно на колени, и с лица, скрытого за его длинными волосами, падают капельки крови. Дрожащими от тремора после пыточного заклятия руками, он протягивает Бузиновую палочку Лорду. Он снова падает лицом в пол с приглушенным хрипом, палочка отлетает куда-то в сторону. Драко кажется, что комната наполняется какой-то жидкостью. Нефтью или чернилами. Чем-то черным и вязким, утяжеляющим его конечности и заставляя тошнотворные позывы давить на корень его языка. Малфой чувствует давление на своей ноге, ткань брюк мнется под инородным движением, и он заставляет себя сглотнуть рвоту, наполнившую его рот. Нагайна ползет вдоль его ноги, добираясь до ягодицы, а после поясницы, прокладывая себе путь вдоль его позвоночника. Вес огромной змеи выбивает из него воздух, и Драко неконтролируемо передергивает, когда он слышит животное шипение у своего уха. Этот звук сливается с яростным трепетанием Темного Лорда, который все еще стоит над ним. Он видит оксфорды кого-то из Пожирателей, который подобрал палочку с пола, и протянул Лорду. Змея продолжает извиваться на его спине, пока Драко не находит в себе сил пошевелиться. В его голове набатом бьет мысль, что ему нельзя отключаться. Если он закроет глаза — то больше никогда их не распахнет.***
Нарцисса была самым одиноким человеком, которого он знал. В детстве он вместо сказок слушал истории о своих родственниках, которых он никогда в жизни не встретит. Мама научила его, что семья — единственные люди, которые будут на твоей стороне, не смотря ни на что. Это те люди, которые будут стоять за твоей спиной и ставить тебе щиты, которые не смогут просто перестать с тобой общаться — у вас общая кровь. Мама научила его любить и защищать. Это были те истории, на которых она нежно улыбалась и слегка розовела щеками, и в такие моменты мама выглядела самой красивой на планете. Потом мама начала рассказывать о чужих ошибках, чтобы Драко не пришлось ломать ноги об свои собственные, и вместо этого он мог обернуться и посмотреть, на каких кочках падали люди ранее. На таких историях щеки Нарциссы тоже наливались кровью, и Драко никогда не позволял себе думать, что это было от стыда. Он слушал о том, как люди, учившие Нарциссу всегда защищать семью любой ценой, выгнали ее старшую сестру, Андромеду, за любовь к магглу. Как после выгнали брата — Сириуса. Как погиб второй брат Регулус. Как сестру Беллатрису посадили в Азкабан. В течение двух лет от младшего семейства Блэк осталась лишь младшая сестра. — Это был как выпуск из школы, — спокойно прокомментировала мама, — ты учился с одними и теми же людьми и видел их практически каждый день на протяжении 10 лет, а потом вы получили свои сертификаты и разошлись по своим дорогам. За исключением, что одноклассников я никогда не любила. Сделав нехитрые расчеты, Драко обнаружил, что в день его рождения Люциус все еще ожидал собрания Визенгамота, который должен был решить: отправится ли тот в Азкабан. Иногда Драко перед сном размышлял, как бы он себя чувствовал, если бы в один момент все люди вокруг него пропали, и он оказался бы в полном одиночестве с младенцем на руках. В тринадцать лет он нашел фамильный томик родословной семейства Блэк и из любопытства, которого за ним никогда не водилось, искал среди древних зачарованных страниц имя Сигнуса Блэка Третьего, чтобы узнать, как выглядит человек, который пожертвовал его матерью ради проигрыша. Он с удовольствием заметил, что Нарциссе достался самый минимум черт отца — лук купидона и форма бровей. В семнадцать он узнал, что лицо, пренебрегшее Нарциссой, было похоже на его собственное, когда Люциус применил на его матери Круциатус на его четвертом собрании Пожирателей по приказу Темного Лорда. — Ты ненавидишь дедушку? — спросил Драко, сразу после того, как исследовал портрет мертвого родственника в забытой книге. Нарцисса тогда слегка приподняла брови и пыталась понять вопрос, потому что они были в поместье Абраксаса{? }[Арбаксас Малфой — отец Люциуса.] на прошлой неделе и не было ни единой причины подозревать Нарциссу в нелюбви к нему. Но потом она отвела взгляд и постучала ногтем по фарфоровой чашке перед собой. — Семья — это странное явление. Ты можешь ненавидеть кого-то как человека, но любить как отца. Драко пробурчал тогда что-то неясное, потому что он не понял. Сигнус был что человек, что отец дерьмовым. У него это заняло пять лет, чтобы осознать.***
Это было простым правилом: не передвигаться по замку в одиночку. Его предложила запуганная своей бурной фантазией Миллисент, но в этот раз ее опасения оказались оправданы. Все остальное правилами как таковыми не являлось, скорее наследие от старших выпустившихся курсов, которые поколение за поколением слизеринцы друг у друга перенимали. Однако, чтили их почти так же, как у самого истока. К примеру, пока все студентки не вернутся в общежитие, кто-то будет сидеть в гостиной на стреме, чтобы в случае чего обратиться к деканату. На пятом курсе это казалось забавным, потому как чтобы упорхнуть в чужую постель студентам необходимо было заранее предупредить старост. Сплетен было много. Однако сейчас эта предосторожность на вес золота. Или другое, следить, чтобы все студенты факультета были в безопасности. Сюда входил пункт о доведении пьяных студентов до общежития, чтобы не позволить им захлебнуться в собственной блевотине или свалиться спать прямо в коридорах Хогвартса. Поэтому Драко сейчас прозябает в коридоре у башни Когтеврана. Хоть они и договорились не передвигаться в одиночку, пусть они считают Драко экстремалом, когда он без компании отправляется в место полное пьяных и потенциально агрессивных студентов. Стоя у подножья лестницы, ведущей в общежитие вороном/орлов, Малфой думал о том, какой он чертов придурок. Ещё когда он согласился проводить Пэсн и Дафну до подземелий с вечеринки, он должен был понять, что встретит слишком много нежеланных лиц в процессе. Одно из них сейчас неустойчиво двигалось в его направлении. — Нарушитель! — взвизгнула Грейнджер в полной мать ее тишине, и Малфой поморщился от того, как эхо ее голоса отдавалось у него в висках мигренью. Грейнджер была пьяна. Отличная новость. Просто охуенная, учитывая, что при их предыдущей беседе она начала душить его спустя кружку сливочного пива. Грейнджер свернула и направилась к подоконнику. Судя по всему, сегодня Золотая Девочка не настроена на кровопускание и состояние у неё крайне благодушное. Мерлин, просто уебывай. Взгляд Малфоя зацепился за ее одежду, и он внезапно нашел для неё весомый повод, чтобы она исчезла восвояси. — У тебя рукав в вине, — отметил Малфой, в надежде, что непотребный вид заставит ее развернуться в гостиную Гриффиндора за сменной одеждой. Возможно, она споткнётся где-то на лестнице и размозжит себе череп. — Ах, эта штука, — Грейнджер скосила глаза на свою руку так недовольно, как если бы смотрела на нашкодившего пса, и внезапно хлопнула по ней, от чего Малфой непроизвольно вздрогнул. — Постоянно так делает. Это раздражает. Малфой сглотнул. Это было не вино. Здорово. Просто класс. Кровопусканию быть. Малфой сглотнул ещё раз, и попытался скопировать самый дипломатичный тон своего отца: — Грейнджер, тебе лучше уйти. — А то что? Я раскрою твои грязные делишки? — гриффиндорка уместила свою задницу на подоконнике и начала рыться в кармане своих штанов. Нет. Нет, нет, нет, не задерживайся здесь, не располагайся так, будто у тебя есть дохуя тем для обсуждения. Он попробовал ещё раз: — Ты пьяна и выглядишь не очень хорошо, — в этот раз он добавил сочувственные нотки, ожидая, что ее доблестное гриффиндорское сердце взовет светлым эмоциям, но вместо этого оно воззвало к желанию всунуть себе в рот эту едкую маггловскую дрянь. Да чтоб тебя. Она тут минимум минут на пять. Если она всасывает эту хуйню похлеще Хогвартс-экспресса, то на три. Он мог бы отойти куда-нибудь в тень, и не отсвечивать, пока она совсем не забудет о нем и не уебет восвояси. — Неужели ты считаешь меня опасной? — в этот момент ее взгляд снова зафиксировался на нем, и весь план пошёл по пизде. — Тебя не считает опасной даже твой собственный кошак. Когда Грейнджер с задумчивым видом спрыгнула с подоконника и направилась в его сторону, Драко понял, что проебался. Снова.***
Дорогая Мама, Сегодня был чудесный день. Хэллоуин просто отвратительный праздник, но с восхитительными деталями. Мое настроение сделали имбирные печенья, которые подавали на завтрак. Они были отвратительными, честно говоря. Но мысль о том, что даже эльфы с самым длинным рабочим стажем не смогут обойти твою стряпню, доставила мне большее удовлетворение, чем могли бы любые вкусности. Мне жаль, что я не смог сказать тебе, насколько талантливы твои руки. Несмотря на то, как строго ты всегда себя преподносила, ты все равно дарила ощущение домашнего уюта. Я так скучаю. С любовью, Драко***
С каждым днем осенние ночи становились холоднее, но вместе с прозябающим воздухом, заставляющие его внутренности дрожать, пришло и успокоение, потому что все меньше людей стремились выбираться из своих нагретых постелей. У него был уже выстроенный, привычный маршрут, по которому он часто ходил на шестом курсе с целью проветрить голову. Надо подняться из подземелий, где расположено общежитие. Свернуть налево, чтобы выйти к внутреннему дворику, и обойти его по кругу, потому что часто там можно было увидеть светлячков. Вернувшись к началу обхода, прошагать прямо и свернуть один раз в сторону Большого Зала. Пройти мимо громадных дверей, которые запирались профессорами, и выйти напрямик к Черному озеру. Зимой, когда поверхность воды покрыта тонким слоем льда, вид не производит такого же впечатления. При лунном свете, глядя на ровную гладь воды, можно представить, что ты сливаешься с природой и становишься таким же спокойным и нерушимым. Именно тут Драко выстроил свою первую прочную стену в сознании. Иногда на воде появляются разводы, и можно представить, что они возникли из-за шевеления Гигантского кальмара, хотя он расположился слишком глубоко, чтобы его колебания доходили до поверхности. По левую сторону от Малфоя раздалось выразительное чпок, как будто кто-то отстранился от горлышка бутылки, и последующим громким вздохом, и это была первая деталь, нарушившая идиллию. Второй была кудрявая копна волос, которая во тьме ночи почти сливалась с землей, но рукава белой рубашки помогали определить силуэт. Да блять. На том же месте в то же время, кто бы мог подумать. Только в отличии от той роковой ночи, когда Драко буквально втоптали в грязь, Грейнджер выглядит слишком расслаблено. Слишком уязвимо. Это заставляло какую-то злорадную часть его сознания трепетать в предвкушении. Сейчас идеальный шанс дать своей гордости компенсацию за тот случай. Он уже направился к Грейнджер, пока не увидел, что за бутылка была в ее руке, и это по большей части разрушило все его планы. Виски. Она же не может напиваться ночью одна до такого состояния, чтобы просто развалиться на мерзлой земле? Эта деталь заставила его усомниться в собственных целях, и он решил позвать ее на пробу. — Грейнджер? Ответом ему служил все такой же пьяный вздох, и нет никаких признаков, что он предназначался именно ему. Он чувствовал себя так, будто пытался усидеть на двух стульях, потому что сложившиеся в его голове планы теперь начали идти вразрез с его принципами. Он видел десятки своих однокурсниц, которые были не в состоянии делать что-либо после алкоголя. Больше таких случаев было на младших курсах, когда они только начали знакомиться с алкоголем и не знали меру, но вид был достаточно пугающим, чтобы честно выполнять свою задачу по слежке друг за другом в угоду безопасности. Потому что этот вид нельзя назвать разнеженным. Только бессильным. Он видел, как самые острые на язык девушки становились мямлями и растекались по поверхности, словно желе. То, насколько невольными они выглядели в тот момент, вызывало неподдельных страх. Это служило лишним подтверждением тому, зачем старостам сидеть в гостиной до глубокой ночи, ожидая, пока студенты дойдут до своей комнаты. Потому что никто не знал в каком состоянии они были, и нашелся ли кто-нибудь, кто решил этим воспользоваться. Пэнси не было стыдно ни разу, когда она будила Снейпа в два часа ночи настойчивым стуком в его спальню, даже в те разы, когда их беспокойство было ошибочным. То, как Грейнджер раскинула руки на земле, не осознавая ни чужое присутствие, ни собственное состояние, больше не выглядело ни забавным, ни интригующим. — Грейнджер, какого хуя? Люди обращались с ней как с бомбой замедленного действия, и Драко быстро смекнул, что не стоит лезть на рожон. Он задавался вопросом, не беспокоит ли это ее саму, но ввиду того, что она пользовалась особым спросом только у Дебильного Трио, решил, что нет, она привыкшая. Однако, если с ней что-то случиться, пока она пьяная, первые, кто попадут под подозрение — меченые студенты Слизерина. Малфой наклоняется, чтобы плавным жестом вытянуть бутылку из чужой хватки и осознать масштаб бедствия. То как Грейнджер мгновенно вскакивает, даже не подавая видимых признаков тошноты, обнадеживает. Огден, который пусть и высокоградусный, но в бутылке осталось намного больше половины янтарного перелива. Значит пиршество только началось, а все надумки Малфоя про беззащитную однокурсницу оказались лишь плодом его фантазии. С этого момента картина снова стала забавной, и отчасти унизительной. Потому что Грейнджер со своим взрывным характером, которая два раза ломала его нос, даже под градусом вряд ли станет уязвимой. — Что ты делаешь? — вскрикнула она, не контролируя громкость, будучи слегка хмельной, но не пьяной в хлам. — Наблюдаю за пьющей обезьяной, — хмыкнул он в ответ, оценивая запах пойла на предмет того, не налили ли в бутылку из-под дорогого алкоголя что-то иное. Запах перцовой настойки слегка обжег его слизистую, вызывая желание чихнуть, но зато он точно убедился, что это настоящий Огден. — Мерлин всемогущий, какой же ты невыносимый придурок, просто слов нет, — фыркая через каждое слово, лепетала Грейнджер, пока он думал конфисковать алкоголь на благие нужды. Все-таки его идея была в некой степени возвышенной — он защищает однокурсницу и национальную героиню от интоксикации. Но, возможно, его гордость таки нуждается в успокоении. Возможно, это приятно побыть немного сумасшедшим. Как тетя Белла, которая никогда ни о чем не беспокоилась, и следовала только своим капризам. Как Грейнджер, у которой сорвало тормоза после войны. Может быть ему понравится быть таким же безрассудным, забыв о последствиях? Он мог бы вылить виски на эту пушистую голову. Мог бы ударить ее в ответ. Но от привычек не избавишься щелчком пальцев, и Драко сразу раздумывал о том, что может ждать его после. В первом случае, вероятно, его нос снова пострадает, и мадам Помфри будет менее снисходительна. Во втором он явно отправится в Азкабан. Поэтому он присел на корточки, всматриваясь в чужое чуть опухшее от алкоголя лицо. Грейнджер почесала свою щеку, и он заметил мурашки от холода на чужом предплечье. Малфой ненавидел такие детали. Это как увидеть, что Воландеморту тоже нужно есть, чтобы не умереть от голода, или узнать, что у него есть аллергия на арахис. Подобные мелочи мешали воспринимать окружающих трезво, ограничивая чужие образы лишь известными характеристиками. Иногда Драко забывал, что все вокруг него состоят из крови и плоти. Что они такие же живые, со своими тараканами в голове, переживающие из-за низменных вещей. В обществе слишком много внимания уделено смерти. Смерть, смерть, смерть. Люди любят находить смысл, видеть романтику, и выяснять философию явления. Искусством это все подкрепляется, создавая возвышенный образ, когда на самом деле большинство людей умирают нелепыми способами. Нет никакой жертвенности, как у героев, которые отдают свои жизни, исполняя долг. Иногда у людей останавливается сердце — вот так просто и без драмы. Иногда достаточно просто пырнуть их острым предметом, чтобы они истекли кровью и маленькая дырка в их теле стала причиной остановки сердца и отмирания клеток мозга. Иногда достаточно, чтобы тебе прилетело во время игры снежком в висок. Человеческие тела до безобразия хрупкие. Каким бы необъятным и сильным не казался наш дух, как бы мы себя не ощущали больше, чем это тело — мы все просто мозг, запертый в клетке из костей, крови и кожи. Весь наш разум, характер, комплексы и страсти умещаются в кусок плоти весом два килограмма. Воспринимать Грейнджер как такого же хрупкого человека, тело которого можно изломать щелчком пальцев, откровенно не хотелось. Как все они, она однажды встретит свой нелепый конец, который будет смотреться жалко по сравнению с вознесением момента смерти в искусстве. Знание о том, что падение с небольшой высоты может заставить его позвоночник оглушительно хрустнуть, а глаза застелиться мертвенным туманом, мешало воспринимать ее как объект. Он отпил виски из горла, сморщившись от ядреного вкуса, ударившего в нос, и небрежно цепнув волосы на затылке Грейнджер, врезался в ее губы, чувствуя себя более злым, чем минуту назад. Ее губы были ледяными, но дыхание теплое. Когда она раскрыла рот, он протолкнул глоток виски, надеясь, что она им захлебнется и умрет от удушья. У нее чуть выступает правый передний зуб, а под нижней губой чувствуются ранки от того, как часто она покусывает слизистую рта. На ее бровях есть волосинки, выходящие за пределы контура. Он может видеть ее ресницы, небольшое воспаление на лбу и черные точки на носу. Ее горячее дыхание опаляет кожу. Она точно такой же человек, как и он.***
Руки Нарциссы круговыми движениями массировали его голову, пока он пристроился лбом на ее коленях, ни капли не беспокоясь, что он давно вырос для таких жестов слабости. Она чуть охрипшим голосом пытается напевать одну из мелодий, которая знакома Драко с детства, но он все еще и не понял, из какой композиции этот отрывок. Движение чужих пальцев посылает приятные разряды тока по скальпу, шее и ниже, расслабляя каменные мышцы плеч, которые Драко непроизвольно держал напряженными практически всегда. Он повернул голову вбок, упираясь щекой в острые колени мамы, и вздохнул. Нарцисса ни капли не смутилась и продолжила мурлыкать себе под нос, не задавая вопросов, — она всегда знала по каким именно поводам Драко вздыхает. Иногда это воспоминание приходит к ему во снах, и он просыпается с тянущей болью от того, что в последний раз руки Нарциссы были совершенно иные. Тощие и иссохшие, как веточки деревьев. Иногда он просыпался посреди ночи и выходил гулять по замку, чувствуя себя задыхающимся в подземельях. Он смотрел на луну и молил всех в кого не верит, что Люциус сейчас тоже на нее смотрит, не имея возможности никуда выйти, в отличие от Драко, и медленно сходя с ума. Он хотел верить, что несмотря на то, что небо над их головами одинаковое, ему оно приносит наслаждение, а Люциусу страдание от вида, которого он больше никогда не сможет коснуться. Иногда ему хотелось выть на эту самую луну и ломиться в Азкабан, чтобы расклеиться под неприязненный взгляд отца, но хотя бы где-то рядом с ним. С кем-то, кого с ранних лет он считал родным. Это те мысли, которые хотелось сложить в саркофаг и закопать на несколько метров под землю. Они не относятся к тому типу, в котором ты боишься признаться вслух, тебе скорее хочется врезать самому себе за то, что подобные слова сложились в предложения просто у тебя в голове. Что-то настолько недопустимое, изменническое. Потому что мысли о том, что он скучает по отцу, были предательством самого себя. Он не может скучать по человеку, который ставил сына на второе место, потому что на первом у него был Темный Лорд. Это ненормально испытывать какие-либо тёплые чувства по отношению к тому, кто пытал твою мать. К тому, кто разрушил твоё счастье. Но невозможно ничего поделать с теми воспоминаниями, где Люциус впервые посадил Драко на метлу, и после играл с ним в воздухе целыми днями. Который носил его на руках и целовал в макушку в Мэноре, но только там, потому что в восемь лет демонстрировать такое поведение в высшем свете уже неприлично. Который в лепешку разбивался, чтобы Драко ни в чем не нуждался, и потакал любым его капризам. Который успокаивал его, когда он убил кота по кличке Принц, которого Люциус терпеть не мог. Вспоминая того Люциуса, Драко не мог сопоставить образ человека, который был самым настоящим семьянином, с тем, что ему пришлось наблюдать последние два года. Начиная с того периода, как доброе ‘папа’ за закрытыми дверьми превратилось в ‘отец’.***
— Ты, должно быть, издеваешься надо мной, — стонала Пэнси, вышагивая кругами вокруг их стола в гостиной Слизерина. На вечер следующего дня после стычки в коридоре с Симусом, Нотта выгнали из Больничного Крыла, и теперь он проходил свою вторую стадию уничижения. Если на первой были директриса и мадам Помфри, то теперь настала очередь старост взывать к его несуществующему чувству вины, чтобы развить ответственность. — Что один, что второй, — не переставая, шипела Паркинсон, с целью извести однокурсника нескончаемыми речами. Драко только не понимал, почему он тоже должен находиться тут невольным свидетелем. — Я совсем немного его потрепал, — с глупой улыбочкой воззвал Нотт, пытаясь сгладить ситуацию и перевести ее в более миролюбивое русло. Вероятно, у него могло бы получиться, — он умел строить очаровательные мордашки, привычка решать проблемы, похлопывая ресницами, осталась еще с детства, когда профессора начинали умиляться раньше, чем выносили отработку в наказание за проступок. Но в этот раз на диванном столике перед ними лежит запечатанный файл, который был доставлен совой Министерства. Только Забини решился его открыть, и сейчас ленивым взглядом пробегался по каллиграфическому почерку, которым исписали аж пять страниц в отчете о правонарушении на испытательном сроке. — Блять, да о чем ты думал?! — Пэнси время от времени протягивала руки в сторону головы Нотта, желая то ли придушить, то ли хорошенько стряхнуть, но каждый раз будто одергивала себя. — О том, что Финниган был чрезмерно грубым, — надул губы Нотт, пытаясь еще раз, но теперь пустой конферт из-под файла швырнули ему в лицо, пусть он и не долетел до назначения, начиная покачиваться в воздухе. Паркинсон выглядела так, будто у нее вот-вот пойдет пар из ушей. Посему, Драко сидел максимально тихо, стараясь даже дышать беззвучно, чтобы не привлекать к себе внимания. Паркинсон и Нотт одинаково агрессивны. Разница лишь в том, что резкость Пэнси выражается в грубых словах, а Нотта в физических проявлениях. Пока Пэнси будет угрожающе наступать на тебя с потешным выражением лица и грязными оскорблениями, льющимися из ее рта, при этом эффектно завершив это все ударом ладонями по парте, Нотт просто перевернёт эту парту, удостоверившись, что она приземлится на носки твоей обуви. Забини же никогда не применяет физическую силу. Не любит марать руки. — Ладно, — выдохнул Нотт, и его лицо мгновенно помрачнело. — Что там? Забини небрежным жестом перевернул отчет на последнюю страницу и проигнорировал вопрос. — Неужели меня таки заключают под стражу? — недобро хмыкнул Теодор, озвучивая причину, по которой ни он, ни Паркинсон не решились читать бумаги первыми. — Позволь спросить, — лениво тянущимся тоном начал Забини, — как так вышло, что содержимое здесь отличается от той версии развития событий, которую я слышал? — Полагаю, ты о слухах? — поднял брови Теодор. — Я о твоей версии, — Забини сложил бумаги в правильном порядке и аккуратно постучал стопкой по столу, выравнивая листы. — Ты хочешь сказать, что они пренебрегли моими показаниями? — Теодор мгновенно вырвал отчет из рук Забини, начиная вникать в прочитанное. Это не было бы неожиданностью, в конце концов авторитет также играет немалую роль. Пусть у Аврората и есть регламент, по которому проходит рассмотрение каждого из случая, и эта формальность включает в себя показания обвиняемого в том числе, никто бы не удивился, если бы на этот пункт закрыли глаза. Лучше всегда ожидать худшего и готовиться именно к этому, чтобы иметь запасные варианты на каждое возможное развитие событий. — А, — понял Теодор, мгновенно приободрившись. — Полагаю, Золотая Девочка сдержала слово, — на его лице образовался радостный оскал. Судя по всему, завтра он не отправится в Азкабан. — Поясни, — прорычала Паркинсон, которая осталась в стороне. — Видишь ли, она кое-что мне пообещала там, в коридоре, — Нотт с любопытством перевернул страницу отчета, — мол, в случае чего национальная героиня тебя прикроет. На мгновение над их компанией повисла тишина. — Что, прости? — моргнула Паркинсон, потянувшись, чтобы перехватить бумаги, но Теодор увернулся от чужой руки. — Мне дали добро, — ухмыльнулся Нотт, откидывая отчет в центр стола, и Паркинсон судорожно начала читать написанное. — Я все никак не мог понять, какого черта ее имя мелькнуло в отчете, — поднял брови Забини в осознании. — Ты рискнул своим заключением, на слово поверив… этой? — скривился Малфой. Ему казалось, что он вот-вот потеряет веру в сознательность своего приятеля. — На самом деле я поверил совести Уизли, — хмыкнул Нотт. — Он был там на подходе и слышал провокации Финнигана. Гриффиндорцы, — цокнул он.***
О нет, его воспитывали джентльменом, и он с завидным усердием следовал установленным принципам, которые поднимали его самооценку в осознании, что подобное внимательное отношение к партнерше ставит его на первое место в рейтинге секс-приятелей. Он всегда был последователен. Сначала поцелуи. Потом смелые касания. Перед сексом обязательно должен быть петтинг, дальше можно добавить оральную часть, но она не обязательно, и только потом проникновения. И все это должно происходить не в один день. Гермиона выглядит как человек, который его ударит, если сейчас он остановится на своих навыках фингеринга. Ну какого же хуя происходит? Будучи подростком, который никогда не состоял в настоящих отношениях и не имел постоянного партнера, Драко было не всегда комфортно. Весь его опыт в сексе — случайны стычки, которые часто возникали не в самой трезвой обстановке. Ему с этим не повезло. Потому что он любил медленный секс, с оттяжкой. Он будто пробовал изысканное блюдо, когда ты пытаешься насладиться каждой раскрывшейся ноткой вкуса во рту, а не запихиваешь все в себя в несколько кусков, стремясь насытиться. И очевидно, это шло вразрез со всеми его партнершами, которые падали в его объятия, поддавшись моменту. Момент должен оставаться моментом, неуловимой вспышкой самых ярких эпизодов, и там нет места для дегустации. Драко понимал, почему так удобнее. Почему некоторые предпочитают подобный секс. Время от времени он даже улавливал это наслаждение моментом, но когда он оказывался за пологом своей кровати в одиночку, то под его веками мелькали совершенно иные фантазии. Вкупе с деликатностью к новым половым партнерам, которую он привык проявлять, подобные пристрастия складывались в ошибочный образ романтики. Возможно, он им был, возможно нет, но пока это все только в его голове, он не может быть уверен, как отреагирует в реальной жизни, если найдется человек, с которым случайная встреча перельется в большее и ему откроется возможность изучить границы своих сексуальных предпочтений на практике. Но пока ему достаточно того, что он выяснил свою трепещущую за чужой комфорт натуру на начальных стадиях интимных отношений. Это не значит, что предыдущий опыт его ничему не научил, и не заложил в голову определенные идеи о чужих ожиданиях. Он действует почти по привычке: жесткие поцелуи, минимум интимности, чтобы это не стало неловким, и быстрый разгон с таким же резким торможением. Это то, что его партнерши предпочитали. Это то, что предпочтет Грейнджер. «Вовсе нет, мне нравятся грубые поцелуи». В момент, когда гриффиндорка отстраняется и говорит о недостатке прелюдий, Драко кажется, что он пьянее чем есть на самом деле. Он чувствует себя одновременно пристыженным и воспарившим в небо от осознания, как ему в этот раз повезло. В конце концов, он всего лишь человек. Ему хочется держать кого-то за руку. Ему нравятся объятия, внимание и все, что необходимо людям, чтобы не чувствовать себя безнадежно одинокими. Он не мог подойти для такого к Тео, потому что он бы либо понял неправильно, либо слишком сильно забеспокоился. Он не мог подходить с таким к Пэнси, которая ненавидит любое проявление физического контакта. Признаться, иногда он обращался за подобным к Блейзу, и он рваными движениями поглаживал Драко по спине. Иногда ему казалось, что Забини слишком серьезно воспринимает пост старосты. Он не знает куда это все приведет, но он знает, почему чувствует бурлящее удовлетворения от того, как медленно его пальцы скользят в Грейнджер, от того, как он может касаться чужой кожи, от того, что Грейнджер тянулась в ответ, такая же жадная и убогая, каким он себя ощущал, чтобы трогать-трогать-трогать.***
Человек, к которому он мог применить слово «люблю», помимо его матери, была Пэнси Паркинсон. Это было чем-то таким периферийным в их отношениях, что присутствовало всегда, но потребовалось время, чтобы облачить это в буквы. Началось все с уважения. Пухленькая девочка в гостиной слизерина никогда не привлекала много его внимания хотя бы потому, что в младшие годы он был надменен и решил, что гусиное выражение лица сделает ему славу среди однокурсников. Блейз тогда был первым, кто сказал ему, что он смешон, но это было скорее из-за незнакомой обстановки и новых имен, о которых он не слышал до прибытия в Британию. Потому что, оглядываясь назад, Драко был уверен, что много кто хотел высказаться, но не считал необходимым связываться с Малфоем. С Забини они потом не говорили в течение почти двух лет, несмотря на то, что жили в одной спальне. Паркинсон же начала отсвечивать на светских мероприятиях, куда Драко стали брать, когда он вырос достаточно, чтобы не выглядеть откровенно нелепо с бокалом шампанского в руке. На всех званых вечерах Драко напрягался каждый раз, когда Люциус проявлял дружелюбность к мужчине, подле которого стояла дочь. Обычно подобные юнионы заканчивались брачным контрактом, и новые знакомства с чужими семьями были как моток барабана в русской рулетке. Выстрелит, или нет? Был и другой тип людей. Девочки сами подходили знакомиться с тем же выражением лица, что и их отцы при приветственном пожатии руки Люциусу. Заинтересованность и расчёт. Он их не осуждал, и, честно говоря, на их месте делал бы то же самое. В такой ситуации можно лишь выбрать кого-то более-менее адекватного и не в край отвратительного, и попытаться наладить контакт. Если все пройдёт гладко, то дело остаётся за малым. Этакая иллюзия собственного участия. Даже будучи ребёнком со складом ума ‘ни мне — так никому’, такие тонкие моменты к пятнадцати годам он научился улавливать. С Пэнси они никогда особо близко не общались, но, как одна из его чистокровных однокурсниц, это был вопрос времени, когда ее партию начнут рассматривать. Чего он не ожидал, так это того, что она подойдёт сама. Она вела себя… Честно говоря, мерзко. Как те плохие второстепенные героини из плохо прописанных романов, которые всегда лежат в отделе «по акции». Паркинсон смотрела на него исключительно округленными тупыми глазами, сладко улыбалась так, что он ожидал, когда мышцу на ее щеке сведет судорога, и говорила на темы, от которых Малфой был слишком, очевидно, далек. Мерлин свидетель, даже с такой матерью, как Нарцисса, он не разбирался в весенних коллекциях женской моды. Не разбирался в составах тоников для лица, чтобы поспорить с ней о полезности молочных кислот. И определенно не был достаточно компетентен, чтобы порекомендовать оттенок маникюра, который подходил бы подтону лица Пэнси. Если что он и вынес из этого разговора, так это то, что как собеседница Паркинсон просто отвратительная, и он ничего не потерял от нескольких лет ее игнорирования. Натянув крайне любезную улыбку, он подобострастным тоном извинился за нужду отлучиться и направился к отцу. Паркинсон летящей походкой направилась в противоположную сторону, а Драко выдохнул, ожидая как минимум небольшой перерыв в виду того, что миледи не подходили к нему в присутствии Люциуса, а в разговорах между отцами он никогда не участвовал. — Лицо попроще, — процедил отец, когда он подошел к нему. — Ты не в конюшне, а на мероприятии, полном репортеров. Драко попытался изобразить безразличное выражение лица со слегка приподнятыми уголками губ, чтобы выглядеть капельку доброжелательно, но мышцы будто растекались от выпитого игристого. Он попытался контролировать медленно опускающиеся веки, но это вызвало только презрительный смешок. — Драко, — Люциус говорил тихо, с такой же вежливой улыбкой, но его глаза обещали чертову взбучку, если он не возьмет себя в руки. — Иди развейся, — приказал он, и, повернув голову, заговорил чуть громче, — почему бы тебе не пригласить на танец юную леди? Указывая на близстоящую чету Паркинсонов, под определение юной леди, к сожалению, попадала Пэнси, а не ее мать, которая, услышав нарочито громкое предложение, одобрительно кивнула. Улыбка Паркинсон на секунду стала растерянной, когда она переводила взгляд со своей матери на Люциуса, видимо, придумывая план отступления, который не был бы в край провальным. Но в итоге улыбнулась шире и вложила ладонь в с готовностью протянутую руку Драко, направляясь с ним на танцевальную площадку. С началом новой мелодии Драко уверенно повел их по кругу и умолял небеса, чтобы Пэнси не открыла рот. Ему не внемлили. — У тебя есть подобранная партия? — спросила она будничным тоном. — Будь у меня партия, ты бы не подошла? — так же буднично и делано вежливо уточнил Драко. — Значит нет, — она слегка прикрыла глаза. — У меня есть для тебя предложение. Предложения от Паркинсон, как он успел выяснить, угрожают включать в себя СПА-салоны, которые он предпочел бы посетить без ее компании, поэтому он промолчал. — Твоего отца должна привлечь идея наших отношений, по крайней мере на некоторый срок, — продолжила она так, будто снова заговорила о вышивке на ее бордовом вечернем платье, позволяющей вплетать чары в нити. — Моя семья сейчас занята каким-то многообещающим проектом, что сможет удержать его интерес, если все это не прогорит. Малфой поморщился, закручивая Паркинсон на месте, прежде чем продолжить движения. — Если ты заинтересована в помолвке, то этот вопрос решается не со мной, — дипломатичным тоном сообщил он, надеясь прервать разговор и дотанцевать молча. Пэнси надменно хмыкнула. — Ты не понял. Я не предлагаю тебе помолвку, а предлагаю удобную для нас обоих отсрочку. Тогда Малфой наконец-то начал ощущать, как его веки вернулись на свою позицию, и он стал в разы бодрее. — Фиктивные отношения? — он пересекся с ней взглядом, когда они обводили другую пару. Паркинсон одобрительно улыбнулась. — Мы учимся на одном курсе, что позволит продвинуть идею о необходимой обстановке для налаживания отношений между будущими молодоженами. Оба не последние люди в списке приличных семей. Молоды и скоры на ошибки, что в будущем можно будет оправдать незрелостью. — Отношения до помолвки грозят оторванной головой, — рассеянно прокомментировал он, обдумывая какой ценой он сможет убедить отца дать добро, а потом выйти из этой истории без обручального кольца. — Всяко лучше какого-нибудь старого пня, который толкается пивным животом во время вальса, — лицо Пэнси выражало полное удовольствие, с которым модели на рекламных обложках представляют зелья от мозолей и натоптышей, но ее тон внезапно стал холодным. Тогда он понял, что ум Паркинсон заключается в том, что она вовремя умеет притворяться недалекой. Начни заправлять брюки в носки, и ты заметишь, как люди начнут требовать от тебя меньше, — сказала она ему несколько месяцев спустя. И несмотря на то, что судьба Пэнси была незавидной, как и любой другой юной чистокровной ведьмы, его собственная будущая партия обещала быть потрясающей по заверению отца, и вряд ли абстрактный образ будущей Миссис Малфой стоил риска быть обрученным с Паркинсон. — По такой логике тебе может подойти любой наш однокурсник. — И кого мне выбирать? Крэбба? — сморщила носик Паркинсон, но немедленно вернула выражение своего лица к картинно благоухающему. — Тот же Нотт, вы же с ним общаетесь. — У Тео папаша чокнутый, с ним связываться себе дороже. — Пьюси? — Сам чокнутый. — Монтегю. — Я не переживу, если все будут думать, что у нас отношения, — скривилась Паркинсон, но в этот раз не слишком правдоподобно. Он решил оставить это. — Забини? — Его мать плевать хотела на британскую аристократию. — Гойл? — Ты серьезно? Если тебе настолько неприятно мое предложение, просто откажись. Малфой протяжно выдохнул. — Я отошлю тебе сову в течение недели с ответом, — пообещал он, и они отдали поклоны в конце танца. Из сего следует, что он любит Пэнси. Честное слово, он бы за ней примчался на другой конец Британии, если бы ей была нужна помощь. До войны Драко в течение нескольких месяцев жил с полной убежденностью и мирным принятием того, что она станет его женой, ввиду внезапной проснувшейся озабоченности их родителей. Она из тех друзей, которых ты планируешь сохранить до конца своей жизни. Но на данный момент он готов свернуть ей шею. Малфой раскрыл глаза от звука двери, отлетевшей в стену. Пэнси влетела в мужскую спальню будучи, как чопорно бы выразилась староста Стреттон, в неглиже, сразу же падая на его постель, не раздвигая балдахин и проваливаясь сквозь шторы. Со стороны Нотта послышалось копошение, и, видимо, ранний ураган разбудил всех в этой комнате; благо, старина Крэбб отныне ночует в жарких объятиях Помфри. — Я думала, я вчера надышалась той борсучьей травы, и у меня пошли дикие галюны, но кто бы мог подумать, что сегодня в трезвом уме я смогу вспомнить, как ты беседовал с Грейнджер, — Паркинсон приземлилась на его бок, постепенно сползая с его тела по мере речи, и ногой отпихнула штору балдахина, — Ищешь проблем? Прослушав половину ее речи, Малфой уткнулся лицом в подушку, чтобы избежать жгущего глаза света. Паркинсон завела руку и звонко шлепнула его по ягодице, и, убрав из голоса напутственную насмешку, неожиданно искренне попросила: — Не подставляй себя и нас. Да. Золотые долбоебы были для них запретной территорией. Они могли пережить Симуса или прочих кретинов, но контактировать с людьми, у которых социальная поддержка такого уровня — себе дороже. Получить по роже от Финнигана или от Уизела — последствия будут с существенной разницей, и это не о том, у кого удар поставлен лучше. Если Грейнджер захочет разрушить ему жизнь — ей будет достаточно щелкнуть пальцами. С этого момента за сопровождение дам до гостиной будет ответственен Блейз. Нахуй. Нахуй, нахуй, нахуй эту чокнутую Грейнджер с чокнутыми идеями в голове. Пэнси вздохнула и оттолкнулась от него, чтобы подняться с кровати. — Сладкие мои, подъем!</b>