Наша вечная зима

      Девушка не успела понять, как оказалась прижата к полу, ощущая лишь стальную хватку на талии, всё сильнее и сильнее вдавливавшую ее в пол. Лежавший рядом немец резко вздрагивал с каждого гремевшего рядом взрыва, кажется, уже ожидая снаряд, что унёс бы в считанные мгновенья жизни их обоих. В его глазах на секунду блеснул страх, а затем он решительно поднялся на локтях и подполз к девушке. Тяжелая туша свалилась на девушку сверху, укрывая собой от осколков, летевших со всех сторон. Хорошо, что Лиза зажмурила глаза и закрыла руками уши. Иначе она бы слышала крики Юхана, наполненные болью и отчаянием.       Русской казалось, что вот-вот их разорвет на мелкие кусочки, что каждая секунда была последней, что сейчас оборвется ее жизнь, на пару с жизнью гадкого фрица. Осознавать, что она лежит, придавленная им, в удушающем страхе, в одном здании, что готово было разлететься в любой момент, ужасно. Стало трудно дышать, ни то от тела, навалившегося на нее, ни то от ужаса, комом вставшего в горле.       Резкая белая вспышка в голове заставила нервно поморщится, устало выдохнуть, вдруг осознать, как сильно вымоталось тело и душа за многие месяцы войны. Лиза на секунду осторожно открыла глаза и изумилась. Не было ни пугавшего до чертиков немца, ни жужжаще падавших с неба бомб, ни ужасного холода, ни режущего всё внутри голода, ни даже измученных лиц соседей и матери. Была родная светлая комната девушки, на четвертом этаже, на Пролеткультской улице. Эхом из коридора отозвался голос матери.       — Елизавета! Заставлять пищу ждать — неприлично!       Девушка подумала, что ослышалась. Непонимающе оглядев себя с ног до головы, беловласая ахнула. Ни истертых ботинок, ни даже накидки, что вся была в заплатках. Вместо всей той ужасной, потрепанной, пропускавшей холод одежды на девушке красовалось милое голубое платье в мелкий цветочек. Её любимое. Новенькие, купленные перед войной сандалии, аккуратно обхватывали маленькие пяты девушки. А волосы! Те же, что и раньше. Не дряхлая солома, а шелковистые, ювелирно собранные в две широкие, завязанные на концах такими же голубыми атласными лентами, косы, спадавшие на грудь девушки. На глаза навернулись слезы.       — Лизка! — послышался настойчивый крик из-за двери. Вошел такой же белокурый парнишка, что на два года был старше самой Лизы. Серёжа. Живой!       — Серёженька?.. — девушка в неверии нахмурила брови, пропуская по щекам соленые дорожки слез, — Ты жив?! — вырвалось из груди девушки, такое отчаянное, заставляющее кровь в венах застыть.       — Ну что за глупости, Лизка? Конечно, жив! Неужто ты меня в мой день Рождения хоронить собралась? — хмуря брови, но не переставая широко улыбаться спросил юноша.       Лиза лишь припала в широкие объятия брата, не желая вспоминать о том кошмаре, в котором она была минуту назад. Вдохнув запах родного человека, Лиза перестала сомневаться — всё сейчас было наяву. Воцарила тишина и девушка прислушалась — ни взрывающихся снарядов, ни вечной стрельбы, ни криков умирающих. Только из коридора доносилась тихая музыка их патефона. Кажется, это был Александров... Отец любил ставить его пластинки.       Отец! Он тоже здесь?! Резко вынырнув из объятий брата, девушка смахнула слезы и помчалась на мелодию, приятно разливавшейся из столовой. Распахнув двери в столовую, Лиза на секунду зажмурилась, свет ослепил ее. В миг беловласка испугалась, что сейчас всё так же внезапно раствориться, как и материализовалось. Но ее страхи были напрасны. Сфокусированное зрение застало картину, заставившую улыбнуться и залиться слезами радости. Отец, читая “Красную Звезду”, недовольно пыхтел, поглядывая на часы. Всё те же. С кукушкой на стене.       — Елизавета Михайловна! Сколько вас можно ждать? — шутливо злясь спросила мама, всё так же в шутку замахиваясь кухонным полотенцем.       — Папочка! — не сдержав порыва радости от безмерной тоски, девушка подбежала к чуть обросшему щетиной, жилистому мужчине, крепко прижав к себе.       — А может, мы уже обедать начнем? — недовольно пробормотал брат сзади, уже глазами съедая содержимое стола.       Запах свежей, домашней еды заставил на мгновение потерять равновесие, а затем нервно проглотить слюни. Голова закружилась, когда в нос ударил аромат свежеиспеченного хлеба, наваристого бульона и маминой фирменной сдобы.       — Ну, чего встала-то, садись, ешь, — с доброй строгостью произнес отец, похлопав по стулу рядом с ним.       Спешно сев на указанное место, девушка старалась спрятать слезы, хватая сдобу, с заботой приготовленную матерью. Мама! Счастливая, со здоровым румянцем на щеках, с живым блеском в глазах. Будто и не было того ужа... К чертям эти воспоминания! Это все был сон! Не было никакой войны, голода, Юхана! Всё это просто приснилось! А то, как иначе можно объяснить нежный вкус выпечки, быстро охвативший рот, горло и разум?       Лиза впервые за долгое время почувствовала себя счастливой! Вся ее семья была рядом с ней, стол ломился от самой настоящей еды, а в родном городе царили покой и тишина. Чего еще нужно было для счастья?       Внезапно откуда-то, словно из-под воды, ее позвал такой знакомый, и непонятно-чужой одновременно голос.       — Lisa! Lisa! — всё громче и громче доносилось в квартире, которая в миг потеряла свою живость и яркость. Полуразрушенные стены, на столе — жженая пшеница и выкопанные коренья. Отвратный запах и пробирающий до костей холод застали Лизу врасплох. Она оглянулась и истошно закричала. Вместо сидевшего рядом брата — бледное, разложившееся тело, без левой руки и с огромной дырой в брюхе. Сквозь нее были видны свисавшие внутренности и органы... Девушку затошнило. Там, где сидел отец, такое же тело, с выколотыми глазами, без ушей и языка, а на лбу выжжена красная звезда. Крик девушки постепенно перешел в вой, а голос из вне всё вторил:       — Lisa!.. * * *       — Lisa! Lisa, wach auf! Öffne deine Augen! Warum weinst du? Bist du verletzt? / — Лиза! Лиза, очнись! Открой глаза! Почему ты плачешь? Ты ранена? — обеспокоенный голос фашиста, что до сих пор возвышался над девушкой, медленно начал возвращать в реальность.       Широко распахнув глаза и рвано вдыхая, Лиза закричала, пока слезы крупными каплями скатывались по худым щекам. Они погибли.. Брат и отец. Их больше не было. Как не было и их прекрасной квартиры, на четвертом этаже, на Пролеткультской улице... Как не было и того голубого платья с новыми сандалиями. Как не было и патефона, разливавшего пьянящую музыку по дому. Как не было и никогда тех милых ленточек на роскошных косах Лизы. Как не было и тихой, мирной жизни.       Встревоженный состоянием русской, Юхан спешно начал оглядывать ее тело на признаки ранения или травмы. Ничего не было. Все осколки он принял на себя. Вдруг посмотревшая на него Лиза припала лицом к его окровавленному плечу, и заплакала еще жалобнее. Разве он мог оттолкнуть ее? Разве посмел бы, даже не смотря на жгучую боль в спине от десятка мелких осколков, прошедших шинель насквозь?       Но Лиза всё плакала, вспоминая мертвые лица брата и отца, разрушенную квартиру и понимала, как беспечно она жила до всего этого кошмара.       А вкус маминой сдобы до сих пор чувствовался во рту приятным отголоском из уже не имевшего значения, несуществовавшего прошлого.