* * *
Когда луна уже стояла высоко на черном небе, что лишь изредка разрывалось раскатами артиллерийских снарядов, пара вышла из своего убежища. Почти сразу нога Лизы подала сильные болевые толчки. Оглядев ее в бледном лунном свете, она сильно сжала челюсти — осколок прилично повредил ногу. От эмоционального шока девушка даже не почувствовала физической боли. Однако сейчас осколок ярко напоминал о содеянном с голенью. Немец шел спереди. Шинель, прикрывавшая израненную спину, была покрыта точечными кровавыми пятнами. Они так ярко выражались среди ночной темноты... Русская старалась не хромать, стиснув зубы. Хотелось выть. Вдруг спереди послышалось: — Was werde ich jetzt tun? Wie erkläre ich meine Tat?../ — Что мне теперь делать? Как я объясню свой поступок?.. — по поникшему и подавленному голосу было понятно, вопросы не требовали ответа от неё, он размышлял вслух. Внезапно фашист вскинул руки вверх и схватился за голову, прокричав, — Herrgott, gib mir Kraft! / —Господи, дай мне силы! Прокричав еще несколько слов, ариец вдруг осел на землю, опустил голову и рвано задышал. Лиза остановилась в метре от него, совершенно не понимая, что произошло. Сквозь всхлип она услышала неразборчивое, на немецкий лад грубое: — Я — предатель, Германия не простить... Предатель! — зрелище было пугающим. Упавший на колени, в пропитанной кровью шинели, немец признавался в преступлении, в умолительном жесте вскидывая руки к небу. Прямо в эту секунду небесную гладь разрезал очередной снаряд. Сбили самолет. Корпус бомбардировщика стремительно планировал вниз, оставляя после себя черную полосу гари, огня и дыма. В груди что-то сжалось, мешая блондинке дышать. Елизавета неуверенно шагнула к немцу, превозмогая боль в голени. Еще один небольшой шажок, приблизивший её к убийце. И еще. И вот она уже могла бы крепко ударить его лежавшим рядом камнем, обрекая на медленную и мучительную смерть, или толкнуть на землю, выхватить оружие и пристрелить. Но девушка лишь осторожно положила свою ладонь на его истекавшее кровью плечо. Рука медленно легла на зелено-синюю шинель, и легонько сжала ее ткань, в ободряющем жесте. Юхан не шевелился. Девичье сердце сжалось от испытываемых чувств. Увиденное взбудоражило Филатову не на шутку. Неужели она смогла бы убить человека, искренне раскаивавшегося в чем-то? Конечно, у него был свой Бог, свои ценности, свои идеи и идеалы, свои причины жить. Но Лиза не убийца. И не нацист. Она не убьёт человека. Русская ждала, что он с презрением отбросит её руку, или, со злости, изобьет, как это делал любой фашист, которому было не лень поиздеваться над местным населением. Но этого не произошло. Лишь порыв ветра изредка сдувал шаль с головы, проникая в выбившиеся пряди, живо развевая их навстречу ночному морозу. Они долго стояли посреди разрушенной улицы, нога уже не болела, ибо просто замерзла. А оккупант не переставал тихо говорить: — Verräter... / — Предатель... На горизонте бледной, розово-жёлтой полоской начал проблёскивать рассвет. Когда девушка поняла, что ни на мороз, ни на уже раннее утро ариец внимания обращать не собирается, то еле ощутимо потрясла его за плечо. — Вставай... Ну, идем же, вставай! — немец не реагировал. Он лишь беззвучно оглядывал черную землю под собой, продолжая рвано и тихо дышать, — Юхан, пожалуйста, идем! — услышав свое имя, юноша дёрнулся, медленно поднял голову и посмотрел на девушку через плечо. На щеках виднелась не так давно высохшая дорожка слез. Лиза вдруг почувствовала вину на себе, стыдливо опустила глаза и убрала уже окоченевшую, посиневшую от холода руку. Лишь к рассвету они добрались до подвала. Юхан, проводив девичий стан глазами в темноту убежища, бесцельно побрёл к своим. Или своими они уже не являлись?..* * *
“Что же я натворил? Я подтолкнул своих товарищей в руки смерти. Ради Лизы... Иначе они бы без суда и следствия расстреляли бы ее, если не придумали бы чего похуже... Но что теперь мне делать? Разве не мне внушали, что нет на свете ничего ценнее жизни чистокровного арийца? А вчера вечером я лишил жизни сразу троих... Да я ведь собой был готов пожертвовать!..” — Was ist das für ein Aussehen, Soldat?!/ — Что это за внешний вид, солдат?! — резко вырвавший из размышлений голос разъяренного капитана Кальба заставил юношу нервно дёрнуться. Будучи неспособным поднять руку для приветствия старшего по званию, Рау лишь протараторил: — Es tut mir leid, Hauptmann! Die Gruppe, die Sektor X patrouillierte, geriet unter Beschuss. Oberleutnant Horst Tepfer, Oberfeldwebel Nikolaus Kühn und Unterofitzer Peter Maurer wurden ermordet. Bericht von Schütze Johan Rau, / — Прошу простить, капитан! Патрулировавшая сектор X группа попала под обстрел. Старший лейтенант Хорст Тёпфер, старший сержант Николаус Кюн и сержант Петер Маурер были убиты. Докладывает рядовой Юхан Рау, — с трудом проговорив столь тяжелые слова, парень лишь виновато разглядывал землю, пока уже совсем посиневший от ярости капитан выкрикивал ряд ругательств и давал распоряжение найти тела в проклятом секторе, чаще всего подвергавшемуся обстрелам и авианалетам.* * *
Все вокруг суетились, к чему-то готовились, пока Юхан безжизненно оглядывал свои руки, устало свалившись в пункте санитарной помощи. С него осторожно сняли изорванную шинель, стянули с шеи пропитанный кровью ток* и начали обрабатывать раны. Вдруг раздался душераздирающий крик юноши — санитар грубым движением вытащил из плеча осколок стекла. В этот крик юноша вложил что-то большее — душевные боли, размышления и мучения, разрывавшие его, не хуже осколков снаряда. Пока санитар и медбрат старательно залечивали внешние раны Юхана, ариец размышлял, залечатся ли когда-нибудь раны внутри? Рваные раны от предательства собственных нравственных ценностей, всей страны и самого себя.