Наша вечная зима

      Время близилось к полуночи, когда девушка, жадно хватая воздух, резко распахнула глаза, словно выныривая из морской глубины. Немец встрепенулся, выходя из состояния хрупкого, но сладкого сна.       Ему снилась Лиза... В воздушном желтом платье, с пушистыми волосами, мило поблёскивавшими под лучами ласкового солнца. Она звонко смеялась, гуляя по полю, заросшему густой невысокой травой и частыми мелкими цветками. Абсолютно всё в Лизе говорило о ее радости, о жизни, переполнявшей ее. Она нежно смотрела на Юхана, с благодарностью принимая небольшой букет полевых цветов. Даже сам юноша не помнил, когда последний раз смеялся так звонко и по-настоящему. Войны не было, совсем. Возможно, она была, но точно не здесь, не сейчас, не с ними. Юноша совсем забылся, когда девушка мягко опустилась на землю, зазывая его за собой. И он пошел. Влеченный ее красотой и чем-то еще, что таким приятным теплом разливалось по всему телу. Они неотрывно смотрели друг на друга, с такой лаской и тоской. С такой теплотой и неопытной страстью. С такой заботой и влечением. С такой... любовью.       Легкость и беззаботность, которыми буквально переполнялось нутро, вызывали внезапное головокружение, принося после себя осознание настоящего счастья. Окруженный легкой негой и опьяняющей радостью, немец расслабленно лёг на траву, в то время как Лиза мирно присела рядом с ним, расплываясь над его лицом в доверительной улыбке. Юхан старался как можно точнее запечатлеть ее такой. Не с ненавистью смотревшей и проклинавшей, а с добротой и искренностью игравшейся своим крохотным пальчиком в коротких волосах юноши.       — Lie mir vor, bitte / Почитай мне, пожалуйста, — вдруг выдал Юхан, снизу вверх смотря на улыбавшуюся девушку.       На его удивление, Лиза поняла его. Осторожно открыла книгу и на родном русском начала:       — "...Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо-обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо, — тут она приостановилась, ласково посмотрела Юхана и вновь принялась за чтение, — Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что-нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина..." — завершила она, и выжидающе посмотрела на немца.       — Was ist das für ein Quatsch? Wer hat das geschrieben?/ Что это за чушь? Кто это написал? — беззлобно смеясь, спросил Юхан.       — Толстой... — ответила Лиза, и, отложив книгу, осторожно припала к груди лежавшего в мягкой траве арийца.

* * *

      Испуганно забегавшие по комнате глаза девушки были отчетливо видны даже в липкой темноте, опустившейся в каморку. Немец поспешил проверить раненую на наличие температуры (слепо трогал лоб девушки, как это делали санитары в бункере). Кажется, она согрелась, теперь не такая ледяная.       — Ich habe dir etwas mitgebracht... / — Я принес тебе кое-что... — вдруг начал рядовой Рау, после минутного молчания, в течении которого Лиза не спускала с него болезненных глаз.       Осторожно развернув упаковочную бумагу, парень достал небольшой кусочек черного хлеба, под недоверчивый взгляд протянул его Лизе.       — Брать... т`ебе, — вдруг произнес немец, что вызвало удивление на лице девушки.       Лишь спустя еще какое-то время девушка с большим усилием смогла протянуть ослабевшую руку к заветному кусочку жизни.       — Столько ведь не приходил, уж подумывала, что убили... — не расстроенно, скорее взволнованно произнесла русская. Так и не съев хлеба, отложила его на прикроватную тумбочку. Вдруг девушка оцепенела, ее взгляд приковался к фотографии семьи. Целой семьи, из которой в живых осталась только она одна. Немец непонимающе покосился на русскую, положив тяжелую ладонь на хрупкое девичье плечо.       — Ist das deine Familie? Alle sind so glücklich... / — Это твоя семья? Все так счастливы... — вымолвил парень, чуть сжав плечо Лизы.       Русская лишь посмотрела на него глазами, из которых вот-вот плеснули бы слезы. Тяжелое дыхание и всплывшие воспоминания окунули девушку в какую-то прострацию, где она была совсем одна, никому не нужной.       — Они все умерли, Серёженька, папочка, мамочка... все погибли! — вдруг жалобно прошептала Лиза, в надежде, что немец поймет ее и оставит в гордом одиночестве, оплакивать свое горе. Но Юхан даже не подумал уйти. Он лишь с сожалением смотрел на нее, желая высказать столько слов о скорби, о ненужной войне, о скором светлом будущем! Но не мог. Чёртов языковой барьер.       Девушка вдруг устало припала лбом к плечу арийца. Совсем позабыв о происходящем, пережитом и ожидавшем, Юхан забвенно прижал ее к себе еще чуть ближе. Крепко, но не грубо. С некой заботой, словно о маленьком ребенке.       — Знаешь, а ведь оказывается, вы — тоже люди... — неожиданно для себя сказала русская.       Спустя неопределенное количество времени, не прерывая некого объятия, солдат потянулся в вещ.мешок и вытащил оттуда нечто плоское, прямоугольное, продолговатое.       — Jetzt wird es viel einfacher für uns, zu kommunizieren/ — Теперь нам будет намного проще общаться, — тихо, словно боясь разрушить только наступившую идиллию, вымолвил юноша. “Deutsch-Russisch Wörterbuch” “Немецко-русский словарь”       — Ich hoffe, dass du mir bei meinem nächsten Besuch auf Deutsch Hallo sagen kannst/ — Я надеюсь, к следующему моему визиту, ты сможешь поздороваться со мной на немецком, — с горящей надеждой в бледно-голубых глазах, Юхан поднялся с места, оставил несколько консервных баночек на тумбе и прошептал, — Д`о свидан`я.

* * *

      Лиза с трудом смогла встать с постели, несмотря на крики внутреннего голоса о том, что этого лучше не делать. Несколько шагов до двери из каморки казались ей бесконечными. Однако, когда препятствие было преодолено, нога подавала меньшие болевые позывы. Выйдя в большой зал убежища, девушка нерешительно двинулась в сторону людей. Те встречали ее взглядом, полным презрения и ненависти, кто-то даже умудрился плюнуть ей в спину, кто-то злобно шикнул:       — Лучше б померла там, одна!.. — застывшие в глазах Лизы изумление и отвращение, казалось, отражали весь испытываемый ею ужас. Они знали, что она умирала несколько часов назад. И совсем никто не пришел ей на помощь. Даже не посмотрели, дышит ли еще. Она схватилась за жизнь, протянутую рукой немца. Фашиста... Лизе было противно даже думать о том, что Юхан солдат. Солдат, что бился по другую сторону баррикады. “Он не такой, как все!” — кричало всё внутри. Но разве людям объяснить?..       — Подстилка немецкая! — вновь послышалось из-за спины.       Лиза, как только могла, ринулась обратно в комнатушку. Какие жестокие! Какие жестокие... Даже немец проявил больше сочувствия, чем все находившиеся в радиусе 20 метров от Лизы. Казалось, что Юхан теперь был единственным понимавшим ее человеком. Человеком, что мог выслушать и поддержать даже просто взглядом. Прошептать что-то на своем дойче, и, как будто, сразу забрать часть боли, что медленно поглощала девушку. Почему-то Лизе захотелось увидеть, услышать столь неожиданно появившегося в ее жизни, странноватого, но в то же время неизмеримо важного для нее немца. Её немца...       Или, Лиза всё же ошиблась?