* * *
С последнего визита арийца прошло двое суток. Лиза, являясь заложницей своего состояния, и будучи отвергнутой обществом, с интересом изучала единственную непрочитанную ею в округе книгу — "Немецко-русский словарь". Подробно расписанная транскрипция помогала еще и пытаться выговаривать отдельные слова. Конечно, сейчас Лиза была плоха в немецком, и пару раз, после неудачных попыток выговорить само слово “Deutsch”, чуть не отбросила словарь. Но учить что-то новое в таком кровопролитном круговороте событий оказалось очень занятно. Это как глоток свежего воздуха, еще одна причина, чтобы жить. Лиза всеми силами цеплялась за этот интерес к чему-то непривычному, чтобы завтра всё же проснуться. Через несколько дней ее багаж знаний составлял уже около 30 слов и нескольких устойчивых выражений. Ей безумно хотелось блеснуть перед кем-то своими знаниями, с искрой в глазах рассказать о том, как интересен и звучен немецкий язык, как он грациозен и груб одновременно. Она понимала, что выход из своей коморки может закончиться для нее весьма трагично, ведь люди буквально презирали ее, открыто и с удовольствием. А стремление Лизы покинуть бункер и начать милую беседу с каким-нибудь немцем и вовсе завершилось бы ее смертью. Поэтому всё, что ей оставалось — ждать Юхана. Как бы низко, постыдно и позорно это ни звучало, но только он мог выслушать ее, понимающе выдохнуть и ободряюще посмотреть куда-то в глубину души. Лиза всё еще боялась признаться самой себе в том, какие чувства вызывал в ней этот чужой, такой незнакомый, некогда наводивший ужас, а сейчас же заставлявший сердце стучать быстрее, немец. Девушка на миг подумала, что именно это ощущение в сотнях прочитанных книгах и называли... высокими чувствами? Симпатией? Любовью?.. Девушка тут же себя одёрнула. Это все казалось неправильным. Сейчас, в этих условиях, с ними. Неправильным, но таким желанным и родным...* * *
С последнего визита в вычернившую каморку Юхан дал себе слово: обязательно дожить до конца войны и свозить Лизу в один из немногочисленных берлинских цирков. На фоне отвратительного настоящего, такое светлое будущее казалось чем-то невозможным... Сам юноша лишь сладкой негой вспоминал прошлое, запечатленное лишь на фотокарточках и пленках, где-то под Бонном, в небольшой родительской квартирке. Ариец так жалел, что не прихватил хотя бы одну фотографию, как напоминание о мирной жизни. Немец часто слышал, что война очень сильно влияет на людей. Оставляет после себя глубокие раны даже в сердцах победителей. Поэтому юноше иногда было сложно даже подумать о том, что будет после всего этого кошмара, когда он закончится, и закончится ли вообще. Сможет ли весь мир зажить так же, как до начала войны? Сможет ли солдат смыть кровь со своих рук, натерев их щеткой добела, или это клеймо убийцы навсегда останется на каждом из них? Смогут ли люди снова с радостью встречать рассвет и с легкой печалью провожать закаты? Рау не знал. Но в одном Юхан был уверен точно: происходящее сейчас с немцами, русскими, американцами, англичанами, французами, поляками, и даже с евреями, не забудут спустя многие десятки лет. И это пугало.* * *
Советские войска стремительно выталкивали немцев из Сталинграда, образуя один большой котел, кишащий живыми трупами и мучениками. Казалось, уже всем была понятна бесспорная победа Красной Армии, но юные, только прибывшие с отпуска в Италии, солдаты, унаследовавшие дух Германского Рейха, не переставали верить в свой успех. Были среди рядовых и те, кто поражал даже самых старых солдат своей преданностью фюреру. Они верили в него, в свою непобедимость, в свою избранность, в прежнее величие Германии. Они верили в безоговорочную победу. И даже когда каждый третий солдат замерзал насмерть, каждый второй обязательно шепотом проговаривал “Ты погиб во славу Рейха!”. А когда каждый второй медленно и мучительно угасал от голода, каждый первый приговаривал “Ты умер за фюрера!”. Взрывы снарядов и вечная стрельба разносились с каждым днем всё ближе и ближе к штабу батальона капитана Кальба. Однако приказ был “Стоять строго на закрепленном месте и не отходить на помощь сотоварищам, чьи позиции были в непосредственном контакте с советами”. Вальтер считал это, как минимум, безжалостным и жестоким. Только люди почем зря мрут. “А еще этот... как его... Рау. Ежедневно в ночной дозор выходит. Уж не дезертирует ли. Ходят по роте слухи, что человек он неглупый, а за возможность в дозорную группу ночью выбраться теперь книги свои, привезенные из дома, предлагает, безвозвратно. Юнец совсем еще...” — из тягучих размышлений капитана вырвал душераздирающий крик наверху, над бункером. — Russische!! Russische! Wir wurden angegriffen! / — Русские!! Русские! На нас напали! — стоило Вальтеру только высунуться из убежища, попутно поправляя форму и перезаряжая оружие, как грузное тело юного шутце замертво свалилось на землю. Со стороны северных руин бежал взвод русских. Их фирменные, громогласные крики и вой звоном отдавался в ушах застывшего на мгновение капитана. Рядом свистели пули, взрывались гранаты, а мужчина замер, устрашившись перед истинным ликом смерти. Когда же рядом замельтешил недавно упомянутый Рау, чья винтовка вышла из строя (минусовые морозы и лёд, настигавший большую часть орудия, делали свое дело), Вальтер одёрнул себя, вернулся в реальность и начал командование взбушевавшимся подразделением. — Achtung! Alle zu den Waffen! Beseitigen Sie den Feind! Schießen ohne Vorwarnung/ — Внимание! Все к оружию! Устранить врага! Стрелять без предупреждения! — подступивший страх неприятно защекотал в желудке, отчего руки безвольно задрожали, сильнее надавливая на курок. Русских было не больше 20. Каждый из них был снабжен парой гранат, кто-то винтовками, было замечено и несколько автоматов. Двигались все неуклюже, из-за многочисленных слоев утепления. С их стороны доносились уже знакомые каждому, наводившие ужас и вводившие в ступор крики “Урррааа!!”. Как они прошли через предыдущую заставу — неизвестно, но последствия происходящего могут быть необратимы. Целых восемнадцать вооруженных русских! Хуже этого могут быть только восемнадцать пьяных вооруженных русских. — Volle Kampfbereitschaft! Versuchen Sie, Munition zu sparen! / — Полная боевая готовность! Постарайтесь сэкономить на боеприпасах! — крикнул лежавший неподалеку гауптфельдфебель и почти сразу был застрелен. Русские палили без разбору, казалось, будто им было все равно, рядового они убили, или генерала. Невиданное зверство. Когда же нападавшие засели в обломках, от которых капитана Кальба и его подразделение отделяли жалкие 10 метров, юные шутце выдохнули, готовясь к очередной взбучке. Кажется, убито 5 русских. И трое из роты Вальтера, еще двое ранены. Рау лежал по соседству с капитаном. Неподвижно валяясь в снегу и прижимая к себе винтовку, его было не отличить от убитого. И лишь наполненные страхом глаза, обращенные к небу, и тонкая струйка пара, исходившая изо рта, говорили о том, что Юхан жив. Когда спереди вновь послышались крики и вой русских, Юхан вымученно прошептал: — Herrgott, aus welcher Unterwelt sind diese Teufel gekommen?! / — Господи, из какой преисподней выбрались эти черти?! Снова этот звенящий свист пуль и гул от летевших мин. Миномёты были единственной огневой поддержкой, на которую могли рассчитывать немцы здесь, в Сталинградском котле. Всюду каждую секунду разрывались гранаты, где-то вспыхнул огонь от устрашающего коктейля Молотова. Вальтер даже не сразу услышал дикий вопль, крик, наполненный болью и отчаянием. Свой собственный крик. Он не сразу ощутил боль от вонзившегося в ногу осколка гранаты, что прожег многочисленный слой утепления и застрял в голени. Он даже не сразу понял, что граната прилетела в то самое место, где секунду назад полз Юхан. Он не чувствовал ничего, кроме пробирающего до костей холода. Он не слышал ничего, кроме бесконечного свиста патронов, взрывов, нечеловеческих криков и уже привычного гула.* * *
Когда капитан смог разлепить глаза и отдернуть примерзший к курку палец, все русские лежали замертво в двух метрах от заставы. Двое из них еще были живы и мямлили что-то в бреду. Одному миной разорвало ноги, другого пуля приголубила в грудь. Вальтер первый поднялся со своей позиции и начал обход. Десять человек убитыми, еще семь раненных, десяток контуженных. Очень плохой результат. Хотя от еще зеленых солдат другого он и не ожидал. Выйдя за территорию обороны с двумя солдатами, Кальб начал осматривать русских. Все на удивление бритые, в чистых вещах. Вдруг Вальтера пронзила ужасная догадка. “Они знали, что их убьют. Они все шли на смерть. А обрели вечное бессмертие... Невообразимая самоотверженность и невиданное самопожертвование...” Безногий Иван вот-вот должен был отойти, поэтому к нему Кальб подходить совсем не хотел. Видеть его непреклонность и победу в глазах даже в последние секунды жизни было досадно. А вот простреленный русский всеми силами пытался ползти, дальше, быстрее. Оставляя после себя кровавый шлейф, солдат уже осознавал свою участь, но не переставал двигаться. Какой-то из взятых из штаба солдат усмехнулся его положению, за что получил гневный взгляд капитана. Подав знак подчиненным, Кальб стал наблюдать за тем, как раненного поднимают и несут в заставу. И даже так он оказывал сопротивление, грязно ругаясь и дёргаясь. Когда его грубо бросили на землю, тот зло прошипел что-то, горестно оглядел свою грудь и с непоколебимой ненавистью уставился на капитана. — In welchem Zustand ist Schütze Rau? / — В каком состоянии рядовой Рау? — спросив у проходившего мимо сержанта, капитан нервно перебирал пальцы. — Contused. Es gelang ihm, von einer aktiven Granate zu entkommen. / — Контужен. Успел укрыться от активной гранаты, — шелестнул солдат и поспешил на помощь раненному товарищу. Кальб еле заметно выдохнул. Подозвав к себе немного туманно смотревшего на всё Юхана, Вальтер, осведомленный о его некоторых познаниях в русском, дал указания на допрос пленного. Рядовой, которого по-прежнему трясло, медленно опустился на корточки и заглянул в лицо раненного, стараясь сконцентрировать взгляд. — Гд`е есть ваш ш`таб? — красноармеец даже не обратил внимания на говорившего немца. С каждой секундой глаза его стекленели, а дыхание становилось слабее и слабее. Он умирал. — Сколько у вас сол`дат? — чуть напористее повторил Рау. Лишь через несколько мгновений он в бреду начал бормотать что-то неразборчивое и потянулся рукой в карман. Стоявшие рядом немцы дернулись руками к оружию и навели прицел на него, ожидая очередного сюрприза в виде гранаты. Русский вымученно протянул руку, в которой он крепко держал уже скомканную, испачканную в собственной крови бумагу. Лишь раз глянув на нее, солдат, из последних сил протянул ее Юхану, и в смертоносной дремоте прикрыл глаза, лишь шепнув на последок обрывисто: — Лиззи... Юхан отпрянул от бездыханного тела, чувствуя подступающую тошноту. Стоило ему отойти на пару метров, как рядового вывернуло. На фотографии была она. Или кто-то, до одури на неё похожий. Бесцельно оглядев претерпевшую изменения после нападения русских воинскую часть, Рау побрел по уже вызубренному маршруту.* * *
Лиза старалась уговорить себя съесть хоть кусочек хлеба, но в горло ничего не лезло. Беспокойство, поселившееся в душе еще утром, не оставляло девушку в покое вплоть до самого вечера. Необъяснимая тревога и страх сжирали ее весь день, окуная в пучину уныния. Когда же наступила ночь, а ничего плохого так и не произошло, девушка постаралась забыть о гремевших сегодня после полудня вплоть до нынешнего момента выстрелах и взрывах, и попыталась заснуть. Не вышло. Внезапный шум заставил скинуть уже не гревшее одеяло и чуть тревожно вскочить с постели. По подвалу прошелся чей-то грязный шепот, осуждающий укол, высокомерный смешок. В следующую секунду в Лизину каморку буквально ввалился солдат. Блуждающий потерянный взгляд, испачканное в саже, мрачное, перекошенное усталостью лицо, где-то уже спёкшаяся кровь. Юхан едва ли напоминал человека. Пара глаз жадно прошлась с ног до головы по девушке и тонкой полоски губ коснулась слабая улыбка. — Ich sehe nicht gut aus, oder? / — Выгляжу неважно, правда? — горько усмехнувшись, спросил скорее у самого себя юноша. Девушка думала лишь секунду. Будучи под властью неизвестно каких чувств, она без сомнений бросилась к стоявшему в удручающем виде солдату. Ее тонкие ручки обвили его шею, а голова уткнулась в шинель, что буквально впитала себя запах гари, сажи и пота. — Du lebst / — Ты жив, — на ломаном немецком, тихо выдохнув, констатировала девушка, расслабленно прикрыв глаза в широких объятиях солдата. — Необыч`ное привет`ствие, — томно прошептал ариец, смыкая свои руки на девичьей талии. Ее запах. Действовал успокаивающе, отрезвляюще. Девушка почувствовала медленно опускающиеся по ее спине руки и в страхе отпрянула от юноши. Тот лишь быстро замотал головой, давая понять, что ни на чем не настаивает. — Прос`то побудь р`ядом, — выдохнул ариец и бессильно сбросил с головы каску. На пол полетело и оружие. Девушка медленно прошла к постели и села на самый ее край. Рядом вскоре приземлился и ариец. Взглядом словно спросив разрешения, он аккуратно опустил голову на худые женские колени и забвенно прикрыл глаза. Тонкие девичьи пальцы осторожно коснулись белёсых волос юноши, легонько накручивая чуть отросшие копны природных локон. Сердце Лизы сжималось от волнения и трепетной тишины, в которой говорилось намного больше, чем эти двое могли бы сказать друг другу. С Юхана медленно спадали оковы смерти и неизбежности, на их место приходила ненавязчивая легкость и блаженство. Огромная мужская ладонь осторожно приземлилась на девичье колено и пальцы в хаотичном порядке “зашагали” вокруг крохотной коленной чашечки. Всё пережитое чуть ранее в данный момент казалось каким-то кошмаром, просто страшным сном, который никогда бы не произошел с арийцем, пока рядом была эта девушка. Пока ее милые пальчики играли в его волосах и осторожно поглаживали плечи. Пока он мог вдохнуть её запах и с лаской прошептать ее имя. Всего ужаса снаружи не было, пока он лежал вот так, на её коленях, и осознавал глубину своего счастья и умиротворения, приходившего вместе с Лизой. Лиза стала его пристанищем. В этой кровопролитной войне стала главной причиной жить. Стала его тихой гаванью, в которую он всеми силами старался возвращаться, преодолевая все невзгоды и трудности. Стала человеком, к которому он вернулся, обманув даже смерть. Юхан стал её надеждой. Стал неотъемлемой частью жизни. Стал тем человеком, ради которого хотелось просыпаться по утрам. Юноша был единственным источником света в этой кромешной темноте войны и бесконечных лишений. Чувствуя отступившее потрясение от увиденного, немец ровно задышал, и, с еле заметной улыбкой на губах, уснул. Изящные пальцы девушки еще какое-то время поблуждали в волосах солдата и вскоре Лиза тоже придалась снам, наконец, спокойно выдохнув.