Сердце пополам

Гром смотрит так, будто Петя не поебаться по взаимному согласию пришёл, а заодно притащил бездомного котёнка, распял его на полу во славу Сатане и теперь собирался проводить магический ритуал, смешивая их с Максом сперму. Глаза ошарашенно раскрыты, брови изломлены, руки безвольно свисают вдоль туловища. Пока Гром осмысляет увиденное, Петя успевает проморгаться, возвращая себе относительную ясность зрения, и отодвинуться от своего несостоявшегося партнёра на расстояние, считающееся в обществе приличным. Хорошо, будь в этом хоть какой-то, сука, смысл. Петя и так бесконечно далёк от устоявшегося стереотипа о хорошем порядочном омеге, а теперь и подавно. Объект любви застал его в объятьях своего близнеца… Проще за один день осилить весь курс злоебучей экономики, чем реабилитироваться в чужих глазах. Отныне Гром будет относиться к нему даже хуже, чем было. А было очень, блять, не очень. Порошок дополнительно взбалтывает чувства, превращая их в неконтролируемое месиво, давящее на рассудок и расшатывающее нервную систему. Пете плохо, хочется одновременно истерически ржать, ударяя кулаком по мягкой обивке дивана, и лить слёзы несколько часов подряд, уткнувшись лицом в подушку. Хоть ставки принимай, какая защитная реакция по итогу займёт лидирующую позицию. А пока что Петя, путаясь в слоях ткани, дрожащими руками натягивает толстовку. Мимику корёжит страшно: уголки губ судорожно дёргаются, желваки ходят из стороны в сторону, зубы терзают внутреннюю сторону щёки, обжигая рецепторы стальным привкусом крови, постепенно становящейся кисловатой и тошнотворной. Мысленно рассыпаясь в благодарностях к бренду, Петя натягивает объёмный капюшон, почти полностью скрывающий посеревшее от ужаса лицо. В ушах, словно на тяжёлой стадии аритмии, стоит грохот сердца, накаченного адреналином. Петя негнущимися пальцами не с первой попытки застёгивает пуговки на штанах. Рядом Макс бодро и ни черта не смущённо что-то изъясняет брату. — …ты вечно меня обламываешь. Опять на работе что-то случилось? — Петя стабильности его настроения может разве что по-чёрному позавидовать. — Кстати, это Петя, он на юриста учится… — Юриста? — голос Грома насквозь пропитывается желчным сарказмом. Начинает фонить концентрированной злостью. — Мы с тобой, судя по всему, знаем разных Хазиных. — Погодь-погодь! Только не говори, что это из-за его бати нашего из Москвы… — Он самый, — перебив, кивает Гром. Судя по звукам, стягивает куртку – гремят ремешки и клёпки, поскрипывает кожа. Знатно охуев, Макс присвистывает и немедленно поворачивается к Пете, пододвигаясь вплотную. Наклонившись, удерживает его за плечо, пытаясь заглянуть в стыдливо опущенные глаза. Подцепляет мягкую ткань капюшона и настойчиво тянет. Петя впивается в его руку и трясёт головой, не давая опрокинуть свою единственную защиту и заметить лишнего. При свете дня огромные перепуганные зрачки, заполнившие радужку, будут различимы получше луны во время солнечного затмения. Гром не должен узнать, что Петя периодически юзает. Ни при каких обстоятельствах. — Да что с тобой?! — рявкает Макс, вынуждая Петю невольно вздрогнуть. — С учёбой напиздел, теперь ведёшь себя как-то в край по-ебанутому. Тебя Игорь напугал? — оставив попытки открыть лицо, допытывается Макс. — Понимаю, со стороны он выглядит пиздец жутко, но разве не его ты представлял, когда… — Хватит! — визгливо вскрикивает Петя, вжимаясь в спинку дивана и подбирая к себе ноги. Обнимает колени, роняя на них тяжёлую голову. — Не говори об этом сейчас… — Ок, базара ноль, давай о другом, — сразу соглашается Макс, — например… В проходе появляется Гром. Темнее грозовой тучи, прислоняется плечом к косяку, вытягивает руку и, помедлив, разжимает ладонь, демонстрируя… Пете не надо смотреть, чтобы догадаться наперёд. На широкой ладони лежит знакомый, только теперь агрессивно скомканный листочек бумаги и обрезанная трубочка из-под сока, в которой наверняка остались крупицы порошка. В приливе накрывшей эйфории Петя — безмозглый идиот — забыл устранить главные улики, обнажавшие самое сокровенное и постыдное. Ему почему-то казалось… вот же, снюхал, торопливо схватил и выкинул в мусорное ведро. Выходит, нихуя. Нихуя не выкинул. — Он торчит, — оглашает Гром, смотря исключительно на брата, будто Петя для него – ебучее пустое место. Впрочем, после того как полгода назад Петя купил кофе, желая подбодрить хмурого одногруппника, завалившего тест, но остался проигнорированным, подобное отношение почти не обижает и тем более не удивляет. Гром тупо прошёл мимо, а когда Петя нагнал и прямо предложил стаканчик, посмотрел, будто при нём туда плюнул каждый учащийся их академии. В тот день Петя познал, что значит чувствовать себя одновременно злым и раздавленным. — Я не… — хочет возразить, опровергнуть слова и пояснить, что принимает иногда, можно сказать, и не торчит толком. Никакой зависимости в помине нет. Но прерывается, запнувшись об уничижительное внимание чужих глаз. Они у Грома светло-голубые. Сущие льдинки. — Да-а, Петька, в тебе сокрыто множество загадок, — чешет затылок Макс, поднимаясь с дивана. Петя тут же печалится из-за ускользнувшего тепла. — Схожу принесу тебе воды, — и торопливо сваливает, как почувствовав, что его присутствие лишнее. Для Грома, по крайней мере. Петя рядом с Максом чувствует себя спокойно и почти в безопасности, но как ебаться без обязательств, тот, конечно, первый, а как… что «как»? Заступиться? Защитить? В любом случае, урод. Зря ушёл. Игорь подходит вплотную, закрывая собой закатное солнце, льющееся из окна слепящими потоками. Уперев руки в бока, говорит, постепенно переходя на повышенные раздражённые тона. Отчитывает Петю, будто провинившегося школьника, как отец любил отчитывать, припоминая все возложенные на его плечи надежды и ожидания. Только в случае с Громом непонятно, что этот бесчувственный обмудок — ровесник и одногруппник — смеет с него, Пети Хазина, требовать? Они не родня и не друзья. Это Денис имеет право гнать, стуча по башке и взывая к уму-разуму; отчасти даже Дубин, выступая в роли какого-никакого, но приятеля, может попытать удачу и попробовать вразумить. А Игорь Гром… что Игорю Грому от него надо? Утром он ясно дал понять — внимание и чувства Пети ему, будущей звезде-пизде ментуры, нахер не упали. Всё потому, что Петя — другой омега, неправильный. И его отец, будучи последней сволочью, каким-то образом наговнил Грому-старшему. Все звёзды во вселенной сошлись, чтобы Игорь Гром мог легко и беспрепятственно ненавидеть Петю Хазина. — Ты хоть иногда, ради разнообразия, думал, чем это может закончиться? Мент-торчок! Небось, в наркоконтроль с такими вводными пойдёшь? Папаша поможет, не сомневаюсь… Интересно, Гром замечает, что теперь каждое его слово сопровождается грозным рычанием, исходящим откуда-то изнутри и пробирающим Петю до костей? Рвётся природная злость и агрессия, которую современные альфы, наравне с гоном, стараются подавлять. Чаще своими силами, иногда — с использованием специальных медикаментов. В доисторические времена это нужно было для того, чтобы подчинить понравившуюся омегу, заставить её бояться и отставить все сопротивления. После происходил насильственный процесс зачатия и, под постоянной эгидой страха, вынашивание потомства. Омеги рожали по несколько раз в год, а общая продолжительность их жизни была почти вдвое меньше, чем у альф. Благо, природа позаботилась и наградила их своим, омежьим средством защиты от перевозбуждённых самцов. В период течки это почти не работало, зато в остальное время — как часы, потому практиковалось на постоянной основе. Историки пришли к выводу, что это был буквально единственный звук, издаваемый омегами. Петя свою природу, рвущуюся наружу в моменты абсолютного страха, глушит сколько себя помнит. Потому что унизительно, потому что разрешить себе — значит буквально упасть на пол, свернуться клубочком и умолять не делать больно. Сыграть на инстинктах альф, в которых заложено защищать слабую омегу, не способную ни на что, кроме существования в качестве вечного инкубатора. В двадцать первом веке омеги используют «запрещённый приём» по собственному усмотрению. Кто-то на постоянке, манипулируя «сильным полом», а кто-то, как Петя и Денис — ни при каких обстоятельствах. Петя придерживается такой политики до поры до времени. Конкретно — до сегодняшнего вечера и рычащего на него Грома. Вот тут инстинкты, взбудораженные страхом напополам с наркотой, берут своё по полной программе. Сначала Петя поднимает затравленный взгляд, обнимает себя за плечи, разом уменьшаясь в размерах, и скулит. Тихонько, но до того жалостливо, что Гром моментально затыкается, вылупившись на него, как на восьмое чудо света. Это не похоже на скулёж щенков или котят, скорее что-то среднее, максимально безобидное и нуждающееся в защите. На омегу, издающего такие звуки, невозможно ругаться и тем более поднимать руку. Гром утихомиривается в считанные секунды, практически рушится перед Петей на колени и с волнением смотрит в лицо. — Эй, ты чего? Перестань, я же не со зла, ну. Хазин, ё-мое… Пожалуйста, успокойся. Что я могу для тебя сделать, скажи? — выстреливает словами, будто из пулемёта. Кладёт ладони на его ноги, повыше лодыжек, выглядывающих из-под лёгкой ткани штанов. Петю тут же бросает в неконтролируемую дрожь. От вида такого Грома — переживающего, покорного — в сердце что-то с громким хрустом ломается. Один Петя сейчас не справится, нужна поддержка, помощь и утешение. И дать это может точно не Игорь Гром, решивший ни с того ни с сего проявить искреннюю озабоченность его судьбой и — надо же — здоровьем. Смахнув его руки, Петя неуверенно слезает с дивана, принимая шаткое вертикальное положение. Мел начинает постепенно отпускать, благо, доза была детской, если так можно выразиться в контексте ломающего судьбы порошка. Появляются первые признаки отходняка: по спине, покрывшейся холодным потом, бьёт морозец; конечности больше не приятно лёгкие, а скорее ватные, ощущающиеся больными и тяжёлыми; язык чувствуется инородным предметом, набухшим и непомещающимся во рту. — У вас всё нормуль? — в гостиную, доставая один наушник, заглядывает Макс. Надо же, прям сама вежливость и аккуратность. Не по-журналистски совсем. — Где мой телефон? Позвоню брату, попрошу забрать, — трёт переносицу Петя, шмыгая зудящим носом. Вроде и юзает не каждую неделю, даже не каждый месяц, старается не перебирать, однако избежать проблем со слизистой это, к сожалению, не помогло. Сопли, иногда смешанные с кровью, беспокоят всё чаще. Его тело показательно отвергает дорогущий кокаин. — Уно моменто, — Макс вместе с айфоном возвращается из своей комнаты меньше, чем через минуту. На заблокированном экране обнаруживаются несколько пропущенных от Дэна. Как правило, брат не трезвонит, предпочитая общаться сообщениями. Стерев со лба холодный пот, Петя, стуча зубами, тычет на иконку трубки. К горлу подступает кислота. Её хочется немедленно выплюнуть и прополоскать рот, но на чужой территории у него нет лишних прав. Денис отвечает спустя двадцать секунд (в попытках отвлечься, Петя считал) и с ходу спрашивает, всё ли в порядке. Почувствовал, значит, неладное, вот и оборвал трубу. Натужно выдохнув, Петя прислоняется спиной к стене и медленно съезжает к полу, рассказывая о своём «подвиге» в общих чертах. На полпути Макс подхватывает его под локоть и вздёргивает на ноги. Придерживая, подводит к дивану, насильно усаживая. Петя слушается по инерции, продолжая самозабвенно исповедоваться. Не обращает внимания на Грома, сунувшего в дрожащую руку стакан воды, и как пьёт жидкость мелкими глоточками. Выслушав про снюханную дорожку — о причинах Петя благоразумно умалчивает — и сорвавшуюся еблю, Денис просит назвать адрес, после чего обещает, что будет на месте в течение получаса. Петя выдавливает из себя смазанную благодарность. В присутствии братьев, одного из которых он любит, а другому два раза подряд обломал секс, накатывает такая апатия, что Петя не выдерживает и, наплевав на нормы приличия, ложится, подогнув под себя ноги. Елозит головой, пропуская момент, когда она оказывается на чужих коленях. Тёплая ладонь, утешая, проходится по волосам, пальцы ласково перебирают взмокшие пряди. После случившегося у Макса почему-то остаются силы и желание его, сказочного долбоёба, жалеть. Закрыв глаза, Петя проваливается в беспокойную, часто прерывающуюся дрёму. На плотно сомкнутых веках пляшут разноцветные мушки и расходятся неоновые круги света. Запахи смазываются в одну липкую кашу, вбившуюся в ноздри и мешающую абстрагироваться. Шоколад, мята, бергамот, гвоздика, чай. Близнецы шёпотом переговариваются — Петя не может уловить смысла, как не пытается. Слова не задерживаются в голове, ускользая, как мелкие рыбёшки от детской руки. Не дают себя обдумать, осознать и понять. Звонок домофона прерывает бессюжетное сновидение, захватившее нервный взбудораженный рассудок. Снилось что-то про тусовки, яркий свет, шум и жар чужих рук, свободно гуляющих по податливому пластилиновому телу, чутко отзывающемуся на каждое прикосновение. Типичные наркоманские бредни, не оставляющие после себя ничего, кроме пожирающей тоски. — Открой дверь, — велит голос. Рука с головы не исчезает, продолжая поглаживать по виску. Кто говорит? Игорь? Проходит сколько-то времени (в таком состоянии невозможно судить наверняка), прежде чем комнату наполняет хорошо знакомый аромат, отодвигая на второй план все запахи, пропитавшие квартиру. Дэн бесшумно подходит к дивану, опускается на корточки и касается его лба, убирая с глаз растрёпанную чёлку. Петя приподнимается на локтях, тянется к нему навстречу, желая прижаться к дорогому человеку и наконец-то почувствовать себя в относительном спокойствии, зная, что его, в случае чего, смогут защитить и отстоять. Не то чтобы Петя ожидает от братьев внезапной подставы, но после минувших событий расслабиться в их компании не получается. По пятам преследует параноидальное предчувствие, бьющее во внутренний колокол. Что-то должно ебануть. Скоро. Обязательно. — Какой же ты у меня ебланушка конченый. Почему из нас двоих весь мозг ко мне отошёл? — качая головой, цокает Денис, принимая его в объятия. Петя жмётся к его груди, цепляясь за узкие плечи, прячет лицо где-то в шее и делает несколько глубоких вдохов. У брата своя патология — для всех он пахнет по-разному. Для кого-то терпко или пряно, иногда морозно или по-летнему свежо. Лично Петя с подросткового возраста научился вычленять нотки ванильного кофе, смешанного со свежим цветущим ирисом. Уютный, домашний запах, пусть на самом деле брат и пахнет совсем иначе. Как — никто не знает, потому что Дэн, партизан хренов, молчит в тряпочку. Наверное, в душе по-прежнему ждёт истинного, способного почувствовать его настоящего. Петя открывает было рот, чтобы детально поведать о своём проёбе, но брат, взмахнув рукой, не даёт и слова сказать. Петя, вскинувшись, не сразу соображает, что обращаются не к нему. — Пошли вон. — Куда? — иронизирует Макс. — Из собственного дома меня ещё не выгоняли. — Ты реально еблан, как на роже написано, или прикидываешься? — с ледяным спокойствием спрашивает Денис. Именно поэтому он когда-то сумел дать отпор отцу и выбить себе учёбу в МГУ, а Петя нет. — Сам ты еблан, — отзывается обиженно Макс. — Будем продолжать или всё-таки свалите? — Дерзкий, — голос окрашивается неожиданным восхищением, — пошли, Игорёк, до магазина прогуляемся, дома жрать нечего. Вам взять что-нибудь? — Сиги купи, — небрежно выплёвывает Денис, подтягивая Петю к себе на колени, — Мальборо. Я другие не курю. Плотно прикрывая дверь, Макс, явно впечатлённый коротким исчерпывающим диалогом, что-то бурчит себе под нос про наглых охамевших омег. Сексист, блять. Гром выходит следом, напоследок бросив на Петю фирменный хер-поймёшь-взгляд. — Наконец-то свалили, — закатывает глаза Дэн. Он верен себе – к альфам, несмотря ни на что, относится с неприкрытым пренебрежением и недоверием. — Ну, рассказывай. Мы здесь походу надолго… Петя, подавив зевок и уложив голову на тощее плечо, говорит, постепенно повышая градус напряжения. Если брат спросит, в какой момент он понял, что первый раз в жизни по-настоящему влюбился, Петя не найдёт, что ответить. Это происходило постепенно. Высоченный одногруппник, который будто специально слепил себя под характерную фамилию, привлёк его внимание в первый учебный день. Хмурый и неприветливый, он, сунув руки в карманы джинсов, стоял в отдалении от галдящей группы и выглядел так, будто ему всё здесь нахрен не упало. Это потом Петя узнал, что Игорь — тот ещё зубрила, дрочащий учёбу, а тогда наивно подумал: «Мы поладим, он тоже не хочет здесь находиться». Гром, как выяснилось, хотел, поэтому Петя, подваливший с предложением вместо всего этого уехать потусить, получил холодный отказ. Гром невзлюбил его с первой встречи, с первого, блять, взгляда. В компаниях таких же богатых детишек, пропуская один коктейль за другим, нанюханный Петя часто пытался понять, почему попал под немилость, чем именно заслужил Громовское пренебрежение. Выходило, всем сразу — высокомерным поведением, сучьей натурой и непоколебимой уверенностью в собственной ахуенности. Гром никогда не узнает, что Петя чуть-чуть, но гордится своим талантом скрывать многочисленные комплексы и загоны. Главный комплекс берёт начало из редкого сбоя в организме, случившегося в период полового созревания, когда омеги приобретают свои характерные индивидуальные ароматы. В мире, где всё построено на физиологическом влечении, хуёво, будучи омегой, не пахнуть ничем. Грома это, как выяснилось, тоже сильно смущает. — Ты уверен, что он отсутствие запаха имел в виду? — выслушав историю его падения, спрашивает Денис, не прекращая успокаивающе гладить брата по голове. — Как-то слишком расплывчато тебя отшили. — Вариантов немного. В остальном я нормальный, — Петя сильнее обнимает за шею, прижимаясь всем телом. Только брат его в этом мире и любит. Отец с папой? Наверное, тоже, но не так, как Пете всегда хотелось. — Нормальный, но твои умственные способности оставляют желать лучшего, — прежде чем утешить, не может не подъебнуть Дэн. Говорит, что с Громом непросто, поэтому так и так, не вешай нос. И эта риторика совершенно не сочетается с его нетерпимым отношением ко всем альфам поголовно. Должен был наоборот закидать Грома говном и заверить, что Петю он, сволочь эдакая, не заслуживает. Но почему-то брату с его травмирующим опытом Игорь умудрился прийтись по душе. — Было бы хуже, влюбись ты в кудрявого. — Чё это? — удивляется Петя. — Сразу видно, одно единственное достоинство пониже пояса, — хмыкает. — В остальном – дебил дебилом. — Он, между прочим, тоже в МГУ учится, — смеётся Петя, приободряясь. Макса непроходимым тупицей он не считает. Счастливым пиздуном – да, но точно не дебилом. Всё-таки брат Грома. — Да ну? И на кого же? Продажника? — Денис помогает преодолеть путь до ванной и, придерживая за пояс, умыть прохладной водой лицо, на которое постепенно начали возвращаться естественные краски. — В какой-то степени… Журналист он. Освежившись, Петя полоскает горло. Одна радость — блевать, спасибо кому-либо, не тянет. Хотя можно было бы дать волю организму, хозяев-то нет, а Дэн его и не в таком состоянии видел. Чего только стоили его ночные похождения по соседям в поисках таблеток от диареи. История, заслуженно входящая в топ самых глупых и позорных в жизни Пети. — Ему подходит. Морда бесячая, — удерживая за руку, Денис подводит его к распутью. Направо пойдёшь – в комнату Макса попадёшь, налево – от впечатлений ёбнешься. Петя широко зевает. После порошка привычно клонит упасть на любую горизонтальную поверхность и вырубиться на несколько часов. Денис это понимает, поэтому позволяет самому принять решение. — Ты не объяснил, почему мы не можем поехать домой, — Петя толкает дверь и, с трудом переставляя ноги, заходит в знакомую комнату. Вечерняя прохлада вытолкнула остатки тепла, штора колышется, накрывая раскиданные по столу распечатки. Надо бы закрыть окно, пока он не закоченел совсем. Упав на чужую кровать, Петя стаскивает рубашку и штаны, оставаясь в белье и носках. Некомфортно, ясен хрен, но выбирать не приходится. До того момента, пока Дэн по-хозяйски не распахивает шкаф и не залезает туда по пояс, уверенно копошась в чужом барахле. Достаёт футболку и прикладывает к носу. Нахмурившись, зашвыривает обратно и лезет за следующей. Петя неприкрыто ржёт. Чего, спрашивается, сам не допёр? — Эта почти не пахнет. Видать, новая совсем, — встряхивает белую футболку с рисунком анимешной сисястой девчонки. — Ёба-ать, какая хуета, боже мой… — «Пахнет»? — переспрашивает Петя. — У тебя по жизни все альфы воняют. Денис замирает, осознавая то ли собственные слова, то ли, для начала, брата. Ни к чему по итогу не придя, возмущённо кидается в него футболкой. Переодевшись, Петя с наслаждением забирается под одеяло и вытягивает ноги. На его счастье, бельё постелено свежее, Максом отдаёт не настолько остро, как могло после нескольких дней использования. В противном случае был риск провозиться, вдыхая через раз, и ни черта не уснуть. Денис хлопает створкой, оставляя окно на проветривание. Подойдя к кровати, заботливо поправляет одеяло. — Ну и срач здесь, — оглянувшись, не может оставить без внимания. — Дэн, что с нашей хатой-то? — глаза слипаются, мизинцем шевелить и то лениво. — Да нормально всё, отец нагрянул. Я с ним разругался и свалил к тебе, — наклонившись, Денис целует его в лоб. — Спи давай, торчок мой недоделанный. Хмыкнув, Петя натягивает одеяло повыше и, устроив себе убогое подобие гнезда, со спокойной душой смыкает глаза, не позволяя посторонним мыслишкам в очередной раз засесть в черепной коробке. Плевать на Макса, в чью кровать он беззастенчиво завалился, на отца, которому непонятно что опять понадобилось, даже на Грома плевать. Он Петю ненавидит, а теперь ещё и презирает. Куда хуже, спрашивается? На всех сейчас плевать. Разве что перед братом стыдно — опять заставил волноваться. Лекция о вреде дури ожидает Петю в самом обозримом будущем. Не то чтобы Дэн сам никогда не упарывался. Его слабостью были спиды, позволяющие толком не спать и въёбывать за компом, как заведённый моторчик. Только брат, в отличии от Пети, завязал сразу после появления первых тревожных симптомов: головной боли, ночных судорог и нервного тика. Похоже, правда, что из них двоих именно ему достался весь ум. С этими мыслями Петя, завернувшись по свою дурную голову, отрубается без сновидений. Считай, повезло. После порошка сознание обычно подкидывает лютый бред, вгоняющий в депресняк. Просыпаться, возвращаясь в реальный мир с его многочисленными проблемами, всегда тяжело, а после отходняка — совсем пиздец. Кое-как продрав глаза, Петя приподнимает голову. Она тяжёлая, напоминает переполненную копилку, и сама по себе, разрываясь болезненным тиканьем, магнитится к подушке. Пока Петя отсыпался, восстанавливая внутренние ресурсы, комнату окутали густые сумерки. Из приоткрытого окна слышится приглушённый гул трассы, воздух по-весеннему свежий. Протерев сухие веки, Петя принимает сидячее положение и осматривается. Взгляд напарывается на сидящую у кровати сгорбленную фигуру. Отшатнувшись, Петя невольно вскрикивает, по инерции зажимая рот. Гром, успевший задремать, дёргается и озирается, в любой момент готовый вскочить на ноги. В кромешной темноте светлые глаза отливают ярким желтоватым свечением, делая знакомое лицо мистически жутковатым. Спасибо звериным генам, сохранившимся в некоторых поколениях альф и передающимся по наследству. — Который час? — оклемавшись, хрипло спрашивает Петя. — Долго я спал? — Не особо, — Гром поднимается и, похрустев затёкшей спиной, неторопливо разминает конечности, после чего берёт со стола стакан воды и скромно опускается на краешек кровати, протягивая гостю. — Как себя чувствуешь? — Нормально, — Петя осушивает его в несколько глотков, смачивая горло. — Тебе-то какое до меня дело? Что ты вообще здесь забыл? Пришёл, как сонный паралич. Эмоции на чужом лице просматриваются с трудом, но Петя готов поклясться, что Гром озадаченно хмурится и поджимает губы, пытаясь осмыслить его сравнение. С минуты на минуту трудящиеся шестерёнки заскрипят. У него аналогичное лицо на экономике, когда выдают очередной внеплановый тест. Как бы сильно Гром не вкладывался в учёбу, занимая второе место в десятке лучших студентов потока, циферки с многоуровневыми задачами ему — как и Пете — даются с натужным скрипом. Один раз они оба, окружив Дубина, в наглую скатывали его работу. Цель: не тратить свободное время на консультации для отстающих. Петя, кладя на академию толстенный болт, терпеть их не мог, что уж говорить про старательного Игоря. — Мне есть дело, — изрекает Гром, отчеканивая каждое слово. Петя, расставив колени, прислоняется спиной к стене и откидывает голову, упираясь в неё затылком. Тело после сна вялое и неповоротливое, в мозгах стоит лёгкая дымка, мешающая оформлять хаотичные мысли в предложения. — И в какой момент жизни всё изменилось? Когда меня под своим братом увидел? Не ссы, я не собираюсь с ним мутить, — усмехается, не пытаясь скрыть просочившееся раздражение. — Не в этом дело, — подсев к нему, Гром тоже облокачивается на стену, ноги не подгибая, а вытягивая. Всё-таки они у него невероятной красоты. Стройные, длинные. Хоть в модели иди. — Давно ты нюхаешь? Расскажи мне. — С какой стати? — Петя поворачивается, смотря в светящиеся глаза. Слишком близко. Грому бы окно нараспашку и пусть воет на луну, волчара недоделанный. Бергамот с мятой и шоколадом щекочет нос. Петя с трудом удерживается, чтобы не пододвинуться к плечу и не наклониться к шее. Тогда бы он обязательно провёл кончиком языка, собирая вкус, и, отодвинув ворот, ткнулся в ключицу. — Пожалуйста. Я не знаю, как попросить тебя по-другому. — Ла-адно, — Петя улыбается почти расслаблено, — а ты взамен расскажешь, почему ненавидишь меня. Он столько отборной хуйни пережил за минувший день, что страшно больше не становится. Хочется докопаться до правды, понять чужие мотивы и найти ответы хотя бы на некоторые вопросы, не первый год компостирующие мозги и терзающие внутренности. — Я не ненавижу тебя, что за бред? — наклонившись, Гром костяшкой указательного пальца проводит по его скуле, но почти сразу одёргивает руку, будто ошпарившись о кожу. Петя боится пошевелиться, не зная, как реагировать на перепавшую ласку. Сердце, без того взбудораженное близостью, заходится в сумасшедшем ритме. Гром слышит. Не может не слышать со своим альфачим слухом. Скорее всего, слышал подобное и во время сегодняшнего нелепого признания, просто Пете не хотелось зацикливаться ещё и на этом. Отпрянув, прокашливается и начинает: — Короче, рассказываю. Первый раз я попробовал на первом курсе… Судьбоносное знакомство с «дядей Костей» случилось у Пети Хазина так, как должно было случиться рано или поздно. С его компаниями и разгульным образом жизни наркота сама по себе то и дело возникала на тернистом пути восемнадцатилетнего пиздюка, но Петя, запрограммированным болванчиком, раз за разом отказывался от подобных развлечений, идущих в комплекте с распиаренными со школы пиздец-последствиями. Тупо ссался окунаться в это дело. Не святая простота, понимал прекрасно — один раз и пропал, засосёт по самую макушку. Постепенно, но засосёт. В тот день Петя первый раз признался самому себе: он, ёб твою мать, влюбился. В гребаного Игоря Грома, в единственный и неповторимый в мире плод любви человека и каменной глыбы. И его нежным чувствам вряд ли суждено стать взаимными. Нагрузив самого себя по полной, Петя на автомате разговорился с Юрой — сынком скандального депутата — и, кажется, на таком же автомате снюхал начерченную дорожку. Было хорошо. Лучше, чем во время первого в жизни оргазма. Тело будто взмыло в небо, тревоги развеялись и даже Игорь Гром стал почти не нужен. Разве что в приватной комнате, чувствуя губы Юры на своём члене, Петя пальцами вцеплялся в корни его волос и краешком улетевшего сознания думал о недоступном одногруппнике. Об огромных руках на своих ягодицах и хриплом шёпоте, липовым мёдом вливающимся в уши и согревающим холодными зимними вечерами. Такие подробности самому виновнику фантазий знать, естественно, необязательно. Потом был перерыв, затянувшийся на полтора года (Денис, когда хотел, мастерски промывал мозги), и вот, на третьем курсе Петю вновь понесло по маршрутам плохо изведанных запретных наслаждений. — Это тоже зависимость, — выслушав, подводит итоги Гром. — Твоя нервная система привыкла получать дополнительные мощные стимуляторы раз в пару месяцев. Ты должен это закончить. — Я никому ничего не должен, — отбивает удар Петя. — Это помогает мне расслабиться. Однажды я прекращу. — Все так говорят, а потом начинают служебным положением пользоваться, потому что зарплаты не хватает. — Значит, у тебя будет отличная возможность вывести меня на чистую воду перед начальством и получить повышение. Воспользуешься? — Петя морщится от послевкусия иронии, горечью осевшей на языке. Игорь станет замечательным ментом. Легко дослужится до майора, потом подполковника и далее по списку. А Петя? Каким станет он? Денис говорил — главное, чтобы не вторым отцом. — Ты считаешь себя плохим человеком? Петя задумывается. От близости Грома корёжит, вся омежья сущность выворачивается наизнанку и жалобно скулит, требуя внимания любимого альфы. Его заботы и ласки, понимания и принятия. Интересно, всем так хуёво или дело в другом? Петя судорожно жмурится до режущей боли в глазах. — Наверное, нет, — подумав, чешет щёку, — но ты-то с этим не согласен. Может, объяснишь, за какие грешки обходишь меня десятой дорогой? Понял уже, что отцы наши чё-то не поделили, но явно ведь не только в этом дело. Колись давай. Бесит. Игорь, соблюдая договорённость, не юлит и не пытается соскользнуть с темы. Поза становится напряженной, сам он будто закрывается, решая, как лучше подступиться к тяжёлому разговору. Петя не мешает, давая время на размышления. В конце концов, они оба никуда не торопятся. Смотрит исподволь на сосредоточенное лицо. Гром с нахмуренными бровями, складочкой на лбу и небрежной щетиной невероятно привлекательный. Страшно представить, сколько несчастных сердец, не считая Петиного, он успел разбить, и сколько разобьёт, когда закончит академию. Нарастит на работе непробиваемую броню, получит ценный опыт и станет настоящим мужчиной. Омеги будут штабелями ложиться. Да и Гром, если сильно приглядеться, довольно восприимчивый, но со своим своеобразным проявлением эмоционального диапазона. Пусть палитра, надо признать, пошире, чем у пресловутой зубочистки. Если бы Игорь не отталкивал, Петя мог узнать об этом намного раньше. Курсе на втором. — Не знаю, с чего начать, — признаётся Гром. Будь на голове любимая кепка, обязательно натянул бы козырьком пониже, пряча смущение. Теперь, когда глаза полностью адаптировались к темноте, Петя может рассматривать его беспрепятственно. Он не успевает посоветовать начать с их первой встречи в одной из обширных аудиторий академии. С Петиного наиграно-самоуверенного «Чё такой смурной? Тоже эти дебилы бесят, да?» и его фирменной отточенной маски, разбившейся об единственный безразличный взгляд. Не успевает, потому что Макс, очевидно, не видит смысла стучаться в собственную комнату. Сходу распахивает дверь и заглядывает, с любопытством изучая их милую кроватную компанию. — Вы не ебётесь, — констатирует, — и на том спасибо. Не хотите присоединиться к нам с Дениской? — Зачем? — усмехается Игорь. — Не в состоянии в одиночку развлечь понравившегося омегу? — Обижаешь! — Макс, явно поддатый, лыбится. — Мы собрались играть в настолки, нужна компания. — Сейчас придём, — с показательным вздохом обещает Петя. То, что Дэн «понравился», воспринимается, как само собой разумеющееся. Просияв, Макс кивает и, хлопнув дверью, оставляет их в одиночестве. Замечательная жизнь у человека. С одним не получилось — всегда можно попробовать завалить его брата. Помедлив, Петя слезает с кровати и одёргивает просторную футболку, едва доходившую до бёдер. Оглядывается в поисках одежды, в частности, штанов. — Принести тебе что-нибудь? — Игорь спешно отводит взгляд от его ног, напоминая малолетнего альфу, впервые увидевшего на пляже полуобнажённого представителя противоположного пола. — Давай, — легко соглашается Петя, улыбаясь. Классный у него на ночь лук – верх от одного брата, низ от другого. Интересно, чё Дэну дали? Он ведь наверняка затребовал, лишь бы свою любимую рубашку лишний раз не мять. Какие-то они безрассудные омеги, лишённые всякой порядочности. Ночуют с малознакомыми альфами, их шмотки внаглую таскают. Петя и вовсе сам себя переплюнул: здесь же нанюхался и отрубился, как перегоревшая лампочка. Будет, что детям рассказать. Если им суждено появиться на свет, конечно. Из своей комнаты Игорь приносит обыкновенные чёрные шорты. Не дождавшись вида широкой спины, в мечтах исцарапанной вдоль и поперёк, Петя задирает футболку, натягивая шорты. Игорь тут же ошалело округляет глаза. Пусть пялится, жалко, что ли? Тем более, Пете лестно, что Гром считает его фигуру привлекательной. Неблагородное это дело — влюбляться. Перед другими альфами даже на мгновение не допускал мысль, что может кому-то там вдруг не нравиться, а тут от секундного внимания к бёдрам и ногам приятное волнение охватывает и мурашки покрывают. — Слушай, — трогает за плечо Игорь, — поговорим позже. Мне нужно собраться с мыслями. Кивнув, Петя первым выходит из комнаты.