Сердце пополам

Тело реагирует раньше, чем Игорь успевает обдумать творившийся беспредел. Резко дёргается в сторону, в результате чего крепкий кулак, нацелившийся точно в глаз, проносится в опасной близости, задевая скулу. Игорь сжимает челюсти, взгляд тотчас становится цепким, пристально следящим за действиями противника, от которого — как Игорь успел понять — можно ожидать самых непредсказуемых решений. Петя под ним пялится ошарашенно расширенными глазищами. У него дрожат губы, а пальцы, через ткань треников сдавливающие кожу на Игоревых бёдрах, взлетают выше, сжимая стальные мышцы на боках. Он порывается возмутиться, но попытка не увенчивается успехом: Титов, рассвирепевший от факта неудачного удара, замахивается повторно. Игорь вскидывает руку, готовый в отточенном приёме перехватывать запястье. Он с мордобоем давно на «ты». Привык то себя отбивать, в который раз выбравшего неудачные слова для особо буйного оппонента, то зацикленного на внимании Макса. Брат в подростковом возрасте регулярно попадал в дворовые стычки, из которых со всеми тридцатью двумя зубами выходил исключительно благодаря Игорю, вовремя влетавшему в завязывающуюся потасовку. Чаще всего Максу доставалось за язык-помело, живущее отдельно от вопящего об опасности рассудка, и привычку строить глазки всем омегам без разбора. Он делал это неосознанно, забывая об альфах, идущих в комплекте и в большинстве своём не готовых терпеть настолько открытое пренебрежение к своим дохрена крутым фигурам. Все они воспринимали Макса в роли конкурента, с которым лучше разобраться заранее, чем потом пожинать плоды, вынашивая статус рогача, чью омежку прямо из-под носа увёл кудрявый анекдот. Хотя, насколько Игорю известно, что тогда, что сейчас занятых Макс предпочитал избегать. Говорил, себе дороже, неадекваты с «бабочками» под окнами ему не нужны, ни одна жаркая ебля не стоит того, чтобы тёплым вечерком его тихо порешали где-нибудь за гаражами. Одно из самых ярких воспоминаний в жизни Игоря Грома связано с потасовкой, отцом и братом одновременно. В тот вечер Игорь, согнув ноги в коленях, сидел на продавленном диване, бессмысленным взглядом смотря в экран старого пузатого телевизора, работающего в беззвучном режиме. За спиной, перейдя на ругательства и взаимные обвинения, срались люди, ни от одного из которых — думал Игорь — он ни при каких обстоятельствах не сумел бы отказаться. Даже если бы к виску прижали ствол, а под горло подставили наточенное лезвие. Отец, надрывая голосовые связки, обвинял Макса в распиздяйстве, похуизме и неумении смотреть дальше завтрашнего дня. Раскрасневшийся от обиды брат, не пытаясь парировать, гнал бочку в ответ: высказывал за нездоровый трудоголизм, манеру перекрывать накапливающиеся проблемы работой и равнодушие к их с Игорем воспитанию, малодушно переложенному на хрупкие плечи тёти Лены. Но по-настоящему отца задело другое. Макс посмел припомнить маму. Сказал, что она, знай наперёд, никогда бы не захотела иметь ничего общего (тем более, детей) с кретином вроде него. Отец замер, переваривая выпад. За этим незамедлительно последовала мужицкая пощечина, хлопок от которой перекрыл все звуки в доме и на улице. Игорь как ошпаренный слетел с дивана, возникая между братом и разъярённым до неузнаваемости отцом. Настолько злым он его ещё не видел. Следующий мощный удар прилетел уже по его щеке. В голове зазвенело, уши заложило, щёку обожгло унизительной болью. Игорь пошатнулся, оставаясь на ногах лишь заслугой Макса, обхватившего за плечи и в защитном жесте прижавшего к себе. На лице у брата несмываемым отпечатком горел след от ладони, в глазах сияла незамутнённая концентрированная ненависть, способная сжечь дотла целый континент. Слушая его дальнейшие слова, обращённые к тяжело дышащему отцу, Игорь осознал: если придётся, он сделает правильный выбор. Невозможно устоять одновременно на двух расходящихся материках. — От тебя толку нету! — не жалея ничьи чувства, выплёвывал Макс, раздувая ноздри. — Что ты жив, что мёртв – не имеет значения! Ты нас не знаешь! Ни меня, ни Игоря. Без мамы для тебя всё, кроме злоебучей ментовки, потеряло смысл! Игорь не стал умолять Макса заткнуться, взывая к совести и подобию семейного единения, потому что понимал: брат прав от и до. Когда отец проводил с ними время последний раз? Когда они ездили на рыбалку или — хотя бы — вместе смотрели телевизор, обсуждая футбольный матч? Отец, пропав в очередной командировке, не имел ни малейшего представления, что шрам у брови появился у Игоря, как трофей после уличной драки — отстаивал малышню, сцепившуюся с неблагополучными детдомовскими. Бровь зашивали в травмпункте. Отец не знал о Максе, определившемся, куда поступать, и теперь въёбывавшем на учёбе, как проклятый, не знал об Игоре, решившем ехать следом, рассудив, что в Москве тоже найдётся подходящая под его запросы академия. Со смертью пары отец поставил жизнь на заморозку, из которой не хотел вылезать, глуша вину ни разу не убывающей работой. Пусть Игорь пришёл к выводу, что боится однажды начать существовать так же, осуждать всё равно не осмелился. Константин Гром оставался его отцом, которого полагалось любить. Как известно, родственников не выбирают. Макс тоже любил, просто сильно по-своему. Не демонстрируя воочию. Вскинув руку, Игорь ставит блок, пряча лицо и не позволяя заехать по нему повторно. Денис, стиснув зубы, целится куда-то в область виска. Игорь приподнимается, готовясь отражать атаку, как в последний момент бешеного Титова перехватывают сзади. Макс с проворством, какого раньше не демонстрировал, скручивает его руки за спиной, прижимая к своей груди, и насильно оттаскивает подальше от злополучной ванны. Холодный Петя, придя в осмысленные чувства, сходу начинает праведно орать, спихивая тяжёлого Игоря со своих бёдер: — Бляха, Дэн, чё за херь?! — сдувает со лба налипшую чёлку. — Я хотел сам ему въебать! Ты, блин, всё испортил! — Чего? — выпадает Игорь на пару с ослабившим хватку Максом. Вывернувшись из удерживающих мёртвой хваткой рук, Титов с независимым видом одёргивает футболку, которую таскал на предыдущей ночёвке, и фырчит, дёргая носом и этим отдалённо напоминая ежа, заразившегося бешенством. Бля, с чего Макс так прётся? У Титова при благоприятном расположении духа внутренняя энергетика и то ощущается такой себе, с лёгкой ебанцой, а сейчас — подавно, кромешный пиздец и темнота, как перед накрывающей Питер грозой. Запах тяжелеет, горчит и вяжет. — Сорян, не удержался, — скрещивает руки на груди, — меня задрало, что он доводит тебя до слёз! Сколько можно?! Петя громко вздыхает: — Не было никаких слёз, я в норме, — смотрит на Игоря глазами с длинными мокрыми ресницами, — слезь с меня, я заледенел весь, если ты сам не видишь. — Вижу, — качнув головой, Игорь хватается за бортик и, распределяя вес, неуклюже выбирается из ванны. Одежда противно липнет к телу, вода холодом стекает по спине и ногам, заливая безнадёжно мокрый пол. Если они ненароком затопили соседей — полный отстой, позвонят Прокопенко, который ещё от жалоб на последнюю Максову тусовку до конца не отошёл и регулярно, с недовольством, по телефону припоминал им этот «инцидент». Стуча зубами, Петя тоже поднимается из воды, проигнорировав протянутую Игорем руку. Встав неподалёку, позволяет Денису накинуть на себя полотенце и тщательно обтереть, закутывая по шею. Игорю опять хочется долбануть кулаком по стене: вдруг Петя после их «экстремального закаливания» заболеет или того хуже — что-нибудь себе застудит? Омегам нежелательно мёрзнуть, высиживаясь в ледяной воде! Умная мысля всегда приходит опосля... Раздосадованный, Игорь стягивает одежду, оставляя трусы, и, бросив её мокрыми комьями в раковину, достаёт из-под ванны несколько вышедших в тираж шмоток, которые теперь служили тряпками. Принимается вытирать залитый пол, надеясь, что до соседей вода не дошла и удастся обойтись без гневных разборок Москва-Питер. Держа в каждой руке по комплекту одежды, в ванну возвращается нервный Макс. Один вручает Пете, в сопровождении брата мокрыми ногами прошлёпавшего в коридор, а другой, сочувственно приподняв брови, протягивает согнувшемуся в три погибели Игорю. — Когда ты собираешься рассказать ему о своих намерениях? — спрашивает Макс, выжимая тряпки. Игорь замирает с мокрыми трусами в одной руке и сухими в другой. Хорошо, что Денис не позволил ему продолжить с чувством, с толком, с расстановкой, как планировалось. Такие вопросы надо решать в нормальных условиях. Подумав, брат осуждающе добавляет: — Неопределённостью ты его калечишь. — Сегодня расскажу, — в первую очередь самому себе обещает Игорь. Слабовольно сдавать назад он не собирается. Не тогда, когда понял, каких результатов хочет достичь. — Титова, главное, займи делом. Макс понимающе хмыкает, показывая пальцами кружок «окей». В гостиной из одного угла в другой выхаживает до глубины души возмущённый Денис. За приоткрытой дверью Игорь отчётливо различает свою фамилию в связке с многоуровневой матерной конструкцией, поражающей оригинальностью. Титов, не стесняясь в выражениях, сокрушается собственной наивности, мол, зря когда-то выгораживал Игоря и уговаривал брата чуточку подождать, надо было сразу из этой квартиры валить, теряя тапочки. Петя, не реагируя на страдания по сгинувшим в небытие нервам, сидит на диване, раскинув ноги. Футболка на нём не Максова, с розововолосой аниме-девчонкой, а самого Игоря. Одна из любимых, купленных в Сочи, куда его в десятом классе отправляли на соревнования по шахматам. Первая и последняя поездка в тёплые края. Максу повезло больше, он в минувшем году слетал погреться в Турцию. Игорь предпочитает не думать, какой ценой. Возрастной омега в качестве единственной компании доверия не внушает по сей день. Вскинувшись, Петя замечает его в проходе и, торопливо сведя ноги, трёт глаза. Чёрная вылинявшая ткань норовит сползти с его плеч, открывая вид на шею и ключицы, соблазняющие припасть к ним губами и зацеловать до бордовых пятен. Игорь мысленно отчитывает себя за неуместные похотливые желания. Нашёл время! — Я вызываю такси, — решительно заявляет Денис. Выйти из гостиной ему не позволяет Макс, мягко перехвативший за плечи и, будто ростовую куклу, на раз-два повернувший в обратном направлении. — Не нужно такси. Кончай ломать драму на пустом месте, Динь, — выдыхает в ухо, укладывая ладонь меж разреза лопаток и легонько поглаживая. — Тебя забыл спросить, что мне ломать! — ни в какую не желает униматься истерик-Титов. — Твой братец… — обвиняюще тычет пальцем в сторону Игоря, — нихуя не знает, что хочет, а страдать, значит, должен Петя! Макс, не прекращая успокаивающие манипуляции, спускается до поясницы, разминая мышцы, и со спокойствием удава продолжает гнуть свою линию: — Они взрослые люди, разберутся без нашей помощи, — обнимает за талию, — пойдём-ка лучше ко мне в комнату, кое-что тебе расскажу и покажу… — А? — Титов скептически хмыкает, спалившись с заигравшей во взгляде заинтересованностью. — Если что, твоя кожаная флейта до сих пор не колышет струны моего сердца. Бэкдор не разблокирую, можешь не надеяться. — Ты о члене, да о члене, — притворно вздыхает Макс, — уверен, что хочешь только после свадьбы? Я мог бы… — Не мог бы, — обрубает Титов, переводя на брата потерянные глаза: — Петь?.. — Не надо со мной трястись, — служит ему недовольным ответом. — Развлекайтесь. Бросив на Игоря преисполненный недоверием и обещающий возможную расплату взгляд, Денис в компании Макса, подмигнувшего напоследок, выходит из гостиной, плотно прикрыв за собой дверь. Оставшись с Петей один на один, Игорь сжимает-разжимает кулаки, утихомиривая заколотившееся в горле сердце, и подходит к дивану, скромно опускаясь на край, будто находится не дома, на выученной по миллиметрам территории, а в гостях у омеги, в которого тайно влюблён. Сохраняя траурное молчание, Петя смотрит куда угодно, но не на своего непростого собеседника, в голове складывающего слова в правильные красивые предложения, способные в полной мере выразить глубину его чувств. Получается… херово у Игоря получается. Слова не желают складываться, разбегаясь перепуганными муравьями. Всё кажется глупым, примитивным и банальным. Недостойным Петиного внимания. Альфы наверняка говорили ему красивые приятные вещи, делали витиеватые комплименты и понятным языком обозначали свои намерения. Игорь так не может, поэтому загоняется. Думай-думай-думай. В голове кипит, как в жерле вулкана. Такими темпами думалка сломается раньше, чем он выдавит из себя одно жалкое словечко. Видок у него, судя по всему, в край несчастный и потерянный, потому что Петя, косящийся исподволь, смягчается и выруливает на тропу перемирия. — Нужно обработать, — кивком указывает вбок. До Игоря запоздало доходит: Петя смотрит на скулу с красующейся ссадиной, про которую сам Гром забыл почти сразу, как получил. У него даже на секунду не промелькнула мысль обработать «боевое ранение». Голову занимали проблемы поважнее, а Петя, надо же, подумал и забеспокоился. — Само заживёт, — отмахивает Игорь, пододвигаясь ближе. — Петь, ты мне… — Ты не собака, Гром, чтобы само заживало, — вклинивается Петя. Он выглядит потухшим, вымотанным недавней вспышкой, затмившей рассудок. — Давай, тащи сюда аптечку. — Да сдалась тебе эта царапина! — искренне недоумевает Игорь, перехватывая его за руку и сжимая пальцы. — Давай лучше нормально… — Аптечку. Живо, — раздражённо упирается Петя, одёргивая руку. Выдохнув сквозь стиснутые зубы, Игорь уходит на кухню, где около пяти минут роется по ящикам в поисках обрезанной коробки от сладкого новогоднего подарка, служащей им с Максом хранилищем для лекарств, половина из которых давно просрочены, поэтому тупо занимают место. Коробка по итогу находится на полке с крупами. Макс, зараза, вечно забывает, где у неё место, поэтому засовывает туда, куда падает глаз. Притащившись обратно, Игорь ставит подобие аптечки на диван и настойчиво подталкивает к Пете, поторапливая. Отложив телефон, тот с умным видом выпрямляет спину и начинает перебирать блистеры таблеток. Ведь именно их в первую очередь прикладывают к лёгеньким ссадинам в ожидании магического заживления. Поймав его пальцы, безостановочно наводящие лекарственный хаос, Игорь сбоку вытаскивает начатую коробку с пластырями, хлоргексидин, остатки свёрнутой в трубочку марли и несколько ватных дисков. Сейчас быстренько залепят мелкий синячок и дело с концом, тянуть с выяснением отношений у Пети больше не получится. — Дай я сам сделаю, — недовольно требует Петя, подсаживаясь вплотную. Игорь покорно замирает в одном положении, следя за его дальнейшими действиями. Промокнув диск хлоргексидином, Петя несколько секунд смотрит на свои руки, бессильно опустившиеся на колени. Его хочется поддержать, но как сделать это, не спровоцировав на очередной прилив агрессии, Игорь не понимает, поэтому решает стратегически подождать. Обнять и поцеловать явно будет недостаточно. Собравшись с силами, Петя кладёт ладонь ему на плечо, почти сразу передвинувшись к шее, и осторожно протирает ссадину, дезинфицируя. Игорь поворачивается, стараясь принять удобное положение, и напряжённо втягивает воздух, наполнившийся знакомой смесью ароматов. В такие моменты в нём узлом скручивается всё, что может скрутиться. Петя статичность и напряженность его позы принимает на свой счёт: — Больно? — приподнявшись, легонько дует на скулу, холодя дыханием. — Продолжай, я потерплю, — бормочет Игорь В последнее время они с Петей постоянно вторгаются в личное пространство друг друга, колупая сокровенное и обнажая личное, а его колотит, как в первый раз. Ничего с этим не поделаешь. Игорь хорошо помнит себя тринадцатилетнего и характерные для того возраста воздушные фантазии. Их первую встречу он представлял обязательно в Питере, потому что тогда Пете можно было бы показать самые особенные места, дорогие подростковой душе. Пробраться с ним на крышу, где, бросая голубям крошки зачерствелого хлеба, много разговаривать без преграды монитора и километров, отделяющих два сердца. Петя бы наверняка сидел в его объятиях, облокотившись спиной на грудь, и периодически оборачивался, чтобы посмотреть в глаза, а Игорь бы надёжно держал его поперёк живота, посмеиваясь на ухо и горячими пальцами чуть-чуть забираясь под задравшуюся футболку, грея кожу. Во многом они могли стать друг для друга первыми: в доверительных объятиях, робких поцелуях и, постарше, в долгожданной близости. Игорь, чувствуя стягивающий кожу пластырь, налепленный поверх небольшой повязки, глушит раздосадованный полувздох-полустон. У чертовки судьбы на их счёт оказались диаметрально противоположные планы. — Готово, — оповещает Петя, напоследок невесомо скользнув пальцами по его щеке. Торопливо убирает руку, словно обжёгшись. — Спасибо, — Игорь, обняв за талию, не позволяет ему отстраниться. Притянув к себе, боком настойчиво затаскивает на колени, как обычно сажают маленьких детей. Не отводя взгляда, руками по-хозяйски следует по маршруту от напряжённого живота до крепких бёдер. Недавно Игорю приснилось, как он эти самые бёдра сжимал до синяков, вдалбливая постанывающего текущего Петю в кровать. Надо ли говорить, что из блаженного видения он вынырнул, опешившим по-максимуму? Отдельным потрясением стали мокрые трусы. Последний раз Игорь заканчивал во сне, когда переживал трудности переходного возраста, включающие перестройку его тела под властную сущность альфы. — Что ты делаешь? — побрыкавшись без особого интереса, Петя ёрзает на коленях, раскрасневшись под его прикосновениями. — Может, чайку хлебнём? — Тебе плохо? Замёрз? — серьёзно спрашивает Игорь. При наихудшем развитии событий придётся вызывать скорую, а там и до вмешательства Петиного папаши рукой подать. К настолько близкому знакомству с Хазиным-старшим, хладнокровно исполосовавшим жизнь уже его отцу, Игорь пока не готов. Разговор будет коротким: кулак в морду и под дых. — Да вроде нет, — Петя жмёт плечами, — столько страстей за последние полчаса развернулось, я аж забыл, что вроде как хочу обдолбаться… Игоря ответ устраивает: — Вот и не вспоминай значит больше. — Оно так не работает, Гром, — досадливо поджимает губы. Хмыкнув, Игорь с интересом склоняет голову, мягко поглаживая его по спине: — А как оно работает? — Через память, — Петя костяшкой указательного пальца стучит себе по виску: — мозг помнит, как хорошо мне было под порошком. Дофамин, гормон удовольствия, зашкаливал. Меня ничего не тревожило, все проблемы казались хуйнёй из-под коня. Ты когда-нибудь употреблял, а, Игорёк? — Нет, конечно, мне это не нужно, — Игорь ногтём скребётся по его-своей футболке. Что за идиотский вопрос? Петя не тупой, знает об его отношении ко всей этой сомнительной херне. Были у Игоря в юности двое знакомых, любивших понюхать клей-момент через пакет. Сидели потом у парадной, объёбанные, двух слов связать не могли. Помнится, Макс ради интереса порывался к ним присоединиться, так Игорь ему быстро мозги на место вставил, чтоб даже думать не смел. — Кто бы сомневался, — Петя горько усмехается. Перекинув ногу, седлает его бёдра, коленями упираясь в диван, а руки забрасывает на плечи, сцепляя за спиной. — Трахни меня. Прямо сейчас. Я хочу. Можешь даже без резинки, только успей высунуть. Я чистый, если что, недавно проверялся. Игорь смотрит на него, такого соблазнительного и желанного, с откинутой головой и растрёпанной чёлкой, и судорожно пытается обработать поступившее предложение. Каким образом они с непростой темы зависимости, сейчас актуальной как никогда, переключились на еблю без презерватива? Петя совсем не в себе, раз предлагает такое (пусть по нему не скажешь)! Разве он не хочет для начала во всём разобраться, прояснить и обозначить статус их отношений? Ему это не нужно? Да ну, Игорь, блин, отказывается верить! И что за бред с этим его «я чистый». Конечно, чистый! Пока не было причин сомневаться в обратном. Петя не подставляет жопу всем подряд. Тем более, без базовой защиты. Не в их мире, где люди регулярно подхватывают смертоносную заразу, сорняком врастающую в жизнь и по кирпичикам разрушающую иммунитет. У Игоря нет железобетонных доказательств Петиного ответственного отношения, но своему чутью, которое дядь Федя когда-то назвал собачьим, он привык доверять на девяносто девять процентов из ста. Один процент — перестраховка. Игорь Гром точно знает: никому другому Петя Хазин себя без резинки не предлагал. Точно так же, как и в уязвлённый период течки. Только ему. — Мы не будем сейчас трахаться, — говорит, твёрдо проставив акцент на слове «сейчас», чтобы Петя не надумывал лишнего. Не помогает. — А когда будем? — Петя убирает руки с его плеч. — Никогда? Спасибо, я допёр, что ты меня не хочешь. Можешь сказать об этом прямо. Игорь кое-как, призвав всё своё терпение, приглушает волной поднявшееся в груди возмущение. — Петь, — отрывисто цедит сквозь зубы, — я хочу тебя и буду с тобой во время течки, как и обещал. Пожалуйста, хватит усложнять, у нас есть с чем разбираться. — Я, блять, усложняю?! — взрывается этот припадочный, от негодования подпрыгнув на коленях. Игорь применяет силу, с трудом удерживая его на прежнем месте. — Я хочу, чтобы в течку со мной была моя пара. Человек, который испытывает те же чувства, что и я, а не… а не тот, кто со мной из жалости! На этом моменте тонкая нить, связывающая их рассудки, обрывается с громким щелчком. Игорь перестаёт понимать чужую логику, порождающую претензии, не имеющие ничего общего с реальностью, зато сыпавшиеся на него уничижительным градом. Вся их сегодняшняя беседа — разговор глухого со слепым из анекдота, планомерно лишающий сил и терпения. Игорь физически ощущает, как напрягаются мышцы, а взгляд заливается краснотой. — Я никогда не был с тобой из жалости, — отчеканивает, непроизвольно пропуская утробное рычание, задрожавшее в горле. Петя весь сжимается. — Прекрати, наконец, пороть чушь и выслушай меня! — гаркает, теряя крупицы самоконтроля. Ужом выкрутившись из стальной хватки, фиксирующей за пояс, Петя вскакивает на ноги, отшатываясь сразу на несколько метров, и спиной пятится ко входной двери, безуспешно пытаясь нащупать ручку. Его глаза испуганно раскрыты, плечи дрожат, а кадык еле заметно дёргается. Да бляха-муха, что ж такое-то! Если бы Игорь мог, он бы смачно саданул себе по горлу. Новый день — старые грабли и очередное осознание своей сущности четырнадцатилетнего дебила, не способного контролировать звериные инстинкты. Вроде на Западе делается операция на связки, навсегда лишающая альф возможности рычать. Работа за такие «модификации» спасибо не скажет, но видимо для Игоря Грома наступила та самая замечательная пора знакомства с ценником. Если Петя ещё и заскулит… блять, он и так еле сдерживается. Исключительно из чувства гордости и обиды, выражающейся в задрожавших губах. Усиленно обдумывая каждое своё движение, Игорь приподнимает руки и медленно принимает вертикальное положение. Делает шаг вперёд. Петя вцепляется в ручку, спиной вжимаясь в деревянную поверхность. Не день, а херня на херне и хернёй погоняется! — Петь, я веду себя как законченный кретин, но я честно не хотел тебя подавлять, — проговаривает Игорь. — Это вышло случайно. Такого больше не повторится, — Петя убеждённым не выглядит, но ручку неуверенно выпускает, продолжая прислушиваться. Игорь закрепляет результат: — Клянусь, я начну это контролировать. Пожалуйста, не уходи. Второй раз от кулака твоего брата я могу не увернуться, — кисло ухмыляется. — Не надо уворачиваться, а я добавлю заодно, — буркает Петя, отлепляясь от двери. — Что у тебя за ебанутая манера рычать? Последний раз на теме порошка так же переклинило. Это настораживает, знаешь ли. Сильно любил поколачивать своих бывших? Давай, исповедуйся, я слушаю… — Прости, — дотянувшись, Игорь ловит его ладонь, сжимая и ненавязчиво утягивая на себя. Петя не противится: шагнув, встаёт напротив. Глядит исподлобья, главное – без прежнего испуга. — Вне академии я никогда не поднимал руку на омег. Там тоже не хотел, но сам помнишь – занятия, надо. Даже в детстве вам всегда уступал. Отец нам с Максом сразу внушил, что бить тех, кто по природе слабее, низко и недостойно настоящего альфы. Да и рычать я раньше не рычал… — Игорь получил традиционное воспитание. — Хоть в чём-то я особенный, — кривенько ухмыляется Петя. Следующее признание материализуется в голове само собой и кажется Игорю настолько правильным в сложившейся патовой ситуации, что на секунду от волнения пережимает грудину. Он накосячил, ему теперь единолично расхлёбывать. Всё по справедливости. Пете должны прийтись по вредной душонке его попытки в выражение скопившегося многообразия чувств. Немного успокоившись и настроившись на нужный лад, Игорь подходит вплотную, обнимая ладонями Петино лицо и поднимая на себя. Кончики пальцев затрагивают виски, проходясь по мягким волосам; подбородок упирается в пяточки ладоней. Петя, уловив значимость момента, смотрит прямо, в упор. Поколебавшись, накрывает руки Игоря своими. Подушечками водит по шершавым костяшкам. Даже после всего он ласковый и отзывчивый, что диву даёшься. Кто другой бы при первой возможности вцепился в горло, сожрал с потрохами и не подавился, а Петя терпит, дожидаясь его столько, сколько нужно. — Для меня ты особенный во всём. И рычал я потому, что обычно умею думать головой, а тут на первое место выходят чувства и эмоции. Для меня это в новинку, прошу, пойми. Рядом с тобой мне сложно контролировать некоторые свои порывы, — дыхание заканчивается, Игорь набирает побольше воздуха и продолжает: — Петь… Петенька. Ты мне нужен. Я хочу, чтобы мы снова стали близки настолько, насколько это возможно, и рассказывали друг другу всё, что нас беспокоит. Помнишь, как было здорово постоянно переписываться? Я не мог уснуть, если не получал от тебя хотя бы одно сообщение. Это была настоящая зависимость, поэтому я очень тяжело воспринял твой ухо… твою пропажу, — прокашливается. — Не хочу, чтобы мы снова потеряли друг друга и себя. Ты – в наркотиках и опасных развлечениях, я – в учёбе и работе, потому что больше ничего интересного в жизни нет. Подведя черту в своём эмоциональном спиче, Игорь на раз-два выдыхается и поникает, не зная, какое чувство первостепенно охватывает колотившееся где-то под горлом сердце: облегчение, вызванное избавлением от тяготивших черепушку мыслей, ни в какую не желающих преобразовываться в правильные слова, или страх от чужой реакции, которую Игорь одновременно жаждет и боится услышать. Петя смотрит бессмысленными глазами, не моргая и не порываясь в ярости вырваться из объятий, если какие-то словечки совсем-совсем не смогли найти отклика в его сознании. В сконфуженном молчании, затемнённом общим смущением, проходит около минуты. Не зная, что делать дальше, Игорь выпускает его лицо из кокона рук и отходит назад. Петя запоздало касается щеки в месте, где её легонько ласкал большой палец. Проводит ладонью, пытаясь не то смахнуть фантомные прикосновения, не то втереть их в кожу, оставляя здесь, рядом, навсегда с собой. — У тебя, Гром, — тоном, не предвещающим ничего хорошего, начинает Петя, — охренеть какие проблемы с выражением эмоций. Я был уверен, что тебе неинтересно и скучно со мной гулять. — Почему? — недоумённо вопрошает Игорь, пытаясь вычленить суть упрёка. — Я всегда внимательно слушал всё, что ты говорил. Про путешествия там, машины всякие, рестораны и твоих… других альф. Последнее мне не нравилось. Они как раз сидели за миниатюрным столиком в кафе, счёт в котором потом костью застрял в горле экономного Игоря. Жлобом он никогда не был, копейки не считал и ради сравнения скидок по близлежащим магазинам не шатался, выписывая циферки в блокнот. В нищете они с Максом не жили: отцу было в радость пахать за пятерых, деньги в семье пусть не огромные, зато честно заработанные своими силами, всегда имелись. Одевала их тёть Лена, учитывая личностные предпочтения; дядь Федя периодически приносил Игорю диски для магнитофона, а Максу журналы про видеоигры, которые он больше коллекционировал, чем читал. Все радости жизни, естественно, на средства Грома-старшего. Сам отец не зажимался для них практически ни в чём. Если мог позволить — обязательно покупал. Пусть в детстве это не отвадило Игоря от собирания бутылок: хотелось попробовать заработать своими силами. На карманные отец давал согласно расписанию, не урезая бюджет даже в том случае, если близнецы косячили и получали своё заслуженное наказание. Откладывать деньги Игорь начал с пятнадцати. Сначала копил на запчасти для мотоцикла Прокопенко, потом — по наитию. Дядь Федя отказался принимать финансовую помощь для реабилитации железного коня, на которого Игорь пускал слюни издалека — отремонтировал своими силами. Позже, в академии, Игорь откладывал уже с зарплаты и повышенной стипендии. Чек в три с половиной штуки за кофе и две пироженки шокировал до глубины души. Для Пети не жмотно, Игорь заплатил, но так и не понял, за что. Пирожное оказалось липким и настолько горьким, что хотелось звучно проплеваться. Сначала Игорь грешил на кондитера, потом — на Петю, решившего обосрать весь аппетит невероятными историями про своих бывших. Все обязательно богатые, стильно одевающиеся и с самооценкой выше, чем Игоревы нагроможденные друг на друга планы на работу в управлении полиции Санкт-Петербурга. Петя говорил размеренно, откинувшись на спинку стула и приправляя интонацию ленивыми замечаниями. О том, как последний ухажёр зазывал с собой на Бали, а предпоследний, депутатский сынок, на Мальдивы. Напрягшись от неуютной темы, Игорь думал лишь о том, что он, вложившись всеми накоплениями, сможет себе позволить разве что заезженную Турцию, в которой процент руссиш-туристо скоро перешагнёт местный контингент. Пете по-любому нужно где-нибудь в центре, чтоб пять звёзд и с видом на морскую гладь. «Не по Сеньке шапка» — сказал бы отец и был бы полностью прав. Игорь не сможет обеспечить уровень жизни и ухаживаний, к которому привык требовательный Хазин. Они из разных социальных слоёв. — Я говорил про всех этих напыщенных индюков, потому что хотел тебя встряхнуть! Чтобы ты приревновал, высказал мне, а ты… — от досады Петя притоптывает и, низко опустив голову, выплёвывает под ноги: — тебе будто бы наплевать было. Сидел с рожей-кирпичом до последнего, раз в полчаса вставляя два слова. Я даже не был уверен, что ты меня нормально слушал. — Мне не было плевать, — Игорь вконец загоняется: неужели у него настолько нечитаемая репа? Петя себе целую эпопею бредней успел насочинять и поверить, самое главное. — Я переживал, что если мы будем вместе, рано или поздно ты уйдёшь к другому альфе потому, что он сможет дать тебе всё то, что ты любишь, а я нет. — Переживал он, — сыпется сарказмом Петя, падая на диван и раздражённо поправляя чёлку, вставшую дыбом, — не думал, что меня это могло заебать так, что хоть вешайся? — Что именно? — Игорь садится рядом. — Всё, о чём я тебе рассказывал, — принимается загибать пальцы: — курорты, тачки, виллы, золотые карточки, бабки на которых никогда не заканчиваются. Ладно бы я сам на это заработал, так нихуя! Спасибо папаше. Альфы эти вертятся вокруг меня потому, что в их глазах я – симпатичная статусная шлюшка, которая мечтает о беззаботной жизни на шее у любого, кто сможет её обеспечивать. С которой хорошо нанюхаться и поебаться где-нибудь в Дубае, а когда ей что-то не нравится – заткнуть хлебало браслетиком с парочкой брильянтов. Они почти все такие! — замолкает, отчаянно кусая побелевшие губы и пытаясь восстановить дыхание. Игорь открывает рот, но не успевает вымолвить ни слова. Хрипло вдохнув, Петя продолжает: — Чем больше я беру у отца, тем сильнее растёт мой долг перед ним. Для тебя и многих он кромешное зло, врубаюсь, почему так, но он… на самом деле он любит нас с Денисом. По своему, но любит, и даже гордится, что Дэн сумел выбрать свой путь по жизни. Я тоже хочу, пусть это и означает, что он, скорее всего, от меня просто напросто откажется… Второй шибко самостоятельный пиздючонок ему не нужен. — У тебя есть план? — спрашивает Игорь, по полочкам раскладывая Петины слова в черепной коробке и прикидывая, как они отразятся на их потенциальных отношениях. Подумав, Петя придвигается и напряжённо кивает: — Для начала верну карточку, на которую он регулярно присылает деньги. Найду подработку, чтобы можно было совмещать с академией, — поднимает глаза на Игоря. — Пора учиться жить самостоятельно. Хорошо хотя бы хату снимать не придётся… — Он не может вас с Денисом из неё..? — Не имеет права, — отчеканивает Петя. — Они совместно с папой нам её покупали. Его главным условием было, чтобы квартира принадлежала исключительно мне и Дэну, поэтому вся документация оформлена на нас. По итогу Игорь выдаёт самую банальную штуковину, пришедшую на его непритязательный к утешениям ум: — Всё будет хорошо, — поясняет: — один ты не останешься, — не умеет Игорь нормально поддерживать, хотя решительность Петиных намерений грелкой ложится на его душу и сердце. Никогда нельзя ни от кого зависеть: ни от семьи, ни от друзей, ни от любимых. Полагаться, искать поддержку и утешение – да, но не зависеть. Кто знает, что с ними случится завтра? — Точно. Дэн меня ни за что не бросит, — ассиметрично улыбается Петя, в нервном состоянии похрустев пальцами. — Не только Денис. Мы с Максом тоже будем рядом, — терпеливо поясняет Игорь. Нечего Пете думать, будто после всего они кинут его на произвол судьбы. А учитывая Игоревы намерения – тем более, поэтому он сомневается, но серьёзно добавляет: — С милым рай в шалаше, согласен с этим? — Ты, значит, и есть мой милый? — глазки-то засветились лукавством. — Нет? — подыгрывает Игорь. — В зависимости от того, как будешь себя вести, — чертёнок мелкий! — продолжишь рычать – уйду от тебя, понял? — сам не отодвигается, позволяя оплести себя руками. Игорь не упускает привлекательной возможности неторопливо прогуляться ладонями по вздымающейся груди, натренированному животу и ногам, которые Петя намеренно раздвигает, открывая больше доступа. — Не буду, я пообещал, — сипло бормочет, всем своим существом погрузившись в процесс прелюдий. До чего же Петька красивый. Слов в русском языке не хватает, чтобы Игорь мог в полной мере передать заполнившее его восхищение вместе с диковатым преклонением. Особенно, когда Петя перед ним весь из себя такой: капризно откинувшийся на диван, с порозовевшими щеками, всклокоченными волосами и почерневшими глазами, с блядовитым блеском следящими за происходящим. Игоря бросает в лихорадочный жар. Воздух вокруг уплотняется, запах становится густым, прячущим за плотной шалью, от которой телу одновременно жарко и колко. Блять. — Игорь, — зовёт Петя, пальцами проходясь по его волосам, торчащим ёжиком после купания в холодной воде. — Да? — опустившись, Игорь как в бреду приникает к его согнутой коленке: трётся щетинистой щекой, касается губами и всасывает кожу, оставляя маленькие пятнышки-засосы. Поцелуями очерчивает чашечку и мягко чмокает посередине. Ладонью гладит внутреннюю сторону бедра, поднимаясь к паху. Петин запах, обретший островатые терпкие грани, указывает на сильнейшее возбуждение. Поцелуями Игорь добирается до штанины. Трогая носом, отводит в сторону, не оставляя необласканным ни один сантиметр кожи. Пальцами подцепляет резинку шорт, забираясь по первые фаланги, и тут же делает приятное открытие: Петя оказывается без трусов. — Игорь, — настойчиво повторяет Петя, надавливая ему около ушей. Гром отвечает сдавленным мычанием. Уперевшись в диван, рывком поднимается и нависает, устанавливая контакт глаз. Петя, судя по всему, забывает, чего такого важного и не терпящего отлагательств хотел произнести. Пялится в ответ, соблазнительно облизывая чувственные губы. Если бы полтора месяца назад Игорю Грому сказали, что он будет влюблённо смотреть на Петю Хазина — надменного мудака, когда-то разбившего ему сердце — и хотеть зацеловать, облизать его от макушки до очаровательных розовых пяток, Игорь бы не удосужил придурка и взглядом, мысленно посмеявшись с полёта чужой фантазии. Правильно люди когда-то подметили: никогда не говори никогда. То ли в жизни может приключиться… — Блять, Петь, — Игорь вжимается в его шею, ведя носом до открывшихся ключиц. Губами утыкается в яремную ямку. — Безумно хочу тебя… сейчас… — Игорь! — в третий раз пытается безрезультатно дозваться Петя, метаясь и выкручиваясь из-под настойчиво оседающих на шею и ключицы нежностей. — Что такое, хороший мой? — частит Игорь. — Хочешь сверху? Снизу? Сделать тебе минет? Я, правда, не особо умею, но как хочешь, так и будет… — Гром, сука-блять! Ну-ка, унялся! Брысь! Ошалев от угрожающей интонации, Игорь, заткнувшись, немного отстраняется. Вжав голову в плечи, с очевидным разочарованием убирает руку с выделяющегося бугорка на Петиных шортах, по которому водил, стимулируя через преграду полиэстера, и садится, подбирая под себя ноги. У самого стоит до боли: член натягивает мягкую ткань домашних спортивок (на случай, когда треники в стирке), грозясь нахрен прорвать штаны и устремиться во вполне конкретную руку, неуверенно упирающуюся Игорю в грудь. Это Петя, хмуря брови, дистанцию, блин, выдерживает, будто не он горит под Игорем, цепляясь дрожащими пальцами, будто самому не хочется скорее избавиться от одежды, приникая кожа к коже и губами к губам. Не он ли сегодня напрашивался на секс? Хрен расшифруешь этого непостоянного с семью пятницами на неделе! Игорю по-человечески обидно. Вот, значит, что Петя на самом деле чувствовал, когда упрямо приставал к нему на ночёвке и получил отказ. — Я сделал что-то не так? — тревожится Игорь. Внутри саднит, будто пластырь со скулы одним движением отодрали. Альфачья натура жалобно поскуливает, когтями скоблясь по стенкам сердца. — Скорее сказал, — Петя приподнимается на локтях. Подогнув ноги, прислоняется к мягкой спинке, на ходу поправляя задравшуюся футболку и шорты, сдавившие промежность. Игорь судорожно прокручивает в голове свои слова за последние несколько минут и, обдумав, приходит к выводу, что ничего возмутительного, сбивающего игривый настрой, вроде не ляпнул. Пете не понравилось, что он минет делать не умеет, что ли? Ну бля, не на ком было практиковаться. Одну из базовых потребностей Игорь привык утолять подходом «всунул-высунул», непреодолимого желания сосать у омег до Пети не возникало вообще. — Слушай, я так больше не могу, — с усталостью признаётся Петя, не делая ситуацию понятней. У Игоря по позвоночнику прокатывается испуганная дрожь. Как – «так»? С ним не может? Или не хочет? Игорь еле заставляет себя присмиреть и не накручиваться раньше времени. Дотянувшись, берёт его за руку и сплетает пальцы, подталкивая к продолжению. Смотря в глаза, Петя произносит то, от чего Игорь моментально теряется и задумывается: а не пора ли прокапаться в больничке? Галлюцинации – это вам не шутки шутить. — У меня нет своего запаха и никогда не будет. Вообще никогда, при всём желании, мне с этой патологией жить до конца дней. Я не смогу поставить нормальную метку, наши запахи никогда не смешаются и другая ванильная хуета, от которой кайфуют парочки. Ничего из этого, Гром, не будет. Думаю, сам понимаешь. А тебе, насколько я помню, нужен «нормальный» омега. Чё будем делать? Опять меня отошьёшь, когда трахнешь и обо всём вспомнишь? Или ты помнишь, но намеренно делаешь вид, будто проблемы не существует? Бегаешь от неё. Игорь беспомощно смотрит в его закрывшееся лицо, вмиг ставшее чужим, и не знает, что должен говорить. Какое «нет запаха»? Какой «нормальный омега» и что за патология, взявшаяся из ниоткуда? Ещё несколько минут назад ничего подобного в их взаимных претензиях не было и даже не намечалось. Они поговорили, поняли друг друга, решили начать отношения — решили ведь, да? — и настроились переспать. Точнее, заняться любовью. Правильная последовательность? Правильная, чёрт! Игорь сжимает кулаки. Может, над ним изощрённо прикалываются? По Петиному убитому взгляду не скажешь... Ничего не ясно. — Твой запах… — Игорь выбирает стратегию вернуться к теме, которая беспокоит лично его: — прекрати пить таблетки, тогда он станет нормальным, как у других омег. Он у тебя яркий и сильный, а ты его зачем-то глушишь. — Гром, — Петя массирует виски, — повторяю для альтернативно одарённых: у меня нет запаха. Вообще. Типа вот прям совсем никакого. Глушить нечего, я как бета. Таблетки жру исключительно во время течек, чтобы можно было не ставить жизнь на паузу и не торчать дома. Подавители в простонародье называются. Чтобы из жопы не слишком текло, знаешь, и не хотелось на первый попавшийся член напрыгнуть. Так как запаха нет, альфы даже не понимают, что у меня течка. Удобно. Наверное, единственный плюс этого всего, — нерадостно усмехается. Игорь сильнее сжимает его руку: — Я всегда знал, когда у тебя начиналась течка. Думал ещё, как ты не боишься в таком состоянии на пары приходить. — В смысле ты знал? Откуда? — до Пети начинает медленно доходить. — По запаху, — утверждает Игорь. — Он у тебя слабенький, но очень приятный, вкусный такой, а во время течки сразу усиливался. Мне приходилось на другие концы аудиторий отсаживаться, иначе из-за возбуждения не мог нормально учиться. Думал о том, как хочу тебя завалить и трахнуть. На партах, на преподавательском столе или подоконнике, — Игорь смущается своих слов. Звучит, наверное, как конченный извращенец. — Помнишь экзамен по философии на зимней сессии? — Помню. У меня в тот день как раз течка была, — не сразу отвечает Петя, смотря на него во все глаза. — Нас препод рядом посадил, — Игорь сглатывает от воспоминаний, — я еле сумел потом кое-как на билет ответить. Вместо того, чтобы готовиться, пялился на тебя, переживал, что ты заметишь… — И ногти сгрыз до мяса, — улыбается Петя, подначивая, — я тоже смотрел, когда ты не видел, и удивлялся: чё-то ты слишком волнуешься из-за какой-то философии, на которую всем насрать. Если бы из-за философии — со вздохом думает Игорь. Он великолепно помнит состояние себя тогдашнего: охвативший нижнюю часть жар; поплывшая бошка, не усваивающая ни единого слова из попавшегося билета; рождающиеся на сетчатке глаз порно-картинки с ним и Хазиным в главных ролях и влажные пальцы, из которых постоянно выскальзывала ручка. Единственным осмысленным желанием было сбежать в туалет, закрыться в кабинке и передёрнуть, немного облегчая состояние. Петя, неуютно крутясь на стуле, смотрел в альбомный лист, выданный преподом для черновика, и по краям выводил на нём ряды ровных завитушек, переплетающихся в галлюциногенные цветы. Его лицо покраснело, а ноги были плотно сведены, скрывая всё самое волнительное. От неминуемой пересдачи Игоря уберёг философ, заметивший Петино состояние и предложивший ему прогуляться до уборных — освежиться, а может, сразу до кулера в столовой. Из аудитории Петя вылетел как ошпаренный и никто из одногруппников, занятых своими билетами, не посмотрел ему вслед. Даже раздолбай Валера, который, вообще-то, был альфой и с задумчивой рожей высиживал по другую сторону. В тот момент Игорь преисполнился к одногруппнику неподдельным уважением. Умеет человек себя в узде держать, в отличии от него. — Между прочим, это ты перекрыл действие таблеток, — супит нос Петя. — Я сидел, нюхал твою мяту с шоколадом и тёк, как сволочь последняя. Все трусы промокли, пришлось домой ехать и потом отдельно пересдавать. Такое себе удовольствие, — хмыкает, стрельнув ненатурально-обиженным взглядом. Игорь улыбается, за руку притягивает к себе и укладывает на плечо, чтобы носом ткнуться в любимое местечко за ушком. Здесь смесь запахом улавливается сильнее, чем где-либо. Особенно сейчас, когда после схлынувшего возбуждения Петю настигает новый раздрай чувств. Поцеловав кончик уха, Игорь прикусывает мочку, млея от тихого ответного стона, и посасывает, влажно облизывая. Значит, у Пети дефект? Макс тоже грешил на таблетки, говоря, что не чувствует его запаха, но Игорь воспринял со своей колокольни: запах был, просто почти невесомый, еле улавливаемый. Оказывается, только для него одного. Петя привычно зарывается пятернёй в волосы, не разрешая отстраняться от себя ни на миллиметр. Игорь не собирается: с удовольствием целует подставленную шею, пятная её лёгкими засосами, которые быстро сойдут. Пометить Петю потребность настолько глубокая, что сводит челюсть, а из дёсен будто лезут фантомные клыки, которые у альф в процессе эволюции атрофировались много веков назад. Если светящиеся звериные глаза могут передаваться через поколения, клыки режутся у единиц. В цивилизованном мире это считается редкостью, поэтому их предпочитают удалять в малом возрасте, заменяя искусственными керамическими зубами. Если прикусить в нужном месте, у загривка, метка навсегда вплавится в нежную кожу, обозначая принадлежность. Игорь понимает, что его заносит на поворотах, поэтому тормозит себя почти насильно. Некоторые омеги на такое спустя годы брака не соглашаются, а он хочет сам, без разрешения пометить. Так не делается. Отец, помнится, строго наставлял. Пусть даже речь идёт о Пете — долгожданной паре, с которой Игорь собирается провести всю свою жизнь. В двадцать один ведь разрешается о таком задумываться, если умеешь разделять фантазии и реальность? — Эй, Мурчик, — Петя дожидается, пока Гром оторвётся от его шеи и, недовольный прозвищем, посмотрит из-под бровей: — у меня правда есть свой запах? — получив утвердительный кивок, опасливо спрашивает: — А какой он? На что похож? — Да я как-то не задумывался раньше… — Игорь возводит глаза вверх, словно пытаясь отыскать подсказку на потолке, — такой… ненавязчивый, слегка терпкий. Когда ты радуешься, он становится сладким, когда злишься – горчит, а если возбуждаешься – острит. Мне безумно это нравится, ни одна омега даже рядом не стояла, — звучно чмокает Петю в щёку. — То есть тебе не с чем его сравнить? — грустно уточняет тот. Озадачившись, Игорь вновь наклоняется к его шее. Медленно проводит кончиком носа снизу вверх, стараясь распознать тонкое переплетение ароматов. Ассоциации вертятся где-то на поверхности, но Игорь никак не может за них ухватиться, вытянуть за кончик, как торчащую из футболки лишнюю нитку. Его нюх, если речь идёт не о будущей работе, по чесноку оставляет желать лучшего. Игорь-то духи за две сотки и двадцать штук отличить друг от друга вряд ли сможет, а тут… но шею всё равно тщательно вынюхивает, пытаясь нащупать крутящиеся на языке сравнения. Петя, закусив губу, соблазнительно откидывает голову, поощряя поглаживаниями по волосам. Ему важно раскрыть эту загадку. — Есть немного кофе, но не чисто горького, а как будто… — Латте? — подсказывает Петя. — Не, скорее капучино, иногда с зефиром,— Игорь целует родинку вблизи линии челюсти, пощекотав щетиной. Петя хихикает. — При этом твой запах какой-то… свежий? Морской, наверное. — Кофе и море? Интересное сочетание, — Петя обнимает его за плечи, прижимаясь ко лбу своим. — Я боялся, что будет какая-нибудь херня по типу лаванды или орхидеи из ассортимента дешёвых гелей для душа. — У нас с Максом в классе учился парень, у которого природным запахом были колбаса и сало, — вспоминает Игорь. — Нормальный пацан, не считая того, что рядом с ним постоянно хотелось жрать. Петя смеётся, носом ласково потираясь об его. Игорь думает, что кофе — сладкий, горький, терпкий, вкусный — и море — свежее, непокорное, сильное, прекрасное — идеально подходят Петиному многогранному темпераменту. Учёные до сих пор бьются в попытках изучить структуру генов, пытаясь объяснить, каким образом для омег и альф определяются их индивидуальные ароматы. Безусловно существуют похожие, но если сравнивать по оттенкам, каждый человек — уникальная снежинка, помеченная природой подбором нескольких запахов, органично сплетающихся между собой. Бет и тех не обделили, но с циничным условием: человеческий нос, как правило, не способен уловить их тоненькие ароматы. С истинностью ещё сложнее. Объяснить данный феномен никто не может, но каждый обыватель уверен, что он точно существует, поэтому с придыханием ждёт встречи с предначертанной парой, чтобы прожить с ней своё «долго и счастливо». Культура фатализма. Игорь знать не знал, что когда-нибудь сможет войти в число счастливчиков, в лобик поцелованных самой судьбой. — Ты ведь понимаешь, что всё это значит? — приглушенно спрашивает Петя. — То, что ты мой истинный, а я – твой. — Отец словит ахуенез, когда узнает… — Мой тоже. Переглянувшись, их синхронно пробивает на смех. Спустившись руками, Игорь под футболкой неторопливо пересчитывает пальцами очертания Петиных рёбер. Прежде, чем он отцу сознается, нужно осторожно подготовить, удобрить почву. Гром-старший вряд ли обрадуется перспективам в будущем породниться с человеком, выславшим его на пять лет контролировать секту в глухомани Архангельской области. До чего порой необыкновенные финты выворачивает судьба! Это ж Петю скоро предстоит и с семейством Прокопенко знакомить… хотя тёть Лена — подсказывает чуйка — отнесётся с пониманием. Она столько, сколько Игорь себя помнит, чтит истинные связи. Мудрёная опытом знает, как плохо парам может житься друг без друга, поэтому без обоюдного согласия разлучать такие союзы ни при каких условиях нельзя. Игорь наслышан о людях, посылавших предначертанность в жопу и собственноручно строивших своё счастье. С обретёнными истинными они, как правило, поддерживали тёплые дружеские отношения, создавая семьи на стороне, но таких случаев — ничтожные единицы. Если уж обстоятельства неопределённой силы связывают два сердца, люди не стремятся этому противостоять. Родственная душа — настоящая редкость. Не зря же она родственная! Процент распада таких союзов стремится к нулю. Семьи, пусть со своими разногласиями и проблемами, в большинстве случаев счастливые, благополучно воспитывающие детей. Останься мама жива, и у них с отцом могли быть совсем другие отношения. — Мне только одно не даёт покоя, — хмурится Петя, — если ты слышал мой запах, почему назвал меня «ненормальным»? — Я не называл тебя ненормальным, — Игорь смотрит с непониманием, ладонями остановившись на сокращающемся при вдохах-выдохах животе. Для большинства людей, включая его самого, живот – одно из уязвимых мест, трогать которое сильно не желательно. Петя недовольным не выглядит. Наоборот подаётся за прикосновениями, прижимаясь сильнее. Доверяет. — Как это не называл, Игорёк? Провалы в памяти или ранний склероз? — беззлобно смеётся Петя. — Забыл, как меня отбрил? Ну так я напомню. Ты сказал: «Мне нужен нормальный омега», после чего свалил в закат. Как это прикажешь понимать? — Петенька, — теперь-то Игорь точно осознаёт: ему придётся учиться нормально подбирать слова, способные донести его мысль, — я не имел в виду твой запах. Точнее то, что его вроде как нет. «Нормальный», то есть нормально подходящий именно для меня. Без выебонов, гонора, самомнения и… всего такого. Все эти годы я смотрел на тебя поверхностно. Не понимал, что стало с мальчиком, с которым мы столько времени общались, — Игорь сожалеюще глядит из-под ресниц. — Меня это злило и расстраивало, но в тот момент я не собирался тебя как-то высмеивать. Даже если бы запаха не было вообще, это не могло стать причиной, по которой бы я тебя отшил, — ему в самом деле приходится объяснять слова, про которые сам Игорь почти забыл, а Петя… Петя думал, что в то утро над ним изощрённо поиздевался человек, в которого он был влюблён. И ведь продолжил любить, ни разу не пытаясь уничижительно тыкнуть в проёб и затребовать пояснений-извинений. Давненько Игорю не хотелось настолько вернуться в прошлое, чтобы дать себе по роже. Может, зря он от кулака Титова увернулся? Был бы один из самых заслуженных фингалов в жизни. — Мда-а, дядь… Честно? Не ожидал, — Петя проводит по лбу, отточенным движением поправляя торчащую чёлку. — Думаю, я должен извиниться перед тобой. — Правильно думаешь, и я даже знаю как, — глаза светятся смешинками, губы разъезжаются в хитрой улыбке. — Приглашаю тебя на ужин в ресторан. Игорь разом вспоминает вычурное дорого обставленное кафе с невкусными пирожными, чопорными официантами, чеком в три с половиной тысячи и унылой классической музыкой, под которую не стрёмно в гроб укладываться. В ресторане концентрация лоска и непонятных Игорю понтов возрастёт в два раза. Кругом будут разодетые гости, сидящие с идеально ровными спинами, будто каждый проглотил по швабре, и удерживающими пальцами ножки хрустальных бокалов с вином, одна бутылка которого встанет Игорю в ползарплаты. И нет, дело здесь по-прежнему не в деньгах, а во внутренних ощущениях. Все эти праздники жизни, заставляющие чувствовать себя сельпом на выгуле, не приносят должного удовольствия. Ничего они не приносят помимо желания выматериться и сбежать, поджав хвост. — Иного способа извиниться не предполагается? — убито вопрошает Игорь. По хорошему к престижной стороне жизни надо понемногу привыкать. Вряд ли Петя собирается полностью от неё отказываться, резко перейдя на бургер кинг, фикс кофе и шмотки из белорусского трикотажа. — Нет, тем более это не такой ресторан, о котором ты подумал, — Петя усмехается, обнимая его за шею. — Там нет дресс-кода, приятная атмосфера, доступные цены и, самое главное, охеренная жратва! — То есть мне может понравиться? — улыбается Игорь ему в губы, ладонь положив на щёку. — Инфа сотка, — Петя тянется навстречу. — Ты же будешь там со мной, а не с какой-то левой омегой, которая тебя не знает. — Она и не нужна, у меня есть свой замечательный омега… самый лучший… Петя с удовольствием приоткрывает усмехающийся рот. Поцелуй получается лёгким, едва ощутимым. Прильнув с желанными губами, Игорь горячо выдыхает, проводя кончиком языка по нижней перед тем, как слегка прикусить. Альфа внутри сходит с ума, счастливо поскуливая и пытаясь перехватить контроль, но Игорь не позволяет, отдавая себе отчёт, чем это рискует закончиться. Он тоже вне себя от близости со своей судьбой, но застилающая взор похоть сейчас будет совсем не к месту. Петя в его руках тихонько поскуливает, стараясь притиснуться к груди так, чтобы ни единого лишнего миллиметра не осталось. Прихватывает верхнюю губу, посасывая, и тут же переключается на нижнюю, обрисовывая по контуру. Нетерпеливый какой, заведённый… Языки соприкасаются едва-едва, но вторгаться дальше, поднимая градус кипения, никто не решается — настроение уже не то. Прежде, чем их прерывает шум за дверью, Игорь успевает поцеловать его в уголочек губ. Порозовевший Петя, млеющий под его прикосновениями — особое произведение искусства, недостойное даже Эрмитажа. Один хрен Игорю там не нравится. Ещё с классом ходил и оба раза чуть рот не порвал, пока зевал, прикрываясь ладонью. — Позовём их? — ехидно спрашивает Петя, указательным пальцем проведя по его бедру. Ладонью накрывает напрягшийся член, издевательски сжимая. Игорь втягивает воздух со свистом: — Надо позвать. Рано или поздно всё равно сами вломятся… — И то верно, — убирает руку, напоследок погладив вверх-вниз. Прикрикивает: — Эй, Дэн, идите сюда! Крутившийся неподалёку Макс словно только этого и ждал. Распахнув дверь, влетает в комнату, чудом не споткнувшись о ножку журнального столика. Следом за ним неторопливой походкой вплывает по-чеширски ухмыляющийся Денис. Да не обыкновенный, а с интересным украшением: нашёл, значит, в Максовой тумбочке приблуды для косплея (и не только). Игорь объективно признаёт, что ободок с рыжими кошачьими ушками ему к лицу. Подчёркивает хитрющую лисью натуру. — А ты что, обиделся? — Титов надвигается на несчастного Макса с совершенно ебанутым видом: волосы всклоченные, торчат во все стороны; глаза расширенные, тёмные и какие-то одичавшие; футболка мятая, а шорты с трудом держатся на бёдрах, зацепившись за косточки. — Нет, ты вернись-вернись. Закончим то, что начали… — Что у вас опять случилось? — не выдерживает Игорь, заинтересованный внешним видом обоих. — Ну Ди-инь, я же это… пошутил я! — брат от Титова пятится едва не плача. — Шутки кончились, Кольцов, я перехожу к действиям… — Пожалуйста, не надо! — Макс близок к тому, чтобы в испуге занырнуть за диван, в самую пылищу, копящуюся там со времён первого курса, когда они заехали и единственный раз мужественно выдраили всю квартиру. Игорь переводит взгляд на Петю, беззвучно угорающего ему в плечо. Ни минуты покоя в этом доме, ни единой грёбанной минуты! Им это нравится.