***
"Что за день такой сегодня?" — …таким образом, я предлагаю двигаться не в сферу капитализма, а социализма. Партия поднимает свои красные глаза на страну. По нему видно, что КПРФ около недели не спал, лишь бы представить этот проект своей стране. РФ поднимает свои не менее красные глаза от трёхнедельной бессонницы, правда за повязкой и маской все эти красо’ты не видны. Он понимает, как коммунистическая партия старался и старается ему помочь и улучшить жизнь, но… Этот проект не к месту. Как РФ не любил бы своих верных друзей и работников, однако надо выбирать и обдумывать идеи подолгу. Да его предложение о резком смене курса требует более глубокого и ненужного осмотра. — Дорогой КПРФ, — следует зевок от страны, из-за чего он приподнимает маску и прикрывает рот. — Извини, так… О чём я? Ах, да… Я только часть твоих предложений рассмотрю, но не обещаю, что приму. Прости меня заранее. Партия с печальной улыбкой томно вздыхает. — Ничего. Ты не Советский Союз. Эх, помню свою детскую мечту — стать его партией. Федерация, зевая, отвечает: — А-а-а-га-а… Безусловно, ма… отцу бы ты понравился. Ты славный малый, — у него глаза слипаются под маской. — Да-а-а… Стой-ка… Погоди-ка! «Отцу»? Федерация мигом просыпается. Он сваливается со стула. — PФ! — партия подбегает к своей стране и помогает встать. — Благодарю, благодарю, — отряхивает свой тёмно-синий смокинг. — Ты теперь свободен, можешь идти… — Погоди-ка! — он внимательно оглядывает страну. — Э-э-э-э… Что ты делаешь?.. Коммунист сдёргивает маску. Перед ним встаёт уже знакомое лицо, но с шрамами на уголках губ, с красной повязкой и чёрно-синем глазом. Он тянется за повязкой-гербом, но двери резко открываются и закрываются. Не успевают друзья-коллеги узнать, кто пришёл, между ними встаёт ЕР и отталкивает партию коммунистов на два шага назад. — Ты что себе позволяешь?! — обращается к белокрылому. — А если бы кто-то другой стоял за дверью? а? Были бы слухи неимоверные! — забирает маску из рук партии. — А ты… — в руки суёт маску, — …ты хоть в зеркало смотришься?! — тянет за галстук ближе к себе. — Говори честно, когда в последний раз спал? — Слушай, у меня дела. Конечно, спасибо, что заботишься обо мне, но в няньку только не превращайся. — Да ты всегда нуждался в моей помощи. — Напомню, середина двадцатых, тридцатые, сороковые, пятидесятые, шестидесятые и и часть семидесятых давно прошли. Я, конечно, ценю, как друга, но ты не переходи, пожалуйста, границы работы и дома. — И это говорит один мой знакомый, экспортирующий труд своих же детей. — Я желаю им добра и готовлю к самостоятельной жизни. Никогда не можешь знать, что произойдёт… — Стойте! Погодите! — отправившись от шока, КПРФ привлекает к себе внимание. Друзья поворачивают свои головы на него. — Слушайте, я не совсем понимаю, что происходит. Почему РФ назвал СССР «отцом»? Почему Единый повёл себя так, будто знает тебя гораздо, гораздо лучше, чем я? При чём тут двадцатые и… по шестидесятые года?? Давние друзья хлопают глазами. Федерация садится на своё кресло и потирает глаза, предварительно сняв повязку. Массирует виски и постукивает пальцем по подбородку, откинувшись на спинку кресла. На заднем фоне партии начинают спорить. Сначала стране всё равно, но постепенно они мешают соображать. С каждой долей секунды раздражается всё больше и больше, пока хлопает рукой по столу со словами: — Хватит! Партии умолкают, а РФ опять откидывается на спинку кресла и устало потирает лоб. Через минуту ЕР подаёт голос: — Что будешь делать? — Я не знаю, — уверенно произносит. — Расскажите правду, — масочник вяло переводит взгляд на КПРФ. — Зачем это тебе? — вмешивается Единый. — Мне просто интересно. К тому же, вы себя раскрыли. Я ведь могу… — Будешь распространять слухи — перестанешь быть моей одной из действующих партий, и я лично воссоздам для тебя каторгу, — серьёзно только сонно произносит триколор. — М-м… Извини. — Просто не расшатывай моё доверие к тебе. — Ты очень скрытен и мало о себе рассказываешь. Я бы даже сказал, что почти ничего. — Знаете что, Коммунистическая Партия? — очень строгим и немного недовольным голосом произносит. — Хотите знать правду — получайте. Да. Да! Я — сын Советского Союза. Доволен? Идёт неспокойная пауза, но КПРФ не хочет её слышать и чувствовать. — Кто именно? РФ потирает переносицу. — РСФСР. От удивления коммунист открывает рот. Секунду десять так сидит, а потом рванёт с места! и подлетает к стране. — Я понял! Это был заговор, поэтому тебя считают мёртвым! Поэтому сюда часто СССР и Российская Империя приходят! Я хочу с Союзом познакомиться, он как раз в коридоре третьего этажа. Идём! — Стой! — вскакивает так резко с места, что правый глаз выпадает и на нерве висит. — Только попробуй упомянуть меня. Только попробуй проболтаться, что я РСФСР! — Я думал, что любимчик в семье, в общем открыт, как раскрытая книга, перед отцом. — Ты байки моих братьев не слушай. Они не знают всей правды! — Какой правды? — оборачивается. — Я на самом деле готов позабыть те года, — расстёгивает жилетку и рубашку, показывая на шее и груди шрамы партиям. — Повторяю ещё раз. Только попробуй кому-либо проболтаться. Для тебя лично каторгу или ссылку воссоздам, а Союза утоплю в кислоте, что бы и частички от него не осталось! Любимая партия вскакивает с места. Он подбегает к предмету обожания, начинает практически невесомо гладит по плечам, обнимает за шею, прикрывая своей спиной оголённую грудь Федерации и прижимаясь к ней, да приговаривает: — Россия, Россиюшка. РФ, пожалуйста, успокойся. Я знаю, ты сейчас на взводе, но нам нужен холодный, малообщительный, рассудительный и скрытный, носящий маску, Российская Федерация. Вижу, ты многое скрываешь, тебе тяжело, поэтому и стараюсь быть той самой «подушкой для слёз», чтобы разделять с тобой эмоции. Вот, у тебя дыхание даже выровнялось. — Спокойно вешается на шею и обнимает, Федерация обнимает в ответ. — Спасибо, ЕР, спасибо. Единый. Мне легче. Мне стало легче. КПРФ наблюдает за всей этой химией между ними. Его даже не так сильно интересует глаз на нерве, как они. Вдруг он встречается с взглядом своей страны. — Слушай, работай дальше, но! Никому ни слова, что именно здесь произошло, ладно? — Да. В недоумении белокрылый покидает кабинет. Некая грусть написана на его лице, но он ничего не говорит. За ним просто закрывается дверь, давние друзья остаются наедине. — Сколько ты спал и когда? — с нотками беспокойства, но серьёзно произносит ЕР. — В последний раз, — зевок, — бы-ы-ыл три недели назад, а может на суток или двое более назад. Спал, вот прям точно помню, час. — Час?! — Да. — А до этого? — До этого пять дней не спал, а спал три часа. — Всё, иди к себе домой и ложись спать, а за КПРФ я присмотрю, чтобы не проболтался. — Погоди, друг сердечный. Который час? — масочник одним глазом старается увидеть стрелки часов над дверью. — Надень очки. Ты же помнишь, что при долгом недосыпе ты теряешь зрение, — ЕР подходит к столу и берёт футляр с очками. — Если что, на часах тринадцать двадцать, — поправляет ему глаз и надевает очки, прикрепив душки на волчьи уши. — Как тринадцать двадцать? У меня же через десять минут переговоры с Францией! Да Кировск меня заждался! Федерация подбегает к заранее подготовленной папке и пересматривает содержимое. — Документы на месте… Складывает себе в сумку. Пересмотрев содержимое на столе, он тянется за очками. — Стой! Оставь их. — Но… — Франц тебя поймёт, тем более, тебе должно же быть всё равно наплевать на чужое мнение. Так ещё ты в наших глазах в любом образе прекрасен, — последнее предложение невнятно шепчет. — Да, ты прав, Единый. Мне на самом деле всё равно, что думает обо мне Запад. Он всегда не любил россиян, — РФ складывает в сумку маску и футляр и берёт связку ключей в руку. — Можешь, пожалуйста, удалить записи с камер? — Конечно. — Супер! Спасибо, ЕР. Партия телепортируется, а Федерация с сумкой мчится к двери. Только он выходит из зала, как встречает Кировскую Область. — Кировск, сынок, ты уже здесь… — Да, я здесь, — оглядывает отца. — Ты в очках и без маски пойдёшь? — ЕР настоял. Сказал: „Это для твоего здоровья”. — Правильно говорит. Ты себя ни капельки не жалеешь. Всё, идём в Елисейский дворец. — Дай-ка мне закрыть дверь. Триколор закрывает дверь, и отец и сын телепортируются во дворец для переговоров. Они останавливается прямо внутри здания. Младший русский осматривает стены, пол и потолок. Тем временем Федерация поправляет золотой галстук, волосы и очки. — Как я выгляжу? — задаёт Области вопрос. — Мам, ты в любом случае потрясающе выглядишь, — шёпотом говорит родителю. — К тому же, мы живём не в XVII, XVIII, или XIX веке. Раньше это считалось дикостью, иметь сущность, крылья или когти с клыками, сейчас же это считается высшей ступенью развития страны. Поэтому самые древние страны имеют мутации похлеще наших. И… Прости меня, что я тебя боялся. — Лицо страны вытягивается от удивления, но молчит, ждёт объяснений. — Раньше я очень сильно доверял символике, и когда ты раскрыл свой истинный облик перед нами, я начал тебя побаиваться. Как известно, чёрный символизирует траур, смерть и всё плохое в общем, а волк — символ врага и зла. Но… Однажды я решил покопаться и разузнать об этих символиках побольше. Оказывается, что чёрный цвет является символом тишины, тайны, защиты и утишения, а волк — самостоятельность, бесстрашиях и высший символ свободы. А ещё я узнал, что волки самые верные животные к своей истинной любви, ведь… Если у кого-то погибает партнёр или партнёрша, то ищут себе замену, а волки готовы вслед за своей любовью уйти в могилу. Ещё меня твой красный глаз напрягал, который, с одной стороны, символизирует власть, кровь, вражду, пламя, то, с другой стороны, любовь, красоту, величие, радость и страсть. Короче, я хочу сказать, не все символики однозначны. Что кажется негативным, может оказаться позитивным. У каждой медали есть две стороны, и ты — не исключение. Все часто замечают всё самое плохое, не узнав человека получше. Не судите книгу по обложке. Надеюсь ты понял, что я хотел сказать. — Я понял, — обнимает сыночка. — Не смотря на то, что ты много воды добавил в своё объяснение, я понял что именно ты имел ввиду. Златокрылая область обнимает в ответ, а после отстраняется. — Всё, солдат, пошли на место встречи. — Да, так точно, мама-генерал. — Кстати, вскоре учения на территории Приволжского Федерального Округа и у тебя том числе пройдут. — Я тебя понял. „Готовься, Кировск, твои братья точно что-то да натворят”! — Несомненно! А теперь серьёзно, — останавливается у двери кабинета. — Сейчас у меня переговоры с Францией насчёт поставок сырья. Ты аудиозапись поставь во время сего диалога. Чувствую, что он заговорит, как один из лидеров Европейского Союза. Переговоры могут затянуться. — Хорошо. Мать и сын делают серьёзные лица и стучатся в кабинет. В это же время Франция сидит и поглядывает на часы. Он надеялся, что Федерация придёт на минут пятнадцать раньше. Или хотя бы на десять минут раньше, как на собрании в Вашингтоне, но нет. Через две минуты начнутся переговоры, а РФ нет и нет. Лёжа на столе, он считает секунды до начала. Небольшая стопка бумаг на пол рабочего стола. Стакан с ручками небрежно раскинут на полу. Очень лениво Франц лезет под стол с растрёпанными волосами и поднимает пишущие принадлежности. Он собирает их и ставит на стол. После идёт к шкафу, открывает дверцу, а там, во внутренней стороны двери, весит зеркало. Француз поправляет свою шевелюру, и тут стучатся в дверь. Он резко вздрагивает, закрывает дверцу шкафа, бегом садится на стул, собирает бумаги в единую стопку и говорит: — Проходи, РФ. Дверь открывают, и проходит невысокая фигура с белой шевелюрой. Увидев незнакомца, улыбка Франца пропадает. Только когда заходит человек полностью, расстройство сменяется заинтересованностью из-за «юного» возраста и золотых крыльев. — Доброго времени суток, — протягивает руку для пожатия. — Здравствуйте, — в лёгком недоумении пожимает «ребёнку» руку. — Извините, а-а-а… Вы кто? — Кировская Область. Не волнуйся, он со мной, — раздаётся знакомый голос, от него у франка глаза искрятся. — Доброе утро. — Доброе, РФ, — с лучезарной улыбкой вскакивает с места и переводит взгляд на страну. Замечает очевидные изменения в его объекте обожания. Конечно, усталый вид, очки вместо маски или повязки и ушки волка не каждый день он видит. — Что с тобой?.. — Я позже всё объясню, — неловко и смущённо улыбается, но опять становится серьёзным и садится напротив француза, но по левую руку сына. — Хорошо… Приступим? — Да, чем быстрее начнём, тем быстрее закончим, — Федерация переводит взгляд на область, наклоняется к его уху и что-то шепчет, тот кивает в знак согласия. Проходит более трёх часов, и переговоры, слава Богу, заканчиваются. С самого начала французу не понравилось, как всё проходило. Ему первые двадцать минут не давало покоя поведение России. Он вёл и продолжает вести себя точно так же, как и в будни. И вдруг европейца осенило… Маска просто напросто закрывала лицо: не только шрамы и индивидуальность, но и его состояние души и организма. — Спасибо, с Вами приятно иметь дело, — пожимает руку француза триколор. — Ой, мой дорогой РФ, зачем же формальности? Всегда рад с тобой иметь дело. И с Вами… Кировская Область? — Да, Вы правильно запомнили, Французская Республика, — младший русский пожимает европейцу руку. — Хорошо… Так, РФ, ты сейчас сильно занят? — Я? Ну-у-у… — сын смотрит на свою мать серьёзно и исподлобья, Франц это замечает, — …мне желательно уйти поскорее, но готов уделить тебе минут пятнадцать-двадцать. Франция переводит взгляд на златокрылого. На но лице написано: "Пап, что ты творишь?!" — Ла-а-адно. Можешь рассказать, почему без маски, откуда очки и такие забавные ушки, — протягивает руку и указательным пальцем проводит по правому ушку, из-за чего Федерация им дёргает, а Кировский смотрит, мол, ты чё творишь, дядя?! — Если вкратце, то… Очки ношу, когда зрение у меня падает от усталости. Маску ЕР снял, а уши… — Они всегда были. — Кировск… — Кировск, — закатывает глаза. — Что «Кировск»? Ты и так много чего ему рассказал. Да не только ему. Франц усмехается от наглости «ребёнка». Ему становится ясно, что у страны и области семейные отношения. — Прости его, Франц. Часто вмешивается в разговоры. — Да ничего. Парнишка-то с характером, — с улыбкой отвечает. — Зачем ты ему и остальным рассказываешь? — на русском шепчет на ушко. — Сам же сказал: „У каждой медали есть две стороны”. Как с политической личностью отношусь к нему с подозрением и недоверием, а как с человеком осторожно, отстранённо, но при этом делаю намёки на возможные, но не обязанные хорошие отношения, — тоже шёпотом отвечает сыну по-русски. — «Намёки» — твоя личная жизнь и секреты? — Рано или поздно они узнáют, кто я. Но я буду стараться умалчивать информацию. — А как насчёт вранья? — Не люблю врать, но иногда приходиться. — Что тебе мешает? — Это грешно. Златокрылый с прищуром окидывает взглядом свою страну. — Пап, не прикалывайся. Старший русский расплывается в улыбке. — Господа, я ещё здесь сижу. — Ладно, Франц, — Россия встаёт и подтягивается, — нам пора идти. — Постой… Я хотел кое-что сказать. Если ты не так уж сильно занят, может быть ты сходишь ко мне в гости в ближайшее время? Выпьем, отдохнём. — Тц, не знаю, Франц. Многое надо сделать за эту неделю. Да я не в форме. — Ну, а позже сможешь? Франция заметно взгрустнул. — Пап, Французская Республика, простите, что опять вмешиваюсь, но я хочу у Вас, — смотрит на Францию, — кое-что спросить. Ухмыляется европеец. — Рассказывай. Интересно послушать. — Значит, Вы предложили п… Российской Федерации сходить к Вам в гости. Готовы ли Вы, если б он согласился пойти, взять его с собой прямо сейчас? — Если бы смог, то да. И называй его «папа», раз тебе так удобнее, чем «Российская Федерация», — намеренно понижает голос, чтобы последние два слова звучали грозно. — Хорошо, — неловко улыбается и продолжает серьёзно, — а готовы ли Вы взять папу с ночёвкой? — Что?! — страны задают одновременно вопрос, только РФ удивляется, а Республика скорее радостно произносит это слово. — Я не знаю, что ты задумал, Кировская Область, но ход твоих вопросов мне нравится. Да, я вполне могу РФ взять себе на ночёвку, а может и на две. Область хитро улыбается. — Пап, поворачивает к нему голову, — тебе может быть стоит пойти? — Кировск, ты же знаешь, что… — В любом случаем Единый тебе сказал пойти домой и отдохнуть, высыпаться. А тут такая возможность: сходить в гости, расслабиться, выспаться, я же знаю, что мы тебя можем отвлечь и разбудить, и пообщаться со своим знакомым. Кстати, кто же нас, твоих детей, учил, что смена обстановки всегда нужна? Ну, согласись же. Это беспроигрышный вариант. — Но я в кабинете оставил повязку… — Я её заберу! И могу ещё собрать тебе вещи в рюкзак и принести. — Кировская Область, — вдруг говорит Франция, — я хочу пожать тебе руку, — жмёт руку «ребёнка» по-мужски. — Всего лишь одна встреча, а ты мне уже нравишься. Если братья у тебя такие же, то я готов с ними познакомиться. — Нет, они другие. Совершенно другие. — Ну что, РФ. Пойдёшь? — Пап, соглашайся. — Эх… Ладно, грех не сходить. — Ура! Пап, я тебе всё принесу, только скиньте адрес, Французская Республика. — Хорошо, и называй меня просто «Франция» или «Франц». Французская Республика — это формальность. Они обмениваются, пока РФ тихо дремлет, сидя на стуле и подперевши руку под голову. Они ещё кое о чём договариваются и обращают внимание на РФ. Сынишка подходит к родителю. Перед лицом машет рукой, триколор не реагирует. — Уснул. — Может мне его на руках переместить ко мне? — Только осторожнее. У папы неравномерный сон. Иногда он чуткий, а бывает, что сиреной или выстрелом из танка не разбудишь. Франц тихо хихикает, подходит к предмету обожания и берёт Федерацию на руки. — Вроде крепко спит. А твой отец красавец. Твой дед явно постарался. Да РФ то же. — Спасибо… Кх! Вы же не против, что у Вас поспит? Понимаете ли… он подолгу может не спать. — Не волнуйся, я позабочусь о нём как следует. — Ладушки… Только не снимайте с него одежду, когда будете укладывать в кровать. — Это ещё почему? — очень недовольно спрашивает. — Понимаете ли, он и так Вам много чего открыл в себе, однако не хотел. Просто… Хотите, что бы папа Вам откровенно доверял, то уважайте его и не давите, если не хочет о чём-то говорить. Просто подождите. — Ладно, — очень грустно говорит, пока не доходит, что Кировский — проход к сердечку Федерации. — А обувь можно снять? — более живым голосом добавляет. — Да. Ладно, я забираю папину сумку и скоро у Вас буду. — Хорошо, хорошо. Оба телепортируются с грузом, кто куда. Француз с россиянином на руках оказывается в одной тёмно-серой с сиреневыми и грязно-белыми вставками комнате. Он подходит к огромной кровати, кажется, что тут три человека поместиться, и укладывает любимого. Снимает с него обувь, укрывает одеялом и смотрит на него. Франк один в своём доме с спящим обьектом обожания. Никто ему не мешает, поэтому он наклоняется и нависает над спящим. Франц не затягивает момент и целует РФ в губы. Это самый простой поцелуй. Европеец понимает, что ему мало, и очки мешают. Снимает с РФ и более страстно впивается в чужие губы. Как назло раздаётся звонок в дверь, и француз отстраняется. — Так быстро? — шепчет и уходит.***
Триколор открывает глаза, перед ним расплывчатая картинка. Он сразу понимает, что зрение не восстановилось, и оглядывается в надежде увидеть свои очки. Размытая тумбочка, стоящая рядом с кроватью, даёт надежду найти нужную вещицу. Федерация осторожно садится на кровать, твёрдо поставив ноги на пол, и наощупь старается найти. РФ начинает уже жалеть, что купил полупрозрачную, а не чёрную оправу. Натыкается на оправу и берёт своё спасение. Надевает их и вновь оглядывается. Видит, находится он в незнакомой комнате, помещение по объёму большая, просторная, шкафы стоят на одной стороне, а за спиной туалетный столик, зеркало во весь рост и рабочий пустой стол. Стиль похоже на классицизм, но в совершенно неподобающих цветах. Оценив комнату беглым взглядом, триколор замечает рюкзак и рядом стоящую трость. Берёт свой рюкзак Россия и лезет в карман за телефоном. Достаёт, видит пять полученных сообщений, одно из них пришло от Кировской Области. Первым делом заходит в чат с ним и прочитывает содержимое: „Привет, пап, надеюсь, ты проснулся раньше, чем твой телефон разрядился, а то мне лень дублировать сообщение на бумажном варианте. Короче, ты сейчас в гостях у Франции, просто мы не хотели тебя будить, ты прямо в сидячем положении заснул. В общем… Я собрал твой рюкзак со всеми необходимыми принадлежностями, там же лежит маска, повязка, длинные перчатки, ну, классика твоя. На всякий случай взял трость, мало ли полностью ослепнешь или с Францем дуэль устроите, как во времена прадеда. Повеселись и отдохни, Франция-то нормальный парень, не подозревай его на покушение твоих земель. Он такая же марионетка Америки, как другие многие европейцы. Всё, удачи и напиши мне, если захочешь остаться на вторую ночь у него. Теперь точно всё, пока”. Усмехается родитель от такого сообщения. Откладывает телефон и лезет за вещами. Достаёт всё самое нужное. Переодевается. Тёмно-синий смокинг отправляется в шкаф. Вместо него приходят чёрные штаны, свитер с высоким горлом светло-серого цвета, серые кеды и длинная чёрная перчатка на левую руку. Очки оставляет на себе. Смотрится в зеркало и проходит к двери выхода. Опускает ручку, приоткрывает щёлку, и раздаётся собачий лай. Триколор отпускает ручку дверцы, и раскрывается она полностью. Перед страной рычит в боевой стойке той-пудель. Смотрит прямо в глаза стране, а тот смотрит мимо, вызов не принимает. — Фи, Маркиза, тише! Собачонка поворачивает свою маленькую головушку к знакомому голосу. Хозяин дома в халатике и полотенцем на голове в сланцах подходит к животинке и берёт на руки. — О! проснулся. Как спалось? Волчонок пронзительно осматривает франка и его бардовый, с серебряной вышивкой шёлковый халатик по колена. По лицу Федерации становится понятно — нужны объяснения. — Что ты так на меня смотришь? Да, я принял душ. Просто не ожидал, что так быстро проснёшься. Врёт. Врёт и не краснеет этот француз. Какой нормальный человек после бани, душа или ванны наденет лёгкую, эротическую и до неприличия короткую одежду? Правильно, никто. Федерация прекрасно понимает, но не подаёт виду о своих предположениях. — Франц, переоденься и, пожалуйста, проведи мне мини экскурсию по дому. — К-конечно, и прости, что не предупредил о Маркизе. Надеюсь, ты любишь собак. — В общем, ничего против собак не имею, но я всё-таки кошатник. — Ясно, — фарфорово улыбается и уходит к себе в комнату. Закрывает комнату на замóк и опускает собачонку. Скидывает с себя халат, под которым скрывается лишь обнажённое тело. Одевается в приличную одежду: синюю толстовку с флагом Штатов, чёрные мешковатые штаны, белые носки с принтом радужного флага, а также кеды чёрного цвета. Насмех поправляет влажную шевелюру, кидает сиюсекундный взгляд на отражение и садится за свой рабочий стол в домашних условиях. Из сопки достаёт блокнот с толстой обложкой. Под руку попадается обломок карандаша. Небрежным, быстрым и отрывистым почерком пишет: „Не стоило мне надевать этот халат, выглядел как чокнутый. Мне показалось, или он что-то заподозрил? Я должен перестать завидовать Финляндии, Велику, США и Канаде. Да, Аме часто переписывается с РФ и бывает гуляет, а Кан приглашал несколько раз на каток, но это же не конец света? Вел практически поцеловал его, а Финляндия с ним переспал. Мне стоит с этим фактом смириться. Важная заметка: НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ ПОДПУСКАТЬ ЯИ И ЭСТОНИЮ К РФ!!!” Республика откидывается на спинку родного стула. Его задумчивое лицо направленно к потолку. В синих глазах мелькает следующая мысль. "Надо скорее её записать!" — он вновь наклоняется к блокноту, как слышит: — Франц, ты где?! Вздыхает и поворачивается к двери. — Иду, иду! Откладывает писанину и, оставляя собачонку в зоне для игр, направляется к гостю. Только оказывается француз в коридоре, как россиянин опять разглядывает европейца. — Это подарок от сына, — говорит про толстовку. — Понятно. Вижу, ты сильно любишь своих детей, раз носишь их подарки. — Да, так и есть… — Лицо франка становится чуточку печальным, вспоминает он те времена, до появления Федерации. Они были дружны. Они были семьёй. Только вот врождённый ген завоевателя и давняя привычка «получай, что хожь» не дадут так легко и просто наладить отношения. — Впрочем, я ведь хотел тебе показать дом, — переводит тему и берёт волчонка за руку. — Идём. — Да я иду. Франция ведёт его к лестнице и спускается на первый этаж. Останавливается перед входной дверью, отпускает Федерацию. Он медленно проходит по своему дому и, словно искусный диктор, рассказывает в подробных деталях о своём домишке. Без преувеличения, дом довольно длинный, но всего-то двухэтажный. Рядом с не то домом, не то особняком располагается сад с пятистá видами различных цветов, однако сейчас поздняя осень, и цветов там нет. На первом этаже в дом-особняке располагаются огромный зал с чёрным роялем, огромным пространством для танцев, два дивана и три кресла в углу с кофейным стеклянным столиком и окнами в пол, столовая с прямоугольным столом на тридцать мест, хрустальной люстрой и окнами, выходящими на вид сада, а также с блестящим паркетом, кухня с современным и прошедшим оборудованием, пять маленьких комнат с двумя спальными местами для прислуг: трём уборщицам, четырём поварам, садовнику, личному врачу и «няне» для собак и игровая для трёх собачек Франца: той-пуделя Маркизы, стандартного пуделя Барона и бордоский дог Пэра. На втором этаже располагается длинный узкий коридор, а с правой и левой стороны расположено шестнадцать дверей с комнатами, в общей сумме тридцать две комнаты. Одна из них является спальней хозяина дома, двадцать девять комнат предоставляются гостям, здесь же огромная ванная комната с не ванной, а будто бы бассейном, душем, раковиной и остальным, и последняя комната. Это не такая уж огромная гостиная, как на первом этаже, но тоже не мелкая. Эту комнату можно назвать «Место для самых дорогих людей». Здесь тоже есть диван, только он по тону светлее и не кожаный, а мягкий, тут тоже есть небольшое пространство для танцев и своё пианино. Кофейный чёрный столик стоит прямо на безумно мягком светло-сиреневом ковре. В этой комнате полупрозрачные белые занавески, из-за чего комната выглядит светлее и теплее. В ней находится современный огромного размера телевизор, на одной стене висят фотографии Франции и его семьи: бывшего супруга; ещё одного бывшего супруга; шестерых детей, пятеро из них на одном фото, а другой на отдельном портрете; внуков, на одном дети Америки, на втором дети Канады, на третьем Итальянская Республика. Именно в эту комнату входят после длительного обхода. Слегка уставший Франц закрывает дверь на замóк и садится на диван. Жестом подзывает Федерацию к себе, тот садится на этот же диван недалеко от хозяина, но на приличном расстоянии. — Что же ты такого делал, раз упало зрение? — лаского, на распев спрашивает европеец. — Работал. В общем… Я думал, что ты меня поймёшь, ведь у тебя раньше было гораздо-гораздо больше территорий. Огромные колонии и в Америке, и в Африке. Восемь миллионов квадратных километров. Европеец опускает голову и горько улыбается. Медленно мотает головой и вновь поднимает на РФ. — Нет, к сожалению, не пойму. Я разделял между подчинёнными обязанности, и те мне докладывали. Почему ты не можешь так сделать? — Я не могу точно сказать, кто и в какой момент сможет меня предать. Горькая усмешка возникает на лице француза вновь. — В этом ты безусловно прав. — Откидывается на спинку дивана. — Я, — продолжает, глядя в потолок, — на себе предательство испытывал. — Например? Хозяин дома переводит взгляд на Федерацию. Гость ожидает ответа. — Думаю, что с Бритом и так всё ясно. — Находит жертву, пользуется ею, после бросает на произвол судьбы. Да, слышал. Франк улыбается из-за отгадки. — Расскажу тебе о другом предателе. О сыне. Помню, предложил я некоторым отдельным королевствам, которые были под моим руководством, объединиться и создать единого наследника. Не все, но некоторые согласились. Выбрал самого, на мой взгляд, лучшего наставника и второго родителя для Королевства Италии. Значит, я их объединил, защищал, да, считал своей полуколонией, не отрицаю, но вместо благодарности восстали, да РИ их поддержал. — Раз они взъелись на тебя, то, возможно, ты забыл, что плохого им сделал, либо они и, тем более, КИ неблагодарные. — Вот именно. Когда США стал независим от Вела, торговля и их отношения стали только крепче и лучше, а вот Италия… В Первой Мировой был против меня, во Второй Мировой тоже слугой немцев был. Хотя бы его сын, мой внук, меня не разочаровал. — Иногда лучше порвать все связи с родственниками, чем страдать от плохих отношений с ними. — Не знаю, как у других, но у меня разрыв отношений с семьёй карается шрамом. — Ага, бывает. Республика мгновенно поворачивается к РФ и как-то недовольно на него смотрит. — Не веришь мне? Могу показать. — Мне уже интересно. Франц усмехается и приподнимает ткань толстовки. Прямо под ребром с левой стороны располагается шрам от лезвия ножа. Судя по неровному надрезу били тупым ножом. — Вот этот шрам от КИ, когда хотел освободиться от моего влияния. А этот то же от него, из Первой Мировой, — показывает шрам от трёх пуль в левой части груди. Одна из пуль попала вплотную к соску. Только осознав это, ну, что торс и неплохую мускулатуру по факту показывает, отводит взгляд и полностью снимает с себя толстовку без всякого стыда. — Разумеется, — продолжает разговор, — из моей семейки не только Королевство оставил шрамы. — О-очень интересно. А на шее за революцию? — Да, свергал власть отца. Было трудно объяснить, что надо было мне пришить голову, а то никак не срасталась. — Хм… Реально необычная ситуация. А вот эта что обозначает? — показывает на левое предплечье с шрамом похожим на кривую, плохо расписанную снежинку. Такие появляются после удара током или молнией. — Эта? — указывает пальцем на свой шрам-снежинку. РФ кивает. — Этот шрам я получил в 1812. Я тогда на Россию… Российскую Империю напал. Мне тогда нужна была лёгкая победа, думал: "Маленькая победа с лёгким противником мне на руку". Однако я недооценил его. Помню, сказал мне он: „Бог тебе судья”. Был бы я человеком, может быть прислушался к его словам, но «воплощения» бессмертны, и пролетело у меня мимо ушей. Только вот, была дождливая погода с грозой, и молния мне на руку, прям сюда попала, а позже застрял в русской зиме. Памятка на всю жизнь, короче. Франция переводит взгляд на собеседника. Федерация предстаёт заинтересованным ребёнком. Ушки у него навострены давно и ни разу за рассказ не «завяли», прижавшись к голове. Европеец почему-то уверен: будь хвостик на воле, то мотался бы из стороны в сторону, как у щенка. — За двести тридцать один год ты многое повидал, — нарушает тишину гость. — Так и есть, не скрываю. — Хорошо, можешь ещё об этом рассказать? Федерация кончиками правой руки касается к швам на правом плече. Точно так же грубыми нитками, но аккуратными швами пришита голова. Сразу понятно, один и тот же врач зашивал. — Это напоминание о том, как мы с Велом не могли поделить Канаду, как колонию. Не могли определится, кому должна принадлежать территория, и кто должен его опекать. Территория ведь передавалась, вот и оторвал Велик мне руку, не могла срастись, поэтому то же пришивали. Пока француз рассказывал, РФ к нему подсаживается. Закончив, он замечает, как русский разглядывает некоторые шрамы. Довольная улыбка расплывается на лице Республики. Федерация поднимает свои глаза на лицо европейца с ещё большим интересом и неописуемой нежностью. Эти глаза так и просят чего-то. Выпрашивают без лишних слов. — Мне кажется, или ты чего-то хочешь? — Да-а-а-а… Франц, будь другом, повернись спиной, пожалуйста. У него вздрагивает уголок губ и на долю секунды улыбка превращается в ухмылку отвращения. — Может не надо? — Пожалуйста, — начинает гладить по голове. — Ладно. Франц поворачивается к нему спиной. От удивления РФ чуть очки не роняет, но поправляет, чтоб лучше сидели. Кончиками пальцев проходится лёгким касанием, можно сказать щекоткой, по спине француза. Россиянин даже не подозревает, что испорченный европеец улыбается от этого действия и немного расслабляется. Во всю спину расположен шрам в виде разбитого зеркала с его осколками. По сравнению с прошлыми шрам неглубокий и неприметный. За белой полупрозрачной рубашкой его не видно, да в темноте то же не заметишь. Россия убирает руку со спины. Франц к нему поворачивается. — Можно я угадаю? за что ты получил этот шрам. — Попробуй. Россия немного отсаживается и увеличивает расстояние между ним и французом. Республика к нему подсаживается ближе. Федерация опять отсаживается и вытягивает правую руку вперёд, касаясь груди бывшей империи. — Давай всё-таки будем сохранять зону личного пространства. Не очень люблю физический контакт. — Ну, ладно, — говорит спокойно, но ощущение недовольства присутствует. — Давай, отгадывай. Франция складывает руки на груди и хитро, выжидающе улыбается. Федерация хмыкает и делает полуопущенный взгляд. — Я подозреваю, — говорит серьёзным тоном, как на работе, — этот шрам появился в результате падения твоего владения. Ты перестал влиять на мир так же, как раньше, твои дети-колонии от тебя освободились, по крайней мере многие, и ты стал одной из сильных пешек англосаксов. Вот и всё. Лицо Республики вытягивается от удивления. Прямолинейность россиянина бьёт в самое сердце. Франция вновь становится грустным. — Ты абсолютно прав, РФ. Только твоя прямолинейность бьёт прямо в душу. Знаешь, не всем нравится слышать правду о себе. — Я знаю. Ты, однако, не в обиде? — Я? Нет конечно. — Слава Богу. — Подсаживается опять чуть ближе к хозяину дома. — Слушай, — левая «рука» тянется к чужим штанам. Республика старается смотреть в глаза волчонку, однако часто переключается на чужую руку, — можешь рассказать, — резко спускает с правого бедра Франции резинку штанов и оголяет бедро, — почему Рейх оставил свою памятку вот здесь? — завершает вопрос. На правом бедре у франка искусно вырезанная и частично выжжена размером где-то с ладонь взрослого мужчины свастика. Автор внутри вырезанного символа выжег спиральки и точечки, из-за чего они чёрного, выжженной плоти, цвета. Это выглядело бы красиво, будь это не символика ужасного прошлого, и если б вы’резали и выжгли на дереве, а не на коже «человека». — Тц! Я думал, ты её не заметишь. — Нет, заметил. — Я думал, ты другое хотел, — шепчет себе под нос. — Что-что? — А? Говорю, что Нацистская Германия, художник чёртов, мне в знак принадлежности ему сделал. Ты ведь знаешь, что я сдался? — Помню. — Ну, вот. За «долгое неприклонение» к Его Нацистскому «Величию» сделал особенную метку в особенном месте. По тону голоса чувствуется, как Республика с каждым словом всё более и более раздражённым становиться. Неудивительно, плохие воспоминания всех огорчают или злят. И Федерация это понимает. Он вплотную подсаживается к Франции, однако глубоко в душе Россия не особо хочет это делать. Правую руку кладёт ему на плечо и гладит по оголённому плечу. Европеец не сразу это понимает, поэтому несколько секунд смотрит на пушистый ковёр и растерянно переводит взгляд. Поверх чужой руки, находящейся на его плече, кладёт свою левую руку и несильно, но надёжно сжимает. — Как тебе поднять настроение и увести от тяжёлых воспоминаний? Словно журчание реченьки доходит до слуха европейца. Не отпуская чужой руки, он смотрит прямо в глаза и тихо отвечает: — Можем постараться перейти на другую тему для разговоров, хотя вряд ли поможет. — Что тебе точно поможет? Франция молчит. — Молчишь с таким видом, будто воды в рот набрал. Рассказывай, я помогу. Не видит обмана в тёмных глазах Франция. Он опускает такую желанную, прохладную руку для поцелуев и, прикрыв глаза, с улыбкой вспоминает: — Помнишь, кто-то в игре, когда были у Японской Республики, написал, что знал наш, мой и Вела, секрет о браке по расчёту? — Угу. — Так вот… Не смотря на нашу конкуренцию, вражду, партнёрства и даже блокаду с моей стороны, мы по-настоящему вели себя словно настоящие друзья. А может быть как и… — нервно и, такое чувство, брезгливо сглатывает, — с… супруги, — это слово недовольно произносит. — Признаю’сь, — нервно усмехается, — после войны 1812 у меня появился страх грозы, как у ребёнка. В те моменты, когда мне было страшно, грустно, я был озлоблен, или самочувствие подводило, особенно во время беременности, Вел всегда брал в руки виолончель и начинал играть. Просто, живая музыка меня всегда успокаивает. Даже спустя столетия не могу воспринимать современную музыку. Эх… короче, умеешь играть на чём-нибудь? Он поднимает свои опущенные веки и поворачивает голову к собеседнику. Только взглянул на него и ахнул. Выражение лица у триколора заметно изменилось. Его глаза широко открыты, губа в задумчивости сильно прикусана, оттенок кожи будто бы побледнел, да рука нервно мнёт край свитера. — РФ?.. — Всё хорошо, — не дожидаясь вопроса, молвит, лицо вновь становится простым: слабая улыбка; заинтересованный, ясный взгляд; здоровый, то есть более насыщенный, цвет лица и навострённые ушки. — Я просто удивился. Ты… Мы не так хорошо знакомы, а тут просто раскрыл мне душу. — Ну, — ухмыляется, — что-то мне подсказывает, — неосознанно кладёт правую руку на грудь, где сердце, — что тебе стоит доверять. — Это мне даже льстит, — шире улыбается и старается скрыть клыкастую улыбку. — Так ты играешь на музыкальных инструментах? — возвращается к теме. — Да так… Отец, дед учили меня, только я давно в руки инструмент не брал. — На каком играешь? — Вижу, у тебя фортепьяно. Попробую что-то сыграть. Волчонок встаёт с нагретого места и направляется в сторону пианино. Открывает крышку и садится на стул. За всеми его действиями внимательно наблюдает франк. Усевшись поудобнее, потупив взгляд несколько секунд, он очень неуверенно опускает руки на клавиши, раздаётся звук. Чуть-чуть увереннее разыгрывает незамысловатую мелодию на разогрев. Довольно резко отдёргивает руки от клавиш и около минуты размышляет. Сново неуверенно приближает руки к музыкальному инструменту. Франц, поддавшись вперёд, в сторону РФ, готов подбежать и прислушаться к его мыслям, лишь бы узнать, что будет дальше. Довольно резко и неожиданно россиянин начинает играть Чайковского. Услышав мелодию, хозяин дома вздрагивает, но вскоре прислушивается и расслабляется, разваливаясь на мягком диванчике. Музыка довольно спокойная, из-за чего европеец погружается в свои заоблачные мысли. Лежит, улыбается, представляет себе семейную жизнь с Федерацией. Представляет тёплую, летнюю, ясную, лунную ночь, в этой комнате он находится с РФ, как сейчас. Россия так же играет на фортепиано, но до торса оголённым сидит, а сам Франц в шёлковом лёгком халатике, и в руках бокал красного вина. Тут-то он вырывается из мира фантазий и оказывается в реальности. Оглядывается, триколор продолжает играть Чайковского. Встаёт хозяин дома с дивана. Тихой походкой приближается к погружённому в себя русскому. Останавливается у гостя за спиной, и наклоняется очень близко к правому уху. Кладёт руки ему на плечи, Федерация вздрагивает. — Можешь закончить, — шепчет прямо на ушко, РФ перестаёт играть. — Спасибо, мне стало легче. Отдыхай, мой хороший, — обращение говорит на французском. — Я за вином. — Вином? Но я… — Тебе стоит попробовать да расслабиться. А тебе не жарко? — По-моему, у тебя дома прохладно. — Есть такое, но мало ли. Волчонок поворачивается к французу, скрещивает руки на груди и с улыбкой на лице закатывает глаза. — Опять эти стереотипы. — Ты разве боишься холода? — Нет, у меня есть причины. — Стесняешься. Угадал? — Ага, конечно. — Не стесняйся, чувствуй себя как у себя дома, — целует гостя в щёчку и покидает комнату. Европеец отправляется на кухню в полуголом обличие. Повара все сидят у себя в комнатах. Никто не мешает ему взять бутылки вина и бокалы. На обратном пути, в дверном проёме, приходит один из поваров. Увидев страну, подпрыгивает на месте и оглядывает его с ног до головы. — Господин, — говорит итальянец, на родном языке, — Вы чего-то хотели? — Ничего особенного, — отвечает на итальянском, — я просто хотел взять вина для меня и моего гостя. — А… А Вам хочется чего-то на ужин? — Нет, благодарю, оставим это на потом. — Хорошо, господин. Франция уходит с выпивкой к своему необыкновенному гостю. Вслед ему смотрит итальянский повар, явно думает и догадывается, что-то здесь не так. Бесшумно подходит к двери маленькой гостиной и открывает её. Волчонок сразу поворачивает голову в сторону звука. Проводит француза взглядом, пока тот не ставит бутылки, бокалы и сам не усаживается на диван. — Я не знал, какое ты больше предпочитаешь, поэтому взял два полусухого: красного и белого. — Ты забыл про розовое вино. — Что? — неловко улыбается. — У меня такого нет, — бурчит под нос, но до слуха РФ доходит. — Я пошутил, — смеётся от его реакции. — Но ты почти угадал мои предпочтения. Принёс бы ты только красное вино — попал бы прямо в цель. — Красное, говоришь… — наливает по двум бокалам. — Ты пробовал моё вино? — Твоё как производство из страны или ручное лично от тебя? — Ручное. — Нет, никогда. — Зато сейчас попробуешь. Подаёт бокал прямо в левую руку РФ. Гость кивком головы благодарит. — Какой давности вино? — осматривает бутылку, но надпись явно не совпадает с реальностью. — Вот это самое интересное. Такое вино я делал только раз в жизни. Решил я однажды приготовить вино столетней давности. Сделал, попробовал, жуть как понравилось! Выпил тогда всё до дна. Ну, мне одной бутылки оказалось мало, поэтому в две бочки сделал себе новую порцию и перелил в использованные, чистые бутылки и складировал в особом месте, чтоб не перепутать. Только в один бокал налил себе и выпил, а в остальном воздержался. Решал найти повод, чтоб опять к нему прикоснуться. Не было ничего такого сверхъестественного пять лет, и вот повод, по-моему, наступил. Проще говоря, этому вину сто пять лет. — Мда… Узнай давность вина — почувствуй себя старым. — Ты себя чувствуешь старым? — Да. Я ведь не веселюсь и не резвый, как ребёнок. Я всё время погружён в работу, провожу время с детьми, как подобающий родитель, не дурачусь, не даю себе волю побыть вновь ребёнком. Франц подсаживается поближе и обнимает левой рукой Россию. — Я не знаю сколько тебе лет, но ты точно младше меня. Вот в этом я уверен. Ты же прекрасно знаешь, я — дед. У меня есть внуки, но это не мешает мне чувствовать себя юным мальцом. Свою жизнь я проживаю так, как хочу, по большей части. С серьёзным выражением лица медленно мотает головой Россия. — Нет. У нас разный менталитет и противоположные моральные качества. Я так просто не могу. Да нагрешил знатно. Накажет меня Господь. — Не накажет, — Федерация поднимает удивлённые глаза и выгибает бровь, — я всегда готов помочь, только скажи, хорошо? — Ладно, — улыбается задумчиво. — Может уже выпьем? — Давай. В общем, спасибо, что пришёл ко мне в гости. — Спасибо, что ты постучался в дверь моей жизни. Чокаются и залпом выпивают по бокалу вина. Синхронно ставят бокалы на стол и откидываются на спинку дивана. — Знаешь ли… — француз поворачивает голову к предмету обожания, даёт понять, что слушает, — у меня назрел к таким странам, как к тебе, СССР или Великобритании очень любопытный вопрос. — Какой? — Сможешь на него ответить? — Попробую. — Тогда слушай. Почему у меня назрел вопрос именно к тебе, Вел и Союзу? Потому что вы меняли имена и даже, частично, режимы в своей власти, но остались на своём престоле. И вообще флаги меняли. Почему вместо наследника вы оставались на престоле? Немного подумав, Франция расплывается в самодовольной улыбке. Наливает себе ещё красного вина, делает глоток и переводит взгляд прямо в глаза РФ. — Дорогой мой РФ, — начинает на французском, но опять переходит на английский, — эта ситуация довольно проста. Приведу пример на себе. Сначала я сверг своего отца, Королевство Франция, и стал Республикой. Но потом стал Империей. Да, монархия вернулась, но цели и идеи сохранились. И, на мой взгляд, если не менять сильно внешне флаг, то он укрепит страну и, если произойдёт смена режима, то цели и символика флага, смысл, который изначально заложили, никуда не девается и остаётся. — Звучит вполне логично, — сам себе говорит. — Ага, если следовать этой теории, то я, Вел, Исп и ещё некоторые страны смогли сохранить свою власть. К тому же, Вел был Империей, а стал Королевством. Был монархом и остался монархом. Я был революционером за равенство, таким и остался. А СССР… Я плохо знаю его историю. — Совет был РСФСР, а стал СССР. Был коммунистом, коммунистом и остался. На слове «РСФСР» Франц роняет пустой бокал от неожиданности. Федерация успевает поймать посудину до прикосновения с полом. Ставит чужой бокал на стол, а себе наливает и вынимает половину содержимого. — В смысле «был РСФСР»? — наконец спрашивает Республика. — В каком смысле? В самом прямом смысле. Ты разве не помнишь войну 1922 года, где ты, Вел, Аме против СССР, тогдашнего РСФСР, сражались? — Н!.. Я думал… — Федерация выгибает бровь. — Я отправил свою армию туда, но сам там не сражаться и в лицо не видел РСФСР, который СССР. Я думал, это его сын разбушевался. — К моему счастью, это не так. — А ты откуда знаешь? РФ облизывает капли вина с верхней губы и ставит стакан на столик. Левой рукой он плавно гладит француза по волосам и указательным пальцем поднимает голову собеседника за подбородок. Франция смотрит прямо на лицо РФ. У него веки полуопущенны, они создают хитрый прищур, губы сложены в насмешливую и загадочную ухмылку, на одной щеке образовывается ямочка, придавая выражению лица лёгкую радость, а очки дополняют строгости и серьёзности. Всё это вместе создаёт ощущение недосказанности и трудноописуемого спокойствия. По приоткрытым губам франка Россия понимает, что ему нужны нешуточные объяснения. — Да, я младше тебя, но это не значит, что в своей жизни я ничего не испытывал. Я знаю и скрываю многое, поэтому мне сто’ит просто поверить, — говорит серьёзно шёпотом и делает задумчивую паузу. — К тому же, бо’льшая часть территорий Союза вместе с столицей и бывшей столицей Империи принадлежат мне. Разумеется, я откопал некоторые секретные бумаги и записи. — Действительно, я и забыл, что ты можешь хранить в архиве сведенья РИ и СССР. — Можешь сказать, зачем тебе двадцать девять пустых комнат? — резко переключается на другую тему, говоря всё спокойным тоном и отпустив Францию. — Комнат? Так Аме, когда получил независимость, стал строить свою семейную жизнь, я решил построить этот дом, у него тогда первенцы появились. Их было гораздо меньше. Зато сейчас пятьдесят штук. Исходит смешок от россиянина. — Они до сих пор в гости заглядывают? — Конечно, от трёх до десяти раз в месяц с ночёвкой. Чаще всего ко мне приезжают дети Кана, но штаты Аме тоже заглядывают. — Ясно. А игру на каких инструментах больше всего предпочитаешь? — Ну… Игра на виолончели, скрипке, рояле и пианино мне нравится. А ты на чём-то ещё играешь? — Да, ещё на двух инструментах. — Каких? Хотя нет. Я попробую угадать! — Угадывай. — Может гитара? — Правильно. — А второй… Даже не могу предположить. Я такой инструмент у себя имею? — Перечисляй. — Скрипка? — Нет. — Арфа. — Нет. — Лютня… — Нет. — Труба, барабан, баян. — Мимо. Хозяин дома разваливается на диване. — Я этот инструмент знаю? — Скорее всего. — Но их много! — Знаю. — Наклоняется и нависает над Францем. — Обещаю сыграть на этом инструменте когда-нибудь, — возвращается в сидячее положение. — Я запомню Ваши слова, Российская Федерация, — тоже садится. — Ладно, Франц, — допивает остатки вина. — Я, пожалуй, пойду спать. — Спать? Так рано? — Я несколько недель не спал. Можно пойду? — Ступай, я здесь приберусь. Сладких снов. — Благодарю. — Стой!.. — М? Федерация останавливается у двери. Республика встаёт с места и спешно подходит. — Скажи честно, тебе чаепитие у Вела больше понравилось? — отводит взгляд. — Вы разные, — уверено и, недолго думая, произносит, — поэтому у каждого по-своему классно. Спасибо всем вам. Франция смущённо улыбается, но, собравшись с духом, уверенно и резво подходит ещё ближе к волчонку и целует в уголки губ. Отстраняется с наглой и хитрой улыбкой. — Теперь иди, теперь точно можешь спокойно спать. — У тебя прицел сбит. — А? — в лёгком недоумении оказывается от слов гостя. — Ты промахнулся, щёчки в другом месте расположены. Уходит из гостиной и направляется к своему ночлегу. Перед сном снимает обувь и свитер, ложится на кровать и берёт в руки телефон. Его ожидает десять сообщений. Поочерёдно с каждым переписываться начинает. Тем временем Республика убирает бокалы и пустую бутылку от красного вина, а белое открывает и из горла пьёт. Заходит к себе в комнату, включает свет, садится за стол, находит целую, не поломанную, не погрызенную ручку и пишет: „Хорошо, что он меня не спросил про моё суеверие. Да, я суеверный. Мне захотелось держаться от РФ подальше, но нет. Он прекрасно контролирует своего дикого волка, идёт наперекор всем символикам. Может быть его символы обозначают что-то другое, мне это стоит проверить. Я очень сильно сомневаюсь, что ему 46-47 лет. Ему гораздо больше, это видно по глазам. Мне достаточно было взглянуть в глаза, когда мы обсуждали войны, и увидеть неописуемую боль. Я наврал, что не помню историю СССР, а он меня поправил. Мне надо быть осторожнее с ним”.