Морсентур

«Захотят прочесть — увижу, пятно здесь будет. От любопытства не избавятся. Оно при всех». Среди свечей и бордовых кресел в гостиной стоял стол. Миланте сидела за ним и пришивала новой кукле руку. Всё свободное время она тратила на пошивку, отчего на столе стояли грязные тарелки из-под пищи и стаканы. Когда живёшь один в огромном поместье с кучей коридоров и запертых дверей, можно не беспокоиться о нормах приличия. Одна Миланте одичала. Так думали воскрешённые члены клана Анварис — настоящего клана Миланте, от отсутствия здесь людей ни с кем не общалась и держалась на дистанции. Но если бы они увидели её дневники, хотя-бы парочку из них, они бы точно забрали слова обратно. Воскрешённые вампиры устроились в особняке сразу же, учуяв знакомые запахи и Миланте. Когда-то в шестнадцатом веке семья Анварис готовила к свадьбе свою наследницу с соседским аристократом — сыном Мариана Штрауса. Кончина этой семьи до сих пор неясна. И Миланте прекрасно помнила как этот юноша был у них, прежде чем погиб в собственном доме при загадочных обстоятельствах. Недели две, и умер её клан. Кроме неё самой. Несчастный случай по вине Миланте. Таинственный господин, таролог, все звали его по-разному, проклял девушку. Не посчитал, что она достойна пощады. Теперь ей вечно восемнадцать. И даже если снять проклятье, возраст останется прежним. — Миланте, — стройная вампирша теперь походит на истинную леди: корсет утягивал талию в форму песочных часов, собранные в пучок чёрные волосы и подкрашенные красной помадой, больше похожей на кровь губы скрывали мраморную кожу и смертельное состояние. — Позволь спросить: не желаешь подкрепиться? Вольфганг и Фридрих уже сыты. Миланте кивнула. — Пожалуйста, пройди к столу. Миланте помнила про домашнюю экономку, но не видела смысла в её воскрешении, ведь смерть была естественной, зачем нарушать покой души? Амалия так хотела быть полезной в этом доме, что взяла на себя домашние обязанности. В памяти остались некоторые воспоминания, связанные с приготовлением пищи, но это лишь малая часть. Миланте даже не пыталась разговаривать с членами клана на языке жестов. Они бы точно его не поняли. Миланте проще выражать своё мнение кивком или мотанием головы. Вольфганг сидел в столовой в когда-то излюбленном кресле и пил вино, задумчиво уставившись в окно. При виде Миланте его взгляд сменился заинтересованностью, губы искривились в гадкой ухмылке, а в глазах горел игривый огонёк. — Добрый вечер, Миланте, — поприветствовал он спасительницу и сжал ножку бокала в двух пальцах. — Отведайте чудесного мяса. Миланте села за стол и накрыла колени чистой салфеткой. — Фридрих был вынужден покинуть меня в связи с мигренью. — Голос Вольфганга был грубым. — Видимо, ваша магия плохо влияет. Разрезав мясо на кусочки, Миланте равнодушно взглянула на родственника и всем своим видом пыталась показать, что ей всё равно, что он там говорил. Вольфганг уловил смысл и продолжил испивать пряный пино нуар. Во вкусе преобладали нотки черной вишни, ванили и гвоздики. — Чудесный Пино Нуар, — похвалил Вольфганг терпкость напитка четырнадцатого века. Миланте кивнула. Она уплетала мясо за обе щеки, вампир подумал, что все эти годы она даже не прикасалась к еде и умудрилась выжить. Возможно, без человеческой крови здесь не обошлось. — Вы так яростно едите, что мне начинает казаться, что вы всё это время голодали. — Вольфганг засмеялся. — Неужели вы не умеете готовить? Девушка была равнодушна. — Право, я бы хотел узнать... — Вольфганг до ужаса настойчив. — Оставь девушку в покое, Вольфганг. — Вовремя пришла Амалия. — Девочка двое веков горбатилась, чтобы спасти наши мёртвые души. — Как пожелаешь, — отмахнулся вампир. — Ты, кажется, собирался прогуляться, — напомнила леди. — Здесь никто не удивится вампиру. Трущобы полны трупов и крыс. Люди, видимо, никого не боятся? — обратилась женщина к жрице и получила в ответ утвердительный кивок. — Что ж, леди, мне действительно пора. — Вольфганг поставил опустошённый бокал на стол и, разочаровав Миланте презрительной ухмылкой, ушёл, напевая себе что-то под нос. — Высокомерный гад. — Амалия не чувствовала себя комфортно в его обществе. — И почему он такой? Позор мужчине, если он так обращается с женщиной, вечный позор! — Она стукнула кулаком по столу. Миланте не отреагировала. Молча уставившись в тарелку, уже почти в пустую, она думала: съесть ли ей весь кусок или оставить? Вернулся Фридрих, держась за голову. — Позволь спросить, — Амалия дала девушке салфетку и карандаш. — Чья детская спальня в этом доме? Был убит младенец? Миланте вооружилась карандашом. «Была Кики», — написала Миланте и, вытерев рот своей салфеткой, встала из-за стола. Однако снова взяла карандаш, вспомнив что-то. — Кики? — Амалия скрестила руки на груди. — Кто эта Кики?

***

Никто больше не спрашивал Миланте об той комнате. Даже не из-за того, что она элементарно ничего не скажет, а из-за принципов: никто не намеривался отвлекать девушку от работы. Даже Вольфганг, будь он неладен, застрял в трущобах, увидев чью-ту бедную девчушку, решил полакомиться. По непонятной на то причине до кладбища Зувмело девушку сопровождал Фридрих, заставив её надеть туфли и не пачкать ноги. Нужная им могила ухоженная, в отличие от остальных Штраусов. Фридрих, не скрывая удивления, полез в карман за салфеткой вытереть руки и подсобить девушке в ритуале. Миланте всадила иглу в куклу, и из той начала вытекать чёрная жидкость, похожая на смолу. Фридрих заворожённо наблюдал за воскрешением уже незнакомого ему человека. Тогдашнюю ночь, когда Анварисы снова могли ощутить запах родного Морсентура, они отчётливо помнили. И то, как яростно они накинулись на графин, испивая уж явно не человеческую кровь... — Мили... — Уменьшительно-ласкательная кличка взбудоражила девушку, отчего она отвлеклась. — Будь осторожна. Фридрих начинал что-то вспоминать. Машинально взял девушку за плечо, после того как кукла бросилась к могиле Миланте взмахнула рукой, и ветер подул с такой силой, что её белоснежные волосы развевались из стороны в сторону. Фридрих нервно сглотнул. Однако Миланте была спокойна как удав. И даже когда из могилы вылезла рука Данте, она продолжала проводить ритуал. Данте рычал, пытаясь окончательно выбраться из ловушки, и Миланте помогала. Кукольные разрезы казались Фридриху жуткими, и он не скрывал шока. Данте начал двигать руками на все триста шестьдесят, пока есть такая возможность, и издавать странные звуки, больше похожие на скулёж сумчатого волка. Миланте не нашла в нём ничего, что могло бы выдать причину кончины. Ни возможных следов удушья, ни ожогов на теле, ни зашитых ран: думала, что Данте умер уже погребённым или погиб от голода, ибо Данте был худым до такой степени, что сюртуки пришлось бы завязывать на верёвках. — Кто... — запнулся Данте, ведь в глазах полная темнота. — Кто здесь? Миланте снова провела рукой. В этот раз его глаза приняли голубой цвет, и теперь он отчётливо видел лица своих спасителей. Взгляд Миланте говорил за неё: «Добро пожаловать, Данте Штраус»