Данте Штраус был завидным женихом для многих девок, нарочитая манерность и особый склад ума без притягательной внешности и социального статуса могли завлечь даже девушку низшей категории. В то время красота мужчины обозначала лишь его богатство, нахождение в знатном обществе и даже родовую кровь. Данте Штраусу было двадцать, когда его хотели женить на дочери губернатора, небезызвестной Миланте Анварис. Все знали, что уши в городе только у самой власти. Никого не заботило, что Миланте было всего восемнадцать, что она понятия не имела, что такое брак и не была подготовлена. Завидный жених, успев подарить будущей избраннице кольцо с топазом, вскоре погиб, так и не обвенчавшись. Некоторые поговаривали, что аристократа похоронили во фраке, который был пошит для будущей свадьбы. Данте Штраус не исполнил своё желание быть любимым мужем и закопал себя в могилу, оказавшись в доме в неправильное время. Особняки Штраусов и Анварисов сгорел. Не уцелели портреты, полопались витражи и сгнили шёлковые шторы. Возле него больше ничего не росло. Однако через сто пятьдесят лет особняк смогли восстановить. Могилы Штраусов, находящиеся совсем далеко от сына уже были разгромлены, как будто всё то хорошее впечатление о них, создавшееся у людей, было ложью. Два века деревня становилась больше, потомки заставших аристократическую знать ничего не знали о трагедии. Зувмело было заполнено трупами Анварисов.
Кукольные прорезы в день воскрешения Данте затянулись. Теперь он прежний господин: белоснежные как пурга кудри, ярко-красные прищуренные глаза и длинная синеватая шея. Миланте смотрела на то, как он ел. Сначала скорчился от непривычного вкуса, чуть не вырвался прямо на её глазах и все же приноровился ко вкусу любимой когда-то курицы. Белая рубашка в пятнах от засохшего вина. Потрескавшаяся кожа на губах попадала в желудок вместе с пищей.
— Почему ты смотришь на меня? — спросил Данте.
Миланте провела пальцем вдоль рта, пытаясь показать, что она немая. Данте сконфуженно опустил голову. Миланте улыбнулась.
Золотой канделябр хмуро освещал столовую. Обитые натуральной кожей стулья, деревянный длинный стол с пятью сервировочным тарелками и блюдцами из-под чашек, приглушённая игра на органе: из всех членов семьи подобную обстановку отчётливо помнила Амалия.
— Я хочу поблагодарить тебя за ужин, но разве это нужно мне, как вампиру? Я ведь не живой. — Данте вопросительно посмотрел на жрицу, и та кивнула, пусто и безразлично глядя на его зажившие от прорезов руки. — Я был, наверное, красив. Невероятно красив, — решил уточнить Данте. Но убедиться в своей красоте он, увы, не сможет. В зеркале не отражался, как Амалия, Фридрих и Вольфганг. Однако видны предметы, которые держут в руках. Миланте отряхнула руку об платье и уставилась на Данте, будто бы заметив какие-то отличия. Неужели она начинала понимать причину смерти возлюбленного?
— Я хотел спросить. — Миланте отвлеклась и полностью сосредоточилась на Данте. — Там кукла на столе в мастерской. Кто она?
Миланте взяла в руки перо и открыла свой лежавший под рукой дневник. Это первая вещь, без которой она не может прожить ни одного дня, таким образом она изливает душу самой себе, чтобы долгие годы не жаловаться на проблемы с головой.
«Она Амалии как дочь. Я помню, что долгое время пыталась найти способ воскресить её погибшую девочку, но не смогла. Душа девочки будет жить в кукле. Но я дам ей имя Ишу...» — писала жрица на листке, и от увиденного Данте сглотнул, всё ещё переваривая информацию в голове.
— Почему Ишу?
«Ишу — хозяйское имя. Без хозяйки кукла — ничто. Её задачей является быть прилежной дочерью для Амалии и искать грешников. Приказ хозяйки, который она не имеет права нарушать.» — Почерк Миланте местами размашистый, особенно когда таким способом она акцентирует внимание на хозяйке.
— Ишу для тебя марионетка? — догадался Данте.
Миланте не стала писать на листке, было достаточно утвердительного кивка. И Данте озяб, словно от холода, почувствовав мурашки. Неожиданно, отчего он посмотрел в разные стороны, подумав, что домочадцы не закрыли главную дверь или окно. Миланте вопросительно повернула голову и позже сообразила, что это ветер бил деревянную рамку окна. Оттого она встала, подошла к окну и закрыла, подняла голову на небо и подумала про себя:
«разгулялся ветер». На небе сияла полная луна, а на ветке сидел ворон, который смотрел Миланте прямо в душу. Это был её ручной ворон Дизель, и он явился рассказать хозяйке о новом мертвеце в трущобах Мангречеле. Данте подошёл к девушке со спины и посмотрел на ворона.
— Ребенка убили. Совсем юного, — накаркал ворон и взмахнул крыльями.
«Сколько в Мангрелече трупов?» — спросила Миланте на языке жестов.
— Семеро. Вольфганг выпил кровь из нагой женщины. — Ворон знал всех домочадцев и особенно не любил эгоистичного Вольфганга, ибо мужчина не раз обливал его кровью из графина и громко ругал за случайные оплошности и излишнее любопытство.
«Морана сломана. Прошу тебя проверять её в моё отсутствие.» — заключила Миланте и пошла к входной двери, не сказав ничего Данте. Он и сам был не шибко доволен ситуацией и явно не разбирался в языке жестов. И говорящий ворон не вызвал у него ничего, кроме отвращения от его грязных, с ошмётками мяса перьев.
— Чего вылупился, мертвяга? — скартавил Дизель, отчего Данте сильнее напрягся.
— Что за трущобы? Почему там гибнут? — подумал Данте, что ворон знает ответ на этот вопрос.
— Мангрелеченские трущобы — сборище марионеток для хозяйки. Все мёртвые оказываются в её руках: хозяйка берёт иглу, нить, куклу — и всё. Человек был человеком, а стал куклой. Тело для Мораны было найдено в трущобах. Морана — уборщица, руки лишилась и валяется в углу мастерской уже как четыре месяца. Даже паутиной покрылась. Но хозяйка обещала починить её.
— Ты настоящий ворон? — совсем потерялся Данте.
— Я — не настоящий? Самый настоящий ворон! Вон, даже плодиться могу. Не веришь? — Для ворона жрицы Дизель чересчур болтливый, как попугай. Наверное, даже хуже попугая.
— И давно ты помогаешь? — решил уточнить Данте.
— С проклятия. Я был послан ей как подарок господина, чтобы она не теряла надежду на возвращение голоса. И стал другом. Сам господин сказал, что я — ключ к снятию проклятия. И отвечу тебе сразу, любопытный мальчишка: я не могу сказать имя того господина. Запрещено!
Данте покинул столовую ровно как в неё вошёл подвыпивший Вольфганг. Скрытые слоем крема морщины выдавали его зрелый возраст, и даже после воскрешения Вольфганг начинал жаловаться на головные боли и суставы, отчего Амалии приходилось втирать ему в спину крем. Фридриху не нравилось, что он ластился к Амалии.
***
Миланте несла в мастерскую убитого нагого ребёнка. В Морсентуре нет правил: все попадавшиеся на пути становятся жертвами потрошителя, зверствующего здесь на протяжении последних тридцати лет. Миланте не удивляли вспоротые животы и раздробленные конечности. Её не удивляло, что в этом городе убийства происходят чаще, чем рождаются дети. Никто не хочет плодиться, зная, что в любой момент можно лишиться собственной жизни или ребёнка.
Миланте помнила, сколько тел ей пришлось закопать, чтобы избавиться от тухлого запаха. Помнила, сколько детей было похищено, а вскоре и убито. Миланте считают потрошителем, и отчасти это правда — игла как ланцет, а весь город один сплошной ад. Она убивает только грешных, использует их единственный волос, чтобы пробуждать фарфоровые творения и порождать новые разумные жизни.
Покрытая паутиной кукла Морана лежала в позе эмбриона с абсолютно чёрными глазами. Из-за долгого неиспользования на шее начинал появляться шарнир, а во рту обживался паучок. На столе мастерской лежит мертвое тело девочки из трущоб, Миланте сняла с подставки чёрный парик и волшебным образом
приделала девочке волосы поверх светлых, как будто родные слипшиеся от грязи вовсе были и не родными. После чего она вооружилась иглой, всадила в чёрный кружевной комбинезон и стала пришивать липучку. Ворон Дизель сидел на столе, наблюдал за процессом и подавал в клюве белые носки с рюшами и чёрную, под цвет одежды и волос бархотку. На тонкой шее украшение смотрелось бы замечательно. В раскрытой книге на странице двадцать шесть:
«Техника бесконечность №1». Большим шрифтом выделена строка с предупреждением, что ни в коем случае нельзя проводить ритуал на живом человеке. Миланте прекрасно понимала рекомендации. Иначе бы мёртвая девочка оказалась похороненной в разгромленном кладбище Зувмело.
Дизель привык к кровопролитной работе хозяйки. Ему не впервой смотреть на кровь из проколотого пальца или рта. Глаза куклы были пусты: ещё рано вставлять глазницы, пока не приделаны руки и левая нога. Размер её маленький — тридцать третий, а рост у куклы сто пятьдесят сантиметров. Миниатюрная кукла выглядела на десять лет. И именно такой возраст Миланте вписала в разум куклы особенной магией и лишила возможности говорить о себе в первом лице.
— Глазницы нести? — спросил Дизель, отведя взгляд от поломанной куклы Мораны.
Миланте кивнула и вытащила иглу из воротника комбинезона. Кукольный наряд, носки и бархотка были навсегда вшиты в механическое тело, ровно как и волосы, и снимать парик возможно только с помощью иглы или волшебных ручонок хозяйки. Дизель подал хозяйке глазницы и серебряный ключ. Затворка на кукольной шее едва заметна, и если облачить Ишу во всё чёрное до колен — никто и не скажет, что это кукла. Стоило Миланте завести куклу, вставив в затворку ключ, как Ишу начала крутить головой из стороны в сторону и поднимать руки, будто связанные верёвкой. Она сумела открыть глаза и двинуть губой.
***
Когда Дизель позвал всех домочадцев к ужину, Миланте уже сидела за столом. В золотом графине была налита свежая человеческая кровь, на тарелках лежал кусок стейка, и лишь одни бокалы были пусты. На полу в позе эмбриона спала оживлённая Ишу, ожидая приказа хозяйки. Ей будет достаточно сжать кулак, чтобы кукла очнулась, встала на механические ноги и дошла до своего стула. Куклам не нужно питаться, чтобы жить. Ишу необходимо делать вид прилежной дочери и повторять за всеми. Вольфганг сел напротив Миланте, взглядом прожигая в ней дыру. Миланте сидела как фарфор на полках мастерской, не шелохнулась даже когда со спины подошла Амалия и коснулась её плеча. Амалия вернулась с Фридриху. Они проводили время на заднем дворе дома, который, по мнению многих жителей Морсентура, был разрушен.
— Опять мясо? Бога ради, как мне надоело его есть! — Вольфганг отодвинул тарелку от себя и потянулся за графином, ровно как Данте прижал его к себе.
— Не ешь, Вольфганг. Не будь наглецом, — ответил Фридрих, пододвигая стул к даме. Он ухаживал за ней так, будто вспомнил, что когда-то любил её.
— Ишь удумал! Какой повар, такая и еда! Терпи и ешь, мерзавец! — не удержался Дизель и накричал на Вольфганга, отчего мужчина вволю рассмеялся.
Данте пропустил ссору мимо ушей и сосредоточился на еде. Мясо хорошо лезло в живот, и ему совсем не хотелось запивать это человеческой кровью. И он прекрасно понимал, откуда у Миланте столько питья — Зувмелские мертвецы полны питания для вампиров.
Дизель собрал всех. Миланте сжала кулак и услышала механизмы в ногах куклы. Домочадцы не заметили её в углу рядом с лестницей. И сейчас весь их взор был направлен на существо, а не на обнаглевшего Вольфганга. Данте показалось, что механизмы объяты верёвкой. Затем глянул на Миланте, которая сжимала и разжимала кулак, водила указательным пальцем по воздуху и призывала куклу к себе. Ишу встала на ноги так, будто её подбросили в воздух. Ловко приземлилась на пятки, прокрутила руки на сто восемьдесят и встала в ровную позу. Ей удалось выстоять после подобных трюков. Об Ишу Дизель, конечно же, знал куда больше, чем она сама. И если у Вольфганга кукла вызвала странный, за рамки выходящий интерес, то Данте испытывал лишь жуткое беспокойство, глядя в жестокие красные глаза. На теле не были видны шарниры. Это не тот случай, когда поломанную куклу бросили в спальне на четыре месяца. Это случай, когда в Морсентуре родился кошмар, ведь у Ишу образовался невероятный дар — умение виртуозно играть на скрипке острым смычком.
Миланте кивнула, дав кукле понять, что она имеет право говорить:
— Ишу. По велению хозяйки Ишу будет жить здесь и станет дочерью Амалии и Фридриха, потому что они когда-то потеряли ребёнка. У Ишу нет права говорить о себе в первом лице, потому что она не самостоятельная личность. — Заявление куклы взбудоражило Амалию и Фридриха. Они посмотрели друг на друга, сощурились, и позже снова глянули на их «дочь». Кукла смотрела на Вольфганга, отчего Миланте в миг приказала Ишу перестать это делать. Ей
необходимо его ненавидеть.
Это было чудовище, способное убить человека и остаться чистым. Это была кукла Ишу, у которой есть таланты — смертельная игра на скрипке и танец.
