***
Анка Лабиринтин имела на заднем дворе «краденого» поместья кладбище пожилых мужчин и единственного ребёнка. Женщина, родив слепого мальчика, заморила того голодом, твердя, что только отродья дьявола рождаются больными. Отец ребёнка страшно разозлился на супругу, ударил её, пожелал ей смерти и долгое время находился у могилы сына, прося прощения. Анка — мстительная детоубийца, подсыпала своему мужу в мясо яд, выпила всю кровь и закопала тело на дворе. Помнит сам дьявол, скольких мужчин она погубила. Помнит жрица вуду, что её любовь к яду станет причиной её отвратительной кончины. Ишу спрятала под юбкой крысиный яд с чесноком. Для неё он как для дьявола святая вода. «Выздоровевший» для Офелиана Мефистофель знал, по какой причине куклы отправляются на взрослый бал. Жестокость Лабиринтин — порок. Мефистофель ценил нравственную чистоту и презирал грязных. — Где табак? — Анка, отложив гребень в сторону, повернулась к напуганной экономке. Маленькая мисс Харвер дрожала от циничного взгляда чёрной вдовы и выполняла её капризы, боясь оказаться на проклятой улице в одиночестве. — Ах ты грязная мразь! — Анка бросила в девушку туфлей. — Быстро найди мне табак, пока я не проткнула тебе шпилькой глаз! — Вы приказали обеспечить комфорт гостям... Следователь будет курить тот, который нравится вам, госпожа, — пыталась успокоить разъярённую женщину экономка. — Да черт тебя подерёт! Я жду свой табак! Экономка тут же убежала, стоило Анке замахнутся на неё второй туфлей. «Я ненавижу эту тварь! Потрошителя на неё не хватает!» — Так мог сказать каждый работник, желая избавиться от постоянных унижений и грязной работы по дому — давить диких крыс единственной метёлкой и каждый день чистить надгробия почивших мужей и ребёнка. Мисс Харвер терпела унижения уже больше четырёх лет. — Значит, Анка, семья Анварис в полном строю. Кровососущие испивают кровь мертвецов из трущоб. И ходит по городу странная девочка десяти лет, — сказала Анка, глядя на себя в зеркало. Роскошные чёрные кудри, заколотые заколкой в форме розы и пухлые губы казались ей куда привлекательнее, чем кукольная внешность малютки Ишу. — Фридрих, помню, был женат. Всё крутится вокруг него дурашка с трещиной в зубах. — Анка оскалилась. — Разве трещина — залог красоты? — Она завидовала Амалии. И вовсе не была Амалия «дурашкой». — Вольфганг держится так, словно живёт у чужих людей. Точно, у него ведь были дочь и сын... И оба — уроды. Вся семья Анварисов — уроды. В сундуке с украшениями Анка хранила портрет Анварисов. Вольфганг, держа на руках младшего сына в белой пелёнке, с золотым кольцом на безымянном пальце улыбался. Лицо его супруги безжалостно вырвано. «Примерный семьянин», не желая лечить жену от неизвестной на тот момент болезни оказался в особняке незамужней Анки — двадцатилетней девушки, тогда ещё не испивавшей кровь. Она любила его, что было сил, писала письма, умоляла оставить больную супругу и была готова отдаться ему почти на проходе. «Милая Анка, я так тебя люблю, ты не представишь. Я обращу тебя в вампира.» Когда Вольфганг клыками прокусил тонкую шею Анки, она окончательно поняла, что безумно любит этого мужчину. Через два дня, когда у Анки уже пробудился голод, Вольфганг явился к ней. Его жена умерла, не дождавшись лекаря, на руках собственной сестры. С тех пор Анка принадлежала ему. Её тело было отдано ему, чувства, настоящая любовь — всё, чего не мог отдать Вольфганг своей жене, он получил от женщины, которая боготворила его. Смерть разлучила их. Бессмертная Анка, ища утешение, вступила в брак не по любви. Первый муж умер через две недели. После она вышла замуж снова — за чиновника, который умер, на удивление Анки, лишь через месяц. В третий раз она родила прославленному офицеру больного сына, заморила того голодом и отравилп мужа после того, как он со злости ударил её. — Ты должен помнить меня, Вольфганг. — Прижав фотографию к груди, Анка вытерла слёзы чёрной перчаткой. В графине с золотой каймой всё ещё осталась кровь. Экономка всучила «хозяйке» табак и ушла, закрыв дверь. Анка курила, чтобы заглушить мучительную боль по любви всей жизни. И даже когда этот мужчина явится на бал в обществе своей семьи, Анка продолжит курить табак.***
Изысканность краденого особняка поражала следователя до такой степени, что первоначальн он не поверил, что Лабиринтин одна живёт в большущем куполе с одиннадцатью комнатами, обитыми дорогой кожей креслами и балдахинами, цены на которые здесь, в Морсентуре, заставляли следователя задуматься о качестве. Ведь мало кто вообще мог позволить себе роскошь в дыре. Если это, конечно, не чиновник с толстенным пузом и кошельком, или не кровавая барыня Анка Джозефина Лабиринтин. Особняк — женский: это было понятно по многочисленным вазам с красными розами, которых прокурор насчитал около тридцати штук. Когда Офелиан вошел в гостиную, он застал Анку, сидевшую в красном кресле и курящую трубку. Она глянула на следователя, задумчиво потёрла ноги друг об друга и после длительной затяжки улыбнулась, оскалив прекрасные клыки. — Мисс Лабиринтин... — Следователь не смел приближаться к женщине до тех пор, пока она не сделает затяжку. Уж очень пугали его мёртвые соседи и возможность обнаружить на коже дыру от зубов, словно её проткнули ножом. — Я не собираюсь пить из вас кровь, — успокоила его Анка. Следователь, несмотря на возраст, не мог отвести внимания от выраженной зоны декольте и жемчужного ожерелья. — Но если вы продолжите смотреть на меня, я буду вынуждена прокусить ваш палец. — Прошу простить моё любопытство. — Следователь мотнул головой и сложил руки за спиной. Пока экономка бегала туда-сюда с подносами и бокалами для игристого, кучер Анки сопровождал в дом первых высокородных гостей. Среди них был обманщик Ландоунер, приехавший сюда на карете, Булл Блэк с маленькой дочерью и женой, аристократическая знать, которая, несмотря на презрение к кровавой барыне, приняли приглашение по одной причине — злодеяния женщины легко вдохновляли Блэка на правдивые статьи. — Наслаждайтесь вечером, господин Савиор. Однако не упускайте из поля зрения наглеца Ландоунера. — Почему же вы пригласили Гриди, если он украл ваши серьги? — уточнил Офелиан и отодвинулся, пропустив вперёд женщину в чёрной шляпе. — Ну, как же? Такова обязанность светской дамы — приглашать членов общества на празднества. К тому же, Гриди неизвестно, что я знаю о пропаже. Пусть все гости сегодня узнают, что из себя представляет этот мужчина. — Позвольте узнать: он кровососущий? — перешёл на шёпот Офелиан, сложив руки на груди. — Я заметил, что все гости здесь бледные, как поганки. — Не беспокойтесь. Мы пьём кровь убитых жертв потрошителя или добровольцев. Если люди здесь считают, что вампиры — исчадия ада, им следует попробовать на вкус собственную кровь, вдруг она, как и здешние крысы, чумная? Даже если нам она не страшна, им следует позаботиться, чтобы не умереть мучительной смертью от бубонов. А Ландоунер и Блэки не вампиры. У Анки кончился табак, как у следователя кончились вопросы. Она подошла к женщине, которая с большим интересом рассматривала средневековые портреты бывших обывателей этой территории, трофеи в стеклянной вазе и портрет почившего хозяина этого поместья. Офелиану было позволено ходить в каждые комнаты, пить изысканные напитки, от которых он всё же воздержался — мало ли какую гадость сюда могли налить, чтобы отравить человека и испить его крови. Офелиан предпочёл гостиной ухоженную и тихую столовую, в которую для детей принесли булочки с изюмом. Во двор приехала большая карета, в которой сидели Анварисы. Они были укутаны в чёрное, а Амалия держала зонт. Семейство было в полном составе: после длительного сна и угрозы рассказать всё прокурору Вольфганг ничего не помнил. Рука Миланте действительно могла утихомирить мужчину, как считала Лабиринтин, — потребуется лишь владение тёмными чарами и наличие могущественного хозяина. Кучер остановился, слез с облучка и открыл дверь кареты. Первыми вышли мужчины, однако Вольфганг, не желая помогать юным членам семьи, спрятался под навесом от дождя. Фридрих взял зонт Амалии, раскрыл его, подал руку супруге и отдал вещь ей, взял за подмышки Ишу и Мефистофеля, поставил их, предложил помощь Миланте, однако та отказалась. Малютка Ишу прикрывала глаза шляпой, ровно как Мефистофель не боялся стоять под дождём и повредить недавно смазанные механизмы. Миланте приняла помощь Данте. Семейство сопровождал верный Дизель — усевшись на ветку близ окон поместья кровавой барыни, он характерно каркнул, предупредив хозяйку о своём присутствии. «У вас не должно быть следов. На детей никто не подумает. Яд в твоём кармане, Ишу. Перепутаешь бокал — оскорбишь господина. Следи за действиями хозяйки.» — В голове Миланте послала кукле приказ, пока воскресший брат, прекрасно слыша речь, молчаливо ждал, пока все наведут марафет. «Да, хозяйка. Всё будет сделано безукоризненно,» — взглянув на Миланте, кивнула Ишу. «Мефистофель, на тебе — следователь. Он не должен заподозрить нас. Не отвлекай Ишу, не давай ей советов. Она определённо знает, как лучше сделать.» — Боясь показаться странной при оглядывании каждого из членов семьи, Миланте надевала перчатки, пока Данте терпеливо держал над ней зонт. Мефистофель кивнул, после чего развернулся к двери и открыл её. Амалия, держа Фридриха под руку, отказалась принимать помощь экономки. Мужчина любезно снял с неё накидку, сложил зонт и помог спуститься с порога. Вольфганг остановился на полпути, увидев Анку. Она задержала на нём взгляд и направилась к прибывшему семейству, готовя лицемерную лесть и комплименты Амалии и Миланте. Вольфганг ощутил дежавю — он помнил, что знал женщину, не мог понять, где и как они встретились, и что между ними было. — Милые Анварисы... Приятно знать, что вы приняли приглашения и пришли сюда со своими чудесными детьми. — Анка склонила голову в знак «уважения». — Взаимно, — саркастично ответил Фридрих, понимая, что полилось лицемерие. — Неожиданно, что вы пригласили «убийцу». — Люди глупы, раз не видят, что убийца совершенно не вампир. — Анка пропустила гостей вперёд. Ишу и Мефистофель мысленно проделали в барыне дыру, а Вольфганг, сам тоже не ожидая, остался на месте. Анка напрягла мозг и обвела в воздухе имя Вольфганга, и в ту же секунду в глазах мужчины загорелся игривый огонёк. Он вспомнил её (благодаря чарам) и улыбнулся. — Спустя столько лет мои чары работают. — Анка взяла мужчину за руку и отвела в укромное место — в свои покои. Вольфганг анализировал всех членов семьи и предположил, что раз Миланте беловолосая, значит она его дочь. Раз Мефистофель — её брат, значит... Вольфганг презирал собственных детей за их уродство, бросил их на попечение свояченицы и предпочёл двадцатилетнюю девушку? Вольфганг запутался в собственных мыслях. — Летиция... Помнишь супругу? — спросила Анка у мужчины, нежно взяв его за шею. — Вспомнил, — кивнул Вольфганг, взяв любовницу за талию и прижав к себе. — Она умерла... — Это была чума, — призналась Анка. — И твой сын... Уродец в одиннадцать лет пострадал больше, чем старшая сестра. Он утопился в озере, когда на бедре появился бубон. Возвращайся ко мне... Я не могу представить жизни, если в ней не будет тебя. Вольфганг сглотнул. Томное ожидание ответа вынудило Анку отпустить мужчину из хватки, однако он успел задержать её, крепко сжав запястье и закрыть дверь на ключ. На удивление тёплые пальцы Вольфганга создали на бледной дамской коже мурашки. От неожиданности ли, от прикосновений ли — Анка недоумевала. Ведь платье её оголяло спину, а руки Вольфганга как печка: к ним постоянно тянуло. Он ощутил потребность в близости с женщиной, которую любил двести лет назад. Напряжённая, сильная шея мужчины покрылась красными пятнами: Анка целовала и прокусывала кожу. Вольфганг схватил её за шею и примкнул к губам. Это был трепетный поцелуй, а когда уже достигли пика и потеряли голову, оказались прикованы друг к другу как магниты, и разъединить их могло лишь движение дверной ручки. Анка начинала думать, что тёмные чары у неё не приобретённые. Малютка Ишу, несмотря на возраст, понимала, что происходило в спальне жертвы. За ней пристально наблюдал Ландоунер, держа в руках пергамент и перо, Мефистофель, сидевший на подоконнике, и дочь Блэка, теребившая свою шляпу. Все в этом доме будто уже догадались, что здесь находится убийца. Они не позволяли ей даже сложить руки в карман и нащупать яд. Ишу клятвенно обещала хозяйке выполнить просьбу самостоятельно, но теперь ей как никогда нужна была помощь. Офелиан, заметив Ишу, подошёл к ней. И тут Ишу сообразила, что если хорошо подумает, она обязательно найдёт способ избежать чужих глаз. — Здравствуй, Ишу. — Следователь подошёл к девочке, учтиво поклонился и сложил руки за спиной. Девочка, сняв шляпу, кивнула ему. — Добрый вечер, — скрывая злобу, поздоровалась Ишу. — А вы что здесь делаете? — Я здесь для выяснения обстоятельств кражи серёжек мисс Лабиринтин. Гриди Ландоунер. — Следователь кивнул в его сторону, и Ишу странно улыбнулась. Следователь напрягся, увидев выражение лица девочки. При первой встрече она показалась ему куда страннее, чем о ней думают члены семьи. Она внимательно слушала речь Офелиана и будто анализировала. Речь её безупречна, мысли грамотно сформулированы, а взгляд, протирающий внутри дыру, действительно напоминал кукольный. Офелиан принялся быть осторожным с выражениями с этой девочкой, боясь, что его слова могут обернуться против него. Ишу, глядя на следователя, нарекала его параноиком за излишнее беспокойство, ведь в данный момент всё совершенно безопасно и ему нечего натирать пальцы. — О нём многие знают, — осторожно отвечала Ишу, не нарушая правил. — Гриди Ландоунер — чванный журналист. Журнал, в котором он работал, закрылся из-за многочисленных жалоб. Знаете, если Булл пишет о природе, психологии и Морсентуре в целом, то Ландоунер пишет исключительно об одном — о потрошителе. — Откуда ты знаешь? — поинтересовался следователь, глядя на Ландоунера. — Мама рассказывала. Она всё знает. — мысленно желая сказать: «И Ишу тоже знает», утвердила девочка. — Твоя мама, безусловно, умна. Однако мне нужно больше информации, и спрашивать тебя я больше не буду. — Следователь отошёл от Ишу. — А как вы думаете, почему потрошитель утих? — Ишу понимает, что играет с огнём. Ей весело осознавать всю масштабность трагедии сего города и беспокойство миниатюрных болванчиков, даже несмотря на то, что потрошителем являлась именно она. — Судью ведь закололи. Если его поймают, кто будет осуществлять наказание? Вы, мистер Савиор? — Нет, — мотнул головой следователь. — Пойманного потрошителя мы отвезём в Паресео. Если появится такая возможность. А зачем тебе это знать? Не для детского мозга эта информация. — Просто интересно. Город надеется, что наказание будет особенно жестоким. Здесь и без него плохо живётся. — Ишу вжилась в роль сентиментальной девчушки. — Тебе страшно жить здесь, я понимаю. И наша с Эвереттом обязанность — спасти ваши жизни. Нужно покончить с этим, пока потрошитель не принялся за ритуальные убийства. — Ритуальные убийства? — Подняла брови Ишу. — Если подумать интуитивно. — В Морсентуре не культ, а убийца психопат. Зачем ему церемониться с кем-то? Глупости какие-то. — Поверь, Ишу, здесь это вполне может оказаться правдой. Пока мы ехали сюда, я обнаружил в лесу тотем демону из Гоетии. Ишу фыркнула. — А если убийца здесь? Как поймёте? — совсем заигралась Ишу и уже получила замечание от Мефистофеля за слишком длинный язык. — А зачем убийце находиться здесь? — напрягся следователь. — Ты пугаешь меня, Ишу. Хватит спрашивать об убийце! — Простите. Страшно жить здесь. Все же хотят удостовериться, что убийца не поджидает их в этом доме. — Почему ты говоришь за всех? Я разговариваю с тобой, а не со всеми. — Город — это вся жизнь. Разве можно говорить только о себе, когда опасность грозит всем? — Сколько тебе лет? — неожиданно спросил следователь. — Десять, — ответила Ишу, опустив голову. — Для таких размышлений ты необычайно умна. И это странно. Даже не зная убийцу в лицо, ты постоянно интересуешься им. Что, если ты его оправдываешь? — Зачем оправдывать преступника? После этих слов на душу следователю упал камень. Он окончательно решил, что эта девочка сошла с ума и была глубоко предана Всевышнему, который, несмотря на бесконечные молитвы, не мог помочь бедному городу справиться с ужасом. — Мистер Савиор, нужна ваша помощь!