Морсентур

Спустя три дня после гибели Анки её поместье было продано. Покупателя никак не смутило наличие кладбища на заднем дворе, а отсутствие люстры и обустроенная под комнату кладовая не вынудили его бросить к чёрту этот особняк и найти другое, более скромное жилище совсем на окраине, где бы его точно не достали призраки с Зувмело, и не потревожил бы разгуливающий в поисках жертвы новый потрошитель. В центре города средь бело дня Блэк искал лекарство от судорог и впервые забежал в пекарню мистера Пига купить своей дочери румяные булочки и свежий хлеб. Его жена Лу недавно обратилась в вампира и сразу же пожалела, что стала бессмертной — никакого проку от вечности, ведь ты живёшь здесь, в Морсентуре, где даже бессмертный предпочтёт совершить самоубийство, чем наблюдать за страданиями других. В доме она молилась Богу, мучаясь от судорог, пока её дочь, запершись в комнате, что-то усердно писала в маленький промокший дневник. «Два часа назад папа отправился на рынок, чтобы купить мне булочки. Это второй день новой жизни мамы. Она помнит, кто обратил её, но не рассказывает, потому что я ещё маленькая. Но мне ведь двенадцать, и я всё прекрасно понимаю! Её укусил любовник Анки Лабиринтин — Вольфганг! Меня зовут Адель Блэк, я случайно пролила воду на дневник, когда собиралась сделать первую запись. Если потрошитель убьёт мою семью и меня, следователь найдёт этот дневник и поймёт, что я была близка к истинной личности потрошителя. Он вовсе не умер, а утих, ища новую жертву. Тысяча восемьсот сороковой год, двадцать пятое октября». Вдруг девочку привлекли аплодисменты с улицы. Она спрятала дневник под подушку, всунула ноги в чёрные туфли и подошла к окну: талантливый пекарь умел жонглировать столовыми приборами, чем привлёк внимание проходящих мимо людей. Дети подбегали к нему и получали румяные булки и тёплые улыбки, а пекарь получал два грязных тура. В толпе Адель пыталась найти своего отца, и наклонилась так, что чуть не выпала из окна. Наконец, она увидела отца бегущим домой, шляпа у него была в роли «корзинки», в которой лежали лекарства и четыре булочки в салфетках. Адель заметила, что город спокоен, каким не был уже несколько столетий. Неужели потрошитель вправду утих? Или он наконец понял, что от всех грешников он Морсентур избавил, а теперь пришёл его черёд умереть? Если бы Адель была оптимисткой, она бы ответила именно так, но к сожалению люди продолжали умирать здесь каждую ночь, что для захоронений уже совсем не осталось мест и людей приходилось сжигать в печах, а прах развевать над уже кишащей трупами речкой или на ветру. Ходили легенды, что все не упокоенные ночью покидали свои могилы и наблюдали за потрошителем, пытаясь свести его с ума. Какой-то сумасшедший даже пустил слух, мол он видел через окно, как за человеком в чёрном одеянии летали призраки и отвлекали его, а один из них ветром даже умудрился стянуть с потрошителя капюшон и увидел длинные чёрные волосы. Никто не поверил тому человеку, и через несколько дней он повесился, оставив предсмертную записку: «Никто мне не поверил, так и умрите оттого, что посчитали меня дураком!» Блэки знали этого человека — самоубийцей был младший брат Лу Аменс, но на его смерть она никак не отреагировала, потому что никогда не любила его. — Не поверишь, что я видел! — изумлённо сказал Булл, и Адель выбежал из спальни. — Огромный ворон с кровавыми ошмётками в перьях в клюв взял мёртвого ребёнка и полетел с ним в лес. — Не неси ерунды, Булл! — отрицала Лу, взяв в руки желанное лекарство. — Ты купил помидоры, как я просила? — Ты... не просила помидоры, — ответил Булл и отошёл в сторону, чтобы не позволить обезумевшей жене напасть на него. — Да? — уточнила Лу и уселась в кресло. — Я не помню... — Тебя не тянет на кровь? Дать руку? — предложил Булл и взглянул на лестницу, где стояла Адель. — Возвращайся в спальню, Адель, нечего тебе здесь делать. — Я пришла за булочками, — соврала Адель, подошла к столу со шляпой и взяла пряности. Лу задрожала, увидев оголённую шею дочери и прижала ко рту подушку, чтобы не напасть на неё. — Запрусь в спальне. Если мама начнёт буйствовать, выпрыгну из окна, так знайте. Вместо того, чтобы обратиться за помощью к доктору или старшим вампирам, вы пугаете соседей, и из-за вас у меня больше нет кукол, потому что мама в гневе сломала их! — Девочка схватила с вешалки свою мантию и убежала на второй этаж, громко хлопнула дверью и приставила к ручке стул. От грохота её плюшевый медведь упал с полки и приземлился на кресло. Книги содрогнулись, но их ловко удерживал торшер. Адель бросила подушку на пол, уселась на неё и скрестила руки на груди. Недовольная поведением дочери, Лу принялась стучать кулаками в дверь, приказывая впустить её и поговорить. Адель и слушать ничего не хотела. Входная дверь выходит на проезжую часть, не пересекающуюся с рынком, отчего «сбежать» из дома, на первый взгляд, — дело плёвое. Вот только дом кирпичный, удержаться Адель за одни камни не сможет и сорвётся на асфальт, поранившись, а то и убившись, если при полёте напороться на ограждение. Адель надела мантию, расстегнула плюшевому медведю пузо и вытащила четыре монеты. Встав на подоконник, она пошатнулась и чуть было не упала, но вовремя удержалась за стену. Прохожие не обратили внимания на девочку, будто бы решившую свести счёты с жизнью. Адель спустила ноги с подоконника, перевернулась и ухватилась за верхнюю часть стены. Ногой она попыталась задеть деревянную решётку, но не смогла даже дотянуться. Нужно было приземлиться безопасно, не повредить суставы или того хуже — сломать кости. Если бы на стене Адель висела деревянная решётка, ей было бы куда проще карабкаться и также забираться. Правда, таким же способом в спальню могут проникнуть воры или потрошитель, и тогда запертое на щеколду окно не поможет. Адель решила спрыгнуть. Чуть не сорвавшись, она выронила из кармана монеты. Приземлившись на ноги, Адель потянулась, ухватилась за голову и с большим трудом встала. Благо она не сломала ноги. Аккуратно подойдя к окну в гостиной, она увидела отца, пишущего статью. В это время спустилась Лу, подошла к соседнему окну и вгляделась. Адель успела выбежать и спрятаться за забором. Услышав, как мать закрыла окно, она побежала на рынок с такой скоростью, что её чуть было не затоптала лошадь. Адель обернулась проверить обстановку и напоролась на девочку у антикварной лавки. — Эй! — обернулась потревоженная девочка. — Глаза на затылке?! — Ишу! — крикнула Адель, отчего Ишу пришлось прикрыть рот ладонью. — Чего разоралась? — спросила Ишу, недоверчиво глядя на девочку. «Какая... тонкая рука...» — заметила Ишу и отпрянула от девочки, схватившись за рот. Чёрные косы обвивались вокруг ушей, а сверху красовалась памела, украшенная декоративной розой и лебединым пером. Ишу была в красном длинном платье, юбка которого была со складками, а на плечах чёрное кружевное болеро. В одной руке она держала корзинку, заполненную булками и семью упаковками из-под крови разных групп, возрастов и пола, а во второй коричневый зонт. — Адель, в чём дело? — Если бы у Ишу была способность читать мысли, она бы не задавала простых вопросов, но Адель молчала и смотрела на её руки, будто бы догадавшись о том, что Ишу вовсе не вампир. — Нужно идти домой. Так и будешь стоять здесь и смотреть на руки? — Мне нужна помощь твоей мамы, — заявила Адель. — Что произошло? — не понимала Ишу и старалась отойти от витрины, ведь девочка стояла почти вплотную к ней. Ни разу не моргнув, она ещё больше вызвала недоверия у Адель. — Вольфганг, любовник Анки, укусил мою маму. Теперь ей нужна кровь, папа предлагал руку, но мама не хотела пить. Она стала агрессивной, чуть не сломала дверь в мою спальню и, несмотря на отказ выпить у отца крови, заливалась слюнями. — Адель заметила в корзинке пакеты с кровью. — Может, ты одолжишь мне один пакет? Я тебе заплачу, — вытащив две монеты, заключила она. — Не понятно, какая кровь подойдёт ей. Мама разбирается в этом лучше. — Ишу двинулась вперёд, и Адель последовала за ней, не задавая вопросов. Ишу мечтала отрубить ей голову, но сдерживалась, ибо хозяйка никаких приказов об убийстве не давала. Адель впервые ходила по известному мрачному переулку Морсентура, — территории вокруг особняка Анварисов и кладбища Зувмело. По старой легенде, если загулять ночью по территории особняка, можно увидеть мёртвого мальчика с листками и водорослями по всему телу, из глаз у него текли слёзы, а своим эхом он умолял проводить его до речки, в которой тот топил жертву и тонул сам. Легенда уже давно не актуальна, ведь мальчик тот воскрес и обрёл старое имя. О нём вспомнили, стоило появиться мальчику на балу Анки. Он был чист, вымыт, волосы аккуратно приглажены, на теле ни единого бубона, ни трещин от заживших ран. Он был идеален, как будто вовсе не умирал. В Морсентуре сороковых годов принято считать Мефистофеля символом жизни, пробуждения и борьбы с болезнью, из-за которой он совершил самоубийство, положив конец страданиям. — Ишу, этот переулок... безопасен? — уточнила Адель и ускорила шаг, не успевая за куклой. — Как вы вообще живёте рядом с кладбищем? — Не задавай вопросов. Тишина — лучшее, о чём здесь можно помечтать. Если в переулке ты не один, значит ничего не произойдёт. — На грубое утверждение Ишу Адель молча кивнула и вжалась в накидку, чтобы отпустить агрессию. Подобное обращение выводило её из себя. Вдруг под ногами что-то злобно запищало. Адель посмотрела в ноги и увидела огромную крысу, которая пыталась прогрызть её ботинки и прокусить тонкую ткань чулок. Ишу, услышав писк и испуганный крик Адель, наступила на хвост крысы с такой силой, что та отвлеклась и принялась спасаться, но Ишу схватила камень, бросила в грызуна и отпихнула тушку ногой. Адель сморщилась, поблагодарила Ишу и ринулась прочь от огромной мёртвой туши. «Никакой реакции... как будто каждый день так давит крыс. А что, если у неё дома полно крыс? А вдруг они разносят чуму?» — мыслила Адель и заметила, как Ишу ускорилась. Девочки почти дошли до дома, воздух пропитался смертью, а Ишу помрачнела, будто бы увидев что-то или кого-то. Подойдя к главной двери, Ишу открыла её и впустила Адель. В коридоре их встретил Дизель с подносом в руке и красным мешочком. Замок оживляла игра на фортепиано, и судя по стилю играл кто-то умелый. — Нужна мама, — сказала Ишу Дизелю и поставила корзинку на туалетный стол. — Не разувайся, здесь холодный пол и полным-полно заноз. — Гостья будет чай? — предложил Дизель, поставил поднос на стол и взял корзинку. — Нет, — отказалась Адель, — мне нужно помочь маме, а не чаи распивать. — Тогда сядь за стол и жди, — потребовала Ишу и закрылась в спальне на первом этаже. «Здесь пахнет мёртвыми. Или это от упаковок крови миссис Анварис? Хотелось бы верить, что второе окажется правдой и здесь вовсе не убивают людей...» — перепугалась Адель и прикрыла нос рукавом чёрного платья. Какие, однако, вампиры странные... Внимание Адель привлекла запертая дверь в глубине гостиной. Она чувствовала, что там кто-то есть. Дизель направлялся именно в ту комнату, которая привлекла Адель. Он открыл её своим ключом, аккуратно протиснулся с подносом, чтобы не позволить гостье увидеть, что происходит в этой спальне и остался там. Гостиная пропиталась запахом плоти и жареного мяса, которое Дизель нёс в тарелке вместе с руколой и тремя порезанными помидорами. Адель отбросила все сомнения: здесь определённо что-то происходит. Мать Ишу вышла вместе с запасом пакетиков, поклонилась гостье и села за стол. Следом вышла Ишу со скрипкой. Одарив Адель неприятным взглядом, она поднялась на второй этаж и заперлась в спальне. Амалия выложила на стол шесть пачек одинакового размера, но с разными подписями. — Ишу мне сказала, что у тебя произошло. Я знаю, как тебе помочь. Не нужно платить, я подарю тебе упаковки и напишу адрес, где их можно приобрести. За одну штуку нужно заплатить один тур. — Амалия всучила девочке кровь третьей группы и сказала, что она принадлежит женщине. Оказывается, только что обращённые не могут пить кровь противоположного пола и имеют пристрастие напиться детьми, особенно если это их дочери или сыновья, атаковать и обездвижить которых не составит никакого труда. Амалия посоветовала девочке запираться в спальне ближайшие две недели и не разговаривать с матерью, даже если та позовёт её есть. Ровно через две недели организм женщины должен перестать требовать определённую кровь, а агрессивное поведение должно пройти. — Объясни папе, что нужно покупать женскую кровь третьей группы, а через две недели, когда твоя мама успокоится, он может покупать кровь любой группы и пола, но только чистую. Неизвестно, как на твою маму повлияет кровь человека, болевшего чумой. Кровь Ишу берёт в лавочке «Живая нежить», — заключила Амалия и дала девочке салфетку с адресом и корзинку, чтобы не нести упаковки в руках. — Я скажу Дизелю, чтобы он подготовил карету, не ходи по нашей территории в одиночестве. — Спасибо, госпожа Анварис, вы очень помогли моей маме, — поклонилась девочка и накинула капюшон. — Будьте здоровы, — поклонилась Амалия в ответ и подошла к двери, в которой заперся Дизель. Постучав в неё, она попросила довести гостью до рынка и, закончив, взяла что-то с кресла и поднялась на второй этаж. Дизель вышел из спальни, усердно поправляя волосы, как будто его только что ударило током. На руках перчатки, которые во время прихода Адель не заметила, а под мышкой трость, наконечник который был в крови и ошмётках грязи. Положив трость на диван в гостиной, он направился к двери, и девочка последовала за ним. Выйдя с Адель на улицу, Дизель попросил девочку остаться под навесом, отправился в гараж за каретой, сел на облучок и выехал к центральному входу. Адель запрыгнула в карету и сняла с головы капюшон, а Дизель двинулся, отчего лошадь как-то странно, по мнению Адель, зафырчала. Со второго этажа за удаляющейся каретой наблюдала Ишу и горела желанием прикончить маленькую Адель Блэк за то, что привела в свой дом и не убила. Внезапно поменялось настроение Ишу, а это очень огорчило хозяйку. В спальню куклы вошёл разгневанный Мефистофель с тюбиком силиконовой смазки. Бросив в Ишу тюбик, он развернул куклу к себе и собрался было ударить её по лицу, но Ишу ловко перебросила его через плечо и уселась на грудь, обхватив руками шею. — Как ты смеешь нападать на Ишу исподтишка?! Ты забыл, кто Ишу такая? Даже если ты кукла, собрат Ишу, она не побоится уничтожить тебя и разбросать все шарниры по кладбищу Зувмело! — сжав горло Мефистофеля, крикнула Ишу. — Ты зачем её привела?! — ругался Мефистофель и пытался высвободиться из хватки куклы. — У тебя совсем нет мозгов! Что, если весь город узнает о том, что мы на самом деле куклы, а не вампиры? Нас будут бояться, а кто-то посчитает, что мы отродья ада и позовут в особняк экзорциста! Даже твоя скрипка не справится! — Ты что заладил?! — Ишу сдавила шею сильнее, отчего Мефистофель задрожал, пытаясь высвободиться из механической хватки. Руки Ишу прилипли к мраморной коже Мефистофеля, и на первый взгляд освободить Мефистофеля можно было только с помощью горячей воды. Ишу отпрянула от куклы, как от огня. Схватившись за голову, она жалобно застонала, умоляя перестать давить на её разум. Мефистофель отполз от Ишу и наткнулся на разъярённую Миланте, держащую в руках куклу вуду и острый кинжал. — Что... — запнулся Мефистофель, — что ты делаешь, сестра?! — Ишу больше не будет! Пожалуйста, хватит причинять боль! Это невозможно вытерпеть... — В голове у Ишу раздавались сотни голосов, критикующих её необдуманный и агрессивный поступок по отношению к брату. Ишу потеряла рассудок, стоило ей привести в гости параноидальную Адель и, уединившись в спальне, рассказать самой себе о желании её убить. Миланте зла, что кукла подумала об этом. Кукла — лишь сосуд, и жизнь её держится на вечно страдающих от напряжения и дождя шарнирах. Она не имеет права чувствовать. Её предназначение в жизни — быть любимой игрушкой хозяина, и даже если она испортится, надоест — она смиренно примет свою смерть на свалке и будет навечно забыта. Ишу чувствовала, как её руки в кандалах, за голову держит невидимая сильная рука, а по ногам ползут тёмные чары, пожирая фарфор. Для марионеток Миланте ужаснее её магия, чем смерть на свалке в окружении крыс и помеченных вампирами мертвецов. — Хватит, она всё поняла! — Мефистофель схватился за руку хозяйки, потряс за неё, и Миланте оклемалась. Ишу упала на пол. Зрачки исчезли, а на теле выступили шарниры, из которых потекла смазка. — Что с ней будет? — Мефистофель подбежал к Ишу, поднял её и уложил на постель. Она была не такой тяжёлой, как должно быть, и на ощупь её кожа как помятый лист бумаги. «Промажь её шарниры и уходи на задание. Она проснётся через несколько часов.» — Облегчённо выдохнув, Мефистофель взял с пола силиконовую смазку, поднял руку Ишу и влил в шарнир, промазал пальцами и перешёл к другой руке. Мефистофель, как особенная кукла, способная чувствовать и называть себя так, как душе угодно, испытывал отвращение к проступающим на коже девочке шарнирам, несмотря на их свежесть и аккуратность. Он старался не задевать открытый рот, боялся, что кукла внезапно сожмёт его палец и с лёгкостью прокусит, ведь зубы у Ишу остры, как скальпель и чисты, как пелена снега. Промазав все шарниры, Мефистофель снял с неё туфли, укрыл одеялом, зашторил окна и ушёл из спальни, плотно закрыв дверь. Время близилось к шести часам, и небо Морсентура потемнело, скрыв под собой упитанные бока туч. Прекратился дождь, подул несильный ветер и похолодело. Мефистофель надел сюртук и чёрную шляпу. Положив в карман четыре монеты, Мефистофель вышел на улицу, и за ним сразу же последовал Дизель, по дороге сменив облик. Усевшись ему на плечо, он предупреждающе каркнул и показал крылом в левую сторону, на кладбище Зувмело. Гробовщик уныло расхаживал по кладбищу и поправлял кресты. Малолетний и низкий гость его удивил, и он отвлёкся от работы, смерив мальчишку недоброжелательным взглядом. Он знал, что это — бывший мертвец этого кладбища. В городе признали Мефистофеля хозяином Зувмело, ибо он был первым похороненным, поражённым чумой, и его могила была одной из самых ухоженных, крест ровно стоял на земле, над ним возвышалась плакучая ива, а на земле лежали три сгнивших мака. — Даю четыре тура, взамен на раскопку, на которую укажу. Сойдёт? — И что же ты, Носферату, хочешь раскопать? Кости свои? Из гроба крестик надо вытащить? — Не смей называть меня Носферату. — Дизель перелетел на кулак куклы и злобно каркнул в сторону старика. — Повторяю: четыре тура, и ты раскапываешь могилу, на которую я укажу. Понял? — Нет, малёк, сначала монеты. Я работаю по предоплате, — огрызнулся мужчина и опёрся на чей-то крест, что тот слегка покачнулся. — Я тебя знаю, Спендер, поэтому сначала раскопка, а потом монеты. Ты нищий обманщик, работающий здесь за гроши. Я член семьи губернатора, свинья! — Мефистофель натравил Дизеля на гробовщика, и птица стала бить его по голове клювом. После недолгих мучений гробовщик всё же согласился на предложение и поднял лопату. — Миссис Штраус, — показал Мефистофель на могилу напротив гробовщика. — Она же... — недоговорил гробовщик, ибо Мефистофель крикнул, чтобы он немедленно раскопал могилу. Мужчина послушно воткнул в землю лопату, наступил на неё и начал раскопку. Дизель поменял облик и вытащил из кармана куклы нож. Спустя двадцать минут гробовщик вытер бисеринки пота с лица и отошёл в сторону, показывая выполненную работу. Не успел он потребовать свои деньги, как Дизель вонзил нож ему в живот и вытер кровь об его же ободранный сюртук. Мефистофель открыл крышку гроба и отвернулся, увидев скелет. — Что произошло со Штраусами? — спросил Дизель, держа мальчишка за шиворот. — Кто-то поджёг их дом. Данте в то время был у моей сестры и ничего не подозревал. Потом убийца Штраусов вошёл в дом Анварисов, поджёг штору и скрылся в неизвестном направлении. Данте пытался спасти сестру от смерти, но Фридрих вытолкнул его из дома, а сам загорелся. Данте умер от переохлаждения, хозяйка сказала мне об этом вчера, когда господин расщедрился на слова и поведал ей о том, что она выжила лишь из-за того, что была заперта в подвале. — Мефистофель упёрся грудью в землю и потянулся к украшению на шее миссис Штраус. — Но кто её освободил? Сняв с шеи женщины крестик, Мефистофель повернулся к Дизелю. — Господин, возможно. Даже я не знаю его имени, но Миланте говорит, что он тоже должен был умереть, но по каким-то причинам остался жив и сумел разглядеть поджигателя, правда, уже мёртвым. — Мефистофель убрал крестик в карман и подошёл к собственной могиле. Он помнил, как шёл в озеро, что на ногах не было обуви, а одет он был в красную пижаму. Лицо исказила гримаса ненависти к собственному поступку, но вернуться назад он не сможет и даже не горит желанием иметь такую способность. За самоубийство его посчитали героем и дали кличку «Носферату» — разносящий чуму. Для него нет ничего позорнее такой мерзкой славы. — Мефистофель, нам пора возвращаться. — Дизель взглянул в центр города. — Оттуда нас, конечно, не видно, но нужно поспешить. Морана скоро очнётся.