Морсентур

Через два дня в Морсентур вернулись Эверетт и Офелиан, а вместе с ними один врач и девушка двадцати двух лет с маленькой девочкой в рваной пеленке на руках. Мужчины заселились в новую комнату, на этот раз всё обещало быть куда лучше, ведь принимал их счастливый во всём старик, переживший чуму, и всего за четыре тура. Девушка же, укрываясь грязной накидкой, ходила по домам и предлагала услуги уборщицы, пусть даже за небольшие деньги. Однако все боялись принимать у себя девушку и грудничка, — потрошитель не сжалится и убьёт обеих, что посмели приехать в город. Пока врач ходил по домам и выискивал больных, Офелиан и Эверетт отправились на место очередного убийства, заметив по дороге несчастную мать. Она сидела на камне и плакала, ведь её дочь не пила молоко. — Ирэн... зачем вы поехали с нами? — спросил Офелиан. — Какие слухи гуляют обо мне по Паресео... я бы покончила с собой, если бы не была беременной. Моя Энджел не должна жить там... — коснувшись холодной щеки девочки, сказала она. — Где мне её согреть? — Мы найдём вам комнату, Ирэн! — обещал Эверетт. — Правда? — не поверила Ирэн. — Мы ещё когда предлагали, а вы как в стену упёрлись. — Эверетт отдал следователю монеты и кивнул на город, намекая, что купить комнату необходимо сразу, чтобы Ирэн и дочь не замёрзли. В Морсентуре никогда не будет солнца. Всегда будут идти дожди и сильные метели, а вместе с ними дуть сильнейший ветер, способный сломить ветки и повалить целые деревья (при въезде в город на дороге лежит берёза). Энджел ни в какую не хотела пить молоко. Бедная Ирэн отчаялась и была готова оголять грудь, если бы не осуждающие взгляды мужчин и пожилых женщин. Как будто они впервые видели молодую маму в весьма экстравагантной одежде: под красным плащом видно чёрное корсетное платье с заметным декольте. С самого утра работники рынка обрабатывали овощи и фрукты, мыли руки и ставили в угол несколько метёлок, чтобы прогонять крыс. С приездом доктора стало спокойнее: прислушиваясь ко всем его рекомендациям, справиться с болезнью можно было за неделю. Граждане узнали, что этого доктора зовут Медикус Плага, ему тридцать шесть лет, у него есть жена и трое сыновей, а в Паресео его признали национальным героем. Лавочники предлагали гостю попробовать их плоды, но Медикус отказывался, ссылаясь на напряжённую работу. Медикус был тепло одет, шею прикрывал вязаный шарф жены, на руках кожаные перчатки, на голове шляпа с широкими полями, помандер, а лицо прикрывала примитивная маска, похожая на древнеегипетское божество Тота. Морсентурцы не видели его лица, Медикус снимал маску разве что на балконе дома, чтобы не пропитать всю комнату запахом чеснока и лекарственными травами. Поначалу маленькие дети пугались, видя на улице «большую птицу», но вскоре успокаивались, стоило их родителям объяснить, что это вовсе не птица, а человек, спасающий жизни. — Малютка... — сказала Ирэн своей дочери. — Я тебя согрею, потерпи немного. Сейчас нам снимут номер... Девушка и мальчик в чёрных мантиях услышали шёпот девушки и переглянулись. Мальчик что-то шепнул девушке на ухо, она посмотрела на Ирэн и кивнула, после чего мальчик подошёл к ней с корзиной хлеба и овощей. Она посмотрела на него и испугалась, увидев красные глаза и бледную кожу. «Сейчас он укусит меня...» — подумала Ирэн, но мальчик молча дал ей корзину и поклонился. — Вы ищите работу? — посмотрев на девушку, мальчик снял капюшон, и это оказался Мефистофель. — Мы с сестрой услышали вас. Думаю, нам есть, что предложить. Мы Анварисы — потомки губернаторской семьи. — Вы? — уточнила Ирэн, но когда к ней подошла Миланте, она замолчала. — Да, мы. Вижу, вашей дочери нужно тепло. Пройдёмте с нами, наша тётя поможет вам. Она любит детей, да и у самой неё есть дочка. Правда, вам нужно быть осторожнее с ней, — вспоминая Ишу, со странной улыбкой сказал Мефистофель. — Она умалишённая. — Правда? Благодарю, золотой юноша. Как вас зовут? — взглянув на Анварисов, спросила Ирэн. — Я Мефистофель, а это моя немая сестра Миланте. — От упоминания немоты Ирэн стало не по себе. По взгляду Миланте читалось, что она недовольна, что братец каждому встречному рассказывает о её особенности. Она не обнаружила в Ирэн черноты и глубоко удивилась, осознав, что она — бывшая проститутка. Господин посчитал, что она достойна жизни из-за того, что бросила работу и, невзирая на проблемы, родила здоровую девочку? Мефистофель принял его решение с удивлением. Благо, Ишу нет рядом, иначе бы она рассердилась, узнав, что запрещено трогать эту бедную девушку. — Я Ирэн Плезант. Прошу, не осуждайте меня... — Заметив, что Мефистофель смотрит на декольте и хмурится, девушка напряглась. — Не будем, это не наши проблемы, мисс Плезант. Благо, что вы оставили ребёнка. — От услышанного Ирэн стало приятно, что её не посчитали скотом, как говорили другие. Поправив пелёнку Энджел, она двинулась за Анварисами в их особняк. В это время подоспели Эверетт и Офелиан и, увидев, что Плезант нет на месте, забеспокоились. — Анварисы её уводят, Офелиан! — заметил Эверетт и собрался было бежать за ними, но Офелиан остановил его тростью. — Они с добром, — поверил Офелиан и спрятал ключ от номера в карман, решив отдать девушке по возвращении на рынок. В особняке пахло можжевельником и апельсинами. В гостиной сидели мужчины и вели беседу, отвлекаясь на вкуснейшее вино и апельсиновые баттенберги. Ирэн, глубоко удивившись маленькой девочке за фортепиано, узнала лунную сонату Бетховена. Остановившись в гостиной, она посмотрела на улыбающуюся дочь. Ей показалось, что соната Бетховена успокоила её. «Должно быть, это та умалишённая...» — посчитала Ирэн и поклонилась, увидев, что на неё смотрят мужчины. Фридрих одарил её кивком и вернулся к напитку, а вот Вольфганг, почесав подбородок указательным пальцем, смотрел прямо на декольте. Мефистофель подошёл к ней со спины, поклонился родственникам и окликнул пианистку. — Морана... красивое исполнение! Не знал, что тебе нравится Бетховен, — поразился он и сложил руки за спиной. — Я ни за что бы не осилил лунную сонату. — Но ты же играешь Талентума. Его «мемуары» слишком мрачные для такого... — запнулась Морана, ибо вспомнила, что она не человек. — Для моей нежной натуры. Спасибо тебе, Мефистофель. Он улыбнулся. Ирэн села на диван, положила на ноги дочку и сняла капюшон. Вольфганг потерял интерес к девушке, стоило показаться лицу её грязного и уродливого ребёнка. Фридрих же подошёл к девушке и предложил помощь, от которой Ирэн отказалась, ссылаясь на помощь Миланте и Мефистофеля. — Прелестная у вас дочка, мисс. Как её зовут? — поинтересовался Фридрих, чем разозлил Вольфганга. Он не помнил, что двести лет назад его головной болью были нищие и сироты, которым никогда не отказывал в помощи. Нынешний Вольфганг презирал членов низших сословий. Они не умыты, не интеллектуальны, не знали арифметики и азбуки и не были способны продолжить род. Вольфганг в не терпении встал, поставил опустошённый бокал на фортепиано и приказал Дизелю его не беспокоить. Мефистофель, провожая презрительным взглядом этого сноба, не скрывал улыбки и был готов рассмеяться. — Её зовут Энджел, а меня Ирэн, — улыбнулась девушка, не ожидая от аристократа вежливости. — И в правду как ангел... Представьте, каким ангелом она будет в чистой одежде. Пройдёмте со мной, у нас с женой остались чудесные платья Кимберли, нашей дочери. Они ушли, и на первом этаже остались только Мефистофель, Морана и Миланте. — Кимберли? Так звали Ишу в прошлом? Почему же она зовётся по-другому? Как она умерла? — спросила Морана, по очереди глядя на брата и хозяйку. — Да, её звали Кимберли Луиза Анварис. Она болела шизофренией и постоянно нападала на Вольфганга, считая, что если его не убить, он́ убьёт весь дом. Несколько месяцев она лежала в диспансере, а по окончании лечения её врача нашли мёртвым. Работники списали преступление на Кики, так Кимберли звали в больнице из-за того, что это кличка её плюшевого медведя. — Мефистофель прервался. — Она была странной всю жизнь. Во время пожара её не было в доме. Хозяйка недавно рассказала мне, что настоящую Кики уже невозможно найти. — Она бесследно исчезла? — спросила Морана. Мефистофель чуть замешкался, замолчал, посмотрел на хозяйку и согласно кивнул. Она позволила ему рассказать правду. — Нет. Её убили, а тело сбросили в речку в другом городе. Оттого Ишу не помнит своего имени, жизни и не может говорить в первом лице, потому что она незнакомый человек. Всё, что осталось от Кимберли — её скрипка, бархотка и болезнь. Вот почему Ишу не самостоятельная личность. Девочку, которую убили, сестра даже не знала. — Хозяйка, зачем вы сделали марионетку из чужого человека? — не понимала Морана. — Господин требовал воскресить каждого. Он, видимо, знал, что тело Кимберли так не удалось найти и потребовал сделать куклу похожую на неё. — Мефистофель потянулся в карман. — Кажется, я потерял бархотку... хотел подарить её Ирэн. — Не это ищешь? На лестнице стояла Ишу, держа в руке порезанную бархотку. Она была в бешенстве. Миланте насторожилась. — Ишу порезала все твои чёртовы вещи, — призналась она и бросила в него ножницы. Миланте подбежала к Ишу и испугалась: она вышла из строя. — Больная дура! Так желала отомстить мне, когда я не позволил тебе убить невинного человека? Поделом тебе, а одежду мне сошьют! — На самом деле Мефистофель был готов плакать. Подняв с пола ножницы, он двинулся на Ишу, но перед ним встала Морана, держась за крест. — Не деритесь... это ни к чему, — пытаясь успокоить всех, умоляла Морана. Ишу подошла к ней со спины, приставила к шее нож и начала угрожать всем, что если кто-то двинется, она перережет ей горло, и плевать, что это кукла. Внезапно Ишу заплакала. Морана успела отбежать от неё прямиком в объятия Мефистофеля, а Ишу села на пол, прикрыла глаза руками и попыталась попросить у всех прощения. Со второго этажа прибежала напуганная недовольными детскими криками Амалия и, увидев дочь на полу, ринулась к ней, чуть не споткнувшись об подол красного платья. — Милая... что случилось? Почему она плачет? — спросила Амалия у Мефистофеля, обнимая дочь. — А вы вспомнили про Кимберли? — задал встречный вопрос Мефистофель. — Вспомнила, — ответила Амалия. — Как часто случались такие приступы агрессии, что потом она каялась и заливалась слезами? — Каждый день. Мефистофель округлил глаза. — Ишу, почему ты решила порезать все мои вещи и напасть на Морану? — сев перед ней на колени, спокойно спросил Мефистофель. — Ишу не нужны соперники, — отпустив мать, ответила она и убежала на второй этаж. Из кармана выпал рисунок, на котором изображены Мефистофель с закрашенной в чёрный цвет головой, надписью «Ещё больший грех» и Морана с разломанным на две части крестом. Миланте изучила рисунок и приняла решение рассказать об этом случае господину. Даже несмотря на то, что она была уверена, что господин запретит ей отключать Ишу, она должна была объяснить, чем кончаются её приступы агрессии и владение оружием — если Ишу потеряет контроль где-то на улице, она перебьёт весь город. Нельзя допускать, чтобы лидирующей эмоцией был гнев. Ишу, согласно инструкции, — кукла, не имеющая эмоций и беспрекословно прислуживающая хозяйке. Однако Миланте не понимала, почему Ишу нарушала приказы и была на грани убить невинного человека. Даже если бы не существовало Ишу, а была Кимберли, куда ещё более умалишённая девочка, она бы не стала трогать кого попало. Неужели проблема в том, что настоящую Кимберли так и не удалось найти, отчего кукла вышла недоработанной? Накалённую обстановку разбавило возвращение Ирэн и Фридриха. Увидев Амалию, Ирэн поклонилась и поблагодарила за наряд для дочки, отчего Амалия улыбнулась. — Святая Энджел... — шепнула Морана Мефистофелю и отодвинула одеяло. — Что произошло, милая? — спросил Фридрих у жены. — Всё в порядке, дорогой, — сообщила Амалия, однако правду она расскажет ему перед сном. Нельзя, чтобы Ирэн узнала об Ишу. — Ваша дочь святая. Она прямо спасла наш дом от негативной ауры, — сказала Морана. — Если бы она смогла спасти тёмную душу нашей сестры, я бы рассказала апостолу об этом чудесном ребёнке. Мефистофель поглядел на Ирэн, взял со стола салфетку, вытащил из баночки перо и начеркал чей-то адрес. — Это особняк нашего следователя Альберта Партисетса, по будням у него работают садовник и конюх, а по выходным убираются в доме. Однако совсем недавно его горничная умерла от малярии, и теперь Альберт ищет новую. У нас вы можете работать по будням, свою дочь можете носить с собой, за ней будет присматривать наш лакей. Сестрица, тебе нужна камеристка? — спросил Мефистофель у сестры, и она мотнула головой. — Значит, горничная. На рассвете вы должны подметать дом, во время обеда убирать спальни Фридриха и Амалии, моей, сестрицы, Вольфганга и господина Данте. В спальню нашей умалишённой сестры не заходите. Она всегда убирается сама. — Почему же нет? Если это работа горничной... — недоумевала Ирэн. — Ишу, наша сестра, не терпит, когда входят в её спальню. Даже если вы будете её камеристкой, она не позволит вам убираться без её ведома. Всё должно быть под контролем. Вы поняли свои обязанности? — Поняла... а почему вы говорите про это? — Мефистофель счёл вопрос Ирэн за грубость. — После сестрицы я в этом доме главный. — Ирэн показалось, что Мефистофель сам так решил, но Миланте подтвердила его слова. Взглядом Мефистофель указал на тур, одиноко лежавший на фортепиано, Миланте взяла его, после чего Мефистофель, откланявшись, ушёл. Ирэн предстояла тяжёлая работа в особняке, где из мёртвых людей создавали гибридов. Клятвенно обещая не заходить в мастерскую Миланте, она, накинув на плечи капюшон и укрыв дочь одеялом, направилась к выходу, где её ждали карета и сидящий на облучке Дизель. Следователь и кучер распознали в жертве арестованного Ландоунера. Офелиан, держа руку на кобуре, глядел по сторонам, пока кучер пытался спустить тело с дерева. Очевидно, его смерть — подстава. Ландоунер бы не смог подвесить себя вниз головой. Под ногами Офелиана лежали скомканный лист бумаги с каким-то адресом, перьевая ручка и четыре грязных тура. Вооружившись лупой, Офелиан стал изучать верёвку и обнаружил на ней следы смолы хвойных деревьев. — Что же за чёрт такой... — ругался кучер и кусал губы. Офелиан был спокоен. Он будто ожидал такого исхода. Ландоунеру не было бы безопасно даже в тюрьме, потрошитель смог бы найти способ добраться до него и устранить. — И в правду чёрт. Я уверен, что это дело рук ребёнка, — кивнув на следы, сказал Офелиан. — Неужто и впрямь ребёнок? Может, он бегал в этом переулке и случайно наткнулся на труп? — прервался кучер. — А это что за жидкость? — Канифоль. Ею промазывают кукольные шарниры и смычки. — Офелиан начинал подозревать. — Ишу... — Только Ишу? Говорят, здесь разгуливает бездомный музыкант. Может, он что видел. — Я имею несколько причин, чтобы подозревать Ишу. Во-первых, она знает подробности жизни почти каждого человека и вампира, на балу она утвердила, что потрошитель убивает не чистых людей. Во-вторых, абсолютно все дети, кроме неё, боятся гулять дальше рынка, а рядом с этим местом — трущобы и, непосредственно, особняк Анварисов. В-третьих, от Ишу постоянно пахнет хвоей, а на верёвке канифоль. — Хотите сказать, что это она убийца? — посчитал кучер. — Нет. — Офелиан спрятал верёвку в пакет. — Я хочу сказать, что нельзя упускать Ишу из виду. Её просвещённость выглядит подозрительно. Мужчин окликнул хриплый голос Адель. Она была одна. — Мисс, что вы делаете здесь?! Уходите! — потребовал следователь, пока кучер пытался спрятать тело. — Я Адель Блэк. Вы правы насчёт Ишу. — Она всучила им пропахший можжевельником дневник. Следователь пролистнул несколько страниц и обратил внимание на вырезку из энциклопедии про нежить Морсентура: «Дети не могут быть вампирами, а от их укуса они мучительно умирают.» Следователь вспомнил, что говорили об Ишу. Она — обычный вампир, питается кровью и избегает солнца, от которого теряет силы, спит в гробу и на десерт лопает булки с изюмом и свежие помидоры. Всё это оказалось неправдой. — Мистер Савиор, Ишу — иное существо. Возможно, это воплощение дьявола. Я видела, как из её глаз текла смола, — сообщила Адель. — Ну, и кто? Антихрист? — предположил следователь. Адель разочаровалась, услышав насмешку. Она думала, что Офелиан — серьёзный человек, принимавший к сведению любую информацию. Даже достоверному источнику он не поверил? — Это же Морсентур, вы ещё не поняли! Здесь и зомби, и вампиры, и дьяволы! Дети Анварисов — порождения ада. — Уходите, мисс Блэк. Нечего вам здесь делать. — Чуть ли на пинках следователь прогнал Адель с места убийства и даже не извинился. Девочка заметила за деревом странную фигуру в капюшоне, издали напоминавшую мальчика её возраста. Он, увидев её, убежал прямиком в трущобы. Адель достала из кармана перо и записала в дневнике: «Я увидела мальчика в капюшоне. Кажется, он замышлял какие-то козни, но я помешала его плану. Он, очевидно, нежить, раз двинулся в трущобы. Ведь обычному человеку там не выжить.» Внезапно Адель выронила перо, услышав «Шторм» Вивальди. Она стала смотреть по сторонам, в надежде увидеть рядом музыканта, но мелодия будто играла у неё в голове. С сильным напряжением музыкант водил смычком по скрипке, норовя порвать струны. В глазах потемнело, и девочка осела на землю, прижимая уши руками. Она хотела позвать следователя на помощь, но осознала, что не может и вздохнуть. Её полностью парализовало: она не смогла даже отцепить руки от ушей и проверить себя. «Любопытство... насыщенно, но мешает делу...» — услышала Адель в голове и посчитала, что прямо сейчас музыкант отпустит смычок и отрубит ей голову. Но этого не произошло. Адель упала на землю, а из ушей потекла кровь. Убежавший в трущобы мальчик вернулся, взял её на руки и понёс в место, где для неё подготовлено наказание.