Ночь беспокойная. Данте не смог сомкнуть глаз, он был уверен, что Миланте опять занималась некромантией или пела господину. Несмотря на удобство кровати с балдахином, Данте думал, что спит на ржавых гвоздях. Нехотя он встал, потрогал голову и открыл окно: опять лил дождь и сверкала молния. Данте обнаружил, что Дизель не принёс кипячёную воду и пилюли от кашля. Стоило ему проснуться, как на первом этаже что-то разбилось. И если бы остальные домочадцы не придали этому значения, то Данте не на шутку испугался, подумав, что с Миланте что-то случилось.
Он вышел из спальни и напоролся на Вольфганга. Его тоже привлекли звуки? Но, увидев юношу, он развернулся к своей спальне и хлопнул дверью с такой силой, что шелохнулись шторы и содрогнулась картина. Данте спустился по лестнице и наступил на что-то толстое, по форме напоминавшее тетрадь. Подняв с пола находку, он прочитал:
«Дневник Аделины Блэк». Устало пройдясь глазами по аккуратному тексту, взглянув на все рисунки и изучив записки из энциклопедий, Данте сделал вывод, что следователь этому городу вовсе и не нужен: эта девочка почти приблизилась к истине, но в самое неподходящее время она исчезла. Вряд ли её родители догадаются, что дочери нет в спальне. Она запретила приближаться к себе и вообще разговаривать.
— Данте, что произошло? — За спиной Данте возникла Морана с распущенными косами. Наверняка она не принимала участие в наказании Адель и тоже испугалась звука.
— Нет, Морана, ты что здесь делаешь? Иди спать, я сам посмотрю. — Данте взял девочку за руку и присел на корточки. — Благо, ты не принимаешь участие в лиходействе.
— Ты знаешь, кто в доме? — спросила Морана.
— Аделина Блэк. Я видел, как Мефистофель пронёс её в мастерскую Миланте. Возможно она была мертва.
— Нет, — утвердила Морана и повела Данте за собой. Повернув влево, они вышли к столовой и гостиной. Морана имела ключи от каждой комнаты особняка и наверняка знала чёрные ходы, как Дизель. Сняв с груди ключ от деревянной двери рядом с фортепиано, она открыла её и подтолкнула Данте туда. Поначалу он посчитал, что Морана закроет его здесь, но девочка вошла с ним, прикрыла дверь спиной и встала возле картины с настилом. Данте оглядел спальню: в ней была чья-то колыбель, кровать для одного человека, горелый деревянный стол и стул, изрисованные красками стены и разбитое зеркало, в котором отражалась только Морана.
— Чья это спальня? — спросил Данте, дотронувшись до трещины на зеркале.
— Старая спальня Кимберли. Так звали Ишу до смерти. — Сняв с картины полотно, Морана отошла в сторону, позволяя Данте посмотреть на портрет. Лица почти всех Анварисов были намочены, Вольфганг закрашен в красный, беловолосая женщина рядом с ним перечёркнута, Амалия и Фридрих вписаны в красное сердце, Миланте не тронута, взгляд Мефистофеля был пуст, а Кимберли стояла поодаль и держала в руке плюшевого медведя.
Эту картину написал некий Артифекс Маледикт в тысяча шестьсот девятом году после того как Вольфганг и его жена Летиция стали управлять городом.
— Знаешь, что произошло с Артифексом? — спросила Морана.
Данте мотнул головой и вернулся к портрету.
— Вольфганг убил его на дуэли. Ему не понравилось, что Артифекс нарисовал Летиции бюст и вечернее платье, ведь она сидела в рабочем платье. — Морана прервалась. — Посмотри на Мефистофеля: здесь он уже знал, что заболел чумой.
— Для чего мне эта картина? Это даёт ровным счётом ничего. Я жил в другой семье, — разозлился Данте и вдруг умолк, осознав, что Кимберли зачеркнула Вольфганга. — Что Вольфганг с ней сделал?
— Он... — запнулась Морана, думая, не будет ли последствий. — Избивал её.
— Какого чёрта... — выругался Данте и, усевшись на кровать, схватился за голову. Морана перекрестилась и села рядом. — Что ему сделала маленькая девочка?
— Его раздражало, что в семье душевно больной ребёнок. Он хотел убить сестру, что родила такую дочь, но Фридрих не позволил этого сделать. Всю жизнь он издевался над Кимберли лишь из-за того, что она человек с особенностями. — Морана взглянула на Данте. — Разве можно так обращаться с детьми? Не важно, какими они родились: их нужно любить и уважать. Ишу как будто помнит что-то ещё, но намеренно умалчивает, чтобы не поднять шума. Я показала тебе картину по просьбе господина.
«Ты должен был увидеть настоящую головную боль, чтобы во второй раз уберечь себя...» — процитировала Морана слова господина и вышла из комнаты, оставив дверь открытой.
Данте ударил кулаками по ногам и встал. Его наполнили гнев, разочарование и желание отомстить. Милый Данте впервые за новую жизнь ощутил страшное желание убить того, из-за кого начались междоусобицы и преступления. Минуя Морану он вошёл в мастерскую: на стуле сидела привязанная Адель с тряпкой на глазах, а за длинным столом — Ишу и Мефистофель. Ишу со скрещёнными на груди руками молчала, Мефистофель с кулаком на подбородке тоже. Видимо, господину надоело слушать их постоянные перепалки, отчего он придумал наказание и для них — провести сорок минут в одной комнате и не оскорблять друг друга.
— Приветствую, мальчик. — Господин подошёл к Данте вплотную. — Не обращайся ни к кому по имени.
— Да, — кивнул Данте и подошёл к Миланте. Она при виде него улыбнулась и заметно расслабилась. Видимо на неё давили всем, чем только можно, чтобы получить разрешение провести урок.
Адель плакала. Даже если она захотела покричать, она не смогла бы и простонать, — господин сильно напрягал кулак, чтобы ограничить её движения и звуки.
— Знаете, Аделина, что любопытство — смертный грех? Так утверждают все евангелисты. Раз вы носите крест на груди, к чему грешить? Особенно такой юной... жаль мне вас, Аделина. Апостол Сантус и монахиня Холи — что они скажут? Известно мне, что вы посещаете воскресную школу и знаете мисс Свит. Любопытство ни к чему хорошему не приведёт.
Услышав это, Ишу хотела встать и наброситься на господина, но он заметил её движения и сжал левую руку, отчего кукла схватилась за шею и упала на пол.
— Я сказал не подходить ко мне. Вы наказаны, — рыкнул он и не заметил, как разжал правую руку, которой удерживал Адель.
—
«Не питай в сердце ненависти к брату своему. Обличи ближнего открыто, чтобы не отвечать за его грехи,» — процитировала Аделина Левит 19:17 и выдохнула. — Ужаснее насилие или любопытство? Я ведь ребёнок. В таком случае, любой ребёнок уже грешен? А насилие?
— Это ужасно. Один мужчина надругался на дочерью сестры, а позже убил её. Угрызения совести — его злой рок, заболевание той девочки — фатум. Мечтая о насилии над другим, ты страдаешь сам, — сказала Миланте.
Данте взглянул на девушку и улыбнулся. Он представил, как своим нежным, похожим на мяуканье и звон колоколов голосом она утешает Данте, и ему хочется зарыться в её волосах и шее, чтобы слушать только её.
— Голос как у куклы... кто с вами здесь?! — забеспокоилась Адель и дёрнулась на стуле, пытаясь высвободиться.
— Всего лишь моя помощница — кроваво-красная роза.
От данной ей клички Миланте стало не по себе. Никто, кроме Фридриха, Амалии и Данте не могли давать ей кличек.
— Ей не нравится, когда вы так её зовёте, — заметил Данте напряжённый вид Миланте и встал на её защиту.
— А мне нравится, — огрызнулся господин и подлетел к девочке, сметая письма со стола. — Ты понимаешь в чём заключается наказание? В том, что ты не видишь, кто обсуждает план по убийству конкретного человека. Не знаешь его имени, внешнего вида и не слышишь голоса двух моих помощников, которые сидят за тобой и отбывают своё́ наказание. Смеешь предположить, кто именно из нас пятерых мечтает убить женщину с унынием?
— Нежить, — ответила Адель и вздохнула.
— Кто научил эту маленькую девочку таким грязным словам? — Господин оглядел каждого в комнате и вернулся к Адель. — Милая Адель, вся «нежить» интересуется лишь теми людьми, кто здоров, чтобы напиться крови. Нежить — ожившие мертвецы, вампиры. Они нуждаются в крови, и после их укуса человек не умирает. Некоторые вампиры пьют кровь из уже мёртвых людей.
— Всё дело в философии убийцы. Эта «нежить» хочет вернуть городу мир за счёт живых. Он презирает грешников, но сам оказывается им. Все убитые мужчины и женщины были полны черни, об их смерти мечтали многие, и потрошитель исполнил мечту этих злых людей. Умереть от собственной философии его фатум.
— Сколько тебе лет? — уточнил господин.
— Двенадцать, — заявила она и умолкла. — Я чувствую на себе злой взгляд. Это ваши приспешники так меня недолюбливают?
— Именно, — ответил господин и щёлкнул пальцем. Адель склонила голову к низу, Миланте вновь лишилась голоса, а Ишу и Мефистофель, дождавшись, назвали друг друга крысами и, толкаясь, вышли из мастерской. Девочка исчезла и оказалась на том месте, где впервые услышала скрипку.
Миланте чуть было не упала, если бы её не удержал Данте. Тело было горячим, а глаза красными, как будто она совсем недавно успокоилась от истерики и ещё не стёрла слёзы. Она удержалась за его предплечья и коснулась лбом груди.
— Я донесу тебя до спальни, ты переутомилась. Ты можешь убить себя, — испугался Данте и, подхватив девушку на руки, вышел с ней из мастерской, закрыв дверь спиной.
Миланте не смущалась, когда он поцеловал её впервые за двести лет, а стоило ему взять её на руки, как белые щёки залились румянцем. Зайдя в её спальню, Данте аккуратно положил Миланте на постель, помог снять туфли и расплести косы. Миланте показала пальцем на корсет. Данте аккуратно приподнял её, развязал корсет, и платье оголило грудь.
— Спокойной ночи, Миланте. Надеюсь, ты не жалуешься на сон.
Миланте удержала Данте за руку и вынудила его сесть. Спрятав грудь под волосами, она повернулась и коснулась его щеки. Данте положил ладонь на её руку и стал поглаживать.
— Может, в этой жизни нам удастся пожениться, — сказал он и стал отворачиваться, но Миланте поймала его губы.
Кудри лезли Миланте в глаза, ей пришлось отодвинуть их и закинуть его голову так, что волосы пали назад. Данте не смел касаться голой спины руками, отчего он переложил руки на прикрытую талию. Отстранившись от губ, Данте провёл носом по бледной шее и собрался было впиваться в неё, но позже понял, что она тоже вампир, и вообще, Данте пьёт кровь животных. Миланте обняла его, и Данте зарылся лицом в шею.
— Остаться с тобой? — спросил он, целуя все семь родинок на шее и ключице.
Она кивнула. Данте останется у неё в спальне до утра — она в это верила. Её Данте вернулся. Этот юноша, от которого она должна была родить наследников, питал к ней страсть, он вспомнил всё, что было связано с ней и понял, что тогда ни капли не ошибся в выборе. Не его родители выбрали ему невесту, а он сам. Подруга, в которую он был влюблён с восьми лет. Беззащитная девочка, боявшаяся мышей и звука грома стала порождать хаос, чтобы вернуть любимого. Данте понял, что она не уничтожает город. Она лишь пыталась остановить истинного зачинщика и вернуть голос, чтобы быть счастливой, как в день помолвки. Почему нельзя вернуть прошлое?
***
Фридрих жалуется на бессонницу. Амалия встала ночью, чтобы принести ему пилюлю, но ничего не помогло. Фридрих сидел за столом мрачный, глаза опухшие и мокрые. Данте спустился со второго этажа и поправил воротник, пытаясь привести себя в порядок, но Фридриху удалось заметить кровоподтёк на шее.
— Доброе утро, — зевнув, сказал он. — У Миланте был?
— Да, — спокойно сказал Данте и, взяв с подноса румяную булочку, сел за стол. Дизель принёс ему чашку чая и кипячёную воду, чтобы он мог спокойно запить пилюли.
— Зачем пилюли? Ты болеешь? — забеспокоился Фридрих.
— От кашля. Несколько дней меня жутко лихорадит, — сказал Данте и зажевал булочку. Ему достаточно съесть одну, запить чаем, принять таблетки и пойти прогуляться, чтобы перевести дух. Как бы сильно он не старался скрыть кровоподтёк под воротником, Фридрих всё равно его заметил и не смог сдержать улыбку.
— Нет, пожалуйста, не смотрите так на меня, — попросил Данте.
— Хорошо, Данте, не буду. Что же такое вы делали с Мили, что шея красная? — Фридрих сделал вид, что не догадывается.
— Я её обнимал, целовал виски и лоб, а она как крови испить решила, — вцепилась в шею и давай целовать. Но мне было приятно, — признался Данте. — Потом она уснула, а я обещал остаться до утра.
— Великолепно, Данте! — Странное удивление Фридриха взбудоражило Данте, и взгляд его забегал. — Просто чудесно! Женщины так прекрасны, мой юный друг!
— Вы правы, — кивнул Данте и положил в рот пилюлю. — Женщины как цветы — также прекрасны. Особенно распустившиеся.
— Мы, денди, уж очень часто встречаем женщин. Ревнивая однако моя жена... Леди Магнесс пожала мне руку в знак уважения, а Амалия на неё обиделась, — поделился Фридрих.
— Кто такая эта леди Магнесс?
— Аристократка, недавно обращённая в вампира. Она занимается филантропией, поддерживает церкви и детские дома. Имя её Кура, оно настолько не нравится ей, что просит звать её по фамилии.
Данте улыбнулся, не зная, что и сказать. Кто эта леди, почему она занимается филантропией и куда она вкладывает деньги? Неужели в церковь, в которой произошло тройное убийство? Леди Магнесс пыталась поднять репутацию церкви с помощью реставрации и постройки кладбища в девяти шагах от неё. Следователь каждую субботу решил ездить на кладбище и возлагать маки тем, кого никогда не видел.
Неожиданно Дизель вошёл в тайную комнату, запертую на два ржавых ключа, сбросил что-то с тумбы, вернулся в столовую и закрыл дверь на ключ, оглядываясь, не смотрят ли мужчины за ним? Даже если и смотрели, они не придали значения его действиям, ибо были сконцентрированы на разговоре о женщинах, традиционных ценностях и том, как в соседней стране уже как несколько дней идёт гражданская война. Фридрих рассказывал, что погибло много людей, Данте молча слушал и размышлял: так ли много людей погибло за пределами Морсентура? Там другой, более безопасный мир? Нет безумных кукол и сумасшедших заклинательниц, имеющих право говорить лишь тогда, когда рядом находится их хозяин.
Дизель держал в руках коричневую коробку с золотой обшивкой под бокам, внутри которой был приготовлен особенный подарок. Ворону было поручено отнести это из мастерской до спальни заказчика, не открывать коробку и даже не пытаться ею трясти. Миновав спальню Ишу и чуть было не задев коробкой ручку, Дизель свернул к спальне Мефистофеля, постучал в дверь и принял непринуждённый вид.
— Вижу, — открыв дверь, сказал Мефистофель и пропустил камердинера вперёд. Он поставил коробку на стол, вытащил из кармана скомканный лист бумаги, однако Мефистофель не придал ему значения. Сев за стол, он снял крышку с коробки, вдохнул кедровый запах и вытащил красный мешочек. Внутри лежали карты Таро, инструкция и червонец.
— Скажи, Дизель, — поднял голову Мефистофель и сложил руки в домик. — Таро — это псевдонаука?
— Изготовленные в Морсентуре карты Таро никогда не ошибаются. В этом и их слава. Разложите, — утвердил Дизель.
Мефистофель собрал карты и стал их перемешивать, перекидывая колоду вперёд и назад, поправляя об рубашку концы, если карта падала неровно. Отчерпнув небольшую кучу карт, он перевернул их и разложил веером. Строго-настрого запретил Дизелю трогать карты и, доверяя интуиции, выбрал одну карту с конца, а две с середины. Та, что третья — карта будущего. Перевернув карту на себя, Мефистофель с опаской сказал:
— Аркан «Смерть». Но не всегда смерть значит. Нас ждёт реинкарнация.
— Чья же?
— Нельзя этому случиться.
— Так чья же? Карты знают ответ на мой вопрос? Вы сами знаете?
— Но этого же быть не может... Дизель...
— Да, господин? Переверните же вы все карты! Может «Смерть» единственная плохая карта.
— Здесь «Дьявол» и «Умеренность»... — сказал Мефистофель и выбежал из спальни, ударившись боком об косяк двери. Дизель хотел было собрать карты в коробку, но вспомнил, что трогать их чужим людям нельзя, оттого ринулся за Мефистофелем, закрыв дверь на ключ.
***
В церкви мисс Холи замаливала уныние. Служба закончилась на несколько часов раньше — преподав свою последнюю дисциплину, церковнославянский язык, Холи, бросив корзину на пол, пала ниц перед священными гобеленами, истекая кровью. Она поранила себе руку, чтобы не плакать, не упасть в глазах у наставника и усмирить подступавшую с каждым днём истерику. На грязный мраморный пол капала кровь и молоко из треснувшей бутылки.
«Господь огонь священный, помилуй...» — сложив руки на груди, пропела Холи. В церкви было холодно, в воздухе источал запах ладана, а внутри, сидя на скамеечке, сидела юная утопленница с чёрными волосами и кровоподтёками на шее. Это была не та, которая блуждала здесь в поиске упокоя и благодарила Ишу за предоставленную возможность. Холи чувствовала чьё-то присутствие и сжимала крест, думая, что он поможет.
«О, как ты свят, как милосерден, как безмятежен... Господь — уничтожение уныния моего и оживление дерзновения моего. Все для меня Господь. О, воистину Сый Владыко, слава Тебе! Боже, присно нас избавляющий от душевной смерти, страстями душе нашей причиняемой...»
Внезапно призрак исчез, оставив после себя белый бант. Холи не оборачивалась, со лба стекали бисеринки пота — она не могла оборачиваться. И услышав, как огромные золотые двери распахнулись, она прикусила губу и склонила голову к низу, смирившись со своей неудачей. В церковь пришла вооружённая кинжалом Ишу в чёрной мантии, скрывающее лицо. Подстраиваясь под пение Холи, Ишу подошла к девушке сзади, обхватила рукой её шею, нагнулась и провела вдоль неё кинжалом. Холи упала на пол, хрипя имя своей любимой ученицы и напоследок глядя на своего убийцу — она узнала Ишу. Выронив из рук нож, Ишу села на пол и обхватила голову, чувствуя, как из глаз потекли смола вперемешку со слезами.
Тот самый призрак, наслаждавшийся пением, встал позади Ишу, сложив руки за спиной.
— Уйди прочь!
Ишу прижала голову к коленкам и прикрыла уши руками, лишь бы надоедливое лицо её не пугало. Но призрак умела контролировать Ишу и имела силу, с которой она могла коснуться руки и сдвинуть её с места. Точно ли это призрак?
— Я не уйду. Я же ведь частичка тебя... уйду я, уйдёшь и ты... — уверял призрак. Коснувшись кукольной щеки и подняв голову Ишу, девочка продолжила говорить: — Печально, что видишь меня только ты. Я бы сказала маме и папе, что ты не подходишь на роль их дочери.
— Оставь... пожалуйста... — попросила Ишу, заглатывая воздух. — Спрячься в углу, но оставь...
— Больно тебе? — вдруг девочка подошла к Ишу со спины, села на колени и обняла её. — Понимаю, Ишу. Но так получилось, что я нашла идеальное тело, чтобы воплощать свои идеи. У тебя хороший ум, и он мой. Ты — тело, которое я могу использовать, чтобы вершить правосудие. Чего ты плачешь, Ишу? Так и не поняла, кто я?
— От тебя ведь ничего не осталось. Как ты умудрилась вернуться!
— Ты притворяешься дочерью моих родителей! — Девочка вжалась в куклу сильнее, отчего её длинные ногти вонзались в одежду. Ишу стиснула зубы, терпя боль и из ниоткуда возникшую агрессию. — Ты сделаешь мне одолжение, если найдёшь того, кто меня убил.
— Нет!
— Нет?! — Девочка встала и пролетела сквозь Ишу, отчего она недолго потеряла возможность дышать. — Милая, кто убил стольких людей?!
— Это всё из-за тебя! — крикнула Ишу. — Ишу сделана куклой, чтобы удовлетворять твои садистские желания... господин здесь ни при чём.
Ишу резко встала, взяла в руки ведро с водой и угрожающе посмотрела на Кимберли. Она, улыбаясь, ожидала, пока Ишу воплотит свой план и покончит с собой.
— Пусть всему Морсентуру будет известно, что потрошитель — ты. Мефистофель поможет мне.
— Никто тебе не поможет. Ты убьёшь себя, но тебя починят, и ты не избавишься от меня. Я уйду, если ты выполнишь мою просьбу.
— Ты представляешь, скольких людей ты мечтаешь уничтожить ради своего покоя?! Это не героизм, а психопатия! Из-за тебя породили этот хаос! Именно ты мечтала о перестройке Морсентура, но всё спихнула на Ишу. Она просто чужой человек...
— Докажи всем, что чужой человек не бесполезен. — С этими словами она ударила Ишу по лицу и исчезла. Ишу поспешила убраться отсюда как можно скорее, чувствуя боль в груди. Миновав чёрный ход, Ишу выбежала на улицу и осела на камень, вытирая драным рукавом смолу. Она, увидев трещины на руках, испугалась. Тронула себя за лицо и нащупала шарнир.
Руки призрака, несмотря на их невидимость, были мокрыми. И сама девочка она была такой, будто только что вышла из воды, но, оказывается, она сумела выбраться ещё несколько дней назад. В холодных глазах читалась ненависть ко всему живому, скуку к устроенному миру и сожаление о том, что произошло двести лет назад. Ишу видела её насквозь: не только причину смерти и веточки в волосах, но и скрытые под одеждой следы больших ладоней на животе, бёдрах и груди.
